Левая куриная нога. Окончание...⁠⁠

Женька, замотанный по пояс в вафельное полотенце, сидел за столом, обняв ладонями кружку с остатками кваса, и смотрел в окно. Мартовское солнышко уже вынуждало понемногу таять и сдуваться снежные сугробы на обочинах дорог и плакать сосульки на крышах. У тут Женькино воображение нарисовало под этим синеющим небом, не серые пятиэтажки и виднеющиеся трубы заводов, а какой-то далекий морской порт. Огромные портовые краны разгружали гигантские грузовые корабли, непрерывно обмениваясь своими ревущими гудками, белый красивый круизный лайнер готовился куда-то отчаливать, всюду сновали люди и машины и над всем этим кружили и кричали наглые чайки. Он запомнил таких чаек в Одессе, когда они с мамой вдвоём ездили туда позапрошлым летом отдыхать «дикарями» на две недели, каждый вечер прогуливаясь по красивой набережной...Пожалуй, это было самое раннее и солнечное Женькино воспоминание...

- О чем задумался, Женёк? - вернул его в баню Макарыч, принёсший несколько чистых бланков накладных и три карандаша. - На-ка, вот, порисуй. Тут на чистой стороне можно. Карандаш химический, получше слюнявь, а то старый совсем, красный и зелёный ещё.

Макарыч положил перед Женькой рисовальный набор и стал своими огромными ручищами сгребать со стола пустые кружки, умудряясь в одной держать пять, а в другой две.

- Макарыч, а ты был на Мадагаскаре? - спросил задумчиво Женька.

- Где?! - удивленно поднял густые брови Макарыч, - Не, Женёк, я только на Магадане был.

- Магадане! Там же очень холодно, наверно?

- Холодно- это...эээ,очень мягко сказано, Женёк! Вечная мерзлота! - многозначительно изрёк Макарыч.

-А, ты там что, в экспендиции был? - таинственным голосом спросил Женька.

Макарыч о чём-то задумался, со звоном поставил на стол кружки, присаживаясь на лавку и глядя куда-то в пол, сказал:

- Во-во, в экспеНдиции. За золотом ходил.

- Золотом!?! - восхитился Женька, - И где ж оно у тебя?

- Да, вот, оно, - лыбясь и оттопыривая большим корявым пальцем свою верхнюю губу, Макарыч продемонстрировал полный ряд золотых зубов, сверкнувших отраженным в них весенним солнышком.

- Ух, ты! - обалдел Женька, - А, свои где же?

- А, свои, Женька, я в Магадане оставил...ладно, заболтался я с тобой. Сиди, рисуй, а мне вам на стол ещё собирать надо...

Макарыч хлопнул себя по коленям, встал, опять цепляя кружки, и пошёл в сторону буфета.

На обратной стороне желтоватого листа, какого-то акта или накладной, Женька стал рисовать войнушку. В низу слева, зелёным карандашом он нарисовал советский танк, с закруглённой башней и большой красной звездой на ней, из дула которого вырывался мощный залп и летящий вправо снаряд, в сторону нарисованного химическим карандашом, фашистского танка с квадратной башней и крестом, окутанного клубами серо-красного взрыва. Сверху, над нашим танком летел самолёт с, заступающими за края крыльев, звёздами, из которых вылетали два жирных пунктира и добивали вражеский танк. Когда Женька дорисовывал под танком фигуру фашиста, лежащего в красной, сплошняком заштрихованной луже, появился Макарыч, с шестью запотевшими кружками, полными пива и сползающей по ним пеной.

- Так, Женёк, ну-ка сдвигай свои художества в сторонку, а то пеной заляпаю, - ставя на стол свою ношу, сказал Макарыч. - Проголодался, небось? Скоро уж батя с мужиками придут, потерпи. Квасу принести тебе ещё?

- Можно. Макарыч, а ты на войне был?

- Нет, Женька, мал я ещё был...мне в сорок первом, как тебе наверное сейчас было...семь, ага, на год побольше, значит...

-А ты фашистов видел?

- Да не помню я, Женек, может и видел...

- А, что ж ты тогда помнишь?, - не унимался Женька.

- Что помню?...голод, Женька, помню...как тошнотики ели, помню...

- Какие такие тошнотики?

