Последний враг⁠⁠

— Если Фронт, Маведах, все человечьи и дракские независимые группировки усядутся за стол переговоров, то начнутся разговоры, ругательства, крики, проклятия, угрозы; возможно, договор так и не будет заключен, но перемирие тем временем укрепится. Со временем подрастет следующее поколение, за столом переговоров окажется ваша смена. Предположим, и у них будет все то же самое: слова, ругань, крики, проклятия, угрозы, никакого договора — но уровень шума станет пониже, а главное, боевые действия не возобновятся. Все это время люди и драки будут отходить дальше и дальше от простого нажатия курка. Они будут учиться нормальной жизни, отстраивать свои города, школы, фермы, предприятия.

Молодежь, не отягощенная горькой памятью, обнаружит, что можно зарабатывать на жизнь торговлей с противной стороной. Экономия может достигаться благодаря найму представителей противной стороны, обучения их в одних школах со своими; а тем временем условия перемирия будут действовать. В конце концов участниками переговоров окажутся люди и драки, уже не понимающие, почему старое поколение так цепляется за прошлое. Переговоры поведут те, кто уже не пожелает терять время на бесцельные разглагольствования. Они и подпишут мирный договор.

— «Возвращайся, когда целью твоей будет только мир и ты будешь готов перерезать себе горло, чтобы ее добиться, — цитирует Дэвидж. — Такова цена клинка».

Когда до меня доходит предложение Акилах Хариф, вся талма, от начала до конца, делается мне ясна. Я поражен ее простотой, красотой, ужасом.

— Мы сложим оружие и согласимся на переговоры, если станем свидетелями того, как «Нави Ди» заслуживает клинок Айдана.

Движение мира замедляется, фигуры вокруг меня еле шевелятся. Дэвидж не спрашивает, что подразумевает женщина, серьезны ли ее слова, не напоминает ей, что целью Айданова испытания был сам мир, а не уговаривание одной из воинственных группировок, не высказывает догадку, что слышит бессовестный блеф.

Ничего этого он не делает. Он наклоняется, вытаскивает из моего сапога нож и замирает, подняв нож над головой. Я хочу его остановить, но Кита неожиданно крепко обхватывает меня руками, не давая шелохнуться. Когда я наконец вырываюсь, дело уже сделано: Дэвидж уронил руку, по его груди стекает кровь; он опускается на колени, глядя широко распахнутыми глазами на Акилах Хариф. Я вспоминаю сказанные им раньше слова: «Сколько потребуется трупов, чтобы нас приняли всерьез?» И еще: «Все — мои дети. Все мои дети».

Я бросаюсь к нему, но все, что мне остается, — это осторожно опустить его на землю. Мир? Неужели даже самый нерушимый мир стоит так дорого?

Да, несомненно. Одной-единственной жизни. Всего одной.