Пять секунд и два часа.

На днях сидел в кафе с одной своей знакомой. Пообедали. Потом попросили чаю. Простого, зеленого, классического. Официант спросил: "Десертики будете?" Я сказал: "Дайте меню", он принес тяжелую кожаную папку, раскрыл на нужной странице, забормотал: "черный лес, эстерхази, тирамису, эклерчики". Я спросил: "Возьмешь пирожное?". Она помолчала, подумала - долго думала, секунд пять - но потом сказала покачала головой и сказала: "Пожалуй, всё-таки нет".

Я не удержался и спросил:


- Скажи, а вот ты, когда сделала паузу, ты на самом деле думала, брать пирожное или не брать? Или ты уже заранее знала, что не будешь, и только сделала вид, что раздумываешь?


- Нет, - сказала она. - Я честно размышляла. Я хотела сладкого. Но потом решила, что лучше сдержаться.


- Понятно, - сказал я. - Тогда позволь еще вопрос. Интимный. Ладно?


- Валяй, - сказала она и посмотрела на меня поверх очков.


- Нет, не лично интимный, а так, - смутился я. - На интимную тему. Вообще.


- Не томи! - засмеялась она.



- Вот такой вопрос, - сказал я. - Как ты понимаешь, я в молодости не раз и не два, и даже не десять и не сто, после танцев, или выпив в хорошей компании, или читая стихи на скамейке Тверского бульвара, - я говорил, шептал девушке: "Поехали ко мне". А девушка молчала несколько секунд, как будто бы взвешивая все за и против, а потом медленно и отрицательно качала головой.


- Что, так ни одна и не согласилась? - засмеялась моя собеседница. - Бедный.


- Да нет! Я не о том. Когда она соглашалась, то все получалось как-то без слов. Она просто обнимала меня, или шла в прихожую взять пальто, или мы вместе вставали со скамейки и бежали к троллейбусу. А если нет - то перед отказом непременно пауза. Вот и скажи мне: девушка уже заранее знает, что не поедет, и только делает вид, что решает? Чтоб обидно не было, чтоб отказ выглядел обдуманным. Или она на самом деле обдумывает разные "за" и "против"? И вот приходит к выводу, что доводов "против" все-таки больше...


- Смотря сколько секунд, - сказала она. - Ты прав, неприлично сразу завопить "нет". Но если она думает две секунды, это значит, что ты ей совсем не нравишься. В эти две секунды она в уме произносит: "Я - к тебе? Ты охуел, дружочек?". Но если она молчит пять секунд - значит, она действительно думает. Но ты знаешь, о чем она думает, что взвешивает?


- Что?


- Вот что. Ей очень хочется. Но сразу сказать "да" - неприлично. А хорошие девчонки с перва раза не дают, известное дело. Но сказать "нет" - это риск, что второго раза не будет. Вот между этими рисками и идет выбор, между риском показаться легкой давалкой или мрачной целкой. Понял?


- Понял, - сказал я. - А я-то думал, тут мысли о будущих отношениях, что он за человек, и всё такое.


- Для этого нужно часа два, - сказала она. - Вот один раз один очень хороший мальчик сказал мне, что я ему очень нравлюсь. Серьезно так сказал, в глаза заглянул, за руку взял. После последней лекции. А у меня как раз родители уехали к бабушке в Свердловск. Я одна дома, в отдельной квартире. Я ему говорю вместо ответа, то есть он говорит: "Ты мне очень нравишься", а я говорю: "Проводи меня до дому". Мы учились на Моховой. Я жила в начале Дмитровского шоссе. Пятница. Конец ноября. Холодно, снег и ветер. Он говорит: "Пошли". Беру его под руку. Идем. Сначала по Горького, потом на Чехова мимо кино "Россия", потом через Садовую на Каляевскую, на Новослободскую... Я уже дома линеечку к карте приложила - бог мой родимый, почти восемь километров! Пешком! Снег в лицо! Уши мерзнут! А он мне все рассказывает, рассказывает, чем он увлекается в научном смысле, а потом про поэзию, я ему говорю: "Почитай чего-нибудь", а он читает, громко, красиво...


- Прохожие, небось, оглядываются?


- Да нет, стихи он уже на Новослободской читал, там народу почти не было. Да. Закончил он читать, я ему говорю: "Стой". И стала ему шарф поправлять. "А то, - говорю, - ты у меня простудишься". "Ты у меня", понимаешь? То есть я уже думаю и чувствую - мой человек. Совсем родной. Он мне плечи легонько так сжал: "Спасибо". Хорошо. Не полез целоваться, а вот так - по-родному. Чудесно. Идем дальше, темнеет, он начал про свою семью рассказывать. Мама-папа, дедушка-бабушка, брат и дядя, где живут, кем работают, даже сколько получают! Дедушка генерал, папа доцент, дядя главный инженер, брат кандидат наук... Собака Вальтер, кошка Муся, дача в Валентиновке, машина "Волга"...


- Запомнила, однако! - сказал я.


- Это старческое, - сказала она. - События молодости со всей яркостью.


- Ладно, - сказал я. - Ну и?


- Ну и вот. Где-то на середине Бутырской улицы я вдруг сообразила, что он про меня ничего не спрашивает. Чем я увлекаюсь, у кого курсовую пишу, какие книжки люблю... Или вот про свою семью рассказывает - точнее, хвалится. А про моих папу-маму не спрашивает. А я-то рассупонилась, как дура - родной человек, мой человек... А ему про меня ничего не интересно! Ну и иди к черту! Как-то сразу во мне щелкнуло. Как будто выключилось. Он дальше треплется, а мне противно.


- Ты что! - сказал я. - Он, наверное, подумал, что это будет бестактно. Выяснять про твоих родителей - как будто сватовство.


- Не знаю, - сказала она. - В общем, дошли до моего дома, зашли в подъезд, и я ему говорю: "Спасибо, что проводил, пока". Он прямо сглотнул. "Пока", - говорит. Повернулся и убежал.


- Интересно, - сказал я.


- Да. Пока шли по Горького, по Чехова, по Каляевке - я уже всё размечтала во всех подробностях. Такой хороший, добрый, умный А на Бутырской вижу - холодный, тупой, самовлюбленный "мальчик из хорошей семьи"...


Я вздохнул.


- А может быть, мне просто очень сильно писать захотелось, - тоже вздохнула она. - Представляешь, входим, квартира маленькая, современная, дверь сортира в прихожую смотрит, я бегу в сортир, и он слышит "дззззз". Ужас, кошмар, позор. Но ничего. Я потом все-таки вышла за него замуж. Но ненадолго.  С просторов.