Инквизитор, глава 9
Серия (подборка, куда добавляются главы) здесь
Оружием Господь избрал меня,
Благословляя на святое дело.
Когда огонь обнимет это тело,
Найду ли сил не погасить огня?
День в Нарбонне выдался хороший, солнечный. Тепло нашей звезды всех согревало одинаково ласково: и набожных священников в рясах, и шайку разбойников с большой дороги, замысливших напасть на купца, спешащего на ярмарку в Тулузу, всего-то в полусотне лье от города, и чумазую детвору, затеявшую какую-то сложную, одним им понятную игру на Королевской площади, и почтенных стариков, отдыхающих от трудов праведных у своих домов, и истово верующих прихожан Сен-Валери, и тех, кто сильно сомневался в вере, но прилюдно признаваться в этом не торопился: костры инквизиции, даже давно отгоревшие, вызывали страх.
Впрочем, в Нарбонне эти костры потухли не так уж давно. А сегодня пополудни их разожгут снова - для ведьмы, что коварно втерлась в доверие честным людям, продавая, а иногда и просто раздавая свои дьявольские декокты. Ну и что, что те помогали от разных хворей?! Тело, пожалуй, исцеляли, а душу, бессмертную душу, быть может, портили, да так, что только сатане она потом и сгодится! Великий Инквизитор Романо опасался народных волнений, но многие жители Нарбонны легко приняли новость, что травница Жюстин, оказывается, ведьма. Им сказали именно так. Не кто-нибудь, а сам кардинал на утренней проповеди в Сен-Валери. Значит, так оно и есть? А немногочисленные смутьяны, которые как раз и не верили ни в черта, ни в Бога, на проповеди не ходили. Впрочем, они и спасать девушку от лап инквизиции не стали бы: себе дороже, проблем потом не оберешься, да и сам можешь оказаться на соседнем костре. В конце концов, одной травницей больше, одной меньше…
Так и получилось, что за девушку был готов вступиться один лишь Кристоф. Искренне, самоотверженно и безрассудно, как и полагается поступать людям шести лет от роду. Но его, как назло, а может, и к удаче для самого паренька, еще вчера услали проведать бабулю, живущую в десяти лье от города.
По всему выходило, что решительных заступников на Замковой площади, где уже сложили хворост для костра, у Жюстин не окажется.
Кардинал в сопровождении Великого Инквизитора и епископа зашел к ней в камеру, когда большой колокол Сен-Валери, как раз тот, на веревке от которого повесился сын кузнеца, возвестил полдень. Дверь оставили открытой. Во-первых, сразу за ней стояли двое стражников, а во-вторых… да, запирать ее уже нет никакой надобности.
- Кардинал Романо, - сухим, официальным тоном обратился к инквизитору Робер. - Не будете ли Вы так любезны исповедать эту… это… - он запнулся, потому что слова “колдовская тварь” или “дьявольское отродье” никак не облекались официальными формулировками.
- Девицу Фиори, - заботливо подсказал из-за спины епископ.
В его голосе прозвучало настолько неприкрытое удовольствие, что Великий Инквизитор удивленно вскинул брови.
- Да, верно.
Робер развел руками.
- Знаю, что это не по-христиански, но я так ненавижу эту мерзкую гадину, что не чувствую в себе силы отпустить ей грехи, - прибавил он, не глядя на Жюстин. - Не знаю, отчего так…
Романо шагнул вперед.
- Конечно! - он слегка наклонил голову. - Святая церковь не отказывает в последнем благословении даже таким, как она. Девица Фиори! - возвысил голос Великий Инквизитор. - Тебе есть, что сказать на последней исповеди?
Робер попятился.
- Я вас оставлю на пару минут, - извиняющимся тоном проговорил он. - Проверю, все ли готово для казни, и… - он снова замешкался со словами. - Мне даже звуки ее голоса настолько противны, что я с трудом сдерживаю себя…
Кардинал, раздраженно хлопнув себя ладонью по бедру, вышел из камеры.
- Итак? - Романо был само терпение. - Что-нибудь, Фиори?
Девушка молча окатила его презрительным взглядом. Из-за заплывших от вчерашних роберовых оплеух глаз вышло не очень убедительно.
Великий Инквизитор рассердился.
- Молчишь? К чему молчание теперь?! Раскаяние облегчит твою душу!
