О некоторых подробностях  из жизни пленных "Великой Армии"⁠⁠

В России после бегства наполеоновского войска осталось около 200 тысяч пленных (в том числе около 50 генералов). Пленных Великой Армии было так много, что они стали чем-то вроде сувенира.

Генерал Петр Коновницын писал жене из Вильно в декабре 1812 года: «Я тебе писал или нет, что у меня кучер Бонопарте умеет править с коня, я его для тебя берегу».

Судьбой пленных в России занималась Особая канцелярия министра полиции. Поначалу французов партиями по две-три тысячи отправляли в разные губернии в глубь России, однако они, оборванные и голодные, погибали по дороге. По этой причине правительство приостановило отправку военнопленных и начало распределять их в европейской части России: в Астраханскую, Вятскую, Пермскую, Оренбургскую и Саратовскую губернии.

Поначалу пленных вели под конвоем, во внутренних губерниях солдат сменила «внутренняя стража». При отправке пленных снабжали одеждой и обувью в соответствии со временем года и выдавали деньги «на прокорм»: три рубля генералам, по полтора – полковникам и подполковникам, рубль – майорам, полтинник – обер-офицерам, а нижним чинам по пятаку на день. (Для сравнения – годовое денежное содержание рядовых казаков составляло менее 7 рублей). Деньги выдавали на неделю вперед.

Фрейлина Мария Волкова, выехавшая из Москвы в Тамбов, писала оттуда подруге Варваре Ланской в сентябре 1812 года:

«В числе других приятностей мы имеем удовольствие жить под одним небом с 3000 французских пленных, с которыми не знают, что делать: за ними некому смотреть. На днях их отправят далее, чему я очень рада. Все солдаты: поляки, немцы, итальянцы и испанцы.

Больше всего поляков, они дерзки; многих побили за шалости. Офицеров человек 40 и один генерал. Последний – француз, равно и человек 10 офицеров. Нельзя шагу сделать на улице, чтобы не встретиться с этими бешеными. (…) Впрочем, самые многочисленные отряды пленных отправили в Нижний, там их умирает по сотне ежедневно; одетые кое-как, они не выносят нашего климата. Несмотря на все зло, которое они нам сделали, я не могу хладнокровно подумать, что этим несчастным не оказывают никакой помощи и они умирают на больших дорогах, как бессловесные животные».

Однако в отличие от Тамбова  в Курской губернии пленных встречали  гораздо организованнее,  так из  архивных материалов ГА КО, известны некоторые подробности размещения и оформления  первой партии французских военнопленных, которые прибыли на территорию Курской губернии в сентябре, партия пленных состояла  «из одного штаб-офицера, семи обер-офицеров и двухсот четырнадцати рядовых под присмотром Белостокского гарнизонного батальона прапорщика Васюхнова» с конвойной командой из 10 унтер-офицеров и 66 рядовых.

Курский губернатор А.И. Нелидов приказал полицмейстеру  разместить пленных в Ямской слободе и составить подробные ведомости с указанием рода войск (кирасиры, драгуны, гусары, гренадеры, мушкетёры, егеря и проч.) и национальности (французы, итальянцы, пруссаки, вестфальцы, саксонцы, португальцы, испанцы, голландцы) на каждого военнопленного, а также разделить их на взятых в плен в боях и на лиц, дезертировавших из «Великой армии».

На офицеров следовало оформлять отдельные именные списки. К выполнению работы предполагалось привлечь чиновников, владевших иностранными языками. 

Судя по этим документам, подавляющая часть пленных являлись французами, имелись также один итальянец, три саксонца, два пруссака, восемь вестфальцев, девятнадцать баварцев, десять поляков, тридцать кроатов.

Пленные офицеры служили в разных частях французской армии: подполковник Адольф Марбо и поручик Карл Брефо — в 16-м конно-егерском полку, поручики Евгений Дюверне — в 8-м егерском пехотном, Бенедикт Кальон — в 4-м конно-егерском, подпоручики Себастьян Бесселенг — в 9-м уланском, Васили Деминг — в 85-м линейной пехоты.

Немало пленников перешли в русскую службу. Прежде всего это были поляки: уже 22 октября 1812 года было Высочайше предписано всех военнопленных поляков отделять от других пленных и отправлять в город Георгиевск для распределения по полкам, находившимся на Кавказской линии и в Грузии. Уже на месте поляки давали присягу «Верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться не щадя живота своего до последней капли крови» императору Александру, которого присягнувший признавал «своим истинным государем».

Были среди присягнувших не только поляки, но даже и французы. (Интересно, что в выслугу лет этим новым казакам была засчитана и вся их предыдущая служба, в том числе и императору Наполеону, так что некоторые уже в 1815 году начали выходить в отставку, оседая в поселениях казачьего войска как землепашцы или мастеровые).

