Брат Смотрящего - Глава 7 «ОЗЛОБЛЕННОСТЬ»
г. Железно-Уральск, 2004 год.
На новогодние каникулы в приют приехал Кузя и, наверное, это было единственное радостное событие в тот период. И первое, на что я обратил внимание – это серые невзрачные наколки на его руках. Сюжет рисунков был незамысловат: кинжал какой-то, череп, пару кривых надписей, что-то из серии «ЛОЖЬ» или «БОЛЬ». Отличительной чертой этих наколок было их откровенное кустарное производство. Сейчас над такими рисунками вы бы посмеялись, но тогда, в том возрасте, это казалось дико крутым и выглядело по-взрослому.
– Это ты где такие портаки себе наколол?
Кузя важно закатал рукава и стал показывать наколки, объясняя их скрытый смысл. Сейчас я уже не помню, чего они означали, но апогей настал, когда он снял с себя кофту и показал наколку в виде головы волка на левой груди.
– Волк – символ независимости, означающий смелость и твердость твоего характера, – вот так объяснил эту наколку Кузя.
В целом, этим рисунком он подчеркнул свою натуру, но важное было другое. С его слов выяснилось, что в общежитии строительного техникума он сдружился с очень серьезными ребятами, которые успели отмотать срок в колонии для несовершеннолетних. Они быстро сблизились с Кузей, признав в нем своего по духу человека. Собственно, вот там он и нахватался это блатной романтики и набил себе эти наколки.
– В этом мире никто ничего тебе не принесет на блюдечке, Саша, все необходимо брать самому! Все, как в дикой природе – выживает сильнейший.
Кузя делился своей философией и отношением к миру, рассказывая, как они с дружками промышляют рэкетом в общежитии, а порой и грабежами пьяных прохожих на улице.
– Там, в общежитии, кругом сопляки домашние. Они, как овцы, все изнеженные, от титьки мамкиной вчера оторвались, ходят, сопли жуют. Сам бог велел их прессовать! Там, Саня, теперь наша власть! Быстрее заканчивай свою школу и давай к нам, в строительный техникум. Познакомлю тебя со своими ребятами, будем нормально жить, совместно развиваться.
Его слова звучали одновременно жутко и в то же время любопытно. Кузя очень сильно изменился, как мне тогда казалось, в сильную сторону – он же реально в наших глазах еще круче стал.
– Вот ты бывал в сауне?
– Не-а…
– А мы с парнями каждый месяц там гуляем, девочек заказываем, они тебе сами все делают, ничего просить не нужно. Это тебе не блаженную Ольгу в туалете трахать! – сказал Кузя, переводя взгляд на Мишку-мародера. – В общем, Саня, мотай на ус, что в Серове для тебя подготовлен плацдарм. Я тебя там жду, и вместе мы точно не пропадем!
С этими наставлениями Кузя отправился по гостям, а я погрузился в тяжелые раздумья. После того, как я бы отвергнут некогда любимой девушкой, мир для меня вновь окрасился в серый цвет. У меня пропал интерес к учебе, меня больше не интересовали занятия по брейк-дансу, в жизни осталось мало вещей, которые могли меня хоть как-то порадовать.
После обидных слов Нади я поймал себя на мысли, что стал предвзято относиться к «домашним» ребятам. Они внезапно стали для меня чужими, и во мне впервые зародилась ненависть к тому, что у них все есть, а у меня ничего нет.
На этом фоне зловещее предложение Кузи перебраться в Серов и держать совместно общежитие стало выглядеть вполне заманчиво. И уже тогда я наметил свои дальнейшие перспективы. Впервые за долгое время на горизонте замаячила хоть какая-то цель.
А тем временем в приюте закрутился очень непростой сюжет: своего плюшевого медведя, которого я хотел подарить Наде, я отдал на этаж к девочкам, в игровой зал. Там этого медведя внезапно облюбовала блаженная Ольга. На вопрос, чей это медведь, ей отвечали – это Саша подарил!
Фраза «подарил» в ее голове засела совсем под неправильным углом, и она внушила себе мысль, что этот подарок был сделан ей от меня, как бы тайно. Понимаете, чем это пахнет?
Вот так в один день я стал объектом ее повышенного внимания и, наверное, со стороны это может показаться забавным, но на деле все было иначе. Как я уже озвучивал ранее, Оля отличалась крайне неустойчивым поведением и, к сожалению, страдала приступами психопатии вкупе с постоянным желанием заниматься сексом.
С тех пор она стала наведываться к нам на этаж в обнимку с медведем и всячески привлекать мое внимание. Я, конечно, как мог, старался объяснить, что к чему, но ей было откровенно похуй.
На одной из прогулок она подбежала ко мне с гениальным предложением:
– Ты мне нравишься, пошли, потрахаемся в туалете, пока воспитатели на улице?
