Было мне тогда 15
лет. Учился я в школе и работал в колхозе. Зимой работал время от време-
ни, летом - наравне с матерыми мужиками. Поэтому, когда на обсуждение
встал серьезный вопрос, то на собрание позвали и меня. Дело вот в чем
было: в конце августа каждый год наш колхоз отправлял в город Запорожье
одного человека на две-три недели торговать арбузами. Конец августа
приближался, и нужно было решить, кто из мужиков поедет в этом году тор-
говать арбузами.
Cидят мужики в клубе. Пора горячая - уборка в разгаре, а мужикам не
до уборки. Спорят все, кричат. Председатель предложил на арбузы зятя
своего Сережку послать. Первые ряды молчат, а с задних рядов свистят,
стучат ногами и скамейками. Председатель ставит вопрос на голосование.
Разгорячился он, голову теряет. В таких случаях нужно сначала спросить:
"Кто против?" Никто, конечно, не поднимет руку. Тогда и голосованию ко-
нец, значит, все согласны. Но председатель по ошибке спрашивает: "Кто
за?" Он привык так вопрос ставить, когда нужно мудрую политику нашей
родной партии одобрять. Но тут вопрос кровный. Тут все руки вверх не бу-
дут тянуть.
- Кто за? - повторяет председатель.
А зал молчит. Ни одна рука вверх не поднялась. Просчитался председа-
тель. Не так вопрос поставил. Сережку, зятя председателева, нельзя посы-
лать, значит. Махнул он рукой: сами тогда решайте. Опять шум и крик. Все
с мест повскакивали. Снова все недовольны.
А я в углу сижу. О чем люди спорят, никак в толк не возьму. Те мужи-
ки, что в прошлые годы арбузами торговать ездили, уверяют всех, что ра-
бота эта опасна: шпана на базаре зарезать может. Если ошибешься в расче-
тах, милиция арестует или придется потом с колхозом своими собственными
деньгами рассчитываться. Но странное дело, ни один из них, раньше торго-
вавших, вроде бы и не очень упирается, если его на эту опасную неблаго-
дарную работу вновь выдвигают. Зато все остальные сразу ногами топают и
кричат, что он мошенник и плут, что от него только убыток колхозу.
Опять же странно, если работа опасная и неблагодарная, отчего его и
не сунуть на эту работу вместо себя. Но нет. Не пускает колхозное собра-
ние ни одного из названных.
Все новых кандидатов называют. И все так же решительно собрание их
отклоняет. Чудеса. Нет бы первого, кого председатель назвал, и послать
на это проклятое место. Всем бы облегчение. Так нет же, никому не хочет-
ся посылать туда ни врага своего, ни друга, ни соседа. Такое впечатле-
ние, что каждый сам туда норовит попасть, да другие его не пускают: а
коли я туда не попал, так и тебя не пущу.
Спорили, спорили, утомились. Всех перебрали. Всех отклонили.
- Кого ж тогда? Витьку Суворова, что ли? Мал еще.
Но мужики на этот счет другое мнение имели. Я им не равен ни по воз-
расту, ни по опыту, ни по авторитету, для мужиков вроде бы как никто. И
послать меня - означало для них почти то же самое, что не послать нико-
го. Пусть Витька едет, рассуждал каждый, лишь бы мой враг туда не попал.
Так и порешили. Проголосовали единогласно. Председатель и даже зять его
Сережка-и те руки вверх подняли.
Привезли меня в город два лохматых мужика в три часа ночи. Вместе мы
арбузы разгрузили, уложили их в деревянный короб у зеленого дощатого на-
веса, в котором мне предстояло проработать шестнадцать дней и проспать
пятнадцать ночей.
В пять утра базар уже гудел тысячами голосов. Мужики давно уехали, а
я один со своими арбузами остался. Торгую. Из-за прилавка не выхожу.
Стесняюсь. Ноги босые, а в городе никто так не ходит.
Торгую, судьбу проклинаю. Еще меня никто и резать не собирается, а
жизнь уж в моих глазах меркнет. Арбузы у меня отменные. Очередь у при-
лавка огромная. Все кричат, как на колхозном собрании. А я считаю. Цена
моим арбузам - 17 копеек за килограмм. Это государственная цена, откло-
ниться от нее - в тюрьму посадят. Считаю. Математику я любил. Но ничего
у меня не получается. Весит, допустим, арбуз 4 кг 870 граммов, если по
17 копеек за килограмм брать, то сколько такой арбуз стоит? Если б толпа
не шумела, если б та баба жирная меня за волосья ухватить не норовила,
то я мигом бы сосчитал. А так ни черта не получается. Ни карандаша, ни
бумажки с собой нет. Откуда знать было, что потребуется?
Толстые женщины в очереди злятся на медлительность, напирают на при-
лавок. Те, что уже купили, в сторонке сдачу подсчитывают, снова к при-
лавку подбегают, кричат, милицию вызвать грозятся. А арбузы самые раз-
ные, и вес у них разный, и цена разная, а копейка на доли не делится.
Вспомнил я слова мужиков на собрании: просчитаешься, потом с колхозом
своими деньгами расплачиваться будешь. А откуда у меня свои деньги? Ни
черта у меня не получается. Я толпе кричу, что закрываю торговлю. Тут
меня чуть не разорвали. Уж больно арбузы хорошие.
А напротив меня в лавочке старый еврей с косматыми белыми бровями си-
дит. Шнурками торгует. Смотрит он на меня, морщится, как от зубной боли.
