Нет худа без добра
В далекой глуши маленького села без названия жизнь шла своим чередом. Однообразные живые мазки пасторальной жизни лениво сменяли друг друга. Какофония домашних птиц, блеяние скотины, ленивый зной и оседлая безмятежность – растягивают мирские хлопоты по длинной веренице забот в селе…
Отставной штабс-капитан Хорошев, - ровно в полдень он делал перерыв на кофе, - вяло потягивал сигару и читал газету, когда калитку его участка чуть не выломал молодой Ефросий, перелетев кубарем через капусту.
-Ай, негодный! Куда черт несет?! Капусту похеришь!
-Извиняю-с, Петр Михайлович, дело срочное! – выпучив глаза, кряхтел-кричал Ефросий, все приближаясь к аршину безмятежности Хорошева, явно намереваясь его уничтожить.
-Осади! – Петр Михайлович властно поднял руку, вкопав тем самым в землю молодого студента, - На-ка вот, поешь, - и протянул кусок вяленой говядины, оставшейся с завтрака на столике возле кофе.
-Некогда, Петр Михайлович! Богом прошу, скорее со мной! – выпалил малец и вскинул руки к небу.
-Что такое?
-Там… Ну это… Афанасий… Того… - потупив взгляд, сказал Ефросий.
-Что того?
-Мертв.
Петр Михайлович молча встал, взял фуражку и вышел со студентом за калитку.
Возле амбара с зерном, столпилась вся деревня. Петр Михайлович, как избранный всеми негласно, но единодушно, глава поселения должен был присутствовать при властях в экстренных случаях «для протоколу». Зеленый чиновник суетился над телом и старательно ломал себе руки.
-А-а-а, Петр Михайлович! У нас убийство! – вскинув руки кричал худосочный человек, - Два дома в округ слышали выстрел утром, а Марфа забаррикадировалась в доме и не хочет объясниться, что это ее муж делает с простреленным животом в сарае!
-И почему ж убийство? – невозмутимо ответил Петр Михайлович.
-Так как ведь, - опешил представитель власти, - Всем известно, кликуша она, мужа не слушала, детей прятала от него, по деревне слонялась, одно слово – сумасшедшая!
-Рана где?
-Какая это рана?
-Смертельная. От выстрела.
-Так вот же… Ну как же… - помельтешив над телом, чиновник понял, что принял огромное пятно запекшейся крови на рубахе за выстрел, а четыре колотых раны не увидел. Мужики ахнул и бросились обшаривать амбар, тут же нашлись вилы. Сколько раз его предупреждали не счесть, но Афанасий снова вышел работать пьяным.
В этот раз Судьба покарала его. Он напоролся на вилы животом. Отполз на семь саженей и помер.
-А выстрел-то…
-Подготовьте покойника, - отрезал Петр Михайлович и направился в дом.
Он вошел в дом со стороны сада, с заднего входа, как можно тише. Марфа безмолвно смеялась, а слезы текли ручьем. Она крепко целовала спящих детей, но осторожно, стараясь их не разбудить.
-Спасибо, Петя… Спасибо… - прошептала она таким ангельским голосом так, что отставной штабс-капитан прослезился, -Грех взял за меня, жизнь дал деткам моим… Спасибо тебе…
Ничего не смог ответить отставной штабс-капитан. Он молча кивнул и, проглотив ком в горле, вышел из дома. Прошмыгнул дворами мимо суеты над телом и пошел допивать давно остывший кофе. Никогда за свои военные годы не позволял боевой офицер убить безоружного. Никогда не видел прежде, чтобы муж стрелял в родную жену. Никогда не видел, чтобы избивали своих детей. Все внутри перевернулось в тот момент у старого вояки; вспыхнула былая удаль и первыми попавшимися вилами, насадив мерзавца на прутья, протащил, оторвав от земли, семь саженей и бросил умирать, как собаку. «Большое худо взял на себя – убийство» - думал Петр Михайлович, идя дворами домой. Но радовался здоровым деткам, радовался живой матери.
«Нет худа без добра и добра без худа» - гласил заголовок газеты, которую читал Петр Михайлович на своем аршине безмятежности, докуривая сигару и попивая кофе.