Моховая песня ⁠⁠

Под лестницей сидело... Ну, оно сидело. А что это, понять было затруднительно. Виднелись лишь носки ботинок и серый, кажется, свитер. Похоже, это нечто целиком влезло в свитер. От головы до ног. Рядом лежал рюкзак.

– Э-эй, вы в порядке? – позвал Андерс.

– В полном, – глухо прозвучало из глубин свитера. – Мне просто тут нравится. – Андерс удивленно поднял брови. Нравится сидеть под лестницей, забравшись в свитер от головы до ног... Кто бы там ни прятался, этот кто-то – знатный оригинал.

– И не смотрите на меня такими глазами. Тут хорошо, между прочим.

– Да вы даже не видите меня!

– Я чувствую.

– Зачем вы вообще забрались под лестницу, да ещё и целиком влезли в свитер? – Андерс сел рядом и вытянул ноги, поплотнее кутаясь в вязаный длинный кардиган. Ещё чуть-чуть – и придется перебираться в пальто. Осень наступала неотвратимо.

– Мне тут нравится, – кажется, что-то в свитере пожало плечами. – Дома надоело сидеть, а гулять я не хочу. Компромисс такой. Да и думается тут хорошо.

– О чём?

– Да о разном. Я рисую – когда мысль не идет, иду сюда. Думаю, иногда читаю или просто наблюдаю за лестницей. Если что-то приходит в голову, то зарисовываю.

Оба замолчали. Андерсу в голову шли всякие дурацкие мысли. А вдруг там вообще не человек, а кто-нибудь ещё? Жар-птица, например. Ага, в ботинках, причём явно не на золушкину ножку. Или там, под свитером, щупальца. Не, это совсем дурь. Хотя под свитером таких размеров можно спрятать что угодно. Хоть вход в другую вселенную.

По лестнице кто-то зашагал.

– О, это хаски с хозяйкой, – донеслось глухо из свитера.

– Вы тут живёте, да?

– Да. А вы? По голосу я вас не помню.

– Не, я в гости ходил.

Мимо действительно прошла девушка в курточке, ведя на поводке хаски. Их она явно заметила, но ничего не сказала.

Существо в свитере стало что-то тихо напевать. Слов было не разобрать, но звучало завораживающе. У Андерса крутились вопросы на языке – от того, как зовут существо, до того, что оно поёт, – но он не смел их задать, опасаясь разрушить атмосферу. Оставалось лишь откинуться на стену и слушать. Песня лилась и лилась. Казалось, в подъездном полумраке вырастает лес. Не привычный жителю средней полосы светло-зеленый солнечный лес с вечной весёлой птичьей песней, словно на картинах живописцев, а тёмный, с крупными валунами, заросшими мхом, густыми кронами деревьев, молочными туманами, лишайниками, ветками, задевающими голову и мрачным уханьем сов по ночам. Андерс прикрыл глаза и, покачивая головой, ушёл в песню. Вопросы исчезли сами собой, оставив блаженную пустоту. Казалось, что ты – часть этого леса, причём даже не птица, рыба в ручье или зверь, ты дерево или камень. Ты стоишь и покрываешься с годами мхом, ты на своём месте и ничто не может тебя сдвинуть. Сменяются сезоны, годы, льют дожди, идёт снег, пробивается сквозь кроны солнце, а ты стоишь посреди этого и наблюдаешь...

Это могло бы длиться вечно, но, к разочарованию Андерса, хлопнула дверь, чьи-то ноги взбежали вверх по ступенькам и песня оборвалась. С великой неохотой он выплывал из этого восхитительного состояния. Очень не хотелось принимать то, что он снова в подъезде с кремовыми стенами, а не в лесу, и напротив – не толстый ствол со внушительной чагой, а серые почтовые ящики с номерами квартир, написанными маркером.

– И что это было? – спросил он, нарушая тишину.

– Песня, – прозвучало глухо из глубин свитера.

– У меня появилось ощущение, что я зарастаю мхом... – задумчиво сказал Андерс.

Несколько минут длилось молчание. Несмотря на исчезновение прекрасного видения леса, в воздухе пахло влажным мхом.

– А ты не хочешь вылезти? – Андерс лениво повернул голову к этой пародии на камень.

– Ты не впечатлишься.

– Да ладно, я многое видел.