Макарыч оперся кулаками о стол и, глядя куда-то в окно, медленно проговорил:

- Накопаем мы с мамкой, бывало, по весне, на картофельном поле, впопыхах не убранную прошлой осенью картоху. Всю зиму в земле пролежавшую...кое-как отмоем в речке и дома, прям с кожурой, и потрёт мамка на терке. Потом травы, какая есть, только чтоб не горькая...соли...и на сковородку, прям так...без масла, конечно...оладушки такие, Женька, получались... вот их и ели...Тошнотики они и есть...

Вздохнул, разогнулся и прихрамывая пошёл за квасом...

Когда шесть красных и обессиленных мужиков вернулись из парилки, кто отжимая по пути свои шапки, кто стряхивая пакеты и мочалки, Женька, заглушая голод, уже выпил половину своего кваса. Отец с товарищами прикрыли срам, кто подвязав на талию полотенце, кто натянув свежие трусы и шумно расселись за стол у своих вещей.

- Ну, вот теперь можно и пожрать! - хлопнув в ладоши и потирая их друг об друга, сказал дядя Толя и снял с вешалки свою сумку.

Каждый принялся доставать свои кульки, свертки, банки, бутылки и выкладывать их на стол между стоящими кружками с пивом.

Василий выложил на стол два целлофановых пакета. В том, что побольше было шесть больших картофелин сваренных в мундире, из второго, состоящего из двух, вставленных один в один, сначала вырвался кисло-соленый запах бочковых огурцов с чесноком и смородиновым листом, а после того, как Василий развернул края пакетов, дюжина пупырчатых молодцов предстала общему обзору.

Дядя Толик, втянув воздух своим широким носом, оценил:

- Укропа мало положил, а чесночка - в самый раз.

Сам, при этом, он извлёк из своей сумки приличный шмот сала, завёрнутый в прозрачную пергаментную бумагу, две головки чеснока, три очищенные луковицы и бутылку «Русской», добавив это все на стол.

Дядя Валера положил буханку чёрного хлеба, рядом поставил майонезную баночку, затянутую прозрачной пленкой при помощи чёрной резинки от бигудей, до краев наполненной протёртым хреном, и со словами « Я ща», куда-то убежал.

Шурик двумя руками, от куда-то из-под лавки, вытащил большой, со свою голову, ком, обёрнутый фольгой. Под смолкшее разом всякое другое шуршание кульков и свёртков, Шурик, развернув фольгу и обнажил перед всеми безголовую, отваренную целиком, курицу.

Василий издал соблазнительный свист. Дядя Толя ойкнул. Отец ограничился: «Мать честная!». Дядя Боря не растерявшись: «Шурик, это кто, познакомь?!»

- Людка моя расщедрилась, вот! - засмущался Шурик. -

- Сколько ж этой даме лет? - шутя спросил дядя Боря?

- Ты что!? Она даже ещё девственница! - лыбясь парировал Шурик. - это ж этот...как его..., а...Арпинхтон, во! Порода такая английская. У меня батя в деревне разводить начал. Вы бы, мужики, видели их петуха! Батин двор теперь все коты и собаки за километр обходят.

- Да, слышал, только Орпингтон, поправил Шурика дядя Боря, - скажи бате пусть породу Брама попробует, ещё больше, неприхотливей и к зиме лучше приспособлены. Американцы вывели. У нас на карабле, кок разводил тоже...

Вернулся дядя Валера, держа в руках железный прямоугольный лоток, и, важно водрузив его рядом с курицей, открыл крышку.

- Вот, холодечик! Макарыча, когда пришёл попросил за окошко поставить, чтоб не растаял, - оправдал свою беготню Валерка.

- На ушах или булдыжке? - со знанием дела спросил дядя Толик.

- Толян, обижаешь, и на том, и на другом! Ещё и несколько таких вот добавляем при варке, - показал Валерка на скрюченные когтистые лапы, торчащие у лежащей рядом курицы.

- Ну, у нас все примитивней, - сказал отец, ставя на стол банку полную вареных яиц и большую бутылку с зеленой наклейкой «Московская»

- Вот, это я понимаю! Ноль семистпять, чтоб два раза не бегать! - оживился Шурик.

- Большой конфете и рот радуется! - показал радостный рот Валерка.

- А это на десерт! - отец раскрыл газетный свёрток и показал на четыре сушёные плотвы, размером с его немаленькую ладонь.

- Нормально! -похвалил Толик. - на «телевизор» ловил?

- Эти две на телевизор, а эти на удочку, - заинтриговал отец.