Де Шабри скорбно вздохнул.
- В ней нет ни капли раскаяния, Ваше Высокопреосвященство, - печально заметил он. - И не появится. Так стоит ли тратить время…
Романо недовольно поморщился.
- Обождите, епископ! Нравится Вам или нет, на исповеди мы обязаны ее выслушать. Расскажешь что-нибудь, Фиори? Готова сознаться в прегрешениях еще раз? Как ты в семнадцать лет дошла до того, что стала врагом Святого Престола? Кто сбил тебя с пути истинного, отвратил от лона церкви?
Жюстин вздохнула. Верно, придется что-то им сказать! Иначе ведь не отвяжутся и отравят последние минуты, последний вдох…
- Я расскажу, - тихо проговорила она. - Я расскажу тебе, как поет ночь. Как летят искры от костра, вокруг которого я танцевала, сбрасывая с себя одежду. Как сгорали в этом костре все беды и напасти…
- А сегодня сгоришь и ты! - прорычал Де Шабри, теряя терпение.
Девушка не обратила на его слова ни малейшего внимания.
- Расскажу, как сила девяти заветных трав, что я собирала за городскими стенами, помогала всем, кто приходил ко мне за помощью! Это мой грех? Помогать людям?!
От ответа Великого Инквизитора спас Робер, быстрыми шагами зашедший в камеру. В руках у него был какой-то сверток с тряпьем.
- Все готово, Ваше Высокопреосвященство, - кивнул он Великому Инквизитору. - Сейчас мы поведем ведьму на площадь.
Кардинал Романо кивнул.
- Я был бы признателен, - с сомнением продолжил Робер, - если бы Вы сказали собравшейся толпе несколько напутственных слов… успокоили людей. Вы были правы, народ волнуется!
Дверь в темницу Сен-Валери была оставлена открытой, и шум толпы долетал даже сюда. Великий Инквизитор фыркнул:
- Ну, разумеется, я был прав! Ничего, займете пост в конгрегации - быстро схватите, как это надо делать. Колпак, чтобы скрыть разбитое лицо ведьмы, взяли?
Кардинал молча кивнул и потряс ворохом одежды в руках.
- Епископ, идемте, - обернулся Великий Инквизитор к Де Шабри. - Пожалуй, мне потребуется ваша помощь, чтобы успокоить чернь… Я рассчитываю на ваше красноречие!
Он вышел из камеры, пропустив вперед епископа.
- Переоденься.
Робер швырнул девушке сверток. Одежда оказалась из грубой мешковины… Впрочем, какая разница!
Жюстин подняла на него спокойный взгляд. Многое было в этом взгляде: и мольба, и неожиданное тепло, каким женщина из всех мужчин одаривает только одного, своего, и разбитые мечты, и рухнувшие надежды… Не было лишь ненависти.
Ни на су.
Она простила. Как и обещала. “Прощу за все…”
“Зачем она молчит, не пряча глаз”, - подумал Робер.
Он понял бы, если б Жюстин набросилась на него с кулаками, попыталась расцарапать ему лицо… Что ей еще оставалось? Женщине, обреченной на казнь.
Жюстин не сделала ничего из этого. Она просто смотрела на кардинала, своими серыми, бездонными глазами. Смотрела мягко, тепло… Смотрела печально. Понимающе. Робер выдержал этот взгляд. Он помнил: перед ним ведьма, и этот факт не изменит ничто. Больше он ничего ей не сказал.
Ни слова, ни звука.
Девушка скинула с себя платье, пропитанное кровью.
“Как она все-таки красива! - в очередной раз восхитился кардинал при виде нагой Жюстин. Его не отталкивали ни следы вчерашней порки, ни одутловатое после ударов лицо. - Как ослепляет эта красота! Разве может оказаться под силу дьяволу сотворить такую?”
Но красива или нет, все равно она - ведьма. А всех ведьм ждет всеочищающее пламя.
Девушка завернулась в принесенную одежду и смиренно подошла к кардиналу.
“Не будет места ереси в моей земле”.
Робер молча, быстро натянул ей на голову колпак, скрывающий разбитые губы и синяки на лице, и подтолкнул к выходу.
