Про микробиологию
-... Уважаемые пассажиры не забывайте свои вещи, о вещах, забытых другими пассажирами-забывайте.
Не люблю поезда. Электрички еще куда ни шло. В электричках ездят всегда харизматичные личности. Морщинистые работяги с заводов, офисные менеджеры с обедом в наплечной сумке. Даже внутри города, что автобус или метро, что электричка- совершенно разные аудитории. В электричке люди душевнее. Тут тебе и кто-то песенку на гитаре наиграет, и “мороженое, пирожки, беляши” предложит. А в поезде не забывай себе держать свой багаж в поле зрения и смотри, чтобы не подсыпали чего в чай в стакане.
-Станция 4227 километр. Поезд следует до станции Таежная со всеми остановками.
Всё, приехали. Уважаемые пассажиры даже не подумали покидать теплый вагон и с некоторым удивлением проводили меня взглядом. Взглядом заинтересованным, любопытным и отчасти сочувствующим. Ну да, ведь это не им сейчас через сугробы пилить к черт-побери-кем забытой ветке железной дороги.
Знаете, зимой, за городом, в полях, есть моменты нестерпимой тоски. Когда ветер шелестит снегом по плоскому полю. Холодный, колючий. А вокруг серая плоскость прочерчиваемая полосами снежного ветра, серая потому что серое небо. На горизонте виднеется полоска серого леса. Понимаешь, что на километры вокруг нет ни души. Лишь одинокая будка сортира, рядом с маленькой платформой станции и больше ничего. Будка. Что отличает человека от животных- в большинстве своем, свои естественные нужды мы не можем справлять у всех на виду. Обязательно охота скрыться так, чтобы никто не видел, делать это в одиночестве. И нужен нам такой символизм уединенности даже в чистом поле. Казалось бы- да кому какое дело и кто тебя увидит, да даже если и увидит-не разглядит, успеешь доделать свои грязные дела и прикрыться. И строят где-то деревянные, а где-то монументально-кирпичные домики с дыркой под потолком и круглой дырой в полу.
Путь неблизкий нужно посетить, не буду же в чистом поле снег желтым красить . Странное дело- всегда на слух можно определить, просто это вода из-под крана или шланга бежит, или кто-то свою нужду справляет. Такое, особо журчание раздается. Что на землю голую, что в горшок ночной, что в банку для анализов- всегда поймешь- то самое льется, от туда, от куда надо.
Рюкзак за спиной. Лыжные штаны резинками плотно обтягивают ботинки. Балаклава на лице. Наушники в ушах. Я непроницаем для зимы. По крайней мере ближайшие четыре часа, которые буду идти к старому машинисту.
Ну как машинист. И стрелочник, и механик, и машинист дрезины он. У деда Фёдора, дрезина старая, чадящая дизелем. Живет на старой заводской стрелке, в сторожке.
Лай собаки. Хозяин не собирается выходить встречать гостя. Стучусь в дверь. Что стучаться-то, но ритуал как-никак. Вхожу.
-Здоров, дед Фёдор!
Сидит за столом. Ждал. Чугунок на столе, накрытый крышкой. Рюмашки.
Снимаю рюкзак, разуваюсь, прохожу. Из рюкзака достаю литровый бутыль. Дед зашевелился. Зашевелил усами- будто принюхиваясь.
-Ну здравствуй-здравствуй, гостям мы всегда рады!
В бутылке спирт. Негоже мне объем рюкзака водкой забивать. Так мне две-три бутылки пришлось бы везти, а тут одной обошелся. Пока, дед колдует разводя водку прямо в рюмашках, я присаживаюсь. Рядом на столе старая радиостанция.
-Твои-то когда приедут? Кушай картошечку, сам садил, копал.
-Недели через две, я тут пока осмотрюсь. Гляну, что в лаборатории есть, им позвоню, скажу.
-Завод наш до войны еще строили. Как там...милитаризм был во всем, говорят под ним подвалы, катакомбы аж до самого комбайнового были. Туннели- танк проходил. Ветка своя железнодорожная, тогда-то объемы были, ого! Закрыли все, разворовали бы, да кто в такую глухомань полезет воровать? Один я тут. Сижу тут, куда мне? Радио вон, слушаю, да до райцентра сгоняю, бывает. Что мне тут. Ты давай, на сало налегай. На весь союз дрожжи возили. Это сейчас вы приезжаете молодые, все производство восстанавливать собираетесь. Двадцать лет стояло все. Что ему сделается? А мне-то что до вас, я старый. Ну давай.
Пить дед Федор умеет отменно, сказывается соседство с дрожжевым заводом. Столько браги и самогона выпить при Советах, когда дрожжевой завод был в строю, и не спиться- искусство.
-Как там Григорьич-то?
Вот всегда впадаю в ступор от таких вопросов. Когда спрашивают, как там общий знакомый поживает. Как-как, что тут скажешь, нормально и все тут. Жив-здоров. Но нет же, приходится напрягать память, вспоминать, что бы рассказать, поддержать беседу.
-Нормально, внучку ждёт Григорьич.- усмехнулся я.
Внучку ждёт. Григорьич, тесть мой, шеф и научрук. Дочка его- жена моя не с радостью отнеслась к командировке мужа в тайгуй-глухомань. Но промолчала, не знаю, как её Григорьич убедил в необходимости поездки. Промолчала, не зная, что первые дни придётся мне осматривать заброшенный завод в одиночестве, а потом ребята подтянутся. Узнали мы о том, что ребята задержатся лишь вчера, а отменять уже поздно.
Неуловимое, утекающее сквозь пальцы ощущение. Ощущение ценности каждой секунды воспоминаний, которые происходят именно сейчас. Стоять на крыльце на краю мира, смотреть на звезды, на хлопья снега, украденные у темноты уютным желтым светом из открытой двери. Курить, ощущая терпкий аромат табака и слегка кружащий голову. Ощущать отрезвляющий мороз ни смотря на тёплый свитер. И думать о своём. О близких, находясь далеко. Запоминать, закрывая это внутри себя, не имея возможности поделиться с кем либо.