Глава 2: Предвестие⁠⁠

Сидя в полицейском участке Москнубы, Егор Астафьев за своим столом разбирал бумаги, связанные с делами Райман Егоровой и Владимира Кольцова. Два террориста, оставивших после себя как минимум семнадцать трупов. У одной — слепая месть бывшему возлюбленному, у второго — искаженная месть за «развал Великой Державы», выплеснувшаяся ненавистью к богачам из небоскреба Хайг-Райз. Оба добились своего: она выпустила в Сергея тридцать восемь пуль, он убил как можно больше «нубийских» нуворишей.

Егор тяжело вздохнул, отодвинул стопки папок на край стола и откинулся на спинку кресла, закрыв глаза. Он просидел так минут пять, пока резкий звонок служебного телефона не врезался в тишину. Неохотно подняв трубку, он выдавил:

— Алло?

На другом конце провода молчали. Егор уже хотел бросить трубку, списав всё на чью-то глупую шутку, как вдруг в ухе ударил женский голос, до боли знакомый. Это была Вероника Калашникова.

— Привееет! Егорушка, как ты? ~ — прозвучало сладко и нараспев. — Ещё работаешь? Я думала, ты уже с дежурства ушёл.

Егор снова вздохнул, предчувствуя долгий разговор, и снова откинулся в кресле.

— Я... всё ещё разбираю дела тех стрелков. Слишком много в них нестыковок и белых пятен. А у тебя как дела, Ника?

— Всё так же скучно... Куча бумаг и отчётов в этом банке. Благо, тут хотя бы Маша, с ней веселее, хи-хи ~ — Вероника захихикала в трубку, и Егор не смог сдержать лёгкую улыбку.

— Маша? Та самая, у которой роман с тем... Владимиром? Ты вроде что-то рассказывала.

— Всё верно! Это она. Ой, ой! Смотрю, он уже вышел от неё. Пойду, разузнаю, о чём это они так оживлённо беседовали. Ладно, целую, целую!

— Я тебя тоже, Ник. И... ещё кое-что. Прости за вчерашнее, что нагрубил. Я правда не подумал, не хотел.

Вероника снова захихикала. Егор не мог понять, сердится она или нет.

— Всё в порядке. Я уже не злюсь с утра. Но очень рада, что ты извинился. Встретимся сегодня вечером? ~ — её голос снова зазвучал сладко и монотонно.

— Да! Конечно! — Егор воспрял духом.

Как только она сбросила трубку, он потянулся, встал, поправил портупею с кобурой и вышел в общий зал налить себе кофе. Он не спал с прошлой ночи, а после ссоры с Вероникой не находил себе места. Теперь же, получив прощение, на которое он едва надеялся, он безмятежно, почти по-домашнему, подошёл к кофемашине. Спустя минуту он уже сидел за столом, с наслаждением потягивая горький чёрный кофе. Усталость будто отступала, тело понемногу оживало.

Его недолгое спокойствие резко прервала группа офицеров, с грохотом пробежавшая в сторону арсенала.

— К чему спешка? И зачем столько оружия? — спросил Егор, видя их встревоженные, возбуждённые лица.

— Лейтенант! Поступило сообщение о стрелке в «МоноБанке»!

У Егора похолодело внутри. В этом банке работала Вероника. Чувство, будто мир провалился у него под ногами, длилось лишь мгновение. Вскочив со стула и на ходу натянув полицейский берет, он рванул к выходу вместе с тремя коллегами. Вскоре их машина с воем сирены вылетела на улицу. Егор вжал педаль газа в пол, резко переключая передачи.

«Держись, Ника... Я уже еду... Пожалуйста... Держись...»


                     1 день до этого

Глубокий зимний снег плотным ковром укрыл всё вокруг. Егор, расчищая территорию, остановился, чтобы согреть окоченевшие пальцы. Поднеся сложенные лодочкой ладони ко рту, он пытался вдохнуть в них хоть немного тепла.

— Ну и дурачок, стоишь и мёрзнешь без перчаток. На, возьми.

Перед ним возникли его же собственные перчатки. Их держала Вероника, поправляя свою ушанку.

— Ну и навалило же снега. Может, снеговика слепим? — Ника, сунув ему перчатки, с новым энтузиазмом взялась за лопату, сгребая снег в растущий сугроб.

