Мой брат Даржи
В этом тексте много мата и шокирующих вещей. Моралфаги пролистывают дальше. Остальные пруцца.
Сейчас мама вспоминает мою кормилицу с юмором. А тогда, в незапамятном году, плакала от ревности, глядя, как белобрысый детеныш впивается деснами в желтую грудь с черным соском.
- Смешная какая, - приговаривала бурятка Саша, почесывая подкидыша за ухом. - Голодная - чисто волчонок...
Новорожденный сын Саши спокойно дожидался очереди, слепив узкие глазки - повезло ему с молочной родительницей. И мне повезло - шесть месяцев не отлипала от щедрой Азии.
- У Саши молоко рекой лилось, а ты все равно орала, засранка, - вспоминает мама. - Вот Даржи - такой спокойный был мужичок! Словно в нирване пребывал, маленький Будда. Где он теперь, твой молочный брат?..
...Я никогда не расскажу ей, что приключилось со мной жарким летом в жарком 25-летнем возрасте. Есть вещи, которые мамам знать не положено. Она ведь, как шахматист, начнет проворачивать в голове десятки вариантов...
Ну, что сказать о 25-летней Мандале? Этакий Наф-Наф в юбке - практичное, морально устойчивое, самодовольное существо, заложившее фундамент каменного дома.
Диплом в кармане, обеспеченный муж, квартира в центре, здоровый ребенок, к счастью, не изуродовавший мамкино тельце. Чего еще желать? «Пятерка» Мандале за обязательную программу.
И вот такая вся благополучная, бегу я вечером домой из гостей - в прекрасном настроении. И вдруг вспоминаю, что забыла в чужом доме... А хрен его знает, чего я там забыла, только надо срочно позвонить. Мобильника у меня нет. Его почти ни у кого нет - такое время на дворе. И осеняет меня идея: к Лариске! Вот ее «сталинка» на углу.
Лариска - бывшая одногруппница. Насмешка природы: строгое лицо библейской Юдифи - от отца, и распиздяйская русская удаль - от мамочки. Лариска недавно вышла замуж - в третий раз. Я этого третьего мужа видела - на ознакомительной пьянке. Чудовище с поломанными ушами. Чемпион Европы по вольной борьбе. Бабла - немеряно, купил Лариске норковую шубу. Целовал ей ножки - при всех. А потом, когда я, привычно проблевавшись с водки, пошла умываться в ванную, это чмо возникло на пороге и стало бормотать, типа: «Как ты поешь, блять, какой темперамент, ахуеть, обними меня, девочка...»
Этот номер со мной не проходит - женская солидарность превыше всего. Ответила я ему что-то вроде: «Щас как обниму, яйца в раковину стекут. Молодожен, твою мать...»
...И вот я взлетаю на второй этаж, звоню в дверь. Открывает борец - расписной, уши красные, рожа сияет:
- Вау! Заходи!
И я ступаю в прихожую с вопросом:
- Где Лорка?
- Нету Лариски, к родителям уехала с ночевой. Ты давай, проходи! - и нежно заталкивает меня на кухню, из которой слышно звяканье, несет водкой и арбузом. Куприн писал, что арбузом пахнут юные девственницы. Ошибся классик - за столом четыре копии Ларискиного молодожена. Бугры мышц, причудливо изломанные ушки, сонные глазки. Правда, разномастные парни - черные, белые...
- Посидишь с нами, - без тени вопроса выдает Ларискин борец. - Ребята турнир отработали, вот - отдыхаем.
Отдыхают они знатно. Под столом катается пустая тара, бликует на солнце «Смирнофф», икорка, балычок, кровавый разлом арбуза. Табаком не пахнет - не курят борцы, здоровье берегут.
Обрадовались мне мужики, пьяно улыбаются - глупо так, по-детски. Пусть пялятся - не они первые, не они последние.
- Хорошо у вас, ребята, но не получится. Мимо шла, позвонить надо.
- Ну, позвони, Мандала, потом споешь нам, лады? - не унимается молодожен.
- Ага. И спою, и станцую.
Иду в прихожую, набираю номер, говорю чего-то. Ларискин третий муж вертится за спиной, дышит в шею, и... перехватывает по дороге к двери.
- Ну, чего ты? Тебе же сказали - посидим.
