barminolo

начало - https://pikabu.ru/story/zapiski_mentapalachi_iz_televizora_c...

продолжение - https://pikabu.ru/story/zapiski_menta_palachi_iz_televizora_...

Автор - Илья Рясной, Пенсионер, Полковник полицейский

- Вы опоздали, - сказал администратор отеля «Атлантика». Он был похож на своего коллегу из «Ползучей звезды», как родной брат, только лет на двадцать постарше.

- Нет номеров? - разочарованно произнес Степан.

- Нет номеров с обзором.

- Обзором чего? - брякнул Лаврушин и тут же пожалел о своих словах.

Администратор посмотрел на него с подозрением. Похоже, каждый человек в Америке обязан знать, на что тут обзор и мечтать о том, чтобы место осталось.

- Как нет мест с обзором?! - вслед делано возмутился Лаврушин.

- Желающих много.

- И что нам делать?

- Могу предложить номер на другой стороне. А обзор в холле.

- В холле?

- Да. Советую занимать места с семи часов.

- Ладно, - кивнул Степан. - Холл подойдет. Давайте номер.

- Сегодня дороже на двадцать процентов.

- Как? - возмутился Лаврушин. - На двадцать процентов! И без обзора?

- С обзором дороже в два раза.

- Ладно, что с вами поделаешь.

Отель был новый, из черного стекла, с широкими балконами. С шестнадцатого этажа открывался вид на длинный мост, реку, впадающую в большую бухту, заполненную кораблями, и на несколько похожих на средневековые замки мрачных и величественных небоскребов. Казалось, они созданы не для того, чтобы там сидели клерки, работали с компьютерами, подсчитывали прибыли. В таких зданиях должны твориться темные ритуалы, там место для колдунов и рыцарей тайных орденов. Но, о, проза жизни, там обитали именно бухгалтеры и менеджеры.

Номер был двухкомнатный. Осмотрев его, друзья спустились в ресторан. Здесь было куда спокойнее, чем в нью-йоркском ресторане. Никто не сидел с ногами на столе, никто не махал пистолетами, никто никого не бил и не оскорблял. Похоже, слава Караван-сити как опасного места была несколько преувеличена.

Народу в ресторане было немного. Зал тонул в полутьме. На столах горели свечи. Звенело тяжелое серебро ножей и стучали вилки о фарфор массивных тарелок. Тенями сновали официанты - сдержанные, безмолвные, неулыбчивые.

В меню оказался борщ. Его принесли в пузатой фарфоровой супнице и разлили по тарелкам. На вкус он меньше всего соответствовал названию, представляя из себя обычный овощной суп, но годился на голодный желудок.

В углу играл на скрипке нервную, тревожную мелодию скрипач в черном фраке.

- Пристойное место, - негромко произнес Лаврушин.

- Только немного странные здесь все, - Степан едва заметно указал ножиком на двух джентльменов, сидевших через стол.

Те были в черных смокингах, сидели ровно, как аршин проглотили. Их лица отливали восковой бледностью, с каким-то зеленым оттенком, губы алели ярко, будто подкрашенные помадой. Перед ними лежали куски с мясом, если и жареным, то чисто символически. Джентльмены отрезали кусочки и неторопливо отправляли их в рот, методично пережевывая. Что-то было не от мира сего в этой парочке.

- Бр-р, - Лаврушин передернул плечами.

Официант, принесший крохотного запеченного поросенка, наклонился к Лаврушину и прошептал едва слышно:

- Администрация понимает ваши чувства. Не всем нравится такое соседство. Но вампиром можно быть признанным только по суду. А так эти господа обладают всеми правами.

- Да нет, мы ничего, - Лаврушин смутился

Один из джентльменов бросил на него долгий, приценивающийся, немигающий взгляд. Эдакий взгляд гурмана, который решает, соответствует ли образец его изысканным желаниям.

- Тьфу, - Лаврушин еле заметно перекрестился. Непризнанный по суду вампир брезгливо поморщился и отвернулся.

Кухня в ресторане была отменная. Обильная трапеза как нельзя лучше способствует борьбе с дурными мыслями. А после стаканчика белого итальянского вина друзья почувствовали себя вполне прилично. И проблемы как-то измельчали. Стали вовсе и не такими проблемами. В конце концов и в Караван-сити неплохо с двумя мешками денег. А что черный лимузин и незнакомец с барбосом бродят где-то поблизости, так плюнуть и растереть.

