Баночка брата Серёги.
Когда я была маленькой, родители поехали жить в Ханты-Мансийск. С жильем молодым специалистам никто помогать не собирался, предложили пустующую каморку конюха при конюшне. Понятно, что пришлось искать съемное жилье. Нашли. На самом краю, тогда еще, городишки. Комнату сдал старый дед, в своей избушке, окно комнаты смотрело на глухой лес, а сейчас там - та самая биатлонная знаменитая трасса. Избушка крепкая, комната - большая, теплая и светлая. Все бы ничего, только у хозяина оказался махровейший склероз.
Из всех нас он с трудом запомнил только папу. Мне было 4 года, и дед, по нескольку раз в день, интересовался:
- Это чья девушка? - указывая на меня
- Моя дочка, Иваныч.
- А, дочка, сталбыть... ну пусть живет, ага. А бабенка чья ж это? - и показывал крючковатым пальцем на маму.
- Это - жена моя.
- Ага. Справная баба. Не гулящая?
- Ну что ты! Верная!
- Это хорошо. Пусть живет! - разрешал дед.
Квартплату он спрашивал каждый день. Прятал заветную "красненькую" с Лениным под клеенку на кухонном столе, а папа потом забирал лишнее. Ел то, что приготовила мама, считая своим, но за это никто на него не сердился, есть не запрещали и еду не прятали. Бывало, что родители заставали его спящим их на постели, в извечных ватных задюзганных штанах и фуфайке.
А у мамы была ценность. К 18-летию подарил ей дядька ее кружку. Неописуемой красоты, фарфоровую. Вот такую.
И вот как-то входит этот Иваныч в нашу комнату, идет прямиком к шкафчику с посудой, не обращая на нас никакого внимания, открывает, берет эту кружку и идет с ней куда-то там. Мама вслед:
- Иваныч, куда?
- Куды-куды... Ракудыкалась. Пить надо.
- А кружку зачем взяли, это наша.
- Ничего это не ваша. Это - баночка брата Серёги. Он завсе из нее пьет. И
я пью, покуль ево нет. Завсегда.
И чешет к железной бочке, в которой мы хранили завозную воду. Долго попадал в воду, стукал ценностью по краям бочки. Но не драться же с ним.
Напился. Сунул кружку в подпечек. Мама забрала и снова в шкаф. На другой день история повторилась. Еще раз, и еще. Баночку брата Серёги пришлось припрятать.
И жили бы мы у Иваныча долго. Но пришлось съехать после того, как однажды он не пускал нас домой часа три.
Ходили мы в кино, была зима, темнеет рано. И мороз как-то вскрепчал. А мы бегали вокруг избы, стучали в окна, а Иваныч переговаривался с нами из-за каждого окна, щеколду на двери не отодвигал. Не знает он нас, и все тут. "Не пущщщу, иродов, не пущщщщу!".
Луна светила - хоть вышивай, перемерзли мать с отцом, а я носилась и пищала:
- Дед! Старый дед! Открывай нам, старый дед!
Вот это моё "старый дед" и сыграло свою роль. Вспомнил Иваныч "девушку", которая бегала за ним по избе, дергала за отвисшие ватные штаны и верещала "Дед, старый дед! Дед, старый дед!".