- А как ты их различаешь? - опешил Шурик.

- А так же как ты своих баб... по глазам и именам! - подловил Сашку отец.

Все весело заржали, приступая к обеду и, отхлебывая от своих кружек по паре-тройке глотков, освобождая в них место для основного ингредиента.

Под хруст, открываемой Василием пробки «Московской», дядя Боря достал из своего коричневого кожаного саквояжа две бутылочки «Пепси-Колы», банку рижских шпротов в масле, печень трески, палку финского сервелата и бутылку грузинского коньяка.

- Ух, ты! Протянул Женька, уставившись на пепси, - Я один раз такую пил, мне мама из Москвы привозила.

Дядя Боря подхватил одну, ловко открыл крышку тыльной стороной своего большого перстня на среднем пальце и протянул Женьке.

- Держи, юнга, вся твоя! А эту дядькам дадим попробовать, ага?

Все, начиная с отца, делая по глоточку, пустили заветную бутылочку по кругу. Последний глоток сделал Шурик, внимательно посмотрел на этикетку, коротко рыгнул и передал порожнюю тару хозяину.

Дядя Боря поставил пустую бутылку под лавку и спросил:

- Ну, как тебе, Шурик? Вкусно?

- Не знаю..., - с сомнением протянул Сашка, - по моему наш «Буратино» не хуже...

- Сам ты Буратино, деревня! Это ж Америка! Да, Борь? - со знание дела спросил дядя Валера.

- Эту у нас в Новороссийске делают. Уж года четыре, если не пять, - стал отвечать дядя Боря. - Мы когда домой приходим туда, с мужиками по ящику сразу берём. Она там по 45 копеек за бутылку.

- Ни фига себе компот! 45 копеек! Буратино, вон, в буфете по 15 копеек стоит, хоть обпейся, - возмутился Василий.

- Да, для таких жмотов, вон, на входе газвода за копейку стоит, иди упейся,- съязвил дядя Валера...

- Так, хорош трепаться, все жрать хотят! - остановил диспут отец. - Давай, Вася, не тормози!

Василий, сидевший с открытой «Московской» в руке, встрепенулся и стал всем мужикам в их кружки с пивом, доливать по несколько бульков из своей бутылки.

- Ну...чтоб не было войны! - открыл торжественную часть дежурным тостом отец. Все, что-то бубня и поддерживая, с грохотом чокнулись кружками и приступили к долгожданной трапезе.

Женька одной рукой схватил очищенное отцом яйцо, второй переданный соленый огурец и поочередно стал откусывать и хрустеть, чавкая и осыпая крошками желтка свой подбородок.

- Не чавкай и не торопись, сколько раз говорить, - наставлял отец, ломая хлеб и накалывая вилкой большой кусок Валеркиного холодца.

- С хренком, Коль, с хренком! - подпихивая открытую банку со слезоточивым ароматом, настаивал Валерка. - Я знаю, ты любишь.

Отложив, на стоящую рядом картонную тарелочку, кусок холодца, отец зачерпнул из баночки полную вилку хрена и разгрузил в свою тарелку. Затем отломил половину своего студня и обильно обваляв в хрене, положил себе в рот. После трёх секунд жевание прекратилось, глаза отца сначала расширились, а потом, глубоко вдыхая носом, отец зажмурился и затряс головой.

- Ох, бля!...Валера...ты на чем же свой хрен настаиваешь...на скипидаре, штоль?!? - кое-как дожевывая и брызжа слезой, проохал отец.

- Свой я настаиваю исключительно на Маринке, а этот, - он ткнул в банку пальцем, - на двенадцатипроцентном уксусе!

Все весело загоготали, продолжая жевать и запивать своим фирменным коктейлем, переходящую по рукам и картонным тарелкам, не хитрую но очень вкусную снедь.

- Вась, а у вас колорадский жук есть? - посыпая солью очищенную от кожуры огромную картофелину, спросил дядя Толя. - У нас объявился в том году. Спасу нет!

- У нас, тьфу-тьфу-тьфу, пока нет, а, вот, соседи тоже замучились выводить. Говорят это ЦРУ нам их закинула, чтоб Олимпиаду сорвать.

- И как же, бля, ихний жук нам Олимпиаду-то сорвёт? - Икнул, начинающий хмелеть Шурик. - Он, что сожрет всю картошку, чтоб спортсменам жрать стало нечего? Гы-гы-гы!