Я вижу, в его простоквашных глазках кровавые жилки. Пальцы у борца каменные.
- Успокойся, - говорю, выдергивая руку. - В другой раз.
И добавляю - зря, наверное:
- Я с кем попало, не пью.
Он хватает меня за горло и бьет головой об стену. Бесшумно у него получается, даже бережно - силу чемпион Европы рассчитывать умеет - натренировался. И я молчу, потому что больно и страшно, очень страшно. Потому что шутки разом кончились.
- Пойдешь, сука, тихо сядешь и выпьешь с нами, - шипит борец. - Я тебе в ванной не понравился? Сегодня понравлюсь - обещаю.
Не знаю, что у меня на физиономии написано. Но лица четверых борцов вижу и понимаю - все слышали и задумались о своем, мальчиковом. Мысли эти коротенькие, шустрые: «Пришла вся из себя деловая по имени «Нельзя». А сейчас сидит дрожащая овца по имени «Можно».
Как я вас понимаю, мальчики. И взгляды ваши понимаю. Вы не на женщину сейчас - на мясо смотрите, перебираете - филе, грудинка, лопатка. Ваш товарищ по команде подал знак: можно, вот вы и повелись. Это нормально, мальчики. И молчание ваше гробовое понимаю. Вы хоть и пьяны в драбадан, а ритуал еще никто не отменял. Вы от меня сейчас ждете ответного хода и потому неопасны. Пока. Стоит ошибиться - назад не отмотаешь. Вот почему ваш дружок, молодожен сраный, кует железо, пока горячо. Одна его лапа с моего плеча свисает, другая - на коленке под столом. Дрожит моя коленка, и ему это жутко нравится. Он ведь не сам заводится, он вас заводит, мальчики. Ему компания нужна - одному-то страшно.
Ну, что - есть у него компания? Посмотри, Мандала, не боись - может, чего и выгорит.
Первый напротив солнца сидит. Русский богатырь - морда здоровенная, угрюмая, шары светлые, как плесень - сходятся, расходятся, закатываются. Пьянее его в комнате никого - этот бык пойдет на автомате со всем стадом, если прикажут.
Второй - кавказец. Не азер. Дагестанец, что ли, или чеченец? Переминается весь. Глазки блестят, ноздри раздуваются - жеребец. С этим тоже ясно: русские бабы - бляди, вольная борьба - форева, Аллах акбар, Иншалла! Поставь ему Мандалу и вокзальную проститутку, попроси найти десять отличий - не найдет.
Третий, невзрачный славянин - трезвее остальных, но и злее. Раздраженно ковыряет пальцем арбузную мякоть и ждет развития событий. Проиграл, что ли, средний вес? Мочегонные не подействовали? Знаю я ваши мучения, знаю, как руками выдавливаете из себя мочу и топчетесь на весах. Ну, ешь арбуз, парень, ешь. Ты и меня будешь хватать острыми зубами, если выгорит. Но не сразу - твой номер пятый. А может, ты-то как раз и с места не сдвинешься...
Четвертый... О, Господи, это вообще какая-то резьба по дереву. Смотрит... Куда он вообще смотрит - хрен разберешь. Это глаз не человеческий, прорезь какая-то, затопленная водярой. Только мышцы-веревки на смуглых руках перекатываются. Луноликий ты мой, ты вообще к белой женщине прикасался когда-нибудь? Ты видел когда-нибудь в своем улусе белую женщину, голубь? Как тут любимого Бродского не вспомнить:
«...предпочитай карему - голубой
глаз, ибо в полынье
легче барахтаться,
чем в вязком, как мед, вранье...»
Попала ты, Мандала под раздачу, как пить дать, попала.
А пить мне дают. Молодожен сжимает коленку крепче - до синяков. Тихо, только не орать.
- Ну, давайте! У всех нолито! За дам! - веселится Лоркин третий.
Я беру рюмку и сливаю в стакан. Доливаю из бутылки под завязку. Сжимаю стакан в ручонке и слышу незабвенный голос тренера:
- Ты притворяешься, что ли? Дети на динамометре больше выжимают. Ты как баскетбольный мяч в руках держишь, инвалидка? Быстро отжиматься!
