Больница, где помогут
Коридор
Темнота в коридоре была не просто отсутствием света — она казалась живой, плотной, словно черная вода, заполнившая легкие. Стены, когда-то выкрашенные в бледно-зеленый цвет, теперь покрылись плесенью, и она расползалась узорами, напоминающими лица — то ли детские, то ли стариковские, с открытыми ртами и пустыми глазницами. Пол скрипел под ногами, но скрип этот был странным, будто доски прогибались не только под их весом, но и под чем-то еще, невидимым, что шло следом.
Алина шла первой, фонарь в ее руке выхватывал из мрака облупившуюся краску, пятна неизвестного происхождения — то ли ржавчина, то ли засохшая кровь. Воздух был тяжелым, пропитанным запахом сырости, лекарств и чего-то сладковато-гнилого, как будто в стенах замуровали фрукты и забыли о них на десятилетия.
— Здесь пахнет мертвыми, — прошептала Юля, прижимаясь к сестре.
Алина не ответила. Она смотрела в конец коридора, где тьма сгущалась, образуя почти осязаемую пелену. Ей казалось, что там что-то шевелится. Не просто тень, не просто игра света — что-то большое, медленное, наблюдающее.
Они шли дальше.
Стены по бокам были испещрены царапинами — неглубокими, будто их оставили детские ногти. На одной из них висел портрет — рамка давно сгнила, и стекло треснуло, но лицо врача все еще можно было разглядеть. Узкое, бледное, с тонкими губами и слишком широкой улыбкой. Глаза казались пустыми, но Алине почудилось, что они следят за ней, поворачиваясь вслед.
— Мы уже проходили здесь, — сказала Юля, останавливаясь.
Алина обернулась. На стене, которую они только что миновали, висела та же фотография.
— Не может быть.
— Может.
Они ускорили шаг.
Коридор не кончался. Он изгибался, разветвлялся, но все дороги вели обратно к этому портрету. Воздух становился гуще, дышать было тяжело, как будто легкие наполнялись не кислородом, чем-то тяжелым и липким.
— Нам нужно назад, — прошептала Юля.
Но когда они обернулись, коридор позади них был уже не тем, каким они его запомнили. Стены сомкнулись, сузив проход до такой степени, что пройти мог только ребенок. А из этой щели доносилось тихое поскребывание, будто кто-то маленький и быстрый полз навстречу.
— Бежим, — сказала Алина.
Они побежали.
Но все оказалось не так легко.
Палата
Полусгнившая дверь откинулась с тихим стоном, открывая пространство, застывшее во времени.
Длинная, узкая, с высокими потолками, затянутыми паутиной, как вуалью мертвой невесты. Ряды железных кроватей, покрытых серыми простынями – не постельным бельем, а саванами, оставленными для тех, кто так и не проснулся.
Воздух здесь был другим. Густым. Сладковато-тяжелым.
Как будто кто-то развесил мокрые полотенца, пропитанные лекарствами и чем-то еще – чем-то, что когда-то было живым.
Алина шагнула первой.
Доски под ногами прогибались с влажным хрустом, словно пол был выстлан не деревом, а костями.
– Смотри... – Юля указала на ближайшую кровать.
На подушке лежала кукла.
Не та, из операционной. Другая.
Тряпичная, с выцветшими стеклянными глазами и ртом, зашитым черными нитками.
– Кто-то играл здесь... – прошептала Юля.
– Или до сих пор играет, – Алина провела пальцем по простыне.
Пыль.
Густая, как пепел.
Но в одном месте – четкий отпечаток.
Маленький.
Детский.
Как будто кто-то недавно сидел здесь, свесив ноги, и смотрел в дверь.
Ждал.
– Нам пора, – Алина почувствовала, как волосы на затылке медленно встают дыбом.
Но Юля уже подошла к следующей кровати.
– Здесь что-то есть...
Под подушкой.
Листок бумаги.
Пожелтевший.
С детским рисунком.
Кривые палочки-человечки.
Красный карандаш.
Много красного.
И подпись:
"Мы не хотим играть в доктора"
Тем временем, в дальнем углу палаты, одна из простыней медленно зашевелилась.
Словно под ней кто-то только что перевернулся.
И сел.
– Алина... – голос Юли стал тонким, как лезвие.
– Я знаю.
Они обернулись.
Все простыни на кроватях теперь лежали неровно.
Как будто за секунду до этого под каждой из них что-то пошевелилось.
Что-то село.
Что-то начало слезать на пол.
Тихий шелест.
