Леонид Каганов. Далекая гейпарадуга⁠⁠

Комиссия РОНО к первому уроку не приехала. Не приехала она ни ко второму уроку, ни к концу большой перемены. Старый учитель русского языка и литературы, а по совместительству — толерантности и мультикультуризма, зашел попрощаться с директором, виновато развел руками на пороге кабинета и ушел домой. Юрий Васильевич смотрел из окна, как грустный словесник, проработавший в этой школе сорок лет, ковыляет по школьному двору, одной рукой опираясь на трость, а другой придерживая на голове старомодную шляпу, которую норовил сорвать холодный октябрьский ветер.

Прозвенел звонок. Гул и визги за дверью начали стремительно стихать, и вскоре школьные коридоры опустели. Юрий Васильевич побарабанил пальцами по сенсорной панели, и над столом снова возникла прозрачная голографическая таблица расписания. Две клетки в ней упорно пустовали — заполнить их было нечем. Юрий Васильевич поднял руку и подвигал в пространстве блоки туда-сюда. И что ей приспичило уходить в декрет? Кто же будет вести географию со следующей четверти на таком мизерном окладе?

За дверью послышались шаги. Они были совсем не детские — цоканье каблуков и размеренный топот ботинок. Затем дверь без стука распахнулась — в кабинет входила комиссия из РОНО. Возглавляла ее полная дама неопределенного возраста в сером деловом пиджаке, с высокой копной черствых от лака волос и смешной фамилией Дурцева — давний предмет шуток в учительской. Рядом вышагивал ее неизменный секретарь Гриша — застенчивый верзила, молодой и румяный, который постоянно краснел, словно ему вечно было неудобно за свою службу. А вот третий человек оказался незнакомым — смуглый кавказец с курчавой бородкой. Одет он был в безупречный костюм-тройку, лакированные черные ботинки и почему-то в папаху.

— Так, — произнесла Дурцева, по-хозяйски оглядывая кабинет. — Почему портрет президента старый? — спросила она.

— Здравствуйте, — ответил Юрий Васильевич, вставая к ней из-за стола и стараясь выглядеть жизнерадостно. — Что же вы так долго, мы вас ждали с утра.

— Пробки, — пробасил Гриша и покраснел, опустив глаза в пол.

— Хотите чаю, кофе? Есть конфеты... — продолжал Юрий Васильевич. — Он обернулся к незнакомцу: — Позвольте представиться, я директор этой школы, меня зовут Юрий Васильевич.

— Баркала, — гортанно представился человек в папахе. Юрий Васильевич пожал ему руку.

— Нет времени на чай, — отрезала Дурцева. — Проведите нас на урок.

Директор вздохнул.

— К сожалению, мультикультуризм и толерантность по пятницам у нас идут первым и вторым часом.

— И что вы хотите этим сказать? — насторожилась Дурцева.

— Ничего, просто уроки закончились. Учитель ушел домой, он пожилой человек. Дети на других занятиях.

В кабинете воцарилась зловещая тишина.

— Вы нас подводите, — отчеканила Дурцева, холодно глядя в глаза директору. — Вы знали, что к нам поступила жалоба на учителя толерантности. Вы знали, что сегодня должна состояться показательная проверка на его уроке. Вы знаете, что созвана комиссия, приехал даже представитель диаспоры, очень важный и занятой человек.

— Баркала, — уточнил человек в папахе.

— Вы знали, — продолжала Дурцева, — что от результатов этой проверки зависит не только, останется ли он учителем, но и отчасти ваша должность. Создается впечатление, что вы уклоняетесь от проверки.

— Ну что вы! — развел руками Юрий Васильевич. — Зачем вы так? Сами посудите — я же не могу поменять расписание уроков. Когда мы с вами говорили по телефону, я же сказал, что толерантность и мультикультуризм у нас сегодня только до большой перемены. Мы вас ждали с утра, пятиклассникам велели прийти в парадной одежде.

— Вас послушать, так выходит, я во всем виновата? — отчеканила Дурцева.

Юрий Васильевич молча развел руками.

Дурцева кинула взгляд на маленькие часики на запястье.

— Хорошо, — решительно кивнула она. — Раз уж мы здесь, давайте проверим какой-нибудь другой урок.

— Так ведь жалобы не было... — пробасил Гриша и покраснел.

— И очень хорошо, что не было жалобы, — отчеканила Дурцева. — Тем независимей будет проверка.