— Спасибо. Идея отличная, я только за, — ответил Егор, надевая перчатки и с лёгкой улыбкой глядя на неё.

Они молча продолжили работу. Снег тихо падал крупными хлопьями, кружась в танце под порывами лёгкого ветерка, который пробирался до костей.

— Слушай, Егор, я бы хотела кое-что с тобой обсудить... Это касается нас, — Вероника после этих слов с силой воткнула лопату в сугроб и остановилась, переводя дух.

Егор насторожился. Вроде бы за день он ничего такого не натворил, что могло бы её разозлить.

— Так что? Я весь во внимании, — сказал он, тоже воткнув лопату в снег.

— Ты бы хотел на мне жениться? — Вероника произнесла это так же спокойно и буднично, как если бы спрашивала о планах на ужин. Её вопрос прозвучал чётко, холодно и обезоруживающе прямо. Егор на мгновение опешил. Он точно не ослышался? Жениться? Сейчас, в такое неспокойное время?

— Ник... Ты уверена? Я не против, конечно, но...

— Что? Если ты о свадьбе и деньгах — ничего этого не нужно. Мы можем просто расписаться в загсе, как все, а потом уехать в Сцолу.

Всё в её предложении устраивало Егора, кроме одного. Уехать в Сцолу? Зачем? В Федерации было не идеально, но жить можно. А Сцола — это бедность, работа за гроши и преступления на каждом углу.

— Ника, я правда очень хочу на тебе жениться. Но в Сцолу мы не поедем. Зачем? Что там есть такого, чего нет здесь? Это бессмысленно и нелогично.

— А ты не подумал, что там мои родители? Мой брат? Что я хочу познакомить тебя с ними? Это моя родина, и я хочу жить там!

Напряжение нарастало с каждой секундой. Вероника начинала повышать голос, а Егор, наоборот, замыкался в себе, становясь холоднее и рассудительнее, что выводило её из себя.

— Ты вообще меня слушаешь? — её голос дрогнул. — Я говорю о семье, о доме, а ты... ты снова включаешь своего внутреннего следователя! Всё должно быть по твоим правилам, всё должно быть «логично»!

— Это не про правила! — наконец вспыхнул Егор. — Это про безопасность! Ты читала сводки из Сцолы? Там каждый день перестрелки, банды берут под контроль целые кварталы! Я не могу позволить тебя туда отвезти! Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось!

— А здесь безопасно? — язвительно бросила Вероника, и её глаза блеснули от обиды. — Здесь, где в центре города террористы расстреливают офисы? Где ты каждый день рискуешь жизнью, разбирая их дела? Здесь, где я остаюсь одна и не сплю ночами, пока ты на дежурстве? Это твоя безопасность?

Егор замолчал, словно получил удар ниже пояса. Он видел, как дрожит её подбородок, как она пытается сдержать слёзы.

— Я не просила тебя меня спасать, Егор, — прошептала она, и её голос внезапно сник. — Я просила тебя быть со мной. Построить жизнь. Вместе. А ты... ты видишь во всём только угрозы и препятствия. Мне кажется... мне кажется, тебе просто удобно, чтобы всё оставалось как есть. Твоя работа. Твой распорядок. И я... я в него просто вписана.

— Это не так, — тихо сказал он, но защита прозвучала слабо.

— А как же? — она снова повысила голос, и в нём послышались слёзы. — Когда мы в последний раз говорили о нашем будущем, а не о твоих делах? Когда ты в последний раз спросил, чего хочу я, а не рассказывал, почему мои желания «нелогичны»?

— Я пытаюсь нас защитить! — крикнул он в ответ, уже не сдерживаясь.

— Отлично получается! Защитил так, что мне уже страшно даже заводить разговор! — она резко развернулась, отбрасывая лопату. — Знаешь что? Забудь. Забудь о свадьбе. Забудь о Сцоле. Сиди тут со своими протоколами и отчётами. Может, они заменят тебе семью — Сказала Вероника уходя к дому. 

Слова Вероники повисли в морозном воздухе, острые и обжигающие, как льдинки. «Сиди тут со своими протоколами... Может, они заменят тебе семью». Она развернулась и быстрыми, решительными шагами пошла к дому, оставив Егора одного посреди белого, безмолвного поля.

