Есть ли жизнь после нефти?⁠⁠

Работая уже более десяти лет на севере меня не перестает мучить вопрос – а что будет с ними, когда закончится нефть. Возникновение городов, а также колебание численности их населения зависит от множества факторов. Часть из них можно назвать объективными, другие — субъективными. В первом случае речь идет о росте и возникновении населенных пунктов, обусловленных географическим положением, транспортной доступностью, климатом и другими объективными факторами. Во втором — о волевом решении, связанном с политическими и неотложными экономическими факторами.
В Советском Союзе решения последнего рода принимались сплошь и рядом. СССР стал уникальной страной, где за полярным кругом и около него вырастали огромные города. Норильск, Воркута, Мурманск, Магадан стали настоящими памятниками подобной политике, в основе которой лежали, в первую очередь, не экономические расчеты, а политические побуждения. Такие города возникали и развивались благодаря тому, что требовалось любой ценой обеспечить добычу полезных ископаемых или функционирование транспортных узлов. В СССР в силу разных причин не прижился вахтовый метод эксплуатации природных богатств, распространенный в капиталистических странах.
В результате шахты, карьеры и копи обрастали капитальными жилыми домами и социальной инфраструктурой — школами, больницами, учреждениями культуры. К примеру, численность «алмазной столицы» России — находящегося в Якутии города Мирный, составляет 35 000 жителей. В то же время население всех Северо-западных территорий Канады, отдельного региона размером с Польшу, равно 42 000 человек. Половина из них — местные народы, исторически проживавшие в этих местах: эскимосы, дене, кучины и другие. Северо-западные территории Канады похожи на Якутию добычей алмазов, но, в отличие от российского региона, в североамериканской провинции живут лишь около двадцати тысяч приезжих.
Возникновение города, похожего на 180-тысячный заполярный Норильск, в Канаде невозможно представить. Да и в царской России чрезвычайное строительство Мурманска в условиях военного времени не предполагало его значительного роста. Не случись революции, Мурманск остался бы стратегическим портом с небольшим населением. То же касается Петропавловска-Камчатского на другой оконечности России.
До революции Архангельск был небольшим городком. В советское время он получил непропорционально большое развитие, а рядом даже вырос город-спутник – огромный по северным меркам Северодвинск. Этот тандем стал наглядным свидетельством неумения советской власти рационально развивать судостроение.
При советской власти освоение севера шло в два этапа. На первом, с тридцатых до пятидесятых годов ХХ века, Воркуту, Магадан, Норильск и другие заполярные города заселяли заключенными и их охранниками. В дальнейшем арестантов заменили вольнонаемные сотрудники, которые выбирали суровый климат ради северных льгот и денежных надбавок, положенных за работу в экстремальных условиях.
Второй этап был связан с развитием добычи нефти и газа в Западной Сибири. В СССР вновь продолжили строить города в условиях болотистой тайги и тундры, и в шестидесятые-семидесятые года возникли еще большие населенные пункты — Сургут, Нижневартовск и многие другие. Здесь первопоселенцами были изначально «вольные» люди.
Но рано или поздно ресурсы начинают заканчиваться. И неизбежно начинается обратный процесс – люди уезжают. Это касается не только нашей страны, такое происходит во всем мире. Взять украинский Борислав. Некогда один из богатейших городов Австро-Венгрии, возникший и выросший на галицкой нефти представляет собой захудалую дыру. Прекрасные здания, костелы, памятники австрийской сецессии находятся в ужасном состоянии, по факту медленно разрушаются. Американский Питтсбург выросший на стали, испытывает огромный демографический спад. Британские городки шахтеров после закрытия шахт превратились в английскую жопу мира, порвались на британский флаг. То же самое происходит с немецкими угледобывающими городами Рура, где быстрее всего в Германии происходит сокращение населения. Нет стали и угля – нет и людей. Детройт без Форда стал символом забвения. Наша Воркута, как стали добывать меньше угля – начала стремительно деградировать. Пермский Кизел без угля начал стремительно вымирать в советское время. Наш Медногорск без рудника стремительно скукожился с шестидесятых годов и сейчас активно в нем продолжается депопуляция. И таких примеров масса во всем мире.