– Вряд ли ты видел такое, – раздался хмык из свитера, но тело зашевелилось. Пролезли руки в рукава и, всё ещё прячась, высовывая лишь пальцы, потянули вниз горловину, являя свету лохматую темно-русую голову. Лицо было в паре мест испачкано землей, а в волосах запуталась трава и мелкий лесной сор вроде веточек. Девушка запустила ладонь с растопыренными пальцами в волосы, попробовала прочесать.

– Опять запутались, – недовольно проворчала она, осторожно вытаскивая руку. На пол шлепнулся кусочек мха. Обычного такого зеленого лесного мха, будто содранного с камня во влажном месте. Девушка цыкнула и осмотрела тыльную сторону руки. Андерс потряс головой и сощурился. Теоретически, в полумраке может многое привидеться, но, кажется, тонким слоем покрытая мхом бледная кожа не была обманом зрения. Руки были исцарапанные и, кажется, даже искусанные, с парой пластырей, в некоторых местах мох, начинавшийся от костяшек, был содран. Судя по случившемуся только что инциденту, отдирание мха боли ей не причиняло. Под ногтями, кажется, наблюдалась грязь, а на некоторых местах – видимо, с особо крупными царапинами – был, к веселью Андерса, приклеен прозрачным пластырем подорожник. Девушка осторожно встала, пригибая голову, вышла из-под лестницы, выпрямилась во все свои никак не меньше ста семидесяти, потянулась, позволив свитеру немного задраться, показав узкую полоску спины, также покрытую мхом, перемялась с ноги на ногу, даже немного попрыгала и залезла обратно, уставившись на Андерса карими глазами:

– Ну, и как тебя звать, чудо?

– Андерс. Если уж на то пошло, то чудо здесь вы. Природы. А вас как зовут?

– Ядвига. Не комментируй, я уже сама всё знаю про свое имя. Лучше просто Яда и на ты. А чего тебя ко мне-то под лестницу потянуло?

– Сначала забеспокоился, в порядке ли, а потом просто интересно стало. Встречный вопрос: что это была за песня?

– Да так... – Яда неопределенно повела плечами. – Личная. Захотелось. В интернете не найдешь.

– А можно задать невежливый вопрос? – Андерсу было крайне неловко, но любопытство побеждало. Яда же после ответа про песню задумчиво отковыривала мох с тыльной стороны руки, обнажая бледную сероватую кожу.

– Валяй.

– А ты всегда... такая или только после песен? – выпалил Андерс и смущенно уставился на вытертые колени своих джинсов.

– Всегда, только после песен сильнее. И сезоны ещё влияют. Хочешь кофе? – внезапно и невпопад спросила она.

– Ну... Можно.

– На, – Ядвига извлекла из рюкзака термос и сунула Андерсу. – Только он не простой, я его с соком набодяжила, но это вкусно. Попробуй угадать, какой. – Андерс налил себе кофе в крышку термоса и осторожно понюхал. Пахло вкусно. Глотнув, он задумчиво погонял часть кофе по рту, не глотая с ходу. Кофе был кисло-сладкий и немного терпкий.

– Гранатовый, что ли?

– Бинго! – Яда хлопнула в ладоши, а потом задрала сбоку свитер и принялась там шарить ладонью. Бок тоже был в мхе, частично содранном, со стебельками и мелкими кустиками.

– На-ка, – на ладони Яды лежало немного черники. Андерс уставился на новую знакомую круглыми глазами.

– А ты чего думал, что девушка-природа – это такая вся зелёная деваха в цветочек и с мелкими тварями? Сюрприз! Они могут выглядеть так, жить в квартире и зарабатывать на жизнь экологией, рисуя на досуге.

Андерс молча взял черничину, переваривая то, что на некоторых людях (ну, если честно, то не совсем людях) может расти лес в миниатюре. Яда тем временем заграбастала термос себе и тоже отпила. Андерс осторожно взял в рот одну ягодку и прожевал. Черника как черника, вкусная. В голову пришла книжка, которую он читал в детстве – «Муфта, Полботинка и Моховая Борода», где у последнего персонажа в моховой, собственно, бороде росли ягоды. Только это, кажется, была брусника, а мох был вроде ягеля. А тут больше смахивало на кукушкин лён и ему подобные.

– Как тебя вообще в город занесло?