Сначала он просто стоял, сжимая и разжимая онемевшие пальцы в перчатках. Глухая ярость, горькая и несправедливая, кипела у него внутри. Несправедливая – потому что часть его понимала, что она права. Но другая, большая часть, ощетинилась, как раненый зверь. Он пытался её защитить, а она обвиняла его в равнодушии!

Снег хрустел под его сапогами, когда он, наконец, сорвался с места и пошёл следом. Он не мог оставить всё так. Не сейчас. Не после таких слов.

Дверь в дом она не заперла. Он вошел, сбив с ног снег, и почувствовал контраст тепла, который показался ему неестественным, почти враждебным. Вероника стояла спиной к нему у окна, скрестив руки на груди, будто пытаясь сама себя удержать.

— Я не хочу продолжать этот разговор, Егор, — сказала она, не оборачиваясь. Её голос был плоским, выгоревшим.


— А я хочу! — выдохнул он, захлопнув дверь. Гнев снова подкатил к горлу. — Ты решила, что я тебе заменяю семью отчётами? Серьёзно? Вся моя работа, вся эта «логика», как ты называешь, — всё это ради того, чтобы построить нам будущее! Стабильное! Надёжное! А ты это называешь «удобно»?

Она резко обернулась. Глаза её блестели от невыплаканных слёз, но в них пылал огонь.

— Надёжное? В твоей постоянной тревоге? В твоём страхе сделать шаг куда-то, кроме как на работу? Это не надёжность, Егор, это тюрьма! Ты строим не будущее, ты роешь бункер и затаскиваешь меня туда за собой!

— Я пытаюсь уберечь тебя! — его голос сорвался на крик. Он сделал шаг вперёд. — Ты думаешь, я не вижу, что творится в мире? Ты думаешь, мне не страшно каждый раз, когда ты поздно возвращаешься с работы? Я каждый раз представляю худшее! И ты предлагаешь мне добровольно бросить тебя в самый эпицентр хаоса! В Сцолу, где сейчас ад!

— Может, мне нужен не надзиратель, а муж! — крикнула она в ответ. — Который верит в меня, а не только в свои протоколы безопасности! Который готов разделить со мной риск, а не просто запереть меня в клетке!

— Это не клетка! Это наш дом!

— Дом? — она горько рассмеялась. — Дом — это там, где тебя любят и понимают! А здесь... здесь просто стены, которые ты охраняешь, как свой пост!

В этот момент её взгляд упал на его руки. Он всё ещё сжимал и разжимал кулаки, и всё его тело было напряжено, будто перед боем. И её лицо исказилось не страхом, а отвращением.

— Знаешь, что я сейчас вижу? — прошептала она. — Я вижу не мужчину, который борется за нашу любовь. Я вижу полицейского, который ведёт допрос. Который пытается доказать свою правоту. Уходи.

Последние два слова были произнесены с ледяной, неоспоримой чёткостью.

— Что? — не понял он.

— Я сказала, уходи. Вон. Из моего дома. Прямо сейчас.

Он замер, словно её слова были настоящим ударом. Ярость моментально улетучилась, сменившись леденящей пустотой. Он видел её решимость. Это был не шантаж, не театр. Она выгоняла его.

— Ника... — голос Егора сломался. — Я же...

— Вон! — она указала на дверь, и её рука дрожала.

Он посмотрел на неё — на её сжатые губы, на полные слёз глаза, в которых не осталось ничего, кроме боли и непреклонности. Он медленно, как автомат, повернулся и вышел. Дверь закрылась за ним с тихим щелчком, который прозвучал громче любого хлопка.

Он не помнил, как сел в машину и куда поехал. Сознание вернулось к нему только тогда, когда он уже стоял на пороге знакомой квартиры в спальном районе. Он позвонил в дверь, и через минуту её открыл его друг, Александр Журавлёв, в растянутой домашней футболке и с банкой какого-то энергетика в руке.

— Егор? Что случилось? — удивлённо спросил Саша, сразу заметив его потерянный вид.

За его спиной в небольшой гостиной, заставленной гитарными усилителями и стопками книг, появился второй друг, Глеб Прохоров. Он сидел на полу, собирая на колене сложный пазл из однотонных чёрных деталей.

— Ты выглядишь так, будто только что видел призрака, — без предисловий констатировал Глеб, его спокойный, аналитический взгляд сразу всё считывал.

Егор молча прошел внутрь, рухнул на старый кожаный диван и провёл руками по лицу.