На Замковой площади, как всегда по такому случаю, действительно собралась толпа. Казнь, да еще через сожжение, всегда манила сотни зрителей. Горожане закрывали лавки, сворачивали торговлю на рынке, останавливали работу в кузницах и мастерских и устремлялись на площадь. Нет, они не были плохими людьми, эти горожане, но публичная казнь всегда завораживает своей строгой простотой, мучениями человека и смертью. И вопреки всякой логике радостным: “Это казнят другого. Это происходит не со мной. Я живу!”
Неизвестно, что сказал Великий Инквизитор в качестве напутственного слова, но эта толпа сейчас почти безмолвствовала.
Робер передал ведьму палачу и взошел на деревянный помост, с которого и произнес речь кардинал Романо. Рядом с ним стояли довольный епископ Реннский, который даже не пытался скрыть улыбку, и бледный как тень сенешаль. Его губы, напротив, были сжаты так, что побелели. Верно, кардинал так и не смог убедить его до конца, что слова ведьмы - пустое, и тот со страхом ждал, когда приговоренная окажется в костре: вдруг и он почувствует нестерпимый жар пламени, кожа его пойдет пузырями, закипит и затем, наконец, обуглится…
Палач привязал ведьму к врытому в землю деревянному столбу, с одной стороны обгоревшему, покрытому золой и копотью. Робер шагнул к краю помоста.
- Ведьма! Я обвиняю тебя в отступничестве, черном колдовстве и наведении порчи в деревнях и приговариваю к казни через сожжение! По воле Господа - свершится правосудие!
Ведьма промычала что-то неразборчивое.
- Я замотал ей рот, - негромко пояснил кардинал собравшимся на помосте. - Мало ли, какую инкантацию она может сотворить напоследок…
- Или вновь посеять волнения в собравшемся народе, - согласно кивнул Романо. - Который я только что успокоил, но снова вспыхнуть эта ветошь может в любой момент. Очень благоразумно, кардинал.
- Я позаимствовал идею у епископа, - кивнул тот в сторону Де Шабри. - Когда он со своими людьми изловил это бесовское отродье, то привезли ее сюда с кляпом во рту.
Епископ Реннский смиренно поклонился.
- Пора, Ваше Высокопреосвященство, - напомнил Романо. - Дайте знак палачу.
- Позвольте, - покачал головой Робер. - Я сам возьму факел и разожгу этот костер. Мне кажется, так будет правильно.
Де Шабри торжествующе сверкнул синими, цвета июльского неба над Нарбонной, глазами.
- Если Вы этого желаете… - несколько растерянно проговорил Великий Инквизитор, но Робер, спотыкаясь, уже подходил к вязанкам хвороста.
Палач, тоже слегка озадаченный таким поворотом событий, всунул в требовательно протянутую руку горящий факел и отошел в сторону. Какой-то вид у кардинала нездоровый. Часто дышит, в глазах - лихорадочный блеск… Мало ли что.
“Святая Дева! Укрепи мой дух!” - подумал Робер.
Он даже открыл рот, чтобы произнести что-то, приличествующее случаю, но кроме “amen” (35) ничего так и не сказал. Ведьма, привязанная к столбу, отчаянно забилась, поняв, что пришел ее час, сдирая о путы кожу на руках в кровь, и завыла, захрипела в ужасе. Верно, пыталась избавиться от кляпа, чтобы произнести какое-нибудь заклинание, но кардинал надежно запечатал ей рот.
Освободиться она не успела. Робер шагнул к ведьме и одним движением воткнул факел в кучу хвороста, подступающую к ее ногам.
Где-то далеко, будто на другом краю мира, а на самом деле - на деревянном помосте, всего-то в десяти туазах, облегченно выдохнул Де Шабри.
Он до последнего момента сомневался, что все у него получится, все пройдет, как надо, и проклятая Жюстин, которую он знал под другим именем, Эквиллия (36), наконец окончит свои дни в страшных муках на костре инквизиции. Он до последнего момента ждал, что Робер освободится от его власти раньше времени, что любовь кардинала к ведьме, которую он увидел и прочел в глазах кардинала, окажется сильнее заклинания подчинения. Ведь сказано, что нет в этом мире магии сильнее, чем любовь!
Но чуда не случилось.
А может, и не было той любви?
“Наверное, не было, - подумал Де Шабри с облегчением. - Наверное, он просто переспал с этой смазливой девчонкой. Воспользовался подходящей ситуацией, бежать-то ей некуда! Пообещал, небось, свободу, ну она и отдалась… Что ж, поделом ведьме!”
