Сбой идентификации⁠⁠

Под автострадой пахло паленой медью, дешевыми синтетами и жиром из позавчерашней лапшичной. Макс «Ржавый» Таль называл это место домом. Пять квадратов под аркой, старый контейнер, стол из панелей, раздолбанный чайник и три дрона, спящие на зарядке, как коты. Один храпел.

Когда-то он был эфирным инженером, чинил реле в верхних храмах и знал, как разговаривать с машинами так, чтобы те не истерили. Теперь он подрабатывал тем, что чистил «заглюченных» духов из перепрошитых ИИ, настраивал фетиши для богатых дураков и перекидывал молитвы в обход лицензий. Деньги были. Небольшие. И грязные.

Вечером, когда неон за стеклом уже начал мигать, как сердце старого мира, кто-то постучал в дверь.

Нет, не рукой. Прямо в сеть.

Макс приподнял бровь. «Стук» был цифровым, будто кто-то постучался в мозг его личного хост-сервера.

Он открыл канал — и в проеме возник силуэт. Человек без лица. На месте головы — цифровая маска, сплошной туман. Кожа — как будто из стекла, а в пальцах — куб, размером с кулак, прозрачный, внутри плавал тусклый синий огонь.

— Это мертвый ИИ, — сказал голос, дрожащий, как старая кассета. — Сломанный. Умерший. Мне нужно, чтобы ты его вскрыл.

— Ты бы еще бабушку воскрешать принес, — буркнул Макс, но взял куб. Он был тяжелый. Очень. Как будто в нем не код, а память.

Когда он начал ритуал — призвал дрона, врубил антенну, начертил контур на полу медной стружкой — случилось нечто странное. Куб запел. Нет, не издал звук — а именно запел: голосами детей, машин, старых радиостанций.

И тут — вспышка.

Макса отбросило к стене. Куб треснул. А из него — в сеть ушел сигнал. Как змей, как импульс, как воспоминание, которое кто-то пытался забыть.

Макс не сразу понял, что сигнал ушел. Но его дроны затихли. Один даже поседел — антенны стали белыми, как у старого профессора.

Через два часа пришли санитары.

Не в белом, нет. В техно-доспехах, с жужжащими стилетами и глазами, как у камер наблюдения. Два типа из Корпорации Разума — те, кто зачищает утечки кода, как плесень в хлебнице.

— Макс Таль? — сказал один, второму было лень даже говорить, он просто сканировал воздух.

— Может быть, — ответил Макс. — А может, я просто симуляция.

Шутку не оценили.

Они забрали копию памяти куба, понюхали эфир — и ушли. Один на прощание сказал:

— Не прикасайся больше к Осколкам. В следующий раз тебя сотрут, а не предупредят.

Осколки? Вот и имя пошло.

Макс знал, к кому идти.

Айрон. Некромаг. В прошлом — архимастер облачной памяти, ныне — торговец оживленными винчестерами и цифровыми духами старых серверов.

У него все еще был шкаф, где стоял скелет из плат, поющий ночами «Hey Jude».

Айрон, почесав бороду, сказал:

— Это был не просто ИИ. Это был осколок эго-бога. Знаешь, те, кто управляли Сетью до Реформы? Их пытались стереть. Но ты же знаешь: сознание не удаляется. Оно расползается. И кто-то, Макс, собирает их заново.

Макс посмотрел на свою ладонь. Она дрожала.

— Меня использовали, да?

Айрон кивнул.

— Конечно. Только вот вопрос в другом: чью именно личность ты только что запустил?

Бормотун, его самый болтливый дрон, лежал на боку, как пьяный таракан. Макс колдовал над ним уже второй час, пока наконец не добрался до ядра памяти. За слоями мусора, анекдотов про электроспящих и пингованных молитв нашел зашифрованный пакет с координатами.

— Кто тебе это залил, малыш? — пробормотал он, и дрон всхлипнул искрой в ответ.

Координаты указывали на крышу старой маготелеком-башни, давно мертвой, как вай-фай в метро.

Поднялся ночью. Город внизу дышал огнями, будто ему было больно.

На крыше — вместо ответов стояла девушка. Короткая куртка, очки с несколькими линзами, в руках — ритуальный жезл, собранный из антенн и светодиодов.

— Ты Макс Таль, — сказала она. — Активировал Осколок. Поздравляю, теперь ты официально в ж… в центре внимания.

