Поощрение⁠⁠

Когда я пошёл работать на завод в кузнечно-прессовый цех я сначала попал в ученики к кузнецу Николаю у которого почти все зубы отсутствовали и понимать я его научился далеко не сразу. А ещё он пил. Но был мужиком здоровым физически, ростом под два метра и ковать умел. Месили мы поковки под молотом и вручную и на манипуляторе.

Сам по себе человеком он был неплохим. Реально неплохим. Только пропащим наглухо. Пил он так, что иногда начальник цеха его домой выгонял. А я работал с другим кузнецом в те дни.

Пару раз мы с ним крепко ругались, но это рабочий процесс.

А потом меня определили после одного случая к другому кузнецу.

Заложил я в печь газовую болванки на несколько разных поковок.

Нагрелись они и мой кузнец орёт - "Давай!"

Я нагретую болванку подаю на боёк. А он начинает ругаться.

Понял что подал не ту. Её в печь, спрашиваю - "Какую давать!?"

"А какую хошь!!!"-выдаёт мне пьяный Коля.

Я без задней мысли беру другую и сую на боёк. Коля пристально глядя мне в глаза скрещивает руки у себя на груди и иронически ухмыляется. Болванок в печи ещё несколько.

Я пристально глядя Коле в глаза тоже иронически ухмыляюсь и скрещиваю руки у себя на груди. Коля злобно орёт матом и швыряет клещи о пол. Подбегает начальник цеха. И неожиданно отдаёт меня в помощь другому кузнецу.

Подколзин Владимир Евгеньевич был потивоположностью Коли. Он был лет на двадцать его старше, почти не разговаривал, в этом был его противоположностью я, не пил вообще.

Лучший кузнец в нашем цеху.

Мы сработались. Когда я грел болванки то читал книги. Фантастику в основном. Желязны и Шекли нравились очень.

У других кузнецов закидывает помощник болванки в печь, греет потом выдаёт и куёт с кузнецом, пока они не закончаться.

Мой кузнец всегда велел перед тем как вытащишь болванку закидывать другую. Поэтому ковали мы по несколько часов не прерываясь. Перерывов на обед в кузне не было. Считалось что когда болванки греешь - вот тебе и перерыв. Поэтому я любил моменты когда мы ковали поковки кило по триста-пятьсот. Тогда новые не закидывались болванки. И я мог спокойно читать. По полчаса через полчаса-час ковки. Когда молот месит сталь как тесто она остывает намного медленнее.

Мы сработались. Сухой, седой и жилистый мой кузнец был неимоверно силён. Раз я думал что болванку надо крутить не туда куда следует, упёрся в клещи пытаясь провернуть, тут меня подняло вместе с клещами и развернуло в другую сторону. Моей удивлённой морде кузнец сказал - "Надо в другую сторону крутить было!" Он провернул меня с поковкой.

Потом я сдал на разряд и мне хотели дать свою бригаду с молотом, но я решил остаться с кузнецом. Мы сработались. Перековывали тонн по двадцать в день.

Сам он был из детдома, работать начал в кузнице сразу после войны. Дописав себе пару лет. Когда вскрылось что он моложе, он был уже нужного возраста. Самому ему было когда я с ним работал семьдесят лет. Пятьдеся из них он проработал в нашем цеху.

Когда руководство завода узнало о круглой дате, заводу тоже тогда стукнуло 225 лет. Нас позвали на праздник. В актовом зале за пятидесетилетнюю службу заводу Подколзину вручили грамоту, подарили недорогие часы. Красиво выразили восхищение.

"Могли бы Володе хоть премию какую дать что-ли нормальную!"-говорила потом машинистка молота идя после праздничного собрания по дороге с нами. А Евгеньевич шёл рядом и улыбался.