Герой времени.Истинный Бог. Или человек, который построил мир
Жил был приметный и талантливый человек. От жизни ему досталось по всякому и он становился все меньше и тише, но где то внутри он знал, что достоин чего-то больше.
Этот маленький человечек был недоволен тем, что сделал уже. Ему всегда всего было мало. Он был зажат и пытался выразиться через жалкие потуги оригинальности. Его злила эксцентричность и нежелание следовать правилам. Таким простым нормам поведения, являющимся собой таким же эфемерным выбросом того мерзкого и ханжеского общества, сыном которого он был сам.
Ему рвало шаблоны, когда кто-то мог делать так, как он себе не позволял , придумав красивую сказочку о том, почему все должны этого не делать. Это выражалось в ненависти ко всему и вся. Что делало все те знания, которые он приобрел из того же мотива, что и его моральные принципы - мельчайшей попыткой прозреть, во тьме, которую творили другие высокомерные создания его мира и поддерживал он же.
Он пытался верить в Бога. Он старался верить в людей. Он надеялся поверить в дружбу. И каждый раз выгорал живьем, разлагаясь от муки неимоверной боли, словно ощущая, как пластами падает на землю плавящаяся кожа, когда начинал верить в любовь.
Страсть озаряла его путь, но пропадала именно в тот момент, когда впереди был резкий поворот, и он катился вниз с обрыва самодельной уверенности в завтрашнем дне.
И вновь упав на дно, он, опираясь на всю ту гору ханжеских оснований и "правильных" нравоучений, лез наверх. Забравшись, он начинал все с самого начала. Но с каждым разом, цикл существования его мира был чуть дольше, что вселяло надежду на какую-то уверенность.
И чем сильнее была эта уверенность, тем сильнее рвались его шаблоны, когда он встречал альтернативное мышление, не поддающееся его представлениям о добре и зле, кои он почему-то иногда менял , в зависимости от ситуации. Тем сильнее он злился, ненавидел и сжимался от уверенности в своей правоте, готовясь ко внезапному разрыванию мира клинком истины в последней инстанции. И каждый раз его слова звучали все убедительнее.
Окружающие сами не понимали, почему соглашались, но ведь он говорил очень убедительно. И ни один из здравомыслящих людей не мог не согласиться, ведь это было бы не логично, и можно было прослыть авантюристом и аморальным типом.
Так он начал вершить мир логичного мнения. Все соглашались и число сторонников росло. Каждый в отдельности не мог повторить его слов, но ему верил, втайне по-мелочи нарушая эти заповеди. Но они считали, что его проповедь верна, и учили ей своих детей, надеясь, что она приведет их к жизни гораздо лучше ихней. Дети росли и с возрастом понимали, что весь мир пропитан ханжеством. Их родители, которые такие высокоморальные люди - на самом деле самые большие лгуны, под надеждой спасения путем проповеди истинной морали, творившие умопомрачительные мерзости и грязь, которая не снилась их пращурам. И тогда дети понимали, что все это не должно продолжаться так. И те, кто по слабее , просто переставал замечать, а те кто по сильнее, просто старался влезть на гору лучше жизни по ступеням идеи чистоты и благости. А забравшись начинал проповедовать "истинное учение", утверждая, что именно оно ему помогло в жизни. Тем не менее, не оставляя маленьких человеческих радостей.
Этот маленький человечек был недоволен тем, что сделал уже. Ему всегда всего было мало. Он был зажат и пытался выразиться через жалкие потуги оригинальности. Его злила эксцентричность и нежелание следовать правилам. Таким простым нормам поведения, являющимся собой таким же эфемерным выбросом того мерзкого и ханжеского общества, сыном которого он был сам.
Ему рвало шаблоны, когда кто-то мог делать так, как он себе не позволял , придумав красивую сказочку о том, почему все должны этого не делать. Это выражалось в ненависти ко всему и вся. Что делало все те знания, которые он приобрел из того же мотива, что и его моральные принципы - мельчайшей попыткой прозреть, во тьме, которую творили другие высокомерные создания его мира и поддерживал он же.
Он пытался верить в Бога. Он старался верить в людей. Он надеялся поверить в дружбу. И каждый раз выгорал живьем, разлагаясь от муки неимоверной боли, словно ощущая, как пластами падает на землю плавящаяся кожа, когда начинал верить в любовь.
Страсть озаряла его путь, но пропадала именно в тот момент, когда впереди был резкий поворот, и он катился вниз с обрыва самодельной уверенности в завтрашнем дне.
И вновь упав на дно, он, опираясь на всю ту гору ханжеских оснований и "правильных" нравоучений, лез наверх. Забравшись, он начинал все с самого начала. Но с каждым разом, цикл существования его мира был чуть дольше, что вселяло надежду на какую-то уверенность.
И чем сильнее была эта уверенность, тем сильнее рвались его шаблоны, когда он встречал альтернативное мышление, не поддающееся его представлениям о добре и зле, кои он почему-то иногда менял , в зависимости от ситуации. Тем сильнее он злился, ненавидел и сжимался от уверенности в своей правоте, готовясь ко внезапному разрыванию мира клинком истины в последней инстанции. И каждый раз его слова звучали все убедительнее.
Окружающие сами не понимали, почему соглашались, но ведь он говорил очень убедительно. И ни один из здравомыслящих людей не мог не согласиться, ведь это было бы не логично, и можно было прослыть авантюристом и аморальным типом.
Так он начал вершить мир логичного мнения. Все соглашались и число сторонников росло. Каждый в отдельности не мог повторить его слов, но ему верил, втайне по-мелочи нарушая эти заповеди. Но они считали, что его проповедь верна, и учили ей своих детей, надеясь, что она приведет их к жизни гораздо лучше ихней. Дети росли и с возрастом понимали, что весь мир пропитан ханжеством. Их родители, которые такие высокоморальные люди - на самом деле самые большие лгуны, под надеждой спасения путем проповеди истинной морали, творившие умопомрачительные мерзости и грязь, которая не снилась их пращурам. И тогда дети понимали, что все это не должно продолжаться так. И те, кто по слабее , просто переставал замечать, а те кто по сильнее, просто старался влезть на гору лучше жизни по ступеням идеи чистоты и благости. А забравшись начинал проповедовать "истинное учение", утверждая, что именно оно ему помогло в жизни. Тем не менее, не оставляя маленьких человеческих радостей.