"Погорельцы"⁠⁠

В далёком 2000-м, то ли 2001-м году, летом, решили мы с друзьями-подругами замутить пикник. Ну чтоб как полагается: на природе, с костром и сосисками, газировкой, сухариками, мороженым и прочими ништяками, способными сделать детей счастливыми. Деньги на карманные расходы, имели в нашей компании не все, но даже тех денег, в сумме, хватило бы, максимум, на пару бутылок кока-колы. Стали думать где и как можно заработать.

Я уже не помню, кому пришла в голову мысля и кто поддержал, были ли сопротивляющиеся, но мы, 6 девочек и 2 мальчика +/- 10 лет от роду, решили пойти... попрошайничать. И не просто стоять молча с протянутой рукой у магазина, где очень большая вероятность встретить знакомых, а ходить по удалённому коттеджному сектору. Чтобы просить у незнакомых людей денег – нужна была история. Кто-то вспомнил, как собирали всем миром семье после пожара, решили, что мы тоже будем погорельцами. Детьми погорельцев общежития.
В диком восторге от своей идеи, к внешнему виду мы тоже подошли основательно: надыбали у своих бабушек, самую некрасивую и старую, на наш взгляд, одежду, вымазали лица черной гуашью. Переодевались мы, непосредственно, уже на входе в посёлок. "Нормальную" одежду спрятали в кустах. Там же я предложила ребятам, дабы ещё больше разжалобить подаю́щих, петь им песни. Чунга-Чанга и "Серебро" Би-2 – единственные композиции, которые нам всем пришлись по душе в ту минуту.

Чем ближе мы подходили к первому дому, тем больше мне хотелось бросить эту затею. Но уверенность и непоколебимость наших пацанов, а так же жажда огромных денег, придавали храбрости. Как назло, мне первой, на цуефа, выпало позвонить в домофон...

У меня не хватит словарного запаса, чтобы выразить весь спектр наших эмоций от того дня: азарт, страх, удивление, стыд, радость. Абсолютно разные реакции, в большинстве своем недоверчивые – люди начинали расспрашивать про подробности пожара, родителей, адрес общежития, фамилии. Подозрительно разглядывали наши одеяния и макияж. Но даже после тщательного допроса, они лезли в карман за мелочью или в бардачок за купюрой. Кто-то, даже не выслушав истории, просто молча шел в дом и набирал нам пакет конфет, печенья, хлеба и проч.
Были те, кто не давал ничего, под разными благовидными предлогами.
Женщины категорически не хотели слушать наших песен, мужчины, напротив, просили даже на бис. Некоторые хитро улыбались и грозили пальцем, мол, детишки, что-то тут нечисто...
Итогом нашей бессовестной шалости, стали несколько пакетов, забитыми под завязку всякой едой; деньги, в сумме достаточной на 3 пикника и несколько тюков с одеждой, которую нам так же выносили особо сердобольные...

Попрошайничество под видом погорельцев, стало нашим еженедельным способом заработать. Благо, подобных поселений в округе было предостаточно. Банда состояла из детей разного материального достатка. Однако, все одинаково с удовольствием шли на это, всё с бо́льшим энтузиазмом. Помня предыдущие факапы, мы назубок заучили свои вымышленные истории судеб, фамилии. Песенный репертуар менять не стали.
Ничто не могло нас остановить. Ни огромная кавказская овчарка, однажды выскочившая из ворот и напугавшая до смерти, ни оравшие в домофон, что вызвали милицию за попрошайничество.
Я очень отчётливо помню обескураженное лицо женщины, с мопсом на руках, которая слушала-слушала наш рассказ про "пожар, сгоревшие все вещи и деньги". А когда мы, нестройным хором, затянули "я не вернууусь, так говорииииил когда-то и тумааан...", у нее задрожали губы и из глаз брызнули слёзы... Пока она ходила и собирала для нас провизию, одежду, какое-то одеяло, игрушки, мы решили что это наша последняя такая вылазка. Но уже через 15 минут, идя по залитой солнцем улице в соседний дом, мы дружно отказались от своих слов, так как помимо всего, тётенька дала нам аж 100 рублей! Тем более, по нашему разумению, если дом кирпичный и более чем одноэтажный, то это по-любому очень богатые люди и от них совсем не убудет.

Короче, нас бы уже ничего не остановило, если бы не случай.
Это был, может, шестой или седьмой наш выход за лето. Становилось немного грустно, что скоро начнется школа, некоторые из ребят разъедутся от бабушек по родителям, а тем кто остаётся, было горестно, что доступные в пешей удаленности от дома посёлки уже заканчиваются, и нам придется тайком ездить в соседние.
Так мы, уже абсолютно не парясь и со знанием дела, позвонили в ворота очень большого каменного коттеджа с бирюзовыми стенами. Через секунду щёлкнул замок и дверь приоткрылась. Зайдя в ухоженный двор с брусчатыми дорожками и кустарниками розовых пионов, по привычке, столпились на площадке перед домом. Ещё через минуту на крыльцо вышла красивая женщина в халате и тапочках, с полуслова поняв с какой целью мы пожаловали, недовольно поморщила нос, но ничего не ответив, скрылась за дверью.
Через некоторое время, решив, что это был отказ, мы уже было развернулись на выход. Но тут эта дама через окно, жестом, пригласила нас пройти в дом.

Сразу на пороге, хозяйка объявила, что даёт каждому из нас по 100 рублей в руки, но после этого, мы должны кое-что сделать для нее. "Нет-нет, даже ничего делать не нужно, стойте где стоите и просто смотрите! Досмо́трите до конца – дам каждому ещё по 50 рублей!"
Я не помню какого цвета были обои, какого цвета пол, были ли в прихожей какие-то вещи и горел ли свет – вообще ничего не помню. Кроме того, что посреди помещения, стоял бордовый бархатный диванчик. Через мгновение по лестнице спустился голый мужчина, сел на этот диванчик и стал глядя на нас, ласкать себя. Он был очень некрасивый, обрюзгший, пузатый и волосатый во всех, кроме головы, местах. Мы в оцепенении стояли, казалось, вечность, и смотрели на это безобразие. Мне не было страшно или любопытно, мне было просто очень грустно. Я почему-то начала думать про маму и папу, мол, вот они меня воспитывают, а я пошла подаяния просить, людей обманывать, а сейчас вообще наблюдаю что-то очень запретное и грязное. Потом к грусти присоединился СТЫД. Я почувствовала как готова разреветься.
Закончив, мужчина, так же молча встал и ушел, а женщина сунув всем ещё по полтиннику, выпроводила нас за ворота.
Мы, не сговариваясь, двинули в сторону наших домов. По дороге больше молчали. С того момента, мы ни разу даже не заговаривали о том случае и, естественно, завязали с этими "походами".