К семи часам в холле шестнадцатого этажа начал собираться народ. Лаврушин и Степан успели занять места около самого окна - огромного, от пола до потолка. Отсюда открывался прекрасный вид на сказочный город с пиками небоскребов, с серыми, суровыми домами, с дикими переплетениями автострад.

- Сейчас, сейчас, сейчас, - ерзал на сиденье бывший шериф. Он то и насоветовал друзьям этот отель, м сам заселился сюда на третий этаж. - Еще пять минут. Всегда точно появляется.

- Не, в прошлом году на семь минут опоздал, - сказал один из собравшихся зевак - тучный черный как смоль негр. Он был в белоснежном смокинге и выглядел в нем как шоколадка, выглядывающая из белой обертки.

- Это у тебя часы опоздали, сынок, - возмутился шериф. - В прошлом году я сидел в этом же кресле. И как только стрелка коснулась этого деления, он появился.

- А я говорю, опоздал, - настаивал негр.

- А я говорю, - бывший шериф вытащил свой огромный револьвер и прокрутил вокруг пальца, - что он пришел вовремя.

- А ведь и правда, - тут же согласился негр. - Как я забыл.

- Время, - наконец сказал шериф.

- Дела-а, - протянул Степан.

Из-за крайнего небоскреба появилось нечто. Огромное, волосатое, метров тридцати высотой.

- Кин-Конг, - воскликнул Лаврушин.

- А ты кого ждал, сынок? - улыбнулся шериф.

- И что, каждый год в это время приходит?

- Секунда в секунду.

- А почему?

- А кто обезьяну поймет, - развел руками шериф. - Сперва его стрелять пытались. Живучий. Оклемался. А сегодня можно было бы его, конечно, противотанковой пушкой, но плюнули. Просто дома и дороги на его пути восстанавливать перестали – чего на один год строить.

- А вдруг свернет в сторону.

- Не. У обезьяны замкнуло в мозгах. За полсотни лет не свернул ни разу, и не свернет. На небоскреб взберется, руками помашет, по груди себя кулаком поколотит, а потом обратно.

- Куда?

- Говорят, в горы на севере... Повезло с ним Караван-сити. Столько туристов поглазеть приезжает.

Кин-Конг пнул ногой давно разломанный мост подземки. Поколотил кулаком по земле. Заорал трубно, скорее как мамонт, чем как человекообразная обезьяна.

- Ах, - прокатилось по холлу.

Зрители были поражены в самое сердце. Из-за небоскреба появилась еще одна обезьяна! Пониже первой. И какая-то нежно-хрупкая, если такое можно сказать про существо трех десятков метров высотой.

- Отпад! Он с чувихой приканал! - воскликнул молодой, ярко одетый парнишка, прилипший к стеклу.

- Точно, с леди. Ах, молодец, сынок. Ах, молодец, - бывший шериф всплеснул руками от избытка чувств.

Теперь уже две обезьяны сноровисто полезли по коричневому, уже сотню лет подпирающему облака небоскребу. На вершине Кин-Конг потряс шпиль, будто пробуя его на прочность. Его подруга сидела на краешке, свесив ноги, и ожесточенно чесалась.

- Интересно, какого размера должны быть блохи у такой твари? - прошептал Степан.

Кин-Конг поколотил себя кулаками в грудь - глухой барабанный звук донесся до «Атлантики». Оглядел город. Досадливо взревел. Пнул еще раз шпиль и полез вниз. За ним последовала его подруга.

Вскоре они пропали из вида.

- Как голубки счастливые, - бывший шериф умиленно вытер платком набежавшую слезу.

***

Ночь выдалась не более спокойная, чем в Нью-Йорке. Можно сказать даже - более беспокойная.

Стемнело. Друзья расположились на балконе в пластмассовых креслах, на которые были положены мягкие подушечки. Степан держал в руках купленный только что бинокль. Лаврушин решил воспользоваться длинной, очень сильной подзорной трубой.

Было тепло. Бензиновая гарь до шестнадцатого этажа не долетала. В бухту заходил огромный черный пароход, его огни отражались в воде.

Вскоре посветлело – над городом взошла гигантская луна, а с другой стороны на небосклоне прилипла огромная хвостатая комета.