Сразу объясню, что внешний вид у нее был непрезентабельный: она была тучной, страшной, как моя жизнь, девкой, и, если говорить откровенно, у меня на нее попросту не стоял член.
Я не нашел ничего более оригинального, чем сказать, что люблю другую, но это только осложнило ситуацию. Поняв, что ее любовь безответна, она стала меня люто ненавидеть, часто ругалась в мою сторону, затем начала плеваться.
Мое терпение было не безграничным, и в какой-то момент мы стали с ней дико сраться. Не в смысле «какать в штаны», а ругаться до посинения. Естественно, доходило до кулаков – она хлестала, я отбивался. Воспитатели, конечно, пытались вмешаться, но если со мной еще можно было договориться, то с ней этот фокус был бесполезен. Меня до сих пор мучает вопрос, какого хуя ее не отправили в дурдом сразу?
В конечном итоге, на фоне всех обстоятельств у меня стало сносить башню, и я постепенно становился озлобленным человеком. В школе, выслушивая какие-то претензии в адрес воспитанников от «домашних» ребят, я предлагал решать их только дракой.
– Ты че-то хочешь от приютского, что ли? Давай, после школы, в саду со мной или с ним один на один, я тебе отвечаю, все по-честному будет!
Такая грубость, конечно, меня не красила, но я и не стремился кому-то угодить. С Надей я старался больше не пересекаться, от самодеятельности в школе я принципиально отказался, и жизнь для меня превратилась в серую рутину.
В самом приюте на меня возложили негласную обязанность успокаивать неугомонных детей, не желающих ложиться спать после отбоя.
Если ночные воспитатели или сторожа попросту выводили ребят и ставили их босиком на холодный кафель в туалете, то я придумал более щадящий и эффективный способ – СТУЛЬЧИК!
По своей сути это был изуверский способ успокоить любого непоседу. Его суть была проста: я брал мальца и заставлял его принять позу сидящего на стуле, прислонившись спиной к стене. Уже через пару минут ноги даже самого выносливого пиздюка начинали трястись, и они падали попой на пол. Я вновь их поднимал, и упражнение повторялось раз за разом. Таким нехитрым образом за каких-то 10-15 минут я успокаивал всю группу.
Сейчас, конечно, это все звучит жестоко, но тогда это было довольно весело. Помню, как-то попался один гиперактивный мальчуган, который бегал ночью по кроватям и мешал всем спать.
– Ну что, раз ты бегаешь, значит, ты не устал сегодня. Пойдем, посидим на стульчике!
Выстоял парень минут пять – почти рекорд! И вот его уже трясет, и тут он жалобным голосом сквозь слезы выдает:
– Дядя Саша! Стульчик!
– Чего со стульчиком?
– Сту-у-у-у-ульчик падает!
И шмякается на пол. Повторять упражнение уже не пришлось – он уснул, как убитый, но фразу эту я запомнил на всю жизнь. С тех пор каждый раз, когда я дико уставал или таскал что-то тяжелое, я приговаривал:
– Стульчик! Стульчик падает!
Кто был в курсе темы, тот дико с этого смеялся.
Со временем у меня практически атрофировалось чувство жалости. Думаю, эта моральная деформация произошла из-за образа жизни и пребывания в приюте.
Апогеем этого состояния служит один жесткий пример, который произошел вскоре после того, как я отверг ухаживания блаженной Ольги. Не найдя мою вымышленную возлюбленную, она решила действовать по принципу «так не доставайся же ты никому».
Во время отбоя, дождавшись, когда ночной воспитатель уснет, она, как настоящий диверсант спецназа ГРУ, сняв обувь, пробралась на второй этаж, на рабочем столе взяла ножницы (советские такие, полностью металлические), и вошла к нам в спальню.
Кстати, я как изначально спал возле выхода, так там и остался. Удобное местечко, чтобы аккуратно сбегать, никого при этом не разбудив.
В общем, лежу и сквозь сон слышу, как кто-то крадется. Да ну нафиг, показалось! И тут раздается предательский скрип дверей. Спасибо плотнику-распиздяю, что не смазал петли, иначе была бы беда.
Поворачиваю голову и вижу, как эта сука в прыжке леопарда кидается на меня и с размаху ебашит ножницами в область горла. Благо, реакция сработала быстрее, и я успел обхватить голову руками, прикрыв шею.
От охватившего меня ужаса и ярости я начинаю орать, как с ума сошел, а удары не прекращаются. Я вскакиваю и наотмашь начинаю махать руками и ногами. Чувствую, как нога вошла во что-то мягкое. Ага! Оля, сука!
С диким воплем я схватил ее руки и вырвал эти проклятые ножницы, а в спальне уже такой шухер! Кто помладше – ревут, кто постарше – на подмогу кинулись.