Юрий Васильевич подошел к столу и покрутил голограмму расписания.

— Смотрите, у нас сейчас в спортзале идет физра, в мастерских — труд, а также мы можем сейчас посетить урок географии и физики. Что бы вы хотели посмотреть?

— Мы осмотрим всё, — решительно сказала Дурцева.

* * *

Урок географии комиссию не заинтересовал, за исключением Баркалы, который завороженно смотрел, цокая языком, на географичку и ее указку, которая порхала по светящейся доске в районе Ближнего востока.

— А почему она с таким животом? — строго спросила Дурцева, когда они вышли в коридор.

— Она скоро уходит в декрет, — сообщил Юрий Васильевич. — Это для школы большая проблема, мы ищем учителя географии, и я как раз хотел с вами поговорить...

— А почему она у вас уходит в декрет посреди учебного года? — перебила Дурцева.

Юрий Васильевич ничего не ответил.

— И как не стыдно с таким животом выходить к детям? — вдруг возмущенно произнес Гриша.

Юрий Васильевич изумленно глянул на него — Гриша тут же залился румянцем и опустил глаза.

— Пройдемте в спортзал, — предложил Юрий Васильевич.

В спортзале было светло и гулко. Девятый класс прыгал через резиночку.

— Ррряс-два! — командовал физрук Валерий. — Рряс! Левой! Левой! Ровняйсь! Смиррр-на!

Все замерли и обернулись.

— Продолжайте, — взмахнула рукой Дурцева.

— По команде... Рряс! Два! — как ни в чем ни бывало продолжил физрук, и воздух снова наполнился грохотом десятков ног.

Дурцева долго вглядывалась в прыжки, слегка наклоняя голову то налево, то направо.

— Это хорошо, — похвалила она. — Тут чувствуется дисциплина.

— Валерий Петров — хороший педагог, бывший военный, — охарактеризовал физрука Юрий Васильевич. — Он у нас ведет уроки военной подготовки, физры и чтения. Кроме того, он по своей инициативе организует для детей походы.

— Походы куда? — насторожено обернулась Дурцева.

— На природу, в свободное от уроков время. Для желающих.

— Это надо прекратить, — сказала Дурцева. — В программе такого нет. Гриша, сделайте пометку, проконтролируем.

Юрий Васильевич мысленно выругался.

— А почему они все прыгают через резинку? — заинтересовалась Дурцева.

— Толерантное межполовое воспитание, согласно присланной вами методичке от февраля нынешнего года, — сухо отчеканил Юрий Васильевич. — Женские виды спорта чередуем с мужскими в равной пропорции. Сегодня урок женских видов спорта — мальчики наравне с девочками учатся прыгать в резинку. В следующий раз будет футбол и бокс.

— Какой-то странный вид спорта — резинка, — подал голос Гриша.

— К сожалению, в методичке не расшифровывается, что такое женские виды спорта, — возразил Юрий Васильевич. — Мы решили на педсовете, что это прыжки через резинку и вращение обруча. Вы знаете какой-то другой чисто женский вид спорта?

— Ну, например... — Гриша надул щеки и задумался, а затем вдруг покраснел.

— Здесь мне всё нравится! — удовлетворенно подытожила Дурцева. — Идемте дальше.

Уже на подходе к кабинету отчетливо слышался добродушый басок старика Михалыча.

— Да шош ты... — ворчал он. — Хто ж так железо пилит? Так, дочка, железо не попилишь! Ты не рви, шож как эта... да стой, полотно угробишь! Ты плаа-а-авненько веди... вот, о, да — ну? Води-води! Вишь, молодец какая? Совсем, значить, другое дело! Во, стружа пошла сразу...

Дурцева распахнула дверь и вошла в мастерскую. Здесь пахло краской, маслом и металлическими опилками. Школьники — мальчики и девочки в одинаковых фартуках — трудились над верстаками, распиливая ножовками пруты арматуры. Вдоль верстаков расхаживал Михалыч. Увидев комиссию, он махнул детям рукой, чтоб продолжали работать, а сам подошел поближе.

— Толерантное межполовое воспитание, — пояснил Юрий Васильевич, — предписывает одинаковые навыки труда для мальчиков и девочек.

— Ага, мы тута, значить, железо пилить учимся, — подтвердил Михалыч. — Пилим, значица, и красим в черный цвет. Девчонкам, понятдело, трудно. Но тож стараются...

