Штурм Корпусов Смерти⁠⁠

— Я понимаю, — задумчиво произнес Манхейм, — кто-то должен прокладывать путь, чтобы они могли делать свою работу. Но я все равно не пойму, почему они такие… такие… Эти маски, и черепа, и странная атмосфера на судне.

— Для Корпуса, — сказал Костеллин, — смерть — это образ жизни.

— Это надо понимать как «конченые отморозки»?

— Такова реальность. Как вы сами уже могли наблюдать, они не боятся смерти. Наоборот, они ей только рады. Умереть, служа Императору, — их главная жизненная цель. И этот настрой их военачальники, конечно, совершенно не склонны менять.

— И что, это относится ко всем и каждому?

— Попробуйте как-нибудь поговорить с гвардейцем Крига. Вы обнаружите, что у него нет надежд, мечтаний или желаний. Ничего, кроме его приказов и готовности к смерти. По его мнению, ничего другого не существует. Он просто ходячий мертвец.

— Но почему?

— Люди Крига, — объяснил Костеллин, — до сих пор несут наказание за грех своего мира. Эту вину они впитали с молоком матери. Их учат, что они должны искупить вину восставших предков. Но их планета — радиоактивная адская дыра. На Криге нет индустрии, агропромышленности — ничего, чем они могли бы оплатить долг тысячелетней давности перед Императором. У них нет ничего, кроме детей, — и они с радостью отдают их.

— Но наверняка, — сказал Манхейм, — эти дети в такой же степени потомки полковника Юртена, как и мятежных Автократов?

— Так и есть, — подтвердил Костеллин, когда они дошли до развилки коридоров, откуда разойдутся по своим кабинетам, — и это вторая часть нашей работы, Манхейм. Это вторая причина, почему Корпусу Смерти Крига нужны люди вроде нас. Поскольку иногда, в отдельно взятые моменты, их надо попридержать, чтоб не зашли слишком далеко.

Комиссар провел почти тридцать лет — с тех пор как ему самому стукнуло тридцать — приписанным к Корпусу Смерти Крига. Если он что и выучил за это время, так это то, что солдаты Корпуса в целом намеков не понимали. Они не реагировали на жесты или эмоции, а нуждались в прямых приказах.

Маски отчуждали криговцев даже друг от друга. В отличие от других полков, в которых служил Костеллин, здесь он редко видел крепкие узы дружбы. Бойцы Корпуса Смерти учились, сражались, ели и спали плечом к плечу, но между ними не возникало ни дружбы, ни даже боевого товарищества. Полк состоял из незнакомцев, и с годами Костеллин начал подозревать, что именно в этом суть и смысл их существования.

— Вы бы видели их вчера ночью! — восторгался Манхейм. — Я имею в виду мой Сорок второй полк. Чтобы бы ни бросали некроны на них, они продолжали идти. Они были несгибаемы. Даже я испугался, увидев этих ксеносов, признаюсь честно. Но гвардейцы ни разу не дрогнули, ни разу не заколебались.— Тысяча восемьсот из них погибли, — заметил комиссар.

— Ну да. Но ведь по нашим расчетам…

— Вы ожидали потерять еще больше. Три тысячи, четыре… Но ведь все в порядке, если сражение выиграно. Допустимые потери. Это приходит раньше, чем ожидаешь. Я сам иногда делаю так же.

— Делаете что?

— Вижу в них только цифры. Ценю их жизни не больше, чем они сами. Видит Император, так проще.

— Я так не думал, — ответил Манхейм. — Некроны угрожают не только этой планете, но и всему Империуму. С ними надо сражаться.

— Посмотрите на этих солдат внимательнее, приглядитесь. Что вы видите за масками? Они только что с Крига, и что это значит? Что большинству из них четырнадцать-пятнадцать лет. И все они видели за свою жизнь только войну.

— Но это можно сказать о многих мирах смерти, — возразил Манхейм. — Хотя, конечно, на Криге условия хуже, чем где-либо, и это накладывает отпечаток.

— Да нет же, — тихо сказал Костеллин, — это мы делаем их такими.

Тем временем самый первый, самый маленький отряд гвардейцев, чьи светло-серые куртки говорили об их принадлежности к Сто третьему полку, построились и зашагали прочь под надзором своих новых офицеров.

— Возможно, тебе стоило поступить, как я, — сказал комиссар, — самому побывать на Криге. Ты бы понял, что эти люди не бесчеловечны, их обесчеловечили.

— Не думаю, что увижу разницу, — ответил Манхейм, но Костеллин вновь погрузился в воспоминания.

На этот раз память вернула его в туннель, выложенный кирпичом, с рециркулирующим воздухом. Большинство людей — женщины, многие из которых с детьми, и все они проводили жизнь в химическом оцепенении. Тут, под землей, не было необходимости в масках, но их все равно носили.

— Возможно, — сказал он, — если бы я тогда высказался… Но сейчас я уверен, что никто бы не стал слушать. Я говорил вам, еще когда мы летели сюда, что Корпус Смерти Крига — очень ценный для Империума ресурс, идеальные солдаты. Вопрос в том, какими идеалами мы готовы пожертвовать? На какие еще ужасы закрыть глаза?

— Я уверен, нам не следует задаваться такими вопросами, — напряженно ответил Манхейм.

— Если не мы, то кто? Кто осмелится сказать, что все зашло слишком далеко?

— Мне не нравится, куда вы клоните, Костеллин. Я знаю, что вы не хотели драться в этой войне, — но каковы альтернативы? Если бы мы сделали по вашему, то есть уничтожили бы планету с орбиты, — погибли бы миллиарды людей. У нас не хватало бы времени на полную эвакуацию.

— Я все понимаю, — тихо ответил Костеллин. — Просто я иногда беспокоюсь о нас. Мы сами становимся такими же бесчеловечными, как они, привыкаем к «допустимым потерям». К цифрам. Мы забываем, что за этими цифрами — жизни, пускай безрадостные и трудные, но все равно жизни. Когда-нибудь придет день, и мы сами станем цифрами — и кто тогда побеспокоится о нас?