– Сложилось так. – Яда пожала плечами и отпила ещё кофе. – Я с детства живу в городе, хотя на лето всегда уезжала к бабушке, она жила на отшибе деревни, почти в лесу. Натуральный домик бабы Яги был. Ты думаешь, я одна такая в семье с таким идиотическим именем? Как бы не так! У меня бабушка – Янина, мама – Руслана и сестра – Резеда, простихоспади. Ей даже хуже, чем мне, в этом плане. – Ядвига отдала ему термос и стала вытаскивать лесной сор из волос. – Ну, я выбрала работу с возможностью почаще бывать на природе, да и до снегов я часто сваливаю куда подальше. К бабушке, например, – всякая мелочь сыпалась из разговорившейся Яды, как будто она лезла через лес, не завязав волосы, как минимум несколько часов. Андерс слушал мелкие подробности из жизни и думал, прилично ли будет достать телефон и начать конспектировать. Вроде и просто о семье говорит, а интересно – жуть! А может, это от его любви к людям.

– ...А мелочь у меня хитра! – под мелочью имелась в виду Резеда, та самая младшая сестра. – Заделалась фрилансером, накопила денег, выкупила какой-то заброшенный участок с заросшим садом, а сейчас там у неё дом и такие урожаи, что Мичурин обзавидуется! А я тут как дура сижу в центре города со своей экологией. Хоть профессию меняй и вали к бабушке.

– А я уж и не помню, когда был в лесу подолгу. Наверное, года полтора назад... – Андерс углубился в воспоминания о прошлой весне и просыпающемся лесе и не сразу заметил округлившиеся глаза Яды.

– Бедненький... – в голосе Ядвиги было столько неприкрытой жалости к прожженному городскому жителю, что Андерс искренне удивился.

– Ну, я иногда бываю в Битцевском лесу... – он не успел договорить. Яда презрительно скривилась и фыркнула:

– Это не лес, детский сад. Так, большой парк. Не более.

Андерс вспомнил про битцевского маньяка, но решил смолчать. Были у него подозрения, что если Ядвига с таким встретится, то немедля набьет морду.

– Надо тебя к Резеде вывезти. У неё хорошо... Ещё не все плоды отошли, яблоки осенние ещё на деревьях, а в лесу-то как... Утром туда хорошо ходить. Идешь, а там всё уже желтеет, всё в росе, влажное, запах, этот прекрасный осенний запах, и ещё грибы есть. А в малиннике ещё осталась сухая малина, страшно вкусная вещь. Колешься, конечно, но всё равно обрываешь и ешь. Совсем другая, чем свежая или просто сушёная, но в этом её прелесть. А паутина в росе, боже, залюбуешься! Сядешь, достанешь блокнот, карандаши и яблоко, а тут нарочно ровно в центр прибегает толстый паук – и вообще картинка, только успевай рисовать. А как закончишь – примешься за яблоко. А они у Резеды что надо. Твердые, сладкие и хрусткие. Она их хранить умеет, всю зиму лежат. А вечером устраиваешься в гостиной, или у костра, или у жаровни во дворе с чаем. Резеда-то умница, сдает несколько комнат в доме, ей самой столько не надо, а селятся у неё, как на подбор, художники, поэты, писатели, журналисты, путешественники и вообще просто интересные люди. В прошлом вот году была у них одно время девочка. Подросток ещё, несовершеннолетняя, дай бог лет пятнадцать-шестнадцать, но уже объездила полмира с родителями. И как мыслила! Феерия. Разговаривать – одно удовольствие, какие идеи она выдавала. Она была даже в Китае! Мне за двадцать, я не была на востоке!

– Никогда не поздно, – пожал плечами Андерс. Яда с таким удовольствием рассказывала всё это, что он невольно даже подумал, что из неё может получится новый Пришвин, к примеру. И что надо ей жить ближе к лесу. Душный город – это вот для него, большого любителя людей. Андерс умел искренне наслаждаться городом, он его любил. Предпочтение, конечно, отдавалось городам побольше, хотя и в маленьких была своя прелесть. Выйти с утра на фотоохоту, позавтракать в какой-нибудь кофейне, пристреляться из своего «фоторужья» на каком-нибудь колоритном, может быть, фриковатом посетителе. Такой есть в каждой хорошей кофейне, особенно если это не огромная сеть; обычно юноша или девушка, хотя, бывает, везёт на средний возраст – или, вообще, редкое счастье – пожилые. Потом пойти гулять, идти, не думая, снимая всё и всех, не стесняясь просить у людей разрешения их сфотографировать. Добыть сэндвич, сесть на лавочку или прямо на газон или бордюр, изничтожить, посидеть, полюбоваться людьми, подумать, посмотреть отснятое. Выхватить из толпы взглядом неприкрыто счастливого человека, например, девушку с цветными волосами в джинсовом комбинезоне со стаканом холодного кофе, и броситься сломя голову за ней, потому что, если не снять её, – день зря. Успеть получить свою порцию заливистого смеха – и отправиться бродить ещё на несколько часов. Наконец сесть на троллейбус с гудящими ногами и, щурясь от последнего солнца, ехать домой, разглядывая пассажиров. Вот усталый курьер, вот бабушка с авоськой, вот влюбленная парочка, вот школьница на каникулах в шляпке и с книжкой, вот мужчина средних лет, едущий со встречи, вот молодая мама с ребёнком... А потом за пару остановок до дома как по заказу зазвонят колокола в церквях. И будешь ты ехать и слушать колокола и троллейбус.