Но если в городах, которые расположены в благоприятных условиях этот процесс может растянуться на длительное время, то на Севере депопуляция происходит стремительно. По двум причинам – климата и отсутствия какой-либо промышленности, которая не привязана к добываемым в регионе ресурсам. Да, можно, конечно, поддерживать эти города, построить заводы и поддерживать их на плаву. Но заводы сами по себе ничего не стоят, если их продукция неконкурентоспособна и ее нельзя продать. Думаю можно построить автозавод, предположим, в Салехарде. Но логистика сделает его автомобили изначально неконкурентоспособными. Надо завести туда ресурсы и вывезти конечную продукцию. Кто же был в Салехарде, тот понимает, какой это квест, хотя бы просто самому доехать туда.
А климат Салехарда, да и Севера в целом, вообще не пригоден для проживания людей. Это в украинском Бориславе можно на черноземах сажать огород, топить дровами и так существовать всю жизнь. А вот в Ноябрьске или Тарко-Сале склеишь ласты еще в ноябре от голода и холода. Поэтому перспективы у северных городов нет никакой. По мере истощения ресурсов процесс их вымирания и закрытия будет необратим. Если, конечно, не произойдет некого климатического чуда и там будет климат хотя бы Европейской части России. Да и то не факт, потому что Север может превратиться в настоящую пустыню. Кто там был – тот поймет, по сути леса там стоят из-за вечной мерзлоты, а так вся поверхность представляет собой огромную песчаную толщу, чуть прикрытую слабенькой почвой. Если задели ее – то наружу выходит ничем не прикрытый песок, образуя пустыню и барханы. Под Муравленко это зрелище выглядит весьма и весьма эпично.Что будет дальше?
Бросается в глаза, что до революции население России тяготело к южным районам. При естественном пути развития страны современные уральские и сибирские миллионники не были бы таковыми даже с учетом появления Транссибирской железнодорожной магистрали и переселения миллионов крестьян в Южную Сибирь. Для того, чтобы представить, какой могла бы быть Россия без 70 лет советской индустриализации, достаточно взглянуть на карту Канады. В стране, размер и климат которой максимально похожи на Россию, население жмется вдоль южной границы. Самый северный из крупных городов, Эдмонтон, находится на широте Пензы.Даже в США, где северная граница проходит по широте Волгограда, подавляющее большинство проживает значительно южнее. Флорида и Калифорния стали одними из самых населенных штатов страны именно по соображениям климата. Одно это обстоятельство повлекло за собой развитие IT-индустрии и развлекательной сферы. Сегодняшнее мощное развитие Краснодарского края с одновременным ростом населения — закономерное следствие победы климата над плановой экономикой.
Можно сказать, что советское время с идеей гипертрофированной индустриализации сильно исказило естественный демографический облик России. После падения административно-командной системы управления экономикой начался процесс возвращения к исходному, естественному балансу размещения населения. Процесс происходит неравномерно, порой с задержками и даже частичным регрессом, но в долгосрочной перспективе от этого все равно не уйти.
Что толку в искусственном поддержании былой численности? Особенно в местах с экстремальным климатом, отдаленных районах, где это будет чрезвычайно дорого. В странах со стабильной и развитой рыночной экономикой никто не гонится за сохранением количества жителей в конкретных городах. Бывшие промышленные центры типа Питтсбурга теряют население, а местные власти стремятся не спасти численность, а улучшить качество жизни остающихся в городе. В США и Европе уже осознали: процесс невозможно повернуть вспять и в сокращении жителей бывших индустриальных центров нет ничего необычного и неествественного . Вопрос в том, когда это поймут у нас.