— Мы... мы разругались. Она меня выгнала.

Саша свистнул.

— С Вероникой? Серьёзно? Но вы же... вы же идеальная пара.

— Очевидно, нет, — горько усмехнулся Егор. — Она хочет, чтобы мы поженились и уехали в Сцолу.

Глеб перестал собирать пазл и поднял на него взгляд.

— Рационально, учитывая её семейные связи, но крайне неразумно с точки зрения текущей геополитической обстановки, — произнёс он своим обычным, обезличенным тоном.

— Я так и сказал! — воскликнул Егор, чувствуя, как его снова захлёстывают эмоции. — Но она сказала... она сказала, что я вижу в ней не жену, а объект для охраны. Что я запер её в клетке.

Саша сел рядом и хлопнул его по плечу.

— Ну, братан, женщины... они иногда так видят то, что мы не видим. Может, ты и правда слишком её опекаешь?

— Я её ЛЮБЛЮ! — вырвалось у Егора с такой силой, что даже Глеб вздрогнул. — Я боялся её потерять каждый день! Каждый раз, провожая её на работу, я думал... а вдруг? Вдруг что-то случится? И я не смогу её защитить? А она... она сама хочет броситься в пасть к волкам! И обвиняет меня в том, что я этого не хочу!

Он замолчал, опустив голову. Гнев сменился глухой, ноющей тоской. Он злился на неё, на её непонимание, на её упрямство. Но сильнее злости был страх. Страх, что та дверь, что захлопнулась у него за спиной, уже не откроется. И всё, что он хотел — её безопасности и её счастья — разбилось вдребезги о его же собственную неуёмную, удушающую потребность всё контролировать.

Глеб внимательно посмотрел на него.

— Ты боишься не за неё, Егор. Ты боишься за себя. За то, что не сможешь пережить её потерю. И этот страх ты ошибочно принимаешь за заботу.

Егор провёл у друзей всего пару часов. Пиво было выпито, тягостное молчание — нарушено парой неловких шуток Саши. Но внутри него всё ещё бушевала буря. Сидеть и делать вид, что всё в порядке, было невыносимо.

— Ребята, спасибо, — он поднялся с дивана, его голос был хриплым, но твёрдым. — Но мне надо ехать. На дежурство.

Саша хотел было возразить, но Глеб, внимательно посмотрев на Егора, коротко кивнул.

— Как знаешь . Звони, если что.

Егор вышел на холодную улицу. Глоток морозного воздуха обжёг лёгкие, но протрезвил мысли. Он сел в машину и поехал в участок не потому, что его ждала срочная работа, а потому, что это было единственное место, где он мог быть сейчас. Знакомые стены, запах кофе и старой бумаги, монотонный гул компьютеров — всё это было его убежищем.

В участке было тихо. Ночная смена занималась своими делами, изредка перебрасываясь усталыми фразами. Егор прошёл в свой кабинет, снял куртку и сел за стол. Он попытался взяться за отчёт по делу Райман, но буквы расплывались перед глазами. Вместо цифр и протоколов он видел её — Веронику. Её глаза, полные слёз. Её дрожащие губы.

Он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и провёл рукой по лицу. Усталость, настоящая, физическая, накрыла его с головой. Тело, разогретое машиной, начало остывать, и дрожь прошла по спине. Он даже не заметил, как его дыхание стало ровнее и глубже.

Егор уснул прямо там, в своём кресле. Его сон был тревожным и прерывистым. Ему снились обрывки ссоры — крики, хлопающая дверь. Потом сны смешались с работой: ему почудился звук выстрелов из дела о «Хайрайз», но вместо чужих лиц он видел испуганное лицо Вероники. Он дёрнулся во сне, и его плечо резко ушло вперёд, будто он пытался кого-то догнать или оттолкнуть.

Он проспал недолго, может, час или два. Его разбудил резкий скрип двери в коридоре. Егор вздрогнул и открыл глаза. На него пахнуло холодом от собственной ещё не высохшей куртки, и он почувствовал, как затекли шея и спина. В голове была тяжёлая, свинцовая вата, но сквозь неё пробивалась одна ясная и чёткая мысль, как луч света в грязном окне.

Он посмотрел на часы. Был седьмой час утра. Первые лучи зимнего солнца пытались пробиться сквозь грязное стекло его кабинета.