ПАРАД ДЛЯ ОДИНОЧКИ(отрывок из Невыдуманных армейских историй)
Хлопнула дверь сушилки, и в дальнем конце коридора из мрака небытия показалась фигура Ганса, в исподней белой рубахе, в галифе на подтяжках, и в казарменных тапках. Ему замахали руками, чтобы тот скрылся нахуй в сушильном аду, но подсевшее зрение немца до строя пока не добивало. Подойдя ближе и увидев строй, и больше никого, Ганс решил, что все офицеры сьебались по домам, а мы проводим поверку сами. Взводных он не видел, поскольку они тихо шурудили по тумбарям за нашими спинами.
В нем моментально проснулся невьебенный полководец.
Приосанившись, насколько это было возможно в его состоянии, Ганс перешел на строевой шаг, и зашлепал тапками по деревянному полу казармы. Дойдя до середины строя, он остановился на раз-два и, с помощью повреждённого во многих местах вестибюлярного аппарата, сделал нечёткий поворот направо, пьяной мордой к строю.
Потом, он приложил правую щупальцу к дурной голове, и пиздонул тоном полковника царской армии – Здорово орлыыыы!
Строй молча смотрел на придурка. Мы представляли, что сейчас будет, а ебанутый Ганс – нет, поскольку он не знал, что вся офицерская клика в сборе, а на наши сигналы хуй реагировал, и скоро эти упыри будут с наслаждением рвать молодое и податливое тело пьяного члена ВЛКСМ Олежки Кондакова.
Взводные присели на койки в глубине казармы и навострили уши.
– Покойся с миром, брат – еле слышно прошептал в строю какой-то религиозный фанатик.
Ганс расценил молчание строя по своему…
Сложив руки за спиной, и выкатив вперед грудную клетку, он задрал вверх тяжелый тевтонский подбородок, пожевал губами, и моментально перевоплотился в совершенно другой персонаж.
– Аллес гут!– произнес он задумчиво.
– Ф то фхемя, кокда победоносная Гехманская ахмия тфижется по тохокам Ефхопы, сметая фсё на сфоём пути, фам окасана феликая честь с охужием в хуках токазать сфою пхеданность феликому Хейху!
В это время в 10 шагах слева за спиной оратора тихо открылась дверь комбата и в её проеме все узнали командира роты.
Недельский только было открыл рот, чтобы прекратить эту нацистскую пропаганду, как из за его плеча змеёй выскользнула лапа комбата и залепила ротному ебало. Что-то шепнув тому на ухо, встав на цыпочки, они вдвоём тихо прошуршали в кубрик и затаились в проходе коек за спиной теперь уже полковника Вермахта.
Немец продолжал изгаляться.
На левом фланге в строю стоял самый мелкий курсант роты, Коля Казаченко, добродушный и шебутной малый, кстати, мастер спорта по дзюдо, по кличке Колюня.
Ганс ткнул пальцем в Колю и сказал – Тиии, патайти. – Коля растянул лыбу, строй тихо ржал.
– Ком – ком, не пойся, малшик, патайтиии…
За спиной немецкого полковника уже тряслись в приступе беззвучного смеха с элементами удушья полковник и майор Вооруженных Сил Советского Союза.
Ганс полез в карман галифе, пошарил там и вытащил на свет Божий помятую пачку сигарет.
Он протянул её в направлении Колюни и продолжил
– Это есть неметский шоколат. Дас ист отшень кароший шоколат. Зер гут. Ком, малшик, кушат шоколат, ам-ам .
Ганс засунул в рот край пачки, показывая, как правильно надо кушать шоколад, но Колюня почему-то боялся подойти, хотя сладкое любил.
Немца это разозлило. Полковник Вермахта не любил, когда ему отказывали. К его услугам были все проститутки Парижа и Варшавы, а тут какой-то немытый пацан с Днепропетровской области не целует ему сапоги, не скулит и не размазывает сопли, вымаливая хоть маленький кусочек вкусного немецкого шоколада.
