Перевод отрывка рассказа "Loney" Andrew Michael Hurley
Мой первый опыт более менее серъезного перевода.
Может быть у этого места и было другое название, о котором я не знал, но все местные называли его Лоуни. Это было загадочное и пустынное «нигде» между Уайром и Луном, куда мы с Хэнни ездили каждую Пасху с Матушкой, Отцом, мистером и миссис Белдербосс и отцом Уилфредом, приходским священником. Для нас это была неделя для покаяния, в течение которой мы исповедовались, ходили в Храм Святой Анны, и искали Господа в наступающей весне, которая едва ли могла ею называться, поскольку в ней не было ничего яркого и жизнерадостного. Она скорее походила на мокрый послед зимы.
Лоуни был опасным местом, хоть и казался на первый взгляд скучным и однообразным. Пустынная, ни для чего не пригодная протяженность Английского побережья. Мертвая пасть залива наполнялась и осушалась дважды в день, превращая пустынную косу, в миле от берега, под названием Колд Барроу, в остров. Невероятно быстро прибывающие приливы, каждый год уносили жизни нескольких людей. Несчастных рыбаков сбивало с курса и выбрасывало на мель. Жадные до приключений собиратели ракушек, которые не осознавали, с чем они имеют дело, во время отлива приезжали на берег на грузовиках. Несколько недель спустя их выбрасывало на берег с позеленевшими лицами и кожей, которая стала похожа на вату.
Порой некоторые из таких несчастных случаев и попадали в сводки новостей, но в жестокости Лоуни была такая необратимость, что, как правило, эти несчастные присоединялись к бесчисленному множеству позабытых душ, погибших в тщетных попытках обуздать это место. Следы былой промышленности присутствовали повсюду: волноломы, разбитые штормами в каменные руины, причалы, заброшенные в грязи. Все, что оставалось от старой дамбы Колд Барроу, было чередой черных прогнивших столбов, которые по-тихоньку исчезали под грязью. Были там и другие, более таинственные сооружения – останки наспех построенных хижин, где когда то потрошили скумбрию для продажи на местном рынке, бакены с проржавшими гнездами для сигнальных огней, руины деревянного маяка на обрыве, который когда-то вел моряков и пастухов сквозь изменчивую отмель.
Но по-настоящему познать Лоуни было просто невозможно. Он менялся с каждым приливом и отливом, а самый низкий прилив показывал останки тех, кто посчитал, что раскусил это место и сможет убежать от его коварных потоков.Там были животные, иногда люди, а один раз обнаружились останки тех и других вместе – некий погонщик утонул со своей овцой, сорвавшись вниз на старой переправе из Камбрии. И вот уже на протяжении века со дня их смерти, Лоуни толкал их кости обратно на сушу, как будто доказывая что-то. И ни один человек, имевший хоть какое-то представление об этом месте, не приближался к воде. Никто, кроме нас и Билли Таппера.
Билли был местным пьяницей, которого знали все. История его грехопадения была вписана в мифологию местности, наравне с историями о ее погоде. Для таких людей, как мои отец с матушкой и Отцом Уилфредом, который использовал его в качестве примера того, что выпивка может сделать с человеком, он был, ни много ни мало, подарком судьбы. Билли Таппер был не человеком, а сущим наказанием.
Легенда гласила, что когда-то он был учителем музыки в средней школе для мальчиков, или директором школы для девочек в Шотладнии, или на Юге, или в Халле. Где-то. Как-то. Его история менялась от человека к человеку, но то, что именно алкоголь довел его до безумия, было известно всем, а о его чудачествах гуляло немало историй. Говорят он жил в пещере, что он забил кого-то до смерти молотком в Уайтхэвене, и что где-то у него была дочь. Он считал, что собрав определенную комбинацию камней и ракушек, он становился невидимым, и частенько ошиваясь в «Колоколе и Якоре» в Литл Хэгби, он, побрякивая камушками в карманах, пытался отпить из стаканов посетителей, будучи уверенным что его не видят. Вот так ему и разбили нос.
Я не знал, что из этого было правдой. Но это было и не важно. Однажды увидев Билли Таппера, можно было поверить во все, что о нем говорили.
Мы встретили его впервые на декорированной камнями, бетонной автобусной остановке, стоявшей на дороге, которая огибала побережье от Моркама до Нотт Энда. Наверное это был 1973 год, мне было двенадцать, а Хэнни шестнадцать. Отца с нами не было в тот день. Он уехал ранее с Отцом Уилфредом и мистером и миссис Белдербосс посмотреть витражное остекление деревенской церкви, что находилась в двадцати милях отсюда. Там, видимо, находилось роскошное окно в нео-готическом стиле с изображением Иисуса усмиряющего бурю. Поэтому Матушка решила отвезти нас с Хэнни в Ланкастер, чтобы закупиться продуктами и посетить выставку старинных псалтырей, поскольку она никогда не упускала возможности просветить нас на предмет истории нашей веры. Билли, судя по одному из нескольких дюжин кусков картона, висевших у него на шее, сообщавщих о том, куда он едет, держал путь в том же направлении.
О других местах, в которых он бывал или имел необходимость побывать, становилось ясно из его судорожного и беспокойного сна. Кендал. Престон. Манчестер. Халл. Последннее было местом проживания его сестры, судя по другой, ярко-красной карточке, так же висевшей на веревочке на его шее. Она содержала бесценную, в экстренных случаях, информацию: его имя, номер телефона его сестры, и надпись большими заглавными буквами, о том, что у него аллергия на пенициллин.