Десять пар босых ног.
– Бежим, – прошептала Алина.
Но дверь в палату медленно захлопнулась.
С громким щелчком замка.
"Поиграйте с нами..."
Шепот раздался сразу со всех сторон.
Из-под каждой кровати.
Из каждого угла.
Из-за их спин.
Алина прижала Юлю к себе.
Фонарь погас.
Последнее, что они увидели – десятки бледных детских лиц, всплывающих в темноте.
И улыбки.
Слишком широкие.
Слишком взрослые.
"Врач скоро придет..."
А может, не нада?
Операционная
Пол покрыт липкой плёнкой - когда-то здесь мыли полы хлоркой, но теперь это просто чёрная слизь, прилипающая к подошвам. Алина наступает осторожно, но каждый шаг всё равно раздаётся влажным чавкающим звуком, будто она идёт по живой плоти.
Стол.
Центр комнаты.
Металлический, с желобками по краям - для стока жидкостей. Ремни висят по бокам, кожаные, потрёпанные. Один из них перегрызен - видны мелкие зубчатые следы, будто кто-то грыз его долго, методично, с детским упрямством.
Инструменты.
Разложены на тележке.
Аккуратно.
Слишком аккуратно для заброшенного места.
Они... кто-то пользуется этим? - Юля трогает скальпель. Лезвие блестит. Острое. Современное.
Хруст.
Где-то за спиной.
Алина резко оборачивается.
Шкаф с лекарствами.
Стеклянные дверцы разбиты.
На полках - ряды одинаковых пузырьков. Белые этикетки. Чёрные надписи:
"Для процедур. 1 ампула на 10 кг веса."
"Не превышать дозировку."
"Побочные эффекты: остановка дыхания."
На полу - пустой пузырёк.
Качается.
Будто его только что уронили.
Нам не стоило сюда заходить, - шепчет Юля.
Но Алина уже видит.
Стену.
За операционным столом.
Весь покрыт рисунками.
Детскими.
Мелками.
Кровью.
Солнце. Дом. Дерево.
А под деревом - фигурки. В белых халатах. С большими руками. И маленькие фигурки. На столах. С красными ртами во весь лик.
Внизу подпись:
"Когда доктор играет в куклы, куклы не смеются."
Скрип.
Тележка с инструментами катится сама по себе.
Скальпель падает.
Втыкается в пол.
В сантиметре от Юлиной ноги.
Из динамика на потолке раздаётся треск.
Затем голос.
Женский.
Слишком сладкий:
"Пациентки. Проходите на свои места. Доктор вас ждёт."
Дверь в дальнем конце операционной приоткрывается.
Там темно.
Но что-то шевелится.
Что-то дышит.
Юля хватает Алину за руку.
Её пальцы ледяные.
Мы не пациентки, - шепчет она. - Мы не пациентки, мы не пациентки, мы...
Из темноты вытягивается рука.
Длинная.
Белая.
В хирургической перчатке.
"Все мои гости - пациентки, милые."
Подвал
Темнота встретила их густым, затхлым дыханием. Воздух здесь был другим — спёртым, пропитанным запахом сырой земли, формалина и чего-то сладковато-гнилого, как разлагающиеся фрукты. Лестница скрипела под ногами, будто предупреждая: «Не спускайтесь».
Алина шагнула первой. Луч фонаря выхватил из мрака низкие сводчатые потолки, покрытые чёрной плесенью. Стены были испещрены царапинами — неглубокими, словно их оставили детские пальцы.
— Тут холодно, — прошептала Юля, кутаясь в куртку.
Холодно и тихо.
Слишком тихо.
Как будто даже воздух здесь боялся шевелиться.
Архив
Вдоль стен стояли металлические стеллажи, заставленные стеклянными банками.
— Что это? — Юля поднесла фонарь ближе.
Банки были заполнены.
Одни — зубами. Мелкими, молочными.
Другие — волосами. Светлыми и тёмными, заплетёнными в косички.
Третьи — чем-то мягким, розоватым.
— Не трогай, — резко сказала Алина, но было поздно.
Юля уже брала в руки одну из банок.
На этикетке:
«Пациент 14. 6 лет. Неподчинение. Коррекция успешна».
Дно банки было заляпано чем-то тёмным.
— Алина... — голос Юли дрогнул.
На соседней полке лежала картонная папка.
«Отчёт о процедурах. 1984–1986».
Алина открыла её.
Первая страница:
«Метод №12. Воздействие на сознание через боль. Результаты положительные — пациенты перестают кричать к третьему сеансу».
