Достойная альтернатива ковру⁠⁠

На этих словах люди, сидящие на предыдущих креслах, обернулись и внимательно посмотрели в сторону приятелей. Лелик бросил взгляд на Макса и  подумал, что приятель, в общем-то, вполне похож на изможденного наркотиками террориста.
— Это пазл, — громко сказал Макс, показывая коробку всем заинтересованным.
— Игра такая. Картинку из кусочков собирать.
Пассажиры разочарованно, как показалось Лелику, отвернулись.
— Ну и зачем ты ее достал? — удивился Славик.
— Собирать, — невинно ответил Макс. — Вы же без меня играете, а  мне скучно.
Лелик слегка обалдел. Он за годы общения с Максом ко многому привык, но все равно приятель ухитрялся периодически ставить его в тупик.
— Ты хочешь сказать, что будешь собирать пазл в самолете? — спросил он Макса.
— Ну да, — ответил тот.
— Но самолет же периодически потрясывает, — продолжал допытываться Лелик, который всему любил найти хотя бы какое-то разумное объяснение.
— У тебя все развалится. Кроме того, куда ты все это денешь, когда мы сядем? Снова разберешь и сложишь в коробку?
— Спокойно, Маша, я Дубровский, — важно ответил Макс.
— Все учтено  великим ураганом. Партия все продумала.
— Макс, — сказал Лелик, — можно тебя попросить не изъясняться штампами? Они меня раздражают. Так что там надумала партия?
Макс вместо ответа открыл коробку, и Лелик со Славиком увидели в ней  лист ватмана, сложенный пополам, и тюбик клея «Момент».
— Мощный ум, — раздуваясь от гордости, сказал Макс, — не пропьешь. В нужный момент он все равно сработает.
— Так и чего надумал мощный ум? — поинтересовался Лелик.
— Берем ватман, — сказал Макс, доставая лист и разворачивая его.
—  Подбираем соответствующий кусочек мозаики. После этого приклеиваем его.  И все дела! Самолет может хоть петлю Нестерова делать. А после посадки я листочек складываю и засовываю обратно в коробку. Как идея?
— Потрясающе, — сказал Лелик.
— А если ты кусочек случайно не на место поставишь? Такое с этими игрушками часто бывает.
— Только не у меня, — заявил Макс.
— Я все ставлю туда, куда нужно.
Засекайте время, еще до посадки пазл будет собран. Мы его затем в отеле будем на полочку ставить, чтобы ощутить теплое дыхание дома.
Лелик хмыкнул, но вслух ничего говорить не стал. Вместо этого они со Славиком вернулись к своему преферансу, а Макс углубился в пазл.
Через пять минут со стороны окна, где сидел Макс, послышался треск  раздираемой бумаги.
— Что такое? — поинтересовался Лелик.
— Пазульку, блин, вверх ногами приклеил, — пожаловался Макс.
— Пришлось отдирать. Но ничего. У меня кусочек бумажки есть в запасе. Подклею снизу — ничего видно не будет.
Лелик снова хмыкнул и вернулся к преферансу. Но через минуту со стороны Макса снова послышался шум.
— Опять вверх ногами приклеил? — поинтересовался Лелик.
— Нет, — признался Макс, — это все тот же кусок. Я его перевернул, приклеил, так оказалось, что он вообще из другого места. Опять пришлось отдирать.
Тут вместе с Леликом хмыкнул и Славик. Но Макс заявил, что это был классический форс-мажор, вызванный внезапной турбулентностью, и что его  стройная теория по-прежнему верна. С этим никто спорить не стал, и Макс продолжил свое увлекательное занятие.
Шум разрываемой бумаги доносился до преферансистов все чаще и чаще, однако они перестали обращать на него внимание. Через полчаса Макс потребовал у игроков бумаги, чтобы подклеить очередную прореху в ватмане, и  им пришлось отдать ему половину своего игрового поля. Но и этого запаса Максу не хватило. Тогда он вызвал стюардессу и попросил принести ему что-нибудь бумажное. Стюардесса в рейсах всякого насмотрелась, поэтому не удивилась, а просто ушла, не задавая лишних вопросов, и затем вернулась с пачкой газет. Макс обрадовался и взялся за свой пазл с новыми силами.
После этого у их кресел по очереди побывали все стюардессы, которые с  интересом наблюдали за Максом, а один раз они даже удостоились визита одного из пилотов, который сделал вид, что его срочно ждут в хвостовом отсеке, однако следил за Максом минут пять. Преферансистов это внимание публики сильно злило, потому что мешало игре, а Макс, казалось, был настолько увлечен своим приобщением к прекрасному, что не обращал на зрителей никакого внимания.