Дурцева молча осматривала класс.

— А старшим классам я преподаю, значить, сварку, — пояснил Михалыч. — Сварка — оно всегда дело полезное, и уже, считай, профессия. Верно ж говорю? Пиление, сварка и покраска — вот три, значить, главных предмета нашего труда. Пиление, покраска и сварка.

— Почему у вас в коридоре перед входом такое нагромождение железных рам? — кивнула Дурцева на дверь.

— Дык то ж оградки лежат готовые, сваренные и покрашенные. Материал учебный, значить, производим. Скоро, значить, грузовик приедет и увезет.

— Надо увезти, — подтвердила Дурцева. — Отметь, Гриша. Так, что у нас еще?

— Физика, — подсказал Юрий Васильевич.

— Физику не хочу, — поморщилась Дурцева. — Что там может быть такого, в физике? Она глянула на свои часики. — Хотя... давайте физику заодно посмотрим, будет полная проверка. Отметь, Гриша — провели полную проверку школы.

Шестиклашки в кабинете физики по команде вскочили и встали рядом с партами.

— Здравствуйте, Юрий Васильевич! — нескладным хором поприветствовали они.

— Здравствуйте, мои хорошие, — кивнул Юрий Васильевич. — Садитесь, продолжайте. Мы отсюда немножко посмотрим, как вы учитесь.

Молодая физичка Мариночка, первый год после педучилища, защебетала снова:

— И вот однажды пастух Магнус заметил, что железные гвозди в его сапогах прилипают к странному камню! Этот камень назвали «камнем Магнуса» или магнитом. Посмотрите!

В руках у Мариночки вдруг появился металлический брусок. Половина бруска была окрашена ярко-красной краской, другая половина — синей. Мариночка поднесла к бруску металлическую указку. Хлоп! Указка прилипла.

— Видите? — торжествующе сообщила Мариночка. — Сила магнитного притяжения способна удерживать металлические предметы! Впервые магнит упоминался еще в шестом веке до нашей эры древнегреческим философом Фалесом.

— Кем? — тихо переспросил Гриша и покраснел.

— Но первая книга о магните была написана только в тринадцатом веке нашей эры. Ее написал средневековый ученый Петр Перегрин. Она так и называлась «Книга о магните». Перегрин писал, что у магнита есть два полюса. Он называл их северным и южным. Посмотрите! — Мариночка подняла брусок так, чтобы все видели: — Северный полюс — синий, южный полюс — красный. Они похожи, но они такие разные! Как мальчики и девочки!

«Господи, что она плетет!» — подумал Юрий Васильевич.

— Теперь смотрите, мы берем второй магнит... — В руках Мариночки появился второй такой же брусок. — И пробуем их соединить разными концами. Щелк! Видите, какой крепкий получился союз? Но стоит нам их разнять... разнять... вот. И попробовать соединить одинаковыми концами... Видите? Одинаковые — никак не хотят соединяться! Ну никак не хотят!

— Это почему же они не хотят? — вдруг прогремел на весь класс голос Дурцевой.

Наступила тишина, дети разом обернулись. Мариночка растерялась.

— Ну... это же магниты... — произнесла она. — Попробуйте сами!

В гробовой тишине Дурцева прошагала к учительскому столу и взяла из рук Мариночки оба магнита. Она пробовала их соединить сперва двумя синими концами, затем двумя красными, но магниты не давались — соскальзывали и рвались из рук.

— Не понимаю, — ледяным тоном произнесла Дурцева, оглядывая Мариночку с ног до головы. — Вас послушать, так разное может соединяться, а одинаковое — не может?

— Так это же магниты... — тихо повторила Мариночка.

— Это очень нетолерантные магниты! — отчеканила Дурцева. — А вы их сравнили с мальчиками и девочками!

«Начинается...» — подумал Юрий Васильевич с ужасом.

— Вас послушать, — возмущенно продолжала Дурцева, — то семью могут создавать только граждане разного пола, а людям одного пола следует отталкиваться друг от друга?

— Я такого не говорила! — взвизгнула Мариночка испуганно.

— А вот и говорила! — поддакнул Гриша и покраснел.

Дурцева встала пред всем классом и снова попыталась свести красные полюса двух магнитов.

— Безобразие! — сообщила она возмущенно. — Вы преподаете детям нетерпимость к монополовым союзам! Что же из них теперь вырастет?

