Две полоски⁠⁠

Я не сожалею ни об одном мгновении с тех пор как я стала "мы".

То, что моя ошибка мне ещё аукнется, я поняла, увидев две полоски на обсосанной палочке. Давай, рассказывай теперь про надёжность презервативов вот этим двум полоскам.

Когда сын первый раз пнул меня в печень, я заревела. Происходящее стало окончательно реальным, ребёнок стал неизбежным. Отец ребёнка к этому времени уже забыл и про связавшую нас судьбу, и про любовь, и про доверие. Недели с двух полосок не прошло. Мне повезло.

Родители не ждали от меня уже ничего, а тут я внука им подсуропила. Родители у меня старой закалки, дружно обрадовались и кинулись утеплять мою комнату (я забеременела аккурат в разгар стройки дома).

С коллегами мне повезло тоже. С меня сдували пыль и отбирали бумаги, над которыми я работала. Я ругалась матерно, коллеги умилялись.

Если честно, мне повезло вообще во всём. Особенно во врачах, которые держали меня в больнице большую часть беременности, потому что я спазмалгировала и кровоточила. Я же не понимала окружающей меня заботы, пока сын не пнул мне в печень и всё это не стало реальностью.

В родильное отделение я ворвалась злая и потная. Три недели лишнего против предполагаемой даты. Я громкая и нецензурная. Мне дали водички и отвели в палату. Я сдулась только после того, как мне показали сына с окровавленной головой. Засранец был цел, зато подарил мне четыре шва на самом интимном. А ещё он прижимал к своему лбу крохотный кулачок. Зашивайте что угодно, пофиг. Понимание, что ребёнку быть, пришло после пинка в печень. Любовь пришла при взгляде на окровавленное нечто в руках врача.

Ночью сын лежал и смотрел в никуда тёмными глазами. И в этом взгляде растворялись боль и страх. Очень хотелось поссать без ощущения выдоха дракона в промежность.

Я сбежала на работу через полгода материнства.

Он орал.

У него была своя кровать, у меня своя. Он орал, когда оставался в своей. Я уходила из комнаты и зажимала уши. Сын накормлен, пелёнки сухие. Мама держала меня за руку, папа строгал мне салат. Я ненавидела себя.

Я чётко помню тот момент.

Я стою у кроватки сына, он орёт, красный весь. А у меня в руках подушка и так просто всё исправить.

Я и сейчас слышу его крик, вижу пылинки в лучах солнца из окна и чувствую как разжимаю пальцы.

Подушка на полу, я на балконе с первой сигаретой за эти больше года. Через неделю я вышла на работу. Через месяц сын принял то, что мама не придет и научился засыпать в своей кровати.

Не в моём положении ставить условия, но я дурная, вся в родителей. После пары непростых бесед родители усмехнулись, мол, "тебе разгребать" и приняли мою методику воспитания.

Методику... Ха-ха, ёпт. Я себя-то не воспитала ещё! Да, самое время нового человека растить.

Новый человек рос. Захватывал комнату, лестницу, кошку, унитаз, огород.

"Ты только не волнуйся! Он стеклянную полку на себя уронил."

"Ты только не волнуй! Он вынырнул из колодца."

"Ты только не волнуйся! Это всего лишь компьютер."

Дети, что уж говорить. Хреновы исследователи.

Я простилась с изящным фарфоровым сервизом, с коллекцией кораблей, с красивыми обоями и нежным постельным бельём. Отболели и ушли в светлую память тетрадки со стихами и коллекция тематических фигурок. А ДиВиДи и так уже устаревали, чего теперь плакать над блестящими обломками.

Я научилась падать спиной вперёд, прижимая к груди сонного ребёнка, научилась раскидывать очередь в поликлинике, таща за собой изгибающегося в судорогах детёныша, научилась прятать своё многочисленное хоббиобразное барахло в крохотную коробку в сундук под замком на чердаке и лестницу убрать.

Сын научился не будить меня в пять утра. И в шесть. И в семь. И вообще, вали нафиг, херов жаворонок, не трожь сову. Холодильник на кухне, полотенца там же. Аптечка на второй снизу полке.

Здравствуйте, любимый травматолог! Мы тут опять... Ну... Дети, понимаете же.

В три года сыну поставили психиатрический диагноз. Ну то вот, модное, гиперактивное и недостаточновнимательное.

Это было почти сразу после того, как сыну ногу в садике сломали.

Мне снова повезло, меня подхватила директриса садика, в который только набирали группу вот таких, отклонённых.

Три года в этом садике с экспериментальной системой воспитания нестандартных детей. Три года наблюдения у психиатра. Три года режима, таблеток и границ.

Все эти три года мы с сыном успешно просрали.

Ему было ещё пофиг, мне было пофиг уже.

