Месяц без тебя⁠⁠

Прошел месяц с того времени, как тебя больше не стало. Был и не стало. Я до сих пор, как сидела в ту ночь с твоей собакой, курила и думала о том, что ты там лежишь в морге, один, холодный, в закрытом ящике.
Один. Без дыхания и без стука сердца.
Я любила слушать, как стучит твое сердце, прижимаясь к твоей спине ночью.
Первые девять дней я не знаю, как я прожила. Правда, не знаю.
В голове постоянно стояла картинка, как ты лежишь уже в этом дорогом гробе, припудренный, такой с втянутыми щеками, скулы заострились и ты такой, такой чужой там был.
Тебя не хотелось обнимать, целовать. Не хотелось. Зачем? Зачем целуют мертвых, зачем им что то говорят?
Почему нельзя было делать это при жизни?
Тогда на похоронах все было таким, как будто это не здесь, не со мной и я будто бы наблюдаю за этим со стороны, вроде как бы и тебя нет.
Ты знаешь, наверное, если бы у меня были силы, я бы стала кричать, я бы сказала бы всем все.
Совсем всем.
Максиму, который был так занят своей жизнью, что сколько его просила, сколько писала, сколько взывала, чтобы помог, как врач, а мне каждый раз говорили, что хуйня, Оля, это же хуйня, перебесится.
А теперь что?
Сказала бы и твоей матери, которая сейчас присылает мне эти дурацкие открыточки в виде "доброе утро". Сегодня прислала "с днём семьи". Какой семьи? Чьей?
Я стараюсь больше не думать о том, что она все видела, она была свидетелем твоего решения и ничего не сделала. Ничего.
Я отказываюсь верить в бездушие. Отказываюсь верить, что так можно.
Я не могу это принять.
Мы с тобой много говорили о родителях и о том, как хотелось бы, чтобы был тыл, чтобы вот так можно было приехать и укрыться в родительском доме.
Я бы сказала бы и Ане, и Алисе о том, что это хуевое шоу, совсем на двоечку.
Сколько раз я была свидетелем, как ты просил дочь увидеться, сколько раз просил Аню о том, чтобы вы общались, на что обычно было, что дочь в свои 11 лет слишком занята для общения с отцом.
Ну да, ну да, а ты видел, как она мне написала, что из-за меня дочь осталась без отца?!
Первый раз за все время мне захотелось написать тебе.
Нет, мне хотелось писать тебе каждый день, мне хотелось сказать, как я зла на тебя, как мне больно и я не знаю, что делать со всем этим.
Весь этот месяц я старалась не вспоминать, как было, что было. Я старалась контролировать, чтобы все те прошлые воспоминания, когда мы были вместе не захлестнули последний почти год, когда нас уже не было, а были ты и я.
Не могу ничего слушать кроме твоей "25/17". Хочу сходить на их концерт.
Ты не попал. Я хочу это сделать за тебя.
Вчера была на Арбате и меня затянуло.
Как будто знаешь, как в кино, смотришь на место и вспоминаешь, прям образы перед глазами.
Лавочки, на которых сидели, группы, которые для себя открывали, песни, которые пели.
Хочется сбежать из города. Сбежать от себя, потому что все эти места пропитаны воспоминаниями.
Я даже слышу твой голос, твои фразы в голове.
Ты знаешь, очень хочется перечитать наши переписки, хочется прям губами к ним прикоснуться, но я боюсь, что меня разорвет и что существование станет просто невозможным.
Я так устала от этой тюрьмы и я не представляю, когда это все закончится.
Мне порой хочется просто зайти глубоко в лес и кричать "уходи! Уходи, пожалуйста!" и в то же время я не могу отпустить, я не могу взять просто и вычеркнуть все, понимаешь?
Мне иногда кажется, что вот те самые два года я только и была жива.
А все это время до тебя, я даже уже и не помню, что было до тебя. Нет, помню, но это знаешь, как жизнь не моя, как будто до тебя я не знала, что такое чувствовать, быть уязвимой.
Ты даже не можешь представить, как сейчас я уязвима, насколько я...я будто потерялась, понимаешь?
Ты же всегда говорил, что то, что мы расстались-это ничего не значит, что ты любого разорвешь, кто меня обидит, кто сделает больно.
А получилось так... Получилось, что все мои попытки уснуть или же поспать хоть немного заканчиваются тем, что я просыпаюсь, рыдая, с ужасом сжимаю простынь и в голове снова картина тебя мертвого.
Я так устала от этого, что не могу перестать думать, что я не хочу уже ничего. Совсем.
Хочется уйти.
Прощаться не с кем.
