Я, господа, имею честь занимать апартаменты в резиденции, хоть и недавно, однако на старомодный фасон воздвигнутой. И грёзы об архитектуре многоярусной, кои в измальстве будоражили гипоталамус, можно считать преисполненными.
Имение сие возвышается посредь спального предместья, снедаемого бессонницей, а фамильное гнездо с удобствами ютится в верхних покоях. День всяческий ознаменован катанием на фуникулёре со встроенным патефоном, трюмо и голосом невидимой барышни, который твою дальнейшую траекторию констатирует, покамест в оной клети многоразличные амбре от предыдущих постояльцев смаковать приходится.
Иныя дни выйдешь на террасу — и такие панорамы, благолепные да широкоугольные, зеницами абсорбируешь, что в созерцательные медитации проваливаешься, словно вахтенный матрос, солониной да пуншем обрюхаченный.
Здесь тебе и сопки мерещутся, и камышатник при электроснабжательной станции проблёскивает, и такие этюды Отец Небесный декларирует, что любой Айвазовский согласился бы отдать свою Феодосию вместе с Таврической губернией в обмен на нашу слободу.
Братец мой, трижды лауреат Фемидиевой премии (две из которых — условные), когда во время семейного раута осознал, по какому адресу я ныне квартируюсь, так и вымолвил: «А, элитка, хуле!».
Признаюсь, господа, окаянная фанаберия моё тогдашнее интервью чуть не облагодетельствовала. Разумение статуса резидента элитного обиталища, пускай и панельного, вашего покорного слугу под самые Эмпиреи подбросило.
Метафора была хоть и дерзкая, но точная. Покуда население нашей абитации составляет одну сплошную элиту — я бы сказал, общество. Бомонд!
У парадных такие экипажи на балансе числятся, что дилижамс мой, если не выделяется японской помпезностью, то уж точно не скромнее других бричек и двуколок будет.
Публика настолько разночинна и благонравна, что, обескураженная своими же манерами и обходительностью, буквально стесняется неуклюжих реверансов и приветственных бонжуров цилиндрами.
Ежели застаёт оказия в одном лифте таких постояльцев, те немедля смущаются в паркет или конфузливо созерцают изысканный кракелюр от помойной тряпки, что на зеркале уборной бабой оставленный.
И всё же междоусобная отчуждённость не является хоть сколько-нибудь значимой причиной не быть в курсе закулисных приватностей и келейных событий.
К примеру, над интерьерами, коими располагает автор сих волнительных откровений, проживает профессор Ацетонов — потомственный люмпен и естествоиспытатель. Несмотря на изрядную аскетичность и затворничество, он регулярно принимает других учёных и академиков, устраивая консилиумы, посвящённые вопросам абсорбции и метаболизма этанолов и каннабиолов, введённых перорально и ингаляционно.
В дни, когда эмпиризм достигает своего апогея, Ацетонов начинает метаться из кабинета в кабинет и велегласно призывает найтись утраченному им нечто (возможно, пробирку или записанную на салфетке формулу), при этом упоминая чьи-то, осквернённые похотью, уста. Светлейший ум!
В нижних покоях проживает мадам Самоварова с мужем, которого никто никогда не видел. У Самоваровой — аналогичное туловище и надоедливый меццо-сопрано. Числится кухмистершей в богоугодном заведении и с пяти утра начинает пассеровать лук. Ровно в шесть — громкий щелчок шпингалета и скрежет горячекатаного заслона оповещают жильцов о том, что Самоварова отправляется на службу.
По соседству, на лестничной площадке, устроились молодожёны. Оба — жандармы и никакой ругательной характеризации им не положено. Только дверями имеют обыкновение хлопать так, что я кажный раз вздрагиваю, аки рекрут нестреляный от пушечного залпу.
Ох и обуяла же меня бравада эпистолярная, чего я, весьма благовременно, устыдиться считаю надобным, дабы не пресытились вы, мои ненаглядные читатели, обилием персонажей премиум-класса.
Окромя упомянутых, считаю пренепременным отрекомендовать вам ещё нескольких персоналий, коим выпала честь облагородить своими прописками убранства наших вестибюлей, расписанных эпиграфиками в три литеры:
• В н а т у р и н, парадничий, ведающий обо всём и обо всех вежливец преклонного возраста;
• Д о м о ф о н о в, громкоголосая детина с синдромом затяжной сепарации и перегаром;
• П р о ф у р с е т к и н а, плёшница, поклонница пошлой эстрады;
• Т р у п е р д а е в а, одутловатая табачница бальзаковского возраста;
• З а н и м а к и н Ф о н Ш т о ф, гедонист.
И многия многия другие. Приходите в гости!