Невыносимо ему на эту коммерцию смотреть. То отвернется, то глаза к небу
закатит, то на пол плюнет.
Долго он так сидел, мучился. Не выдержал. Закрыл лоточек свой, встал
со мной рядом и давай торговать. Я ему арбузы кидаю, на которые он длин-
ным костлявым пальцем указывает, и пока успеваю я арбуз из кучи выхва-
тить, он предыдущий на лету ловит, взвешивает, подает, деньги принимает,
сдачу отсчитывает, мне на следующий пальцем тычет, да еще и улыбаться
всем успевает. Да и тычет не на всякий арбуз, а с понятием: то меня на
самый верх кучи гонит, то к основанию, то с другой стороны кучи забежать
мне приходится, то обратно вернуться. А он всем улыбается. Ему все улы-
баются, Все его знают. Все ему кланяются. "Спасибо, дядя Миша", - гово-
рят.
За час он всю очередь пропустил. А куча наполовину уменьшилась.
Только мы с очередью управились, он мне кучу денег вывалил: трешки мя-
тые, рубли рваные, коегде и пятерки попадаются. Мелочь звенящую он от-
дельной кучкой сложил, сдачу чтоб давать.
- Вот, - говорит, - выручка твоя. В правый карман ее положи, тут дос-
таточно, чтобы с твоим колхозом за сегодня рассчитаться. А все, что се-
годня еще выручишь, смело в свой левый карман клади.
- Ну, дядя Миша, - говорю, - век не забуду!
- Это не все, - говорит. - Это я только практику преподал, а теперь
теорию слушай.
Принес он лист бумаги. Написал цены на нем: 1 кг17 копеек, 2 кг-34...
и так до десяти. Но с килограммами у меня проблемы не было, с граммами
проблема. Вот и их он отдельным столбиком пишет: 50, 100, 150...
- Копейка на доли не делится, поэтому за 50 граммов можно ничего не
взять, а можно взять целую копейку. И так правильно, и так. За сто грам-
мов можешь взять одну копейку, а можешь две копейки взять. С хорошего
человека всегда бери минимум, а с нормального человека всегда бери мак-
симум.
Быстро он мне цены пишет... 750 - минимум 12 копеек, максимум-13.
- Как же вы, дядя Миша, так считаете быстро?
- А я не считаю, я просто цены знаю.
- Черт побери, - говорю, - цены же меняются!
- Ну и что, - говорит, - если завтра тебе по 18 копеек прикажут про-
давать, значит, например за 5 килограммов 920 граммов можно взять мини-
мум рубль и шесть копеек, а максимум - рубль и восемь копеек. Граммы то-
же округлять нужно для хорошего человека в сторону минимума, а для нор-
мального-в сторону максимума. Хорошему человеку хороший арбуз давай.
Нормальному человеку - нормальный.
Как хороший арбуз от нормального отличить - я знаю. У хорошего арбуза
хвостик засушен, а на боку желтая лысинка. А вот как хороших людей от
обычных отличить? Если спрошу, ведь он смеяться будет. Вздохнул я, но
ведь и мне когда-то ума набираться надо, - и спросил его...
От этого вопроса он аж присел. Долго вздыхал он., головой качал, глу-
пости моей удивлялся.
- Заприметь хозяек из окрестных домов, тех, которые у тебя каждый
день покупают. Вот им и давай лучшие арбузы да по минимальной цене. Их
немного, но они о тебе славу разносят, рекламу тебе делают, мол, чест-
ный, точный и арбузы сладкие. Они тебе очередь формируют. Раз две-три
возле тебя стоят, значит, десять других вслед им пристроются. Но это уже
покупатели одноразовые. Им-то и давай обычные арбузы похуже, а бери мак-
симум с них. Понял?
Картон с ценами он над моей головой приладил. Со стороны не видно, но
стоит мне голову вверх задрать, вроде цену вычисляя, - все цены передо
мной.
Так и пошла торговля. Быстро да с доходом. Хороши арбузы! Ах, хороши!
Подходи, налетай! Через день окрестные домохозяйки меня узнавать стали.
Улыбаются. Я им арбузы по минимальной цене - улыбаюсь. Всем остальным -
по максимальной, тоже улыбаюсь.
С одного покупателя - доли копеечки. С другого тоже. Вдруг я понял
выражение, что деньги к деньгам липнут. Не обманывал я людей, просто до-
ли копейки в свою пользу округлял, но появились в моем левом кармане
трешки мятые, рубли рваные, иногда и пятерки.
Подсчитаю доход - все лишние деньги у меня. Сдам колхозу выручку, а в
моем собственном кармане все прибывает. Появилась в кармане хрустящая
десятка. Пошел я к дяде Мише, протягиваю.
- Спасибо, дядя Миша, - говорю. - Научил, как жить.
- Дурак, - говорит дядя Миша, - вон милиционер стоит. Ему дай. А у
меня и своих достаточно.
- Зачем же милиционеру? - дивлюсь я.
- Просто так. Подойди и дай. От тебя не убудет. А милиционеру прият-
но.
- Я же преступления не совершаю. Зачем ему давать?
- Дай, говорю, - дядя Миша сердится. - Да когда давать будешь, не
болтай. Просто сунь в карман и отойди.
Пошел я к милиционеру. Суровый стоит. Рубаха на нем серая, шея пот-
ная, глаза оловянные. Подошел к нему прямо вплотную. Аж страшно. А он и
не шевелится. В нагрудный карманчик ему ту десятку, трубочкой свернутую,
сунул. А он и не заметил. Стоит, как статуя, глазо