Юрий Васильевич шагнул вперед и примиряюще поднял руку:

— Минуточку! Мы, наверно, неправильно друг друга поняли. Магнетизм, как свойство физики, известен много тысячелетий, его изучение входит в школьную программу физики, согласно методичке...

— А вы мне не тычьте моей же методичкой! — возразила Дурцева и угрожающе подняла вверх магниты, снова с усилием пытаясь их свести. — Видите? Видите, что вы преподаете?

— Давайте пойдем в коридор, я все объясню... — предложил Юрий Васильевич.

— Мы не в коридор теперь пойдем с вами, а в суд! — рявкнула Дурцева и сделала еще одну попытку свести магниты. — Мало того, что ваш учитель толерантности на уроках мультикультуризма читает стихи и рассказывает о негритянском происхождении русского поэта Пушкина, будто в России нет настоящих примеров мультикультурной интеграции этнических диаспор... Так у вас еще и на физике преподается превосходство разнополых браков! У вас разное, значит, охотно сближается, а одинаковое, значит, близости избегает?

— Это же просто магниты... — с отчаянием произнесла Мариночка.

— Суд разберется, — отчеканила Дурцева и подняла магниты вверх: — А это я забираю! Гриша, пометь.

* * *

На ознакомительное слушание Дурцева не явилась. Судья Карагаева оказалась чем-то похожа на нее, только вместо серого пиджака носила коричневый, а вместо часов у нее на запястье висел довольно легкомысленный браслет из засаленных деревянных шариков.

Карагаева долго листала методичку и заявление Дурцевой на трех листах.

— Магнетизм, как явление, — рассудительно бубнил Юрий Васильевич по второму кругу, — входит в обязательную школьную программу.

— Со времен Древней Греции! — подсказывала Мариночка.

— Отталкивание одинаковых полюсов магнита — закон природы, а не злой умысел. Про гомосексуальные браки на уроке физики никто не говорил и говорить не мог — спросите у детей.

— Синий полюс магнита называется северным, красный — южным, — подсказывала Мариночка.

Судья Карагаева подняла глаза.

— Вас послушать, — произнесла она брезгливо, — то юг от юга хочет отделиться? Нет ли в этом намеков на межрасовые конфликты?

— Речь только о магните, — терпеливо напомнил Юрий Васильевич. — Это просто свойства магнита.

— Я умею читать, не слепая, — сообщила судья Карагаева, кивнув на папку. — Назначаю заседание на следующий четверг.

С тяжелым сердцем Юрий Васильевич и Мариночка покидали кабинет судьи.

— И имейте в виду, — строго сообщила Карагаева, когда они уже выходили за дверь. — У нас идиотов нет. Я не нашла в вашем магните преступления и не собираюсь поддерживать истца.

— Спасибо вам от лица всей педагогики! — воскликнул Юрий Васильевич и почувствовал, как от сердца отлегла тяжесть, с которой он жил последние две недели.

На заседание суда явилась вся троица — Дурцева, Гриша и Баркала, а также юрист РОНО — молодой бритый парень с цепким взглядом из-под золотых очков.

От школы в суд пришел Юрий Васильевич, Мариночка и Михалыч, тоже остро переживавший случившееся.

Юрий Васильевич боялся, что Дурцева станет напирать на то, что Мариночка, якобы, говорила что-то о гомосексуальных браках на примере магнита. На этот случай среди шестиклашек пришлось провести диктант, и в портфеле Юрия Васильевича теперь лежала толстенькая папка из двадцати восьми тетрадных листков, где разными детскими почерками, с ошибками и без ошибок, с помарками и без помарок, было написано: «Являясь учеником 6-го класса «Б», я официально заявляю, что на уроках физики мне ни разу не доводилось слышать от нашей учительницы Поповой Марины Юрьевны о гомосексуальных связях, лесбийских союзах, бисексуальном, однополом и разнополом сексе, взаимной мастурбации и остальных аспектах толерантного межполового воспитания, не имеющих отношения к физике».

Эти заявления не пригодились. Оказалось, Дурцева не собиралась клеветать на Мариночку — ее возмущал сам магнит.

— Вы только посмотрите! — восклицала она, пытаясь свести вместе то два синих конца, то два красных. — Одинаковые отталкиваются, а разные — хоп! Вы видели такое? И это они преподают детям в школе!

— Я не поняла, какие ваши предложения? — сухо перебила судья Карагаева. — Не преподавать в школе магниты?