Попытались ее коллективно скрутить, а она, сука, буйная, ну ни в какую не дается! Тогда решение вопроса пришло в голову само: надо ее ебашить кулаками, как парня!
С размаху я влепил ей пару раз в её «шаньгу», и так удачно, аж на душе полегчало. Прибежавшая на шум ночной воспитатель была в ужасе от происходящего. Кое-как ей удалось угомонить Ольгу. А я до утра не смог глаз сомкнуть – все время казалось, что она снова крадется.
Наутро в области шеи я обнаружил пару безобидных царапин. Советские ножницы, на мое счастье, оказались тупыми, как сама блаженная Ольга. Отдельное спасибо производителям, в том числе и производителям Ольги – будь она чуть умнее, взяла бы с кухни нож, и сейчас меня бы уже не было.
Я был уверен, что после этого случая ее точно упекут в спецшколу или в психбольницу, но, кроме строгого выговора, ей ничего не прилетело.
– Какой, к черту, выговор? Вы там головой своей думаете вообще? Она же убить меня хотела! – сокрушался я на директора приюта, но в ответ я получил лишь какие-то глупые пояснения, что не мне решать судьбу человека.
За этот поступок Ольгу, конечно, стали осуждать и стыдить все воспитатели, ну а мы стали ее чморить. Миша вообще ляпнул:
– Я тебя больше трахать не буду! (Вот угроза, прям внушает!)
Оля, находясь под таким серьезным давлением, стала закатывать истерики и, увидев ее в очередной раз на втором этаже, воспитатель попыталась ее выгнать, а та вскочила на подоконник и, открыв створку окна, стала кричать на весь этаж:
– Я выброшусь из окна! Если вы не будете разрешать, что я хочу, я выброшусь!
– Олечка, не делай глупостей, давай поговорим! – пыталась успокоить ее воспитатель, уже пожалевшая, что затеяла с ней ссору.
– Я сделаю это!
Услышав крики, я понял, что сейчас случится очередной пиздец, поэтому мигом побежал на второй этаж и, увидев ее, у меня словно забрало упало на глаза. Ни секунды не раздумывая, я разбежался и с ноги вытолкнул ее из окна.
– Да сдохни ты уже, сука!
С диким криком Оля исчезла в оконном проеме, а воспитатель в ужасе схватилась за голову и кинулась к подоконнику.
– Ты убил её, Саша! Ты убил её!
Оля лежала пластом в здоровенном сугробе и делала вид, что умирает. Но, не выдержав холода, она выползла на дорожку и легла поудобнее там.
Этот цирк наблюдал весь приют, в том числе и сотрудники. Стоит отметить, что убивать ее я не собирался – высота небольшая, да и снег под окна дворник постоянно накидывает. Я просто хотел ее проучить. Но сам факт, что я уже мог творить такие вещи, наводил на меня настоящий ужас. Что же со мной стало? Когда я так успел озлобиться? Эти вопросы терзали меня и не давали покоя.
После этого случая решением комиссии Ольгу отправят на обследование в психиатрическую больницу города Краснотурьинска, где она задержится на длительный период. Ну, а мне грозила спецшкола, чему я был крайне не рад.
– Ну, и что ты прикажешь с тобой делать? Ты хоть понимаешь, что я могу уже сегодня выписать тебя с приюта, и ты поедешь очень далеко?
Директор промывала мне голову, а я даже ничего не говорит ей в ответ. Мне было уже настолько плевать, что я просто молча смотрел в пол.
– Ты думаешь, что ты кому-то нужен, кроме нас? Ты ошибаешься, мы единственные, кто о тебе реально заботится, а ты тут пакостишь, сбегаешь, людей из окон выкидываешь! Ты что, хочешь пойти по стопам своего брата?
А вот этих слов ей говорить не следовало. Я мгновенно взорвался в гневе:
– Что вы братом меня попрекаете, вы его даже не знаете, а уже осуждаете!
– Ну, он ведь в тюрьме сидит не за примерное поведение! Он тоже натворил дел, наверное, как и ты, кого-то из окна выкинул, только этаж был другой!
– Мой брат никого не убивал!
– Твой хваленый брат за все время ни разу о тебе не вспомнил! Ни одного письма, ни одного звонка! Ты все еще надеешься, что он помнит? Да он плевать на тебя хотел!
– Заткните свой поганый рот!
– Да как ты смеешь!
Я вдруг ощутил, что теряю контроль. Еще секунда – и я ударю директора прямо в голову. Лучшим выходом из этой проблемы было просто исчезнуть, поэтому я побежал прочь.
Она что-то кричала мне вслед, но я ничего не хотел слышать. В голове была одна мысль – если меня соберутся отправлять в спецшколу, я подамся в бега. Терять было уже нечего, так что пусть меня сначала поймают.