Комбат с ротным присели на койки в проходе, нагнули головы и обхватили ебальники руками. Их колотило, а мы не могли понять, смеются они, или плачут.
– Не хотеть шоколат?– не унимался оккупант – Не любить Феликий Гехмания? Кляйне пахтизанен? Пахтизанен???!!!
Положив пачку в карман, Ганс сложил правую руку пистолетом с дулом в виде указательного пальца, направил его на Колюню и выстрелил тому между глаз – Паффф! Гааа!– утробно загоготал он. Потом проделал эту процедуру еще раз – Паффф! Гааа! – и ещё раз – Паффф! Гааа!
Мы тихо уссыкались, и подумали, что долбоёб близок к нервному срыву.
Ни хера подобного. У Ганса с психикой было все в порядке, просто в нем умер драматический актер, а немец был фигурой публичной, и любил эпатаж, к тому же был изрядно пьян.
Тут он, видимо, что-то вспомнив, резко повернул голову влево и посмотрел на часы над тумбочкой дневального.
– Ни хуя себе!!! Я не понял, бойцы?! Отбой уже был, почему не в койках?! Рота, 45 секунд отбой!
Все остались на местах.
– Ох, пардон, как же я забыл – спохватился Ганс.
Он встал по стойке смирно метнул правое дышло к голове, кашлянул и скомандовал
– К торжественному маршууу! Повзводнооо! По отделенияяям! Дистанция на одного линейногооо! Первое отделение прямо, остальные напра…ВО!
– Праздничный Парад принимает Маршал Советского Союза Кон…
– МУДАКОООВ! Грохнуло у него за спиной подозрительно знакомым голосом.
Ганс развернулся и вылупил шары.
– Курсант Мудакооов!!! Ёб твою мать, закричал полумрак голосом комбата и появился он сам с ротным в тылу, и огромная тень его уже давила на жалкую фигуру в исподней рубахе, закрывая солнце, луну и все планеты нашей Галактики.
– Разъебай!!! Позорище!!! Ти есть расьепай и хофно сраное, ферштеен???, бесновался комбат с баварским акцентом, но не так злобно, как он мог, и мы это почувствовали.
– Недельский, 10 суток ареста этому долпоепу! Пошольт нахуй в строй.
Ганс встал в строй и вполголоса пиздонул
– Их бин капитулирен – мы чуть не усрались от смеха.
В нем моментально проснулся невьебенный полководец.
Приосанившись, насколько это было возможно в его состоянии, Ганс перешел на строевой шаг, и зашлепал тапками по деревянному полу казармы. Дойдя до середины строя, он остановился на раз-два и, с помощью повреждённого во многих местах вестибюлярного аппарата, сделал нечёткий поворот направо, пьяной мордой к строю.
Потом, он приложил правую щупальцу к дурной голове, и пиздонул тоном полковника царской армии – Здорово орлыыыы!
Строй молча смотрел на придурка. Мы представляли, что сейчас будет, а ебанутый Ганс – нет, поскольку он не знал, что вся офицерская клика в сборе, а на наши сигналы хуй реагировал, и скоро эти упыри будут с наслаждением рвать молодое и податливое тело пьяного члена ВЛКСМ Олежки Кондакова.
Взводные присели на койки в глубине казармы и навострили уши.
– Покойся с миром, брат – еле слышно прошептал в строю какой-то религиозный фанатик.
Ганс расценил молчание строя по своему…
Сложив руки за спиной, и выкатив вперед грудную клетку, он задрал вверх тяжелый тевтонский подбородок, пожевал губами, и моментально перевоплотился в совершенно другой персонаж.
– Аллес гут!– произнес он задумчиво.
– Ф то фхемя, кокда победоносная Гехманская ахмия тфижется по тохокам Ефхопы, сметая фсё на сфоём пути, фам окасана феликая честь с охужием в хуках токазать сфою пхеданность феликому Хейху!
В это время в 10 шагах слева за спиной оратора тихо открылась дверь комбата и в её проеме все узнали командира роты.