— А я не знаю! — возмущенно заявила Дурцева и тряхнула своей лакированной копной. — Но надо что-то делать с этим!

— А кто знает? — спросила судья Карагаева и оглядела зал.

Вдруг поднял руку Михалыч.

— У меня, значить, рациональное предложение имеется! — сказал он. — Я, значить, предлагаю магниты зашкурить и покрасить в черный.

— Это не решит проблему! — обернулась Дурцева. — Это цветовой обман! Вам все равно придется признать, что концы у магнитов бывают разного вида, и одинаковые почему-то у вас во время урока отталкиваются!

— Минуточку, а это точно? — переспросила судья Карагаева. — Возможно, просто неправильно покрашено, а на самом деле отталкиваются разные концы?

— И это тоже перегиб! — возразила Дурцева.

— Послушайте! — возмущенно вскочила Мариночка. — Магнит — это просто явление природы! Нельзя ничего сделать против природы!

— Ах, вот как мы заговорили? — вскинулась Дурцева. — Вас послушать, так и гомосексуальные браки против природы?

— Я такого не говорила! — взвизгнула Мариночка.

Судья Карагаева стукнула молотком по столу.

— Тишина в зале суда! — приказала она хмуро. — Дайте и мне тоже посмотреть эти магниты!

Адвокат Дурцевой взял магниты, подбежал к судье, вручил ей, а затем стал что-то шептать на ухо.

— Отойдите от меня и сядьте на место! — скомандовала Карагаева ледяным тоном.

Она долго вертела магниты в руке — то пытаясь приложить их одинаковыми полюсами, то слепляя разными.

Наконец, отложила магниты, взяла в руку молоток, подняла его и некоторое время думала о чем-то своем. В зале стояла гробовая тишина. Все ждали. Судья стояла с поднятой рукой долго, глубоко задумавшись. А затем решительно стукнула молотком и произнесла:

— Назначаю экспертизу магнита!

Дурцева вскочила:

— Но это должен быть грамотный эксперт!

— Мы пригласим экспертом главного директора главного института физики, — заверила судья Карагаева. — Уж не знаю, кто там сейчас директор. Не настолько разбираюсь в физике.

* * *

Следующее заседание состоялось почти через месяц, но за этот месяц произошло гораздо больше событий, чем хотелось бы Юрию Васильевичу. Неутомимая Дурцева успела показать магнит на заседании Министерства образования. И хотя магнит особого интереса не вызвал, но в зале случились телевизионщики, которые в перерыве взяли у Дурцевой интервью и показали в новостях под заголовком «безнравственный магнит». Новость неожиданно привлекла огромное внимание, интервью повторили по всем федеральным каналам и принялись громко обсуждать в прессе и в интернете. Мнения разделились — одни считали Дурцеву сумасшедшей, другие заявляли, что Дурцева права, и преподавать в школе магнит безнравственно. Телефон Юрия Васильевича разрывался от звонков журналистов, но он отказывался от всех интервью, и всем учителям своей школы тоже запретил общаться с журналистами. В результате журналистам удалось отловить возле школы нескольких детей и взять интервью у них. Ничего толкового дети не рассказали, лишь отвечали, что не знают, почему магниты ведут себя именно так. Какая-то совсем маленькая первоклашка, ожидающая, пока брат заберет ее домой, поделилась с журналистами, что ей очень нравится, когда магниты отталкиваются, потому что это смешно. Журналисты уже начали разочарованно сворачиваться, когда подошел брат девочки — серьезненький шестикласник — и рассказал, что учится в физмат-школе, а на вопрос журналистки, что они изучают, ответил, что сейчас изучают дискриминант. Журналистка пришла в необычайное оживление, и репортаж с мальчиком тоже прошел по всем федеральным каналам с заголовком «неприкрытый дискриминант наших школ». Юрий Васильевич благодарил судьбу за то, что мальчик был из другой школы.

В итоге зал суда оказался забит народом, журналистами и блогерами.

Целый час судья Карагаева зачитывала экспертное заключение. Экспертом выступил академик Солодовничий, директор института ядерной физики и физики частиц. Карагаеву было жалко — она мучилась, запиналась, повторяла незнакомые слова с разными ударениями, пытаясь нащупать на слух правильное, и шла дальше.