Языки пламени лизнули ее ноги. Сначала - осторожно, словно примерившись, придется ли новая еда по вкусу?
Пришлась.
Огонь так быстро охватил тело, словно она сама была сделана из смолы и соломы. Но нет, соломенные чучела так не кричат, не пытаются вырваться из плена, не стараются отсрочить хоть на мгновение уже ставший неминуемым конец.
Через какие-то десять минут, возможно, самые долгие десять минут в жизни ведьмы, веревки, привязывающие ее к столбу, догорели. Тело со все еще пылающими волосами рухнуло в догорающий хворост, подняв сноп искр. Огонь пожирал то, что еще недавно было живым человеком.
Робер потрясенно смотрел на обожженную до неузнаваемости девушку, лежащую в золе, не в силах сделать ни шага.
- Как… как это… - пролепетал он, попытавшись взмахом указать на догорающий костер, но сил не хватило даже, чтобы поднять руку.
- Это ведьма, Ваше Высокопреосвященство, - пробасил палач, подходя к кардиналу. - Позволите?
Лишний раз попадаться на глаза людям такого ранга не стоило, но и молча смотреть, как кардинал рухнет в остатки костра, тоже выходило не лучше. С кого потом спросят, кто стоял рядом и не помог? Из двух зол палач выбрал меньшее.
Робер благодарно оперся о протянутую руку в грубой кожаной перчатке и неровными шагами засеменил к помосту, где его ждали остальные.
- Правосудие свершилось! - провозгласил с помоста Великий Инквизитор, понявший, что от Робера сейчас мало проку. - Расходитесь по домам, добрые жители Нарбонны! Святой Престол защитил вас от черного колдовства этой ведьмы, и так будет и впредь!
Романо профессионально добавил в голос ровно столько отеческой теплоты, сколько потребовалось, чтобы простой люд его послушался. Толпа на Замковой площади стала редеть, обманчиво-медленно растекаясь по окрестным улицам, втягиваясь в дома и переулки. Ушли, тепло попрощавшись друг с другом Романо и Де Шабри. Почти бегом покинул площадь сенешаль, все еще до конца не веря, что ведьму сожгли, а он - вот он, жив-здоров! Верно, ее заклятье и впрямь было несуществующим! Так, всего лишь хитрая уловка, на какую способны не только ведьмы, а и вообще почти все женщины этого мира. Уловка, которая, вдобавок, ничем ведьме не помогла.
Могильщики унесли сгоревшие останки. Хоронить их там, где покоятся благочестивые католики, разумеется, нельзя. Такие обычно сбрасывают с обрыва в глубокий ров, что в паре лье от западных ворот Нарбонны. Дождь и ветер, а то и дикие животные закончат эту погребальную церемонию, и о ведьме скоро забудут.
Наконец, на площади остался только кардинал. С отсутствующим взглядом, он стоял возле догоревшего, уже даже остывшего костра и смотрел в точку, где еще недавно плясали языки пламени.
Еще один еретик стал серым пеплом, бездушной золой. Все повторяется… и это повторилось. Сколько их всего было, тех отступников, за все время его служения?.. Робер не смог бы назвать этого числа. Ереси на земле стало меньше, да… Но почему тогда в груди такая пустота? Ладонь, еще недавно державшая факел, теперь сжималась в бессильном кулаке. Кардинал закрыл руками лицо, на котором пепел костра, разносимый поднявшимся ветром, смешался со слезами. Инквизитор не должен проливать слез! Но отчего же в горле стоит ком, мешающий вдохнуть?
Он помнил! Помнил все. Как впервые утонул в омуте ее серых глаз, как прикоснулся к ее израненной плетью спине, как держал ее потом в объятьях и чувствовал ее тепло, слышал биение ее сердца, вдыхал волшебный запах ее волос…
Грех! Все это - грех. Но разве не грех - сжечь живое сердце лишь за то, что оно билось слишком ярко?
Робер стоял на Замковой площади один, совсем один, и беззвучно шевелил губами. Читал ли он молитву? Звал ли небеса в поддержку? Просил ли прощения у этой ведьмы, осознав, наконец, что сейчас совершилось?
Про то ведал только Бог и еще сам кардинал.
_______
35 Аминь (лат.)
36 От латинского aequum (справедливый), aequitas (чувство справедливости, правильное состояние вещей).