А в ноябре 1812 года велено было собирать в Санкт-Петербурге всех пленных испанцев и португальцев. У них в этой войне вообще было особое положение: в прокламациях, распространяемых по пути следования Великой Армии, говорилось:

«Испанские и португальские солдаты! Ваши законные государи и ваша любимая отчизна желают, чтобы вы оставили знамена презренного Наполеона. При любой возможности сдавайтесь русским войскам, которые примут вас, как братьев, и вскоре вернут вас к родным очагам, к вашим семьям».

Испанцев и португальцев к 1813 году было собрано больше трех с половиной тысяч.

Из них сформировали «Гишпанский Императорский Александровский полк», который в Царском Селе 2 мая 1813 года, в пятую годовщину мадридского восстания, присягнул Конституции 1812 года и Кадисским кортесам (по иронии судьбы именно Кортесы – прообраз республики – считались в монархической России законной испанской властью).

На кораблях через Англию испанцы отправлены были к себе на родину воевать с французами. Однако Фердинанд VII, сам недавно выехавший из французского плена, принял полк неласково: офицеры за службу у французов были приговорены к пожизненной ссылке, полк сократили до минимума.

Только после заступничества российских властей полк был восстановлен, а его офицеры возвращены на службу со снятием обвинений. Эта воинская часть существовала в Испании до 1960 года и в армии была известна как «El Regimiento Moscovita» – Московитский полк.

Зимой 1812 года в Москве пленные расчищали улицы, закапывали трупы, а позднее стали устраиваться на разные поденные работы. В Ярославской, Костромской, Вологодской, Пермской, Вятской губерниях французов приписывали к казенным заводам. С 1814 года военнопленные могли жить более свободно, поступать в семьи дворян и мещан гувернерами, учителями, садовниками, поварами.

Гувернером Михаила Лермонтова был некто Жан Капе, по поводу которого Висковатов писал: «Эльзасец Капе был офицер наполеоновской гвардии». Капе не мог привыкнуть к климату зато в России у него был кусок хлеба. Вместе с Лермонтовым Капе переехал в Москву где скоро умер от чахотки. Он стал одним из многих, кому не суждено было вновь увидеть родину.

По разрозненным данным историков, из 200 тысяч плененных французов к апрелю 1815 года во Францию возвратились всего лишь 30 тысяч. Кто-то умер, не выдержав потрясений, многие же остались, приняв российское подданство. Только в Москве и Московской губернии на 1837 год числилось 3229 бывших военнопленных французов.

Но были и те, кого заносило даже в Сибирь. Французский унтер-офицер 14-го морского батальона Александр Венсан, получив кормовые деньги, ехал от селения к селению до самого Томска, куда прибыл в конце 1814 года. После этого по распоряжению правительства Венсан был отправлен с казаками до города Бийска, а затем препровожден в Смоленскую волость. В 1815 году в селе Смоленском было трое французов: Венсан, Луи Альбер (его потомки живут в селе до сих пор под получившейся из французского имени фамилией Илуй) и Петр Камбэ.

Всем троим французам была выдана ссуда на приобретение жилья и обзаведение хозяйством. При этом, по русскому обычаю, французов обобрали: казна выдала им ссуду по 380 рублей 30 копеек, а французы, как установил в 1825 году суд, получили только по 350 рублей. Остальное, надо полагать, был «откат».

Последним пленным Великой Армии в России был Жан-Батист-Николай Савен (Николай Андреевич Савин), гусар 2-го полка. В конце 1890-х годов о нем, жившем в Саратове, написал журнал «Новое время».

Савен родился еще в 1768 году, в 20 лет участвовал в Египетском походе, воевал в Испании, попал там в плен и сидел в испанской тюрьме, а в 1812 году ему, кавалеру ордена Почетного Легиона, было уже 43 года. В русский плен он попал на Березине. Оказавшись в Саратове, преподавал одно время фехтование офицерам местного гарнизона, а потом, сдав учительский экзамен, учил дворянских детей французскому языку. «Жил он воспоминаниями о славном и величественном прошлом, о своем императоре, глядевшем на него из рамки большого акварельного портрета и с небольшой бронзовой статуэтки, стоявшей на столике у окна.

Это был культ Наполеона, своеобразный, но трогательный, преданность глубокая, в буквальном смысле «до гроба», – писал отыскавший Савена историк Константин Военский.

История наполеоновского ветерана так поразила Европу, что статьи о нем публиковали журналы в Швеции, Германии, Англии, а Франция прислала Савену «медаль Святой Елены».

Савен умер 29 ноября 1894 года, прожив 126 лет, 7 месяцев и 12 дней. Похоронили его на Саратовском кладбище. Французская колония Санкт-Петербурга за свой счет поставила памятник «последнему ветерану Великой Армии».

Источники: https://runivers.ru/doc/patriotic_war/articles/452516/

http://history.milportal.ru/chtoby-vse-bez-izyatiya-plennye-...