Нет, мне было не пофиг. Я не понимала проблему. Яжемать. Мой сын был для меня идеален.

В первом классе он порвал дневник и кинулся со стулом на одноклассника.

Таблетками это не исправить.

День изо дня каждый вечер с середины первого класса я разговаривала с сыном о том, о чём не следовало бы. Психология, социология и прочее мозгоклюйство.

Детёныш начал пугать своими речами педагогов, но не перестал быть изгоем класса.

Впрочем, стулья в школе больше не ломал. Он ломал их дома.

Ожидаемо, стал "жертвой травли".

Я не могу быть яжематерью постоянно. Я выставила границы: с малолетками разбираешься сам, я же тут помогаю тебе разобраться со взрослыми в частности и с обществом вообще, личных примеров не привожу, на сыновей подруг не равняю, но и ты не кидаешь предьявы за недостаточную зацелованность в попку.

Весь третий класс сын дрался. В четвёртом бодался с полицией за украденный телефон (украли у него, вернули и телефон и веру в общество). В пятом пытался найти укрытие от драк в учительских, дрался, не находя. В шестом дрался, учился сам зашивать свои рубашки и рюкзаки. В седьмом бодался с учителями за дисциплину. В восьмом изучил права и обязанности сторон и устроил большую бюрократическую сходку против основного обидчика (искренне восхищена, честно, он прекрасно все организовал, озвучил аргументировано, я сидела рядом и молчала как представитель своего несовершеннолетнего). В девятом... Ну... Учит там чего-то. Честно учит.

У него есть планы, мечты. Стулья больше не ломает. Иногда срывается на клавиатуре. Потом заглядывает ко мне с огромными испуганными глазами: "мать! всё в порядке! Я считаю до десяти."

Да, у него есть проблемы. Основная: он мой сын. Не свезло нам обоим. Я - дура наивная. Он - ребёнок наивной дуры. Психиатр в прошлом году посмеялась на нас и благословила, мол, чего припёрлись. Похоже, сын справился с тем, что он мой сын и стал человеком.

Когда он был мелким, я меняла своё время на выходных с ним на игрушки и вкусняшки. Теперь мы согласовываем: на эти выходные сваливаю я, на следующие ты.

Я прихожу с работы, разуваюсь, а он уже тащит мне мою кружку для чая. Он вляпывается в конфликт с руководством школы, а я... Мне уже даже не надо что-то делать. Я повоевала в его начальной школе. Теперь уже там мамочка не нужна. Сынуля разрулит сам. У него в школе даже друзья есть: обжешник и соцпедагог. Приветы, блин, передают.

Осталось мне с сыном совсем чуть.

Репетитор его хвалит, так что есть шансы на хорошую сдачу ОГЭ даже по математике. Да, фиг с ним, пусть даже и плохую! Он хоть перестал бояться дробей.

Мои две полоски шестнадцать лет спустя отбирают у деда бензопилу и варят бабушке овсянку. И понтуются передо мной компьютером, который мощнее моего. Чёртовы дети! А у меня в шкатулке на чердаке, лестница от которого убрана, лежит маленький голубой браслетик с новорожденной руки вот этого нынешнего небритого.

Так или иначе, борода - не подгузники, а ОГЭ - не подушка. Я, конечно, уйду курить на балкон. А он, конечно, справится.

Никто не ждал рождения этого ребёнка. Я тогда приняла это как неизбежность за расплату за веру в презервативы. Мои родители приняли это как участь родителей девочки. Этот паршивец пинал меня в печень и четыре раза пытался выйти раньше срока, а потом передумал и три недели не хотел выходить. И никто не встречал нас у дверей дома с цветами и колыбельками, кроме чудной моей семейки.

Кстати, дом, в который мы тогда вошли, мы же потом и доделывали. Это теперь у нас тут душевая и тёплый пол. В первую нашу зиму здесь была жутко-дымящая печь и я очень боялась органов опеки, которые отберут у меня вот это красно-кричащее в голубом одеялке.

Мальчик, который был не нужен никому. Мальчик с проблемами и сложным характером и с матерью повышенной тревожности. Мальчик, прошедший все соседские кустарники с самодельным арбалетом и трижды прошедший первый Дарк Соулс. Мальчик, который есть. И будет.

Мой пиз... сын.

Я о многом жалею, что уж там. Но, при всей дичи, что есть в моей жизни уже шестнадцать лет, да и все годы до этого, я ни на мгновение не пожалела о тех двух полосках. Эти две полоски вылились мне остатками нервной системы, сожгли меня где-то между покупкой нового компа не для себя и областной комиссией для школы про установку системы наблюдении за раздевалками. Бывало так себе, да.

И, чёрт возьми, мне интересно посмотреть, кто вырастет вот из того, кто так нагло пинал меня в печень.