Недельский только было открыл рот, чтобы прекратить эту нацистскую пропаганду, как из за его плеча змеёй выскользнула лапа комбата и залепила ротному ебало. Что-то шепнув тому на ухо, встав на цыпочки, они вдвоём тихо прошуршали в кубрик и затаились в проходе коек за спиной теперь уже полковника Вермахта.
Немец продолжал изгаляться.
На левом фланге в строю стоял самый мелкий курсант роты, Коля Казаченко, добродушный и шебутной малый, кстати, мастер спорта по дзюдо, по кличке Колюня.
Ганс ткнул пальцем в Колю и сказал – Тиии, патайти. – Коля растянул лыбу, строй тихо ржал.
– Ком – ком, не пойся, малшик, патайтиии…
За спиной немецкого полковника уже тряслись в приступе беззвучного смеха с элементами удушья полковник и майор Вооруженных Сил Советского Союза.
Ганс полез в карман галифе, пошарил там и вытащил на свет Божий помятую пачку сигарет.
Он протянул её в направлении Колюни и продолжил
– Это есть неметский шоколат. Дас ист отшень кароший шоколат. Зер гут. Ком, малшик, кушат шоколат, ам-ам .
Ганс засунул в рот край пачки, показывая, как правильно надо кушать шоколад, но Колюня почему-то боялся подойти, хотя сладкое любил.
Немца это разозлило. Полковник Вермахта не любил, когда ему отказывали. К его услугам были все проститутки Парижа и Варшавы, а тут какой-то немытый пацан с Днепропетровской области не целует ему сапоги, не скулит и не размазывает сопли, вымаливая хоть маленький кусочек вкусного немецкого шоколада.
Комбат с ротным присели на койки в проходе, нагнули головы и обхватили ебальники руками. Их колотило, а мы не могли понять, смеются они, или плачут.
– Не хотеть шоколат?– не унимался оккупант – Не любить Феликий Гехмания? Кляйне пахтизанен? Пахтизанен???!!!
Положив пачку в карман, Ганс сложил правую руку пистолетом с дулом в виде указательного пальца, направил его на Колюню и выстрелил тому между глаз – Паффф! Гааа!– утробно загоготал он. Потом проделал эту процедуру еще раз – Паффф! Гааа! – и ещё раз – Паффф! Гааа!
Мы тихо уссыкались, и подумали, что долбоёб близок к нервному срыву.
Ни хера подобного. У Ганса с психикой было все в порядке, просто в нем умер драматический актер, а немец был фигурой публичной, и любил эпатаж, к тому же был изрядно пьян.
Тут он, видимо, что-то вспомнив, резко повернул голову влево и посмотрел на часы над тумбочкой дневального.
– Ни хуя себе!!! Я не понял, бойцы?! Отбой уже был, почему не в койках?! Рота, 45 секунд отбой!
Все остались на местах.
– Ох, пардон, как же я забыл – спохватился Ганс.
Он встал по стойке смирно метнул правое дышло к голове, кашлянул и скомандовал
– К торжественному маршууу! Повзводнооо! По отделенияяям! Дистанция на одного линейногооо! Первое отделение прямо, остальные напра…ВО!
– Праздничный Парад принимает Маршал Советского Союза Кон…
– МУДАКОООВ! Грохнуло у него за спиной подозрительно знакомым голосом.
Ганс развернулся и вылупил шары.
– Курсант Мудакооов!!! Ёб твою мать, закричал полумрак голосом комбата и появился он сам с ротным в тылу, и огромная тень его уже давила на жалкую фигуру в исподней рубахе, закрывая солнце, луну и все планеты нашей Галактики.
– Разъебай!!! Позорище!!! Ти есть расьепай и хофно сраное, ферштеен???, бесновался комбат с баварским акцентом, но не так злобно, как он мог, и мы это почувствовали.
– Недельский, 10 суток ареста этому долпоепу! Пошольт нахуй в строй.
Ганс встал в строй и вполголоса пиздонул
– Их бин капитулирен – мы чуть не усрались от смеха.