Жизнь в городе кипела. По улице внизу важно прошествовала банда пингвинов. Прохожие с визгом разбегались. Судя по всему, симпатичные антарктические птицы имели здесь дурную репутацию. За пингвинами переваливался человек во фраке, тоже чем-то похожий на пингвина.

- Где-то я это видел, - сказал Степан.

Минут через пять над улицей пролетела черная фигура, похожая на летучую мышь.

- И это я где-то видел, - добавил Степан.

- Бэтмен, - сказал Лаврушин. - Человек-летучая мышь.

Еще через несколько минут, пылая всеми четырьмя двигателями, начал расти, резко снижаясь «Боинг-747». Он падал на небоскребы.

- Боже мой, - прошептал Лаврушин, глядя на гибнущую машину. Он навел трубу, и казалось, видел охваченные ужасом лица в иллюминаторах.

До небоскреба оставались считанные метры.

И вдруг появилась синяя точка. Она поднырнула под самолет. Самолет изменил курс.

- Супермен, - сообщил Лаврушин, наведя подзорную трубу на амбала, поддерживавшего в воздухе «Боинг». Он выглядел комаром на теле слона, но держал самолет в воздухе без усилий.

- Здоровый парень, - с уважением произнес Степан.

Супермен опустил ношу в воды бухты. Пламя захлебнулось водой. Самолет закачался на волнах. Рядом с ним из воды высунулась огромная голова доисторического чудовища. Попробовала зубами металлическое крыло. Фыркнула, сплюнула и ушла под воду, подняв высокую волну.

Через некоторое время послышались громовые раскаты, и слева на окраине взметнулось красное зарево.

- Это еще что? - воскликнул Лаврушин, вжимая голову в плечи. Он прекрасно помнил бомбежку в Берлине.

- Шериф говорил, что в это время Годзиллу от города ракетами отгоняют, - пояснил Степан.

По улице уныло прошаркала и удалилась по каким-то своим загадочным делам процессия мертвецов-оборванцев. Один держал под мышкой свою голову, у троих не было голов вообще, один скакал на единственной ноге. Зрелище было не столько жуткое, сколько жалкое.

- Все, спать пора, - сказал Степан. - Завтра тяжелый день.

Он справился с электронным будильником, который поставил на девять, и с готовностью отключился.

Сон никак не шел к Лаврушину. Когда веки начали смыкаться, комнату озарил розовый свет.

Лаврушин поднялся и подошел к окну. Напротив пентхауза соседнего дома висела летающая тарелка, в конусе света трое крохотулек пришельцев тащили из окна обнаженное женское тело.

Задремал Лаврушин только под утро.

А когда проснулся, вовсю светило солнце.

- Э, Степан. Вставай, - воскликнул ученый .

- Рано, - буркнул, натягивая одеяло на голову.

- Какой рано? Почти десять. Дела у нас.

- Дела, дела, - Степан попытался снова спрятаться от всех проблем в сладком сне.

Лаврушин дернул за одеяло.

Степан приподнялся, потряс головой и угрюмо произнес:

- А я думал, все это мне снится.

- Не снится, - заверил Лаврушин. - Поднимайся.

Затренькал дверной звонок.

- Кого черт несет? - сонно осведомился Степан.

- Сейчас узнаем, - Лаврушин накинул махровый халат.

Он подошел к двери и нажал на кнопку. На экранчике появился вид коридора. Перед дверью стоял официант в коричневой форменной курточке и белых брюках. Перед ним был столик, заставленный приборами из нержавеющей стали.

- Что? - спросил Лаврушин.

- Завтрак, господа.

- Мы не заказывали.

- Входит в сервис.

- Входит так входит.

Лаврушин отпер дверь. Официант поклонился и прошел в комнату, толкая перед собой столик. Степан уже успел подняться и устроился на диване, с интересом смотря на то, что им привезли. Ох, любил он с утра хорошо поесть. Впрочем, любил он поесть и с вечера. И со дня.

Официант разложил на обеденном столе приборы. Поставил в центр блюдо под колпаком. На металлической поверхности колпака отражались лица присутствующих, искажаясь и приобретая забавные черты, как в комнате смеха.

- Ну-ка, что у нас тут? - Степан уселся за стол и потер руки.

Официант с улыбкой поклонился. Поднял колпак с блюда...

- Гр-р, - Степан поперхнулся.