Фотографии.
Чёрно-белые.
Дети.
Привязанные к креслам.
С широко открытыми ртами.
Тот, кто ждал
— Нам пора, — Алина захлопнула папку.
Но Юля не двигалась.
Она смотрела вглубь подвала.
— Там... кто-то есть.
Луч фонаря дрожал в её руках, выхватывая из темноты контур чего-то большого.
Металлический стол.
Инструменты.
И...
Тень.
Высокую.
Слишком высокую для человека.
— Вы пришли на процедуру? — раздался шёпот.
Голос шёл со всех сторон сразу.
Из углов.
Из-за стеллажей.
Из банок.
— БЕГИ! — Алина схватила Юлю за руку.
Лестница была слишком далеко.
А тень — слишком близко.
Последнее, что они услышали:
«Все мои пациенты возвращаются...»
Финал?
На следующее утро дверь подвала была закрыта.
На ступеньках лежал Юлин фонарик.
Разбитый.
Внутри — детский зуб.
А в больничной книге учёта появилась новая запись:
«Пациентки 45 и 46. Диагноз: непослушание. Метод: коррекция. Результат: успешно».
Побег
Тьма сгущалась за спиной, словно живая субстанция, дышащая им в затылок — тяжело, влажно, с запахом лекарств и разложения. Алина чувствовала, как пальцы Юли впиваются ей в запястье, острые, как когти испуганного зверька, и это было единственное, что ещё напоминало о реальности. Коридор перед ними извивался, как змея, стены смыкались, облепленные плесенью, которая шевелилась при свете фонаря, будто состояла из миллионов крошечных черных жуков.
Они бежали, спотыкаясь о разбросанные по полу шприцы, пузырьки, обрывки бумаг с детскими рисунками — солнце с кривыми лучами, дом с окнами-глазницами, фигурки в белых халатах с неестественно длинными руками. Воздух был густым, сладковато-прогорклым, как сироп, оставшийся на дне бутылки с лекарством, и каждый вдох обжигал легкие, словно они вдыхали не кислород, а испарения формалина.
За спиной раздавались шаги — не быстрые, не торопливые, а размеренные, тяжелые, словно кто-то неспешно волочил за собой что-то массивное, мокрое. Алина не оборачивалась. Она знала, что увидит, если посмотрит назад: высокую фигуру в белом халате, лицо которого было скрыто тенью, но улыбка — слишком широкая, слишком неестественная — всё равно была бы видна даже в кромешной тьме.
Юля споткнулась, чуть не упала, но Алина резко дёрнула её за руку, не останавливаясь. В ушах звенело, сердце колотилось так громко, что казалось, его стук слышен даже здесь, в этом проклятом месте, где даже стены, казалось, прислушивались к каждому их движению.
Дверь в конце коридора.
Она была закрыта.
Алина врезалась в неё плечом, от боли в глазах помутнело, но дверь не поддавалась. Юля прислонилась к стене, дрожа, её дыхание было прерывистым, лицо — бледным, как бумага.
— Он идёт, — прошептала она.
Алина ударила в дверь снова.
И снова.
Дерево затрещало, но не поддавалось.
Шаги за спиной становились громче.
Тяжёлые.
Мокрые.
— ПОМОГИ МНЕ! — крикнула Алина, и Юля, рыдая, упёрлась в дверь рядом с ней.
Щелчок.
Яркий свет ударил в глаза.
Ночной воздух, пахнущий дождём и свободой, хлынул в лёгкие.
Они вывалились наружу, падая на мокрый асфальт, цепляясь за землю, за траву, за что угодно, лишь бы только не оказаться снова там, внутри.
Алина подняла голову.
Больница стояла за их спинами, тёмная, безмолвная, но в одном из окон верхнего этажа — там, где была палата, — медленно, едва заметно, шевельнулась штора.
Будто кто-то только что отодвинул её, чтобы посмотреть на них.
Чтобы запомнить.
Чтобы подождать.
Алина схватила Юлю за руку и потянула за собой.
Они бежали, не оглядываясь.
Но где-то в глубине души Алина уже знала — это не конец.
Больница не отпускает так просто.
Особенно тех, кто уже побывал внутри.
Пы.Сы. Не покидает стойкое ощущение, что я - в дурдоме. .При чем, в каком-то неправильном. Наверное, нейросеть тоже думает, что я оттуда. Спасибо хоть меня не описала в этой истории. Но сюда можно было бы приляпать мою фотку, вот очень прокатило бы.