natashin

- Спасибо. Она протянула ему бутылку обратно.

- Допивай, там децл.

Они смотрели друг на друга, как будто были уже когда-то знакомы, как будто уже видели друг друга - во сне?

- Ээ! Она широко улыбнулась - белые и ровные, как положено, зубы, пухлые губки растянулись, как силиконовые игрушки- "червяки" - ты совсем плохо жару переносишь?

Ему давно так не нравилась девушка, чтобы вот сразу. Тонкий чуть вздёрнутый носик, овал лица, как на японских, хе, она точно японка, гравюрах. Ножки полные, как положено, худые плечи под майкой. Кожа цвета топлёного молока.... "Пойдём ко мне, а?"

- Нет, не плохо...

Та неделя учений в пустыне, перед началом арабской атаки, была самой тяжёлой - они готовились умирать. Даже Шлома бросил свои шутки и лишь тяжело дышал, обливаясь потом и резко выкрикивая команды...

- А как тебя зовут?

- Марк.

- Таня. Она улыбнулась, наморщив нос.

К нему вдруг вернулась та нахальная уверенность, что  была в молодости, в школе, когда за ним бегали девчонки.

-Так, давай, как говорится: Твоя мама - Окини-Сан?

Она засмеялась. Смех у неё был приятный, длинные тихие трели с придыханием.

- Ты что, хочешь сказать, что читал это?

- Нет, конечно. Я всегда читал только названия книг на обложках.

- Ты еврей?

Ого. Марк не был таким уж колоритным евреем - да, кучерявый брюнет, но нос вполне славянский, губы тонкие.

- Я самый еврейский еврей, кого хочешь спроси. Но спрашивать нельзя.

Он улыбнулся, растягивая губы. Он очень не любил улыбаться "когда надо", но с детства был приучен.

- Да ладно, я просто хотела вернуть тебе японку.

Тут он сам усмехнулся.

- Ты занята? В смысле - сейчас?

- Нет, выходная. Гидом сейчас работаю, естественно, но сегодня вообще невозможно.

- Смотри:  Я глубоко вздыхаю (он закрыл глаза и втянул воздух) и говорю:

Пойдём ко мне, тут рядом. Пива хватит пока, потом я ещё вина хотел купить вечером. Посмотрим русско-японские картины.

- Пойдём. Она улыбнулась и тоже вздохнула.

И они молча побрели по горячим плиткам тротуара к его старому дому.

Пакет с пивом оттягивал руку. Слава Богу, пильзнер, слава богу. 50 метров, парадное, дверь, и все они будут в морозилке. Голова вдруг закружилась. Да ну к чёрту.

Марк просто встал. "Сейчас сдохнуть" - мысль была чёткой и чистой, как гамма тогда в музыкальной школе.

Он сел на тонкое чёрное ограждение , отделявшее тротуар от вжухающих машин. Вытащил из пакета холодный ещё пильзнер, сбил пробку об квадратный пруток, на котором сидел. Глоток был как отпущение грехов, как первый мамин поцелуй в Пулково.

Сначала он увидел ноги. Белые как снег ноги в плетёных тапочках, с хорошим Х, такие, которые всегда замирали его сердце. Он поднял глаза. Перед ним стояла японка.

- Извините. Можно мне глоток, пожалуйста. Или я умру сейчас нафиг.

Её речь была той чистой питерской речью его одноклассниц, которой он так давно не слышал.

Белая, как у него, футболка. Чистая, без всяких надписей и рисунков, просто белая. Синие шорты-юбка до колена. Он протянул руку и смотрел, как её тонкие пальцы сомкнулись на тёмном стекле.

Она была настоящей японкой - длинные тёмные глаза и припухшие губы, он уже ничего не видел вокруг, жара и время остановились на её закинутом с бутылкой тонком лице.

- Ладно, отдыхай, дорогой, я приеду скоро!

Мама отключилась.

Марк бессильно опустил руку с мобильником и растёкся, расслабился под сухой ещё простынёй.

Господи. Он так ждал этой своей детской комнаты в Питере, этих улочек, пива с Серёгой на углу, чтобы сидеть и ни о чём не думать, чтобы обычный дождь, папин пиджак, зонт, чтобы промокшие туфли холодили ступни.

+28, как Его Имя?1 

Мама, обцеловав  в сотый раз - ну поедем в Солнечное! Ты увидишь новую веранду, наконец!

- нет, мама, прости, я не отойду от нашей ванны дальше ста метров. А у тебя там только тёплый душ. Тут хоть не летит песок в морду и пиво внизу.

- Ты ведь правда не ранен, правда?!

...правда. Кусок арабского "ведра" с низким воем прошёл справа у головы ещё две недели назад. И волна от взрыва, упруго надавившая в спину...

Это одиночество в одуревшем от жары Питере уже было у него, давно-давно, в детстве. Тогда все разъехались, а мать уехала в долгую командировку, и он остался с расписанной на листочке тетради по дням суммой денег- 13 летний, самостоятельный и одинокий.

Серёга умер от ковида в апреле. Они подолгу не созванивались - ну, хорошо же всё было. Анастасия Павловна - Марик, зайди ко мне, я совсем одна осталась...

...Через час, после кофе и сигарет, дойдя до дрожи в обшарпанной ванне, наполненной ладожской холодной водой, он надел что-то невесомое, тщательно, как в Хайфе, как всегда, зашнуровал кроссовки и захлопнул высокую старую дверь.  Нацарапанное когда-то на ней внизу Серёгой  по верёвочке бежит  ещё читалось...

На лестнице камень ступеней сохранял прохладу и сырость, как некий вечный и неизменный Дживс.

Пиво. У них холодильник, одно сразу, и шесть - в морозилку, замерзать успевать не будут. Должен же быть у них Пильзнер, был же. Найду читать что-нибудь. Вино куплю вечером, ну ладно, в шесть где-нибудь...

Цивилизация Запада - это цивилизация завоевателей. Их можно даже пересчитать во времени:

- Ассирия

- Рим и Карфаген (один был разрушен)

- Византия

- Испания и Англия.

Фсё.

Что такое цивилизация завоевателей? Это захват территорий, подчинение местных и утверждение своей культуры, своих законов.

Оседлость - это вовсе не не благополучное существование в метрополии и её окрестностях.

Оседлость - это старость. Это отсутствие уже того вектора, который вёл Кортеса и Цезаря.

"Западная культура", со всеми её невероятными проявлениями - лишь сухой остаток от их "туристических походов", плаваний на деревянных скорлупках через Атлантику, сражений, побед и триумфов.

А дикари так и остались дикарями - со своей дикой привычкой к насилию как к способу решения любой проблемы. Но Кортес и Цезарь, знавшие, как с ними "договариваться", давно мертвы.

Что ж, велком в мир, где дикари равноправны с вами, "граждане Рима".

А Крым - наш :)