На блюде лежала отрезанная человеческая голова.

Степан заерзал и попытался вжаться в спину стула. У Лаврушина подкосились ноги и он уселся прямо на ковер.

- Ваш завтрак, господа, - официант демонически захохотал. - Ваш завтрак.

Голова на тарелке открыла глаза. Подмигнула Степану. Осклабилась.

- Приятного аппетита! - официант хохотал все громче. Его лицо вытягивалось. Куртка рвалась на спине. Руки становились длиннее. Лицо покрывалось волдырями. Это было лицо обожженного трупа. Только глаза - живые и алчные, горели жадной неутомимой злобой.

Официант оглядел друзей:

- Поздравляю вас с моим завтраком, господа.

Снова захохотал. И поиграл пальцами. На руке была перчатка с четырьмя длинными лезвиями. Его обвисшая превратившаяся в лохмотья бомжатская одежда была вся в грязных бурых пятнах.

Степан схватил тарелку и запустил в физиономию нечисти.

Официант рассек тарелку на лету когтями-лезвиями.

- Я твой друг, - с ухмылкой, обнажив кривые острые зубы, сообщил монстр. - Не противься.

Он приблизился к Степану и занес над ним когти-лезвия.

- А-а-а, - заорал Степан.

Бип-бип-бип...

Лаврушин дернулся...

Он лежал в кровати. Подушка была противно и прохладно мокра от пота. Пищал отчаянно будильник.

Степан спал, откинув одеяло. Лаврушин с ужасом увидел, как по его груди ползет кровавая полоса.

- Степан, - он дернул его за руку.

И тут Степан проснулся.

Он потряс головой. Минуты две он ничего не мог сказать. Лаврушин дал ему воды.

- Что это было? – сдавленно произнес Степан, опустошив стакан.

- Сон.

- Там был какой-то мужик в перчатках.

- С лезвиями, - поддакнул Лаврушин.

- Нам что, одно и тоже снилось?

- Ну.

- Значит, все правда... Вспомнил. Фрэдди Крюгер.

- Кто? – удивился Лаврушин.

- Убийца-маньяк, являющийся людям во снах и убивающий их там. Во сне он всесилен, - закончил Степан. – Бог ты мой. Псы. Какой-то болван в черном котелке. А теперь и Фрэдди! Не многовато? Что теперь нам с этим делать?

- Не знаю. Ладно. Подъем. Завтракаем.

При слове завтрак Степан поморщился. Случилось страшное – кажется у него пропал утренний аппетит.

- Завтракаем, - настойчиво повторил Лаврушин. - И ищем Большого Японца...

***

На завтраке в ресторане к ним подсел бывший шериф.

- Ну как вам Караван-сити, сынки?

- Прекрасно, - кивнул Степан. Перед ним лежал антрекот в окружении картошки и ломтиков помидоров. А салат на тарелке был уже уничтожен. Страшного не случилось – аппетит вернулся.

- Это лишние калории, сынок, - укоризненно произнес бывший шериф.

- Ем по утрам на нервной почве.

- Чем намерены заняться в Караван Сити, парни?

- Прогуляемся по городу, - сказал Лаврушин.

- Лучшего спутника, чем я, вам не найти. Билли Хопкинс здесь каждый камешек знает!

- Вы же не отсюда?

- У меня тут тьма знакомых, и я уже переговорил со многими, так что в курсе всего здесь творящегося.

- А Большого Японца не встречали?

- Большого Японца? Вроде встречал. Правда не японца, а монгола. И не большого, а маленького. Но встречал. На девяносто пятой магистральной.

- Наверное, не тот.

- Найдем этого таиландца, не будь я Билли Хопкинс, бывший шериф округа! - Хопкинс азартно потер ладони.

- Как его найдешь? - попытался поубавить его пыл Степан.

- Надо уметь подобрать к здешним жителям свой ключик. И они нам помогут. Они хорошие парни, эти местные жители… Держитесь за меня, сынки.

- Уже держимся, - кивнул Лаврушин.

Позавтракав, вся троица вышла из отеля.

День выдался ясный, солнечный, немножко жарковатый. Внизу было трудновато дышать от выхлопных газов.

- С чего начнем? - спросил Лаврушин.

- Вьетнамец, говоришь, сынок? – произнес экс-шериф.

- Японец!