Юрий Васильевич, историк по образованию, совсем ничего не понимал в экспертном заключении. Мариночка призналась шепотом, что тоже ничего не понимает. Академик Солодовничий парил в каких-то собственных облаках и, похоже, понятия не имел, что от него хотели. Юрий Васильевич специально накануне почитал о нем в интернете — Лев Ильич Солодовничий был крупным международным физиком-теоретиком, и в свои восемьдесят три, по уверениям коллег, полностью сохранял ясный ум и работоспособность. «Сегодня, в 2041 году, теория магнитного поля хорошо изучена физикой...» — такими простыми словами начиналось его экспертное заключение, но это были первые и последние простые слова на сорока с лишним печатных листах. Академик Солодовничий писал в своем экспертном заключении о единой теории поля, о теории струн, о бозонах, одномерных объектах, о каких-то непонятных спинах, о постоянной Планка, Адронном коллайдере и принципе суперсимметрии. Часть страниц была посвящена свойствам вакуума, часть — Большому взрыву и расширению Вселенной.

«Говоря простым языком, — заканчивал свое эссе академик Лев Ильич Солодовничий, — магнитное взаимодействие является одним из проявлений общего электромагнитного, из чего следует, что гомополюсные концы магнитов не могут перестать отталкиваться, пока отталкиваются одноименные электрические заряды, согласно действующим законам. Теоретически одноименные заряды могут перестать отталкиваться лишь за Горизонтом событий внутри Черной дыры. Для возникновения Черной дыры диаметром, достаточным для размещения за Горизонтом событий двух школьных магнитов, необходимо переоборудование Новосибирского коллайдера на сумму ок. 4 млрд долларов. Такой эксперимент был бы крайне важен для понимания законов Вселенной, но он не совместим с человечеством, потому что испарение Черной дыры подобного диаметра окажется заведомо ниже, чем ее рост за счет поглощения окружающей материи».

Судья Карагаева отложила папку, достала белый платочек и оттерла испарину со лба.

— Я обращаю внимание суда, — послышался голос Дурцевой, — что ученый тоже употребил выражение, я заранее извиняюсь перед присутствующими, — «гомополюсные концы».

Судья Карагаева взяла в руку молоток, подняла его вверх и глубоко задумалась. В зале наступила тишина, лишь щелкали затворы фотоаппаратов.

— У меня, значить, рацпредложение имеется! — вдруг послышался голос Михалыча. — Я предлагаю зажать, значить, магниты насильно в тиски на верстаке, шоб не дергались, и пройтись, значить, по шву сваркой. И будут, значить, вместе красный и красный, никуда не денутся!

— Насилие и принуждение — не наш метод! — тут же отреагировала Дурцева.

— Пользуясь случаем, — вдруг медленно заговорила судья Карагаева низким грудным голосом, и в зале тут же наступила тишина, — я хотела спросить у академика, которого в этом зале, к сожалению, нет, правда ли можжевеловые браслеты хорошо очищают кровь от шлаков... — Она надолго уставилась на свое запястье. — Но теперь даже и не знаю, есть ли смысл...

Судья задумчиво отложила молоток, так и не ударив по столу, и снова раскрыла папку с экспертным заключением, шевеля губами. Похоже, она никак не могла принять нужное решение. Зал зашумел и все заговорили разом.

Вдруг Карагаева что-то увидела, резко отчеркнула ногтем строчку в заключении, снова схватила молоток и трижды стукнула по столу так неистово, словно пыталась прибить убегающего таракана:

— Вот написано: «не могут перестать отталкиваться, согласно действующим законам». Ясно? Всё, иск отклонен, заседание закрыто, все свободны.

— Протестую! — вскинул руку адвокат Дурцевой. — Нет такой статьи в действующем законе!

Но его уже никто не слушал.

* * *

Дни потянулись обычной вереницей, накатились мелкие проблемы. Началась вторая четверть, выпал снег, географичка ушла в декрет, РОНО, разумеется, никого взамен не прислало и бюджетной ставки не выделило. Географию вызвался преподавать Михалыч. Юрий Васильевич пришел на его первый урок. Вращая глобус, Михалыч начал так: «Все мы, значить, в землю нашу ляжем рано или поздно. Но прежде неплохо бы знать, как земля наша устроена. Об том и предмет география...» Юрий Васильевич не выдержал, прервал урок и стал преподавать географию сам.

Дурцева в школе больше не появлялась. Пресса еще немного пошумела и занялась более крикливыми новостями. Постепенно обо всей этой истории забыли. Но однажды утром, где-то в районе второго урока в кабинет Юрия Васильевича робко постучали.

