Иду по улице и вдруг!...
Солнце устало пробиваться через плотную облачную завесу и ограничилось подсветкой их сверху, отчего облака сделались естественным плафоном и мягко освещали рои белых мух, которые нагло сновали по царству бетонных коробок, образовывавших микрорайоны.
Поздняя осень стучалась в чёрные колодцы окон дрожащими руками голых деревьев.
Но её ни хера не пускали. Там УК батареи греют.
Я устало чапал через обычный двор между обычными, серыми пятиэтажками.
Из одного из подъездов вылетает небольшая черная псина (я в них не разбираюсь; похожа на цыганскую собачку из фильма «Большой куш»), и начинает носиться, оглашая двор радостным лаем. Более того, молодое, резвое животное решило донести радость до редких прохожих. Поделиться на ушко своим собачьим счастьем. Ну, или хотя бы просто лизнуть. Но, так как поверхность планеты в данной её координате представляла собой хлипкую и отвратную слякоть, то такой энтузиазм люди, ясный пень - ну никак не хотели поддерживать.
Я шёл не по большой дороге, а по одному из узких тротуаров вдоль дома, и посему оставался в относительной безопасности. Я как раз проходил мимо хозяйки пса, которая стояла у подъезда во фланелевом халате и истошно орала:
- Бэрди, Бэ-э-эрди-и! Иди сюда, мой мальчик!
Но её мальчик тем временем пытался излить счастье на молодую пару. Причём, норовил прыгнуть на девушку, а парень закрывал её, но не собой, а папкой, выставляя её (папку) перед девушкой.
- Бэ-э-э-э-эр-ди-и! Ко мне! Ко мне!
Тут на большую дорогу из проулка вывернул белоснежный трёхпалубный теплоход в виде объёмистой тётеньки с эдаким пузом-трюмом, свисающим из под короткой белой куртки, и впечатляющей кормой, затянутой в белые же брюки. С двумя авоськами. Цвет авосек я не запомнил. История отнеслась к ним безжалостно, буквально по-свински стерев авоськин цвет из моей памяти.
Страшное случилось сразу же когда чёрный, маленький демон её увидел...
Он с разбегу взлетел почти до шейного платка тётеньки, и я почти был уверен, что он её лизнёт хотя бы по третьему подбородку. Но пузо тёти спружинило так, что Бэрди отлетел на полдюжины шагов, залепив в полёте языком себе один глаз, и оставив на жертве (точней, её светлых штанах и куртке) чёрныё, жирные, сочащиеся пятна.
- Йо-о-о-п твою-ю-ю ма-а-ать!
Это завыла сирена с теплохода. Или, как принято в морской терминологии – ревун.
Тем временем, предмет собачьего обожания, повернув рупор на хозяйку, продолжил:
- Охуели штоли совсем?!
- А я виновата, он вырвался, - огрызнулся халат в бигудях, но, повысив, тем не менее, голос, попытался придать ему командирские обертоны, - Бэрд! Бэрд! Ко мне! Ко мне!
- Убери-и! Убери-и эту суку, блять!
- Сама блядь! Это кобель! Бэрд! Бэрд-и!
Тем временем Бэрди, акулой нарезая круги вокруг жертвы, воспользовался тем, что её внимание переключилось на хозяйку, и сделал вторую попытку "взять высоту".
На этот раз жертва, несмотря на почтенные размеры, успела стать к собаке боком и замахнуться на неё одной из сумок. При этом, применила технологию боевого НЛП (нейро-лингвистического программирования). То-бишь, зычно заорав: - А ну на-аху-уй!
Пёс сразу изменил траекторию, и, уворачиваясь от орудия мести, попытался забежать теплоходу с кормы.
С этого момента, не вру ни грамма, началась самая, что ни на есть, настоящая "Матрица"!
Тётка начала раскручивать авоськи как нунчаки! Да так ловко, что Брюс Ли, увидав такие экзерсисы, разрыдался бы от зависти и ушёл в первый попавшийся монгольский (почему-то) монастырь! А так как Бэрд пытался иногда пробраться с тылу, тётка ещё и стала вращаться вокруг собственной оси.
Это надо было видеть!
Я забыл про собственное шаткое положение потенциальной жертвы, и стоял, вытаращив глаза, на это торнадо на средне-русской возвышенности!
В итоге пёс сдался. Он отстал от этой фурии, и стал озираться по сторонам в поисках ещё каких-нибудь гомо сапиенсов. И, в принципе, шли два мужика неподалёку, но, видимо, собачьего счастья в Бэрде поубавилось, и он позволил хозяйке себя заарканить.
А торнадо юлой прошлось над лужей посреди дороги, и по всем законам подобных природных явлений, вобрало в себя из этой лужи - жижи. Точней, не в себя, а на себя. Собачьи следы затерялись среди облепивших пароход клякс похожей консистенции, но шаолиньской тётке на это уже было, по ходу, глубоко насрать.
Ураган завернул за угол и там, надо полагать, потихоньку утратил свою страшную, губительную для собак и других обитателей земной фауны, силу.
Я зашагал дальше. И когда уже дошёл до конца дома, послышался знакомый лай. Я обернулся.
Из подъезда вылетел маленький засранец Бэрд, и, ей-Богу, понёсся к тому углу, за которым скрылась тётка-тайфун.
- Бэрд! Бэрд! Ко мне!