Замолкшая Яда смотрела на него и улыбалась.

– Твои б эмоции – да в слова… – Андерс даже смутился. Это что же выходит, она чувствовала его воспоминания?

– Хочешь печенье? – внезапно спросила Ядвига.

– Ну, можно... – она полезла в рюкзак и извлекла из этой маленькой вселенной коробочку с печеньем, вручая её Андерсу.

– Вкусное... Тут клюква, белый шоколад и розмарин, да?

– Ага, – Яда рассеяно кивнула, взяла себе одну печенинку и продолжила свой рассказ. Выяснилось, что та девочка умела печь фантастический морковный кекс и что Яда коллекционирует интересных людей. «Ну, фигурально выражаясь». Она ещё говорила о лесе, о книгах, о временах года, сестре...

– А почему я тебе всё это рассказываю? – внезапно остановилась Яда и уставилась на Андерса.

– Э-э, не знаю? – ему вдруг стало немного неловко.

– Вот и я не знаю. Наверное, где-то я поняла, что ты – хороший человек... Эх, надо тебя в лес свозить, дитя города. Понравился ты мне.

В этом «понравился» было что-то нечеловеческое. Не как нравятся люди – как объекты любви, – нет... Так бы, наверное, говорила Хозяйка Медной горы Даниле. Это одновременно и напрягало, и льстило.

– Ладно, пора мне домой. – Яда легко вскочила, пригибаясь, и вылезла из-под лестницы. – Да и тебе, наверное, тоже.

– А как я с тобой потом свяжусь? – спохватился Андерс.

– Эх вы, люди, не умеющие приходить в гости просто так... – Ядвига достала из бокового кармана рюкзака блокнот, нацарапала там что-то, выдрала лист и вручила ему. – Держи, городское дитя, – на бумажке был телефон, почта и номер квартиры.

– Тогда ты – дитя леса, – немного обиделся на такое обращение Андерс.

– Может и так. Ничего плохого в том, чтобы быть ребёнком. Ну, бывай, дитя города. – Ядвига хлопнула его по плечу, закинула на плечо рюкзак и практически бесшумно побежала вверх по лестнице.

– Ой, подожди, а печенье! – вдруг вспомнил про стоящую на полу коробочку Андерс.

– Да ешь сам, контейнер потом принесёшь! – крикнула Яда по ощущениям этажа с третьего. Прошло ещё несколько минут, хлопнула тяжелая дверь, и подъезд затих. Андерс взял с пола печенье и задумался о своей адекватности. Девушка со мхом на коже, практически создающая лес в подъезде... Из гостей он вроде трезвый выходил, бокал глинтвейна не считается. Однако откуда-то должен был взяться мох на полу…

Распахнулась дверь в подъезд, вошёл уткнувшийся в книгу юноша с хвостом-пальмочкой, прошёл пару шагов и едва не поскользнулся на чём-то. Наклонился, поднял, рассмотрел.

– Тьфу ты, Ядвига! Опять линяет, лес везде и всюду! – сунув клок травы в карман лоскутной куртки, юноша опять уткнулся в книгу и, топая кедами, пошёл вверх, задевая колосками травы перила.

Нет, всё-таки окончательно адекватен. Пожав плечами, Андерс сунул печенье в огромный карман кардигана и сам пошёл на улицу. Надо будет действительно вернуть коробочку через пару дней. И спросить, где эта Резеда живет... Действительно, надо бы выбраться в лес.

Автор: Корица