Меня, будучи ребенком, интриговала именно эта часть карточки. Мне было интересно, что могло произойти, если бы ему действительно вкололи пенициллин, смогло бы это нанести ему больший вред, чем тот, что он уже причинил сам себе. Я никогда не видел, чтобы человек был настолько жесток в своему собственному телу. Кисти его рук были разбиты грязью. Каждая складка и линия на его руках была коричневого цвета. Глаза, по обе стороны его поломанного носа, глубоко впали внутрь черепа. Волосы заползали за уши и спускались дальше вниз по шее, которая из-за множества татуировок, стала морского цвета. Я подумал, что в его нежелании умываться, было что-то едва ли не героическое, поскольку нас с Хэнни Матушка регулярно тщательно отмывала и обтирала полотенцами.
Он валялся на лавочке с пустой бутылкой в руке, зловещее содержимое которой уже растекалось на асфальте, а на коленях у него лежала маленькая, кажется заплесневевшая, картошка, которая, неким образом, успокаивала меня. Казалось правильным, что у него может быть только сырая картофелина. Я думал, что это как раз то, чем питаются бомжи. Целыми неделями они откусывают от нее по-немногу, пока бродят по дорогам и подворотням в поисках еще одной. Ловят попутки. Крадут что могут. Ездят «зайцем» на поездах. В том возрасте бродяжничество для меня не было лишено романтики.
Билли разговаривал во сне, рыская по карманам, которые, как все говорили, казалось, были набиты мелкими камушками. Он горько жаловался на кого-то по имени О’Лири, который должен был ему денег, но так их и не вернул, хотя у него и была лошадь. Когда он проснулся и заметил нас, он изо всех сил постарался изобразить вежливость и трезвость, оскалившись своими тремя или четырьмя кривыми черными зубами и приподняв свой берет в знак приветствия нашей Матушке. Матушка же коротко ему улыбнулась, и, как она умеет делать это со всеми незнакомцами, за секунду смерила его взглядом и села в напряженно-испуганном молчании, внимательно глядя на дорогу, желая чтобы автобус пришел как можно скорее.
Как большинство пьяниц, Билли решил пропустить светские разговоры и сразу же швырнул свое разбитое, кровоточащее сердце в мои ладони, как кусок сырого мяса.
«Смотрите чтобы вас не утащил демон выпивки, парни. Я из-за этого все потерял», - сказал он, тряхнув остатками алкоголя в бутылке. «Видите этот шрам?»
Он поднял руку и закатал рукав. Красный шрам шел от его запястья до локтя, пронизывая свой путь через татуировки с изображениями ножей и девушек с большими грудями. «Знаете как я его получил?» Я помотал головой. Хэнни молча смотрел на него. «Упал с крыши. Пропорол сломанной костью», - сказал он, пальцем показав под каким углом торчала его локтевая кость. «Есть сигаретка?» Я снова помотал головой и он вздохнул. «Вот дерьмо. Знал же, что надо было остаться в Каттерике» - последовал очередной непонятный вывод.
Поскольку он был совсем не похож на красивых и мужественных ветеранов из моих комиксов «Командос», сказать было довольно сложно, но я думал, что ему было как раз столько, сколько может быть ветерану войны. И действительно, когда его согнуло пополам от кашля, спереди на берете, который он стянул, чтобы вытереть рот, я увидел корявый кусок металла с какой-то военной надписью.
Мне стало интересно, стала ли война причиной его алкоголизма. С некоторыми людьми война творила странные вещи, говорил Отец. Сбивала напрочь их ориентиры, так сказать.
Но какова бы ни была причина, Хэнни и я не могли оторвать от него глаз. Мы не могли насытиться его грязью и резкой незнакомой вонью. Такое же волнение и страх мы испытывали, когда ехали через «плохую», по мнению нашей мамы, часть Лондона и поняли что заблудились в лабиринте из домов стоявших рядами, бок о бок с фабриками и промышленными свалками. Мы таращились в окна машины на потрепанных детей, пристально смотревших на нас в ответ. Вместо игрушек в руках у них были куски дерева и металла, оторванные от поломанной мебели, которая лежала на лужайках перед их домами. А на лужайках стояли женщины в фартуках и орали матом на мужчин, которые вываливались из пабов за углом. Это было сафари деградации. Таким выглядел бы мир без Господа в нем.
Билли глянул на маму и, не отрывая от нее взгляда, залез в пластиковый пакет у него под ногами, вытащив несколько помятых бумажек, которые тут же сунул мне в руку. Они были выдраны из порно-журналов. Он подмигнул мне и снова откинулся назад к стене. Появился автобус и Матушка, встала, подняв руку, чтобы его остановить. Я быстренько спрятал картинки.
«Что ты делаешь?» – спросила она.
«Ничего.»
«Тогда хватит копошиться и помоги Эндрю».
Я стал уговаривать Хэнни подняться, чтобы сесть на автобус, но он не двигался. Он улыбался и смотрел мимо меня, на Билли, который к тому времени снова уснул.
«Что такое, Хэнни?»
Он посмотрел на меня, потом снова на Билли. И тогда я понял на что он уставился: Билли держал в руке не картошку, а собственный пенис.
Автобус остановился и мы залезли. Водитель посмотрел на Билли, свистнул ему, но тот не проснулся. Свистнув еще раз, водитель покачал головой и нажал на кнопку, которая закрыла двери. Мы сели и увидели, как передняя часть штанов Билли потемнела. Матушка поцокала языком и отвернула наши лица от окна в свою сторону.
«Предупреждаю, - сказала она, пока отъезжал автобус, - Этот человек уже внутри вас. Будет достаточно всего лишь нескольких ошибок, чтобы он проявился, поверьте мне».