- Тогда с Чайна-Тауна. Вперед. К желтокожим!

- Поедем на такси?

- Да ты что, сынок? Это опасно. Появились такси-вампиры. Власти это не признают, чтобы не ссориться с профсоюзом таксистов и не губить бизнес. Но мы-то знаем.

- Тогда автобусом.

- Ездит тут по городу автобус с вампирами. Маскируется под рейсовый. На нем еще никто не доехал до назначения. Живым...

- Подземка?

- Кто же пользуется подземкой?! Не дале, как позавчера, крысы-мутанты сожрали целый состав. В полном составе. Ха-ха. Хорошо сказано, сынки.

- Каламбур.

- Во-во! Да и привидения под землей вконец обнаглели. Двоих человек вчера заели.

- А пешком?

- Это другое дело! Пешие прогулки полезны для здоровья. Сжигают лишние калории... Брысь, тварь! - шериф резко отскочил в сторону и протянул руку к кобуре.

Из канализационного люка выглядывала огромная голова анаконды. Она тупо немигающе смотрела на прохожих. Попыталась тяпнуть за ногу проходящую женщину. Дама заорала и съездила змеюге сумочкой по голове. Анаконда скрылась, унося с собой трофей - лакированную туфлю.

- Мерзавка! - визжала дама.

Но внимания прохожие на нее не обращали. Все куда-то спешили, берегли время, которое, как известно американцам с пеленок, деньги.

- Так, - начал бывший шериф. - Северными кварталами туда идти нельзя.

- Почему? - спросил Лаврушин.

- Там постоянно вулкан просыпается.

- Вулкан?

- Ага, сынок. Небольшой такой вулкан... Через парк тоже нельзя.

- Землетрясение?

- Крокодил-мутант... На седьмой улице дом с призраками. Можно напроситься на теплый прием... Через семьдесят восьмую авеню тоже не пройти. Там завалы.

- Слоны-мутанты потоптались?

- Нет. Маньяк взрывал небоскребы. Пять штук взорвал. Требовал миллиард долларов.

- Получил?

- Ты что, сынок, кто ему даст? Сейчас там концерн «Полис» заново все отстраивает. Отстроят… Если черви-гиганты не помешают.

По дороге на огромной скорости пронеслись полицейские машины, за ними мчался автобус. В нем бились в истерике пассажиры. Их визг перекрывал рев моторов.

- Во, опять, - удовлетворенно кивнул бывший шериф. - Бомбу в автобус заложили. Теперь если у него скорость меньше девяносто - взорвется. Уже сутки ездит.

- Бомбу тоже маньяк заложил?

- А кто же, сынок?

Путешествие по городу было поучительным. Насмотреться пришлось всякого.

В вышине опять прошелестел крыльями Бэтмен, и, судя по его виражам, он сам не знал, куда ему надо лететь. Одинокой уткой потянулся в небесную даль Супермен. Лязгая, будто сто ведер, направился куда-то с тупо-угрюмой целеустремленностью робот-полицейский. Шеренга призраков вышла строевым шагом из заколоченного досками дома и скрылась в подвале пиццерии.

За разговорами да за безобидными дорожными приключениями спутники добрались до Чайна-тауна. Здесь процветало темное китайское колдовство. Здесь вечерами шастали уважаемые и почитаемые местными духи предков. Здесь подвалы оккупировали беспокойные мумии, хотя непонятно, какое они имели отношение к Китаю.

Вывески были исполнены исключительно иероглифами, на улицах стояли жаровни, от которых шел странноватый запах чего-то полусъедобного. Но также бойко торговали и ход-догами. Индийский факир показывал фокусы - притом довольно ловко.

- И где здесь искать Большого Японца? - спросил Лаврушин.

- А где угодно. Главное, подход к людям иметь, и люди помогут, - шериф приглашающим жестом показал на ближайший продовольственный магазинчик.

За прилавком стоял улыбающийся китаец. На витринах были разложены продтовары - ящерицы, змеи, насекомые. Все для национальной кухни.

- Хао сяо! - улыбнувшись поклонился бывший шериф.

- Хэллоу, - закивал, кланяясь, китаец.

- Желтый брат. Скажи, не знаешь ли ты, где живет Маленький Монгол.

- Большой Японец, - встрял Лаврушин.

- Да, сынок, Большой Японец.

- Ляо не знает Большой Японец.