Я уже решил, что сбегу для начала в Серов к Кузе, продумал план побега, даже узнал расписание электричек. Но, к моему немалому удивлению, на комиссии за меня заступилась заместитель директора, добрая по натуре женщина, обещав взять меня на поруки.
Случилось чудо, и мне назначили испытательный срок на один месяц, в течение которого я должен был вести себя идеально. Никаких скандалов, прогулов, все по уставу.
С одной стороны я, конечно, обрадовался, что все разрешилось в мою пользу, но многих других сотрудников это решение не обрадовало. Больше всех причитала злодейка Валентина Михайловна.
– Ишь чего! Возятся с вами, как с детьми! Моя бы воля, я тебя мигом за решетку отправила бы! К братцу твоему! Уа-ха-ха-ха!!!
Я молча сидел в игровом зале, и ни с кем не хотел разговаривать. Все, о чем я тогда мечтал – это исчезнуть, куда угодно, лишь бы подальше от этого места.
Ну, а дальше случилось то, о чем мне и сейчас вспоминать неприятно. После школы за ужином к нам забежала Валентина Михайловна, и радостно так давай спрашивать:
– А где Сашка, он здесь?
– Он ужинает, – ответила вторая воспитательница.
– Так чего он тут сидит! За ним мужик какой-то приехал, братом назвался!
У меня еда поперек горла встала, в груди все сжалось. Я не верил своим ушам, наверное, это шутка? Но вот из коридора забегают мелкие воспитанники и хором кричат:
– Сашка! Сашка! Там брат твой приехал! Приехал! Как обещал!
Как же меня тогда затрясло от волнения! Я выбежал на улицу раздетым, но на крыльце никого не было.
Следом за мной вышли дети и Валентина Михайловна.
– Он там! У входа на территорию! Беги скорей!
Я подбежал к калитке, но там никого не было. Неужели обманули? Я вышел за территорию и только тогда увидел, что под забором сидит старый грязный пьяница в драном бушлате.
Увидев меня, он оживился и сказал:
– Браток, дай сигаретку?
Я хорошо помнил лицо брата, помнил его телосложение и точно знал, что передо мной сидит обычный проходимец.
– Не курю, отец…
– Правильно! И никогда не начинай это дело!
Все это оказалось злой шуткой от Валентины Михайловны. Она подговорила мелких ребят, которые еще не совсем понимали, в каком ужасном и грязном деле принимают участие. Для них это была всего лишь забава…
У меня в горле стоял ком, мне хотелось заплакать, но такого удовольствия я ей не доставил. Она хотела сломать меня морально, а я всей душой хотел сломать ее физически.
Мне стоило многих усилий, чтобы взять себя в руки и спокойно вернуться обратно в приют.
– Ты чего, брата, что ли, не признал, Сашка? Аха-ха! Ты приглядись внимательно, может, и вправду твой?
Валентина Михайловна знала, что за любой мой проступок меня мигом выкинут из приюта, поэтому она делала все, чтобы я оплошал. Я это прекрасно понимал, и с большим трудом сдерживал себя в тот момент.
Про эту злую шутку узнали ребята и с презрением смотрели на младших, порицая их за этот гнусный поступок.
Ко мне подошел Миша и, положив руку на плечо, попытался меня подбодрить:
– Да ладно тебе, Сань, мы тоже все мечтаем, чтобы нас отсюда забрали, но, как видишь, пока мы все еще здесь. А про эту дуру не переживай – мы ей устроим тёмную, когда будем выпускаться с приюта, я тебе обещаю!
Я ничего ему не ответил, просто молча ушел в спальню, где пролежал весь вечер, уставившись на стену. В тот момент мне не хотелось даже жить.
Следующие пару дней я ни с кем не разговаривал, просто не было желания. Администрация приюта не могла нарадоваться, что я стал таким тихим, и от меня больше нет никаких проблем.
А дальше случилось событие, наделавшее много шуму в приюте, после чего отношение ко мне в корне изменилось.
В пятницу, как обычно, после школы я убежал на рынок на заработки. Этот день ничем не отличался от других, все было, как обычно. Когда ребята вернулись со школы, к приюту подъехала наглухо тонированная черная BMW-седан непонятной модели. Такое авто в 2004 году сильно привлекало внимание, особенно после выхода культового фильма «Бумер».
Из авто вышли двое крепких парней спортивного телосложения, в черной одежде, с характерными наколками на пальцах в виде перстней. Даже неискушенному зрителю было понятно, что эти парни – уголовники.
Они деловито вошли в приют и поинтересовались у первого попавшегося на их пути сотрудника:
– Мы ищем Александра Князева, это, случайно, не ваш воспитанник?