Боюсь ехать к тебе.
Знаешь, такой животный страх, когда внутри все цепенеет, так было, когда на наших глазах сбили Чуи.
Оцепенение.
Мне кажется, если я приеду к тебе, то я там останусь. Просто не захочу возвращаться сюда.
Я просто не понимаю, как жить сейчас. Не понимаю зачем.
Почему тебе можно было нарушить свои слова, предать Луку, а мне нельзя?!
Предал.
Знаешь, как он тосковал и смотрел на дверь? Знаешь, как они с Оззи засыпали у двери и я несла их под одеяло и обнимала?!
Знаешь, как они бросаются на встречу хоть немного похожим мужчинам на тебя?
И знаешь, как хочется мне в эти моменты кричать?
Никогда не умела кричать, устраивать истерики, но ты меня научил плакать.
Да, мне нужно было этому учиться.
Учиться говорить, не держать в себе.
Сейчас курю, слезы текут сами, а в голове твое: "только не плачь, прошу тебя, не плачь! Все, что угодно, только не плачь!"
Я у тебя никогда не спрашивала, почему ты так всегда до дрожи обнимал, когда я плакала? Даже, когда мы злились друг на друга, даже когда я не хотела с тобой разговаривать, ты обнимал и просил не плакать.
Кто-то сказал, что мужчины боятся женских слез. Ты не боялся, я вообще не знаю, чего мы боялись? Потерять друг друга?
Я много раз думала об этом, когда мы расстались и когда стало отпускать, что вот через много лет, где нибудь в метро, вот так каждый уже другой встретит друг друга, что будет? Как будет?
Будут ли у нас дети, семьи?
А надо было спрашивать "будем ли мы?"
Каждый раз, когда я думаю о том, как ты готовился к этому, как подготовил сумку с вещами и кормом Луки для меня, меня охватывает такая боль, что хочется скулить.
Как бы я хотела бы знать, что было у тебя в голове тогда за секунду до.
Мне настолько хочется это знать, что не хочется жить.
Мы с тобой много говорили о кремации, о смерти, о том, что в библии написано, что нет там ничего. Из праха взят, в прах и превращается.
А сейчас я не хочу знать, что тебя нет, понимаешь? Я хочу обманывать себя, искать какие то знаки, убеждать себя, что ты есть, пусть незримо, но есть.
Весь этот месяц неимоверно красивые закаты.
Может быть они и раньше были красивыми, но последний год я не обращала на это внимание.
А сейчас, все что мне остаётся-это идти и смотреть на небо. Без слов. Просто идти хоть куда-то, лишь бы не четыре стены.
Знаешь, как раздражает это "а что у вас две собаки?". Нет, блять, три, третья невидимая просто.
А вопросы "как ты?". Блять, серьезно, как я?-никак.
Совсем никак.
Все никак.
Тоска по тебе другая. Боль, которую не хочется запивать, не хочется забивать. Не хочется физической болью перекрывать душевную.
Помнишь, когда мы за день до говорили, ты сказал, что не понимаешь, зачем, ради чего тебе надо вылезать с этого дерьма, ради чего начинать все сначала? Ради чего пытаться быть?
Ты знаешь, первые девять дней я судорожно пыталась найти психиатра, который бы меня ввел хоть в какую кому, только чтобы я не чувствовала ничего.
А они все, как один повторяли, что я просто должна это пережить.
И ты бы сейчас сказал, что я сильная, сильнее тебя и я переживу. Ты весь последний год это повторял, пока я не начинала говорить тебе, как больно делаешь.
Не могу отучиться говорить тебе все.
Не могу перестать вести эти диалоги с тобой.
Я так привыкла за этот год быть без прикосновений твоих, без твоих рук, что сейчас мне даже не надо этого, мне нужно все сказать тебе.
Я хочу услышать твои истории с работы, порадоваться абсолютно искренне твоему рассказу об очередной бабушке, к которым ты относился с таким трепетом, а как ты рассказывал о том, что они тебе говорят спасибо и тебе вроде неловко, но так приятно.
Я никогда не перестану восхищаться твоим терпением, твоим сердцем, которым ты мог коснуться моего.
Я хочу приложить к своему сердцу подорожник. Хочу уйти так, чтобы неслышно, чтобы следа не оставить.
Прости, что я так и не смогла помыть полы в той квартире. Когда проводила Захара, у меня не хватило смелости зайти туда. В пустую, в квартиру без тебя.
Я так хочу злиться на тебя, как тогда я злилась за то, что ты похерил все сам, а не могу, у меня нет сил и наверное, уже и злости нет, да ничего нет. Пустой сосуд.