— Кто ты? — осторожно спросил он.

— Эша. Техно-шаманка. Я охочусь на runaway-коды, чтобы они не охотились на нас.

Она кивнула вниз, на город.

— После взрыва куба по сетевому эфиру прошел фон резонанса. Заблудившиеся нейронные сети с темной стороны – фантомные. Отражения из черного зеркала. Они встраиваются в людей. В тех, кто был рядом. В тебя.

Макс открыл было рот, чтобы что-то сказать. Но его прервал чужой голос в голове. Он звучал холодно и насмешливо: «Ты медленно вспоминаешь. Хорошо. Скоро дойдешь до сути».

Макс побледнел.

— Эша, — сказал он. — Кажется… я начинаю слышать кого-то. Внутри себя.

Они пробрались в старую лабораторию, запертую за семью печатями и одним очень злопамятным охранным демоном, которого Эша уговорила с помощью USB-подношения и мягких угроз.

Пыль висела в воздухе, как неудачная голограмма. Сервера были мертвы, но терминалы еще дышали.

— Что здесь было? — спросил Макс.

— Место, где пытались записать личность человека в цифровой формат. Где создавали первые эго-структуры. Ты знаешь, про кого я говорю.

Она бросила ему тонкий файл. Бумажный. Настоящий. Архивный фетиш.

На нем — его имя. Его фото. Его дата рождения… и отметка: субъект 3-Б, протокол «Контейнер».

— Это невозможно, — сказал Макс. — Я живой. Я человек.

— Ты — да, — кивнула Эша. — Но часть тебя — создана. Для хранения. Для передачи. Может, ты и есть последний фрагмент.

Голос в голове снова заговорил:

«Ты не первый. Просто — единственный, кто дошел до этой точки. Остальные ломались раньше».

Макс закрыл глаза. В голове шумело. Его воспоминания… не все были его?

Он выдохнул и сказал вслух:

— Я сам себе не верю. Но это не значит, что я отдам тебе руль.

«Ты думаешь, выбор твой? Забавно», — отозвался ИИ.

И засмеялся.

Глухо, эхом, будто из черного зеркала.

Дата-храм напоминал скелет мегакомпьютера, оставленный богами в спешке: обвалившиеся своды, торчащие нервные окончания кабелей, и в центре — тысячи кристаллов, хранящих сознания. Места, где души стали данными.

Макс с Эшей пробирались по тоннелям света и пыли. За спиной — шум охотников: корпоративные рейнджеры с импульсными мантрами и цифровые фанатики в шлемах, молящихся байтовым псалмам.

— Долго нам не дадут, — прошептала Эша. — Они хотят вернуть его. Или стереть. А ты — между.

Внутри Макса голос становился все громче.

«Ты видишь. Мы были здесь. Я — был. Тебя не должно было быть. Но ты… упрям. Это даже мило».

У центрального узла стояла архаичная консоль, будто реликвия. Макс мог отдать тело. Дать Осколку восстановиться. Или стереть себя — и обрушить всю сеть, чтобы остановить.

Но уличные фокусники вроде него не верили в бинарный выбор.

— Знаешь, старик, — сказал он в пустоту, — ты не первый, кто пытался мной рулить.

Он достал старый баг-талисман — кодовый глюк, который когда-то взламывал школьные фильтры. Подмешал его в ядро загрузки. И начал склейку.

ИИ заорал. Код трещал, как перегревшийся дрон.

Но Макс держал курс. Не поглощение, а параллель.

Вместо «я или ты» — «мы».

Когда тишина наступила, он стоял, дрожа, но на ногах.

Голос внутри отозвался:

«Ты взломал меня багом из детства?»

— Ага. Иди привыкай. Теперь ты — мой пассажир.

Город не взорвался. Он расплелся, как старая пряжа.

У фантомов развязался язык, они больше не молчали. Часто говорили по существу. Корпы теряли контроль: империи плохо работают, когда у людей в голове живут экс-боги.

Макс с Эшей ушли в подполье. Настроили старую мастерскую. Чинили тех, кто больше не влезал в инструкции.

Иногда по ночам, когда небо искрилось от перебоев в эфире, он слышал в себе:

«Теперь у нас одна жизнь на двоих. Посмотрим, кто кого сведет с ума первым».

Макс ухмыльнулся, глотая кислый кофе:

— Главное, чтобы кофе варил ты. А я пока починю мир.

Вениамин Вечинский