- Дурак ты, Шурик! - отстаивал своё Василий, - А может он там ядом каким всё заражать начнёт или перекинется на рожь и пшеницу! А потом на коров со свиньями! А это уже саботаж! Эта, как ее...Эскалация международной напряжённости! Тут понимать надо! - волнуясь обозначил контуры современной политической обстановки, раскрасневшийся Василий.

В минутной тишине, над столом летал лишь звук хрустящих огурцов, отрезаемого хлеба и колбасы, глотков и вздохов.

- Керосином, говорят, их можно...- задумчиво подытожил дядя Валера.

- Кого? - опешил и даже перестал отрезать сало дядя Толик.

- Жуков этих короладских...тьфу, бля, колорадских...в банку их с керосином всех собирать надо. И только тогда они помирают...говорят.

- Так, парни! По-моему, нам пора перекурить! - предложил отец. - Давай по три человека в уборную. За одно и отольём. Валер, крикни Макарыча, чтоб пока посуду поменял.

- А, чего бы не здесь покурить? - не понял Шурик. Форточку открыть и все дела!

- Какую форточку, балда! Женёк, вон, распаренный сидит под ней! - образумил Валерка. - Макарыыыч! Дело есть!

- О!..А!..Внатуре!..Пошли! - слегка покачиваясь и доставая из сумки пачку «Примы» и коробок спичек, - позвал дядю Толю и Василия, Шурик.

Пока те курили, пришёл Макарыч и стал собирать пустые кружки.

Дядя Валера, долго роясь в карманах своих, висящих на крючке брюк, наконец вынул зажатый кулак и, рассыпая по дороге мелочь, разжал над столом, высыпая из ладони несколько смятых рублей и горсть монет, чуть заикаясь промямлил:

- Макарыч, нам ещё по ноль- пять и всё! Ат-то у нас С-санькина кукурица ещё, вон, лежит...нетра...непри...непритронутая...Стоять! Макарыч! На ход ноги!

Дядя Валера схватил со стола ещё запечатанную «Русскую», закусил козырёк на мягкой пробке, хорошо отрепетированным движением, сорвал с неё желтую жестяную шапку и выплюнул в пустую кружку. Затем взял со стола пластмассовую шайбу-футляр с нарисованным Чебурашкой на крышке, раскрыл, резким взмахом разложил телескопический пластиковый стаканчик объемом в 175 миллилитров, поставил и до краев наполнил водкой.

- Макарыч! Давай! - скомандовал дядя Валера,- подняв к плечу сжатый кулак. - Но пасаран!

Макарыч двумя пальцами бережно взял стаканчик, казавшийся игрушечным в его огромных ручищах, вылил в рот, поставил на место, сложил и накрыл Чебурашкой. В карман своего, когда-то белого, фартука, Макарыч сгрёб со стола рубли и мелочь, а один, распрямив, оставил.

- Этот лишний, ща все сделаем! - кивнул головой Макарыч, забрал посуду и исчез.

- Пойду я уже тоже покурю, - решил дядя Валера и, слегка шатаясь двинулся к туалетам.

- Так, что, Коль, не надумал к нам на флот пойти? - вернулся, то ли уже к давно, то ли только в сегодняшнем пару затронутой теме, дядя Боря. - У нас сварщику шестого разряда всегда будут рады.

- Борь, ну ты же знаешь! Я на этом хреновом заводе вкалываю только из-за квартиры! Сил больше нет жить в этой комнатухе! Обещали в следующем году дать уже точно. Я сейчас двадцать шестой по очереди. Дом двухподъездный в Черемушках наше ДСК уже достраивает. Михалыч, вон, зуб дал, что получу я этот херов ордер.

- Ну, не знаю, Коль. - открывая коньяк, с сомнением произнес дядя Боря. - Я сколько помню, тебе все обещают и обещают...Если б тогда в семьдесят четвертом пришёл вместе со мной, уже б давно на кооперативную квартиру бы заработал.

- Борь, если б я тогда с тобой уехал, то тогда его, - кивнул отец на Женьку, - сейчас бы здесь не сидело. Совсем.

- Женька, ну-ка сходи к Макарычу, - попросил дядя Боря, - принеси нам с батей два стаканчика.

Женька отложил свой, намазанный печенью трески, кусочек чёрного хлеба, пролез под столом и прыгая на одной ноге через швы плитки, скрылся в проходе.

- Это ты про то, как он чуть не отравился ядом каким-то? - попытался вспомнить Борис.