А без толку отжиматься. Руки мне сегодня не помогут - точно. Вот пяткой, глядишь, успею кого-нибудь кастрировать.
- Девочки, не глупите - лучше раз без любви отдаться, чем с жизнью расстаться!..
Это уже Семен Эммануилович, любимый препод, судебный медик. Он нам зачитывал милицейские протоколы по теме «Изнасилование». Например: «Органы трупа - печень и кишечник - извлечены рукой через половое отверстие и находятся в пяти метрах от тела. На груди и животе трупа следы зубов, предположительно человеческих».
- Имейте в виду, у каждого мужика разный барьер возбудимости! - вещал дядя Сема. - Надо с ним пуд соли съесть, прежде чем в постель ложиться.
Ну, извините, Семен Эммануилович, соли тут нет. Вот сейчас выпью и закушу арбузиком, а там посмотрим.
- Никогда не пей в чужой компании...
А это первый любимый говорит, так и не ставший первым мужчиной. Ты помнишь, как он тебя оберегал, Мандала? Как он был нежен с тобой, помнишь? Он же не предполагал, что с тобой такая хрень может приключиться среди бела дня.
Вобщем, выпью я все-таки свои двести граммов. Чтобы не думать. Они ведь тебе сейчас во главе с молодоженом мозги пытаются проебать. Причем групповухой. Потом ты шелковая станешь. Вот выпьешь свой стакан - мозги и отключатся. На подкорке будешь действовать - как покатит. Доверься ей, подкорке.
А помнишь, Мандала, как вы в школе с подружками мололи языками, дескать, взрослым бабам не страшно, даже если изнасилуют - им терять нечего. Не страшно тебе, Мандала сейчас, когда ты знаешь, что такое секс по любви?
Я пью свой стакан долго, маленькими глотками, не морщась. Борцы молчат. Даже молодожен. Он и клешню с моей коленки убрал.
Водка бьет по башке молотком. Рауш-наркоз. Шикарно. Обвожу взглядом компанию. Ищу белесого. Мы, должно быть, с ним похожи сейчас... Не вижу я белесого. Вот арбуз вижу - яркий такой. И солнце вижу - когда оно зайдет, солнце?..
- Пойдем, я тебя уложу, - беспокоится молодожен.
Решился, все-таки. Пойдем, пойдем, сволочь. Я этот дом как свои пять пальцев знаю. И кочергу на камине в Ларискиной спальне знаю. Острую, Каслинского литья. «Основной инстинкт», блять...
- А давай я ее уложу.
Голос у луноликого глухой, почти неслышный.
Мужики взрываются хохотом:
- Отдай ему бабу, молодожен!
- Он белой бабы не видел, уступи ему!
Даже белесый просыпается и смеется похрюкивая.
Ну вот, угадала. Не видел он русской бабы. И не увидит. Что ж, хороший вариант...
Он выводит меня из кухни и плотно закрывает за собой дверь. Я даже не запинаюсь о косяк - мышцы слушаются, значит, можно повоевать. Кстати, под Ларискиной спальней крыша пельменной... У тебя есть шанс, Мандала.
Борцы шумят на кухне. Ожили. Я вас понимаю, мальчики.
Луноликий, не отпуская мою руку, на цыпочках идет к двери. Он только раз зыркает лисьими глазами. В них приказ: «Замри». Он так долго и бесшумно открывает замок, что я схожу с ума, я почти падаю - нельзя доверять подкорке...
Луноликий сует в руки сумку и выводит меня на лестницу.
- Идти можешь?
Не могу. Но иду. Оборачиваюсь и спрашиваю:
- Как тебя зовут?
- Даржи.
Вот теперь я точно свалюсь.
- Сколько тебе лет?
Луноликий качается на кривых ногах и улыбается. Ничего хорошего в его улыбке нет - какие-то степи, мохнатые лошади, вонючие малахаи, кривые луки...
- Пошла ты на хуй. Как же я вас, русских, ненавижу...
Из великого уложения монголов.
XIII век.
«И если кто дернет за косу чужую рабыню или покусится на ее честь, тому положено сорок плетей...
И если кто дернет за косу или покусится на жену арата, тому отрубить руку...
И если кто дернет за косу или покусится на жену воина, тому рубить голову и всю добычу отдать хозяину...»