— Войдите! — скомандовал Юрий Васильевич.

На пороге появился шестиклассник Степа Кузнецов по кличке Кузя. Степа был пареньком смекалистым, учился неплохо, и к директору его еще ни разу не отправляли.

— Что натворил? — нахмурился Юрий Васильевич.

— Я просто так зашел, — смутился Кузя.

— Просто так в кабинет директора не ходят. Чего такой напуганный? Рассказывай.

— Показать вам одну вещь хотел, Юрий Васильевич, — Кузя торопливо задрал майку и достал из-за пояса планшет.

Юрий Васильевич с недоумением смотрел на него.

— Сейчас, — сказал Кузя, — ковыряясь в планшете, сейчас найду...

— Что же там такое? — удивился Юрий Васильевич. — Объясни своими словами.

— Своими тут не объяснишь, — ответил Кузя грустно и совсем по-взрослому. — Вот, смотрите. Это только что опубликовано. Я как увидел — сразу отпросился в туалет и побежал вам показать...

Юрий Васильевич недоуменно взял планшет в руки. Перед ним был свежий выпуск ежедневного видеоблога президента России. «Черт, надо портрет в кабинете поменять», — вспомнил Юрий Васильевич и нажал воспроизведение.

Президент выглядел стареньким и осунувшимся. Он сидел в кресле-качалке, укрытый клетчатым пледом, и теребил в руках какую-то планшетку, поминутно в нее заглядывая — то ли читал тезисы, то ли продолжал игру. Но говорил при этом ровно, красиво и без запинок, хотя голос его по-старчески дребезжал:

«Сегодня, — говорил президент, — я бы хотел снова поднять нашумевший вопрос о статусе магнита на территории Российской Федерации. Мы — великая многонациональная страна, соблюдающая традицию межполовой толерантности, многоконфессиональности и мультикультуризма. Сегодня, когда воспитание толерантности закреплено в Конституции, а различия между сексуальным меньшинством и большинством окончательно стерты, мы с недоумением и озабоченностью наблюдаем такие тревожные факты, когда на территории Российской Федерации школьные магниты демонстрируют нам нарочитое отталкивание гомополюсов. Приведу пример... — президент вдруг отложил планшетку, засунул руку под плед, и вынул два магнита: — Этот пример мне недавно прислали активисты из Министерства Образования. Посмотрите... — Он развернул магниты красными полюсами друг к другу и попытался их свести. Магниты выскальзывали, и казалось, будто руки президента дрожат. — Так ведут себя сегодня гомополюса некоторых магнитов на территории нашей страны. В то время, как свои разнополые концы магниты демонстративно сводят. — Он повернул магниты разными полюсами, и они со щелчком схлопнулись в его руках так, что он даже вздрогнул. Президент сделал несколько попыток их разнять, но так и не смог. Тогда он просто отложил их и снова взял в руки свою планшетку: — Такое положение сохраняется сегодня на территории нашей страны, в таком виде магниты сегодня преподаются детям в школах, и запретительные меры здесь оказываются неэффективны, что связано с несовершенством нашей законодательной базы. Во всех цивилизованных странах мира узаконен общественный договор, в котором исключены различия между женщиной и мужчиной, отцом и матерью, большинством и меньшинством, а гомосоюзы имеют ту же притягательность, что и гетеросоюзы. Как же получилось, что простой кусок школьного железа открыто демонстрирует пример нетерпимости, пример постыдной агрессии, негодной для подражания и, казалось бы, оставшейся в далеком прошлом? Как с этим быть и можно ли что-то с этим делать? Считаю, что в этом направлении работать можно и нужно. Сегодня я был на заседании института ядерной физики и физики частиц, где был поднят вопрос: готова ли наша российская наука предложить школьному образованию другие магниты? Возможно ли изменить поведение гомополюсов магнита, либо сделать его не настолько демонстративным в присутствии наших детей? Ответ на этот вопрос есть, ответ позитивный, а необходимое финансирование исследований будет выделено в самое ближайшее время...»

Юрий Васильевич поднял взгляд на Степу.

— Я не знаю ядерной физики, — сказал Степа, — но в интернете пишут, что это конец. И я боюсь.

— Не бойся, Степа, — сказал Юрий Васильевич. — Ученые не дураки, они знают, что делают. Просто пришлют нам в школу другие магниты, более политкорректные.

* * *

продолжение в комментариях