- Не чуть, а отравился. Не каким-то, а крысиным. Не он , а его, - заскрипел зубами отец. - Соседи по квартире, суки, насыпали яда крысиного на кухне, под столом, а Женька, пизденыш совсем, год с небольшим только был...не ходил ещё почти...ползал только по всей квартире...ну и руками по этому яду, потом, естественно, руки в рот. Моя-то не в курсе. Эти ж падлы даже не сказали про яд ничего...вечером прихожу с работы, моя носится с ним на руках, качает, а он уж синеет...я его в одеяло и бегом на улицу...к магазину бегу...там будка телефонная...трубки нет, оторвали. Смотрю такси стоит, я в него... мужик кимарить, я ему - братуха! сын помирает...гони в скорую...Пашка, молодец, если бы не он...гнал как больной...врачи тогда сказали, ещё бы пять минут и все...не откачали бы...

Отец, не выдержал, затряс губой, из глаз брызнули слёзы. Закрыл ладонями лицо. Запыхтел.

Борис тихо сидел, понимая, что скоро пройдёт само.

- Дядь Борь, такие пойдут? -Спросил, внезапно возникший Женька с двумя гранеными стаканами в руках.

- Во-во, Женек, именно такие и пойдут! Давай...позови-ка дядек из туалета, скажи курица их ждёт.

Борис ровно налил в два стакана коньяк, заполнив их на две трети.

- Давай, Колюнь, за Женьку! Чтоб всё у него в жизни было хорошо!

Отец утёр лицо, висевшей за спиной тельняшкой, поднял стакан, прислонил к Борькиному, задержал так на миг, выдохнул и залпом выпил. Борис отстал всего на секунду.

К столу одновременно с одной стороны подкатил Макарыч с шестью кружками пива, а с другой Женька с четырьмя папкиными друзьями.

- О-о-о, за что пьём и почему без нас? - обиженно растянул Шурик. - Вася, ну-ка давай их догонять. Валера, Толик, а вас долго ждать?

Шурик жадно набросился на пиво и в несколько глотков отпил полкружки. Остальные уселись за стол и ужин продолжился...

- Женька, а ты знаешь, какое самое вкусное место у курицы?,- хитро прищурившись спросил дядя Боря.

Женька на секунду задумался, посмотрел на взрослых, потом не найдя подсказок в их лицах, замотал головой.

- Запомни, Женька! Самое вкусное, что есть у курицы - это левая нога!

- Почему? - удивился Женька.

- Да! Почему это именно левая!? - ещё больше Женьки удивился Шурик.

- Крылья вкусней! - разливая остатки водки по пивным кружкам, не согласился Толик.

- А, мне, чур, грудку, -вставил своё слово Василий.

- А, мне, чур, две грудки! - вставил и заржал Валерка.

Борис выдержал паузу, затем взял лежащую на столе курицу, подхватил её под крылья, сжимая в груди и перевернул лицом ( отсутствующим) к Женьке.

- А, вот смотри! Ты же у бабушки в деревне видел гуляющих по двору кур? Видел! А что они все время делают?

- Жрать ищут! - Вставил Шурик.

- Правильно. А как? А, вот так!

И дядя Боря, удерживая безголовую курицу одной рукой, второй, взяв её за правую лапу, стал интенсивно грести ей по поверхности стола, царапая и разрывая куриными когтями постеленную на него газету.

- Вот, так, Женька, ведь, она ищет целыми днями зернышки, червяков и всяких жуков, да?

- Точно! - воскликнул Женька и стал весело смеяться глядя на этот кукольный спектакль с участием безголовой варёной курицы.

- А когда увидит, - продолжил всех смешить дядя Боря, - начинает клевать!

- Чем же она увидит, у неё ж головы нет? - подначивая остальных, прогундосил Шурик. - Жопой что ли? Ха-ха-ха!

-Ага! - подключился Василий. - Пусть она нам жопой прочтёт сейчас статью, вон...о выполнении решений девятнадцатого пленума партии! Ха-ха-ха!!!

- Жопой...прочтёт! - заливался детским смехом Женька.

- Женька, не повторяй за дядьками плохие слова! - сквозь смех напутствовал отец.

Когда общее хмельное веселье немного угасло, дядя Боря вынес заключение:

- Так, вот, Женька...курица всегда, слышишь, всегда работает правой лапой, стоя на левой. Правая у неё от этого становится жесткой, мускулистой. А левая, Женька, у неё всегда нежная и мягкая, потому что отдыхает. Поэтому, всегда у мамки или в гостях проси себе именно левую куриную ногу! Запомнил?

- Так точно! - бодро ответил Женька.

- На, вот, держи! - сказал дядя Боря и с хрустом отломил целиком левую ногу от курицы, затем хрустнул, отделяя когтистую лапку, а бедро протянул Женьке. - На здоровье, пацан!

Женька вцепился своими одним, уже коренным и остальными ещё молочными, зубами в куриную мякоть и жадно откусывая, стал жевать, действительно, очень нежное и сочное мясо, (Женьке даже показалось, что это было самая вкусная курица в его жизни) наблюдая как сидящие рядом мужики набросились на то, что от неё осталось, лихо орудуя пальцами и зубами, не забывая хватать своими жирными и сколькими руками, свои пивные кружки и жадно глотая, запивать. И это не выглядело противно. Это выглядело очень вкусно...

- Коль, там Иваныч просил тебе напомнить позвонить, - возник в проходе Макарыч и, сглатывая слюни, стал с деловым видом смахивать со стола крошки, очистки и передвигать туда-сюда кружки.

- О! Точно! - встрепенулся отец, и стал облизывать пальцы.- Пойду...Пашке позвоню, чтоб через полчасика такси нам организовал. А, вы, это...подвиньтесь, пусть Макарыч сядет, поухаживайте теперь вы за ним...Макарыч, давай, давай, не стесняйся...уже можно.

Отец ушёл, мужики усадили Макарыча, наложили в тарелку еды, налили в стакан остатки «Московской» и подбадривая и шутя продолжили свой пир.

- Это тот самый Пашка, что ль, таксист...который их до скорой подвозил...тогда? - махнул головой на Женьку дядя Боря, спрашивая у Толика.

- Ага, мировой мужик! - отрываясь от еды и показывая торчащий большой палец, сказал Толик. - Деспечером ща в таксопарке...два года назад еле выжил после аварии с пьяным камазистом. Ногу не спасли...оттяпали. Деспечером оставили. Все водилы его там шипко уважают...поедешь сегодня Женёк, домой на самой новой «Волге»!

Женька начал вертеться на лавке, есть уже не хотелось, за окном начало темнеть и он заскучал по маме. Когда пришёл отец и сказал, что машина будет через двадцать минут, Женька несказанно этому обрадовался и деловито начал собирать в пакет своих индейцев и ковбоев, расставленных на подоконнике. Отец, понимая, что сын устал, наелся и заскучал, тоже стал потихоньку собирать вещи в сумку.

- Мужики, вы посидите ещё, а мы пожалуй поедем уже. Устал он, - кивнул на Женьку отец. - Такси удачно подвернулось недалёко, не стал отказываться...

- Какие вопросы, Коль, - выразил общее мнение Толик. - Давай на посошок, тебе чего?

- Борь, давай коньячку, только не много...все!..хорош, хорош!

Отец сел, взял наполовину полный стакан, соединил с остальной, протянутой к середине стола разной по составу и наполненности, посудой своих товарищей, задержал на секунду и выдохнув «за вас, мужики», медленно смакуя выпил...

На заднем огромном мягком диване новенькой «Волги» ГАЗ-24, пахнувшим кожей и немного бензином, Женька, сначала пытался разглядывать темнеющий и включающий фонари город, а потом завалился на диван, свесив ноги, и рассматривая на потолке мелкие точки кожаной обшивки, и мелькающие по ним отблески проезжающих фар, все таки задремал...

Сквозь свою дрему, он сначала слышал и разговор отца с водителем, и скрип пружин под собой, и тикающие поворотники, но постепенно, этим звукам на смену пришёл сначала далекий, но всё приближающийся заливистый и неугомонный крик петуха. И вот уже этот огромный напыщенный красавец стоит посреди небольшого двора бабушкиного деревенского дома и горланит, распугивая соседских котов, собак и даже гусей...А вокруг него, по залитой солнцем ярко зеленой лужайке, ходят его курицы. Они, наклоняясь и смотря то одним, то резко мотнув головой, другим глазом, пристально что-то выглядывают в траве, а потом начинают сильно и прицелено грести под собой землю, далеко назад откидывая лишнее. И лишь очень внимательный зритель, смог бы заметить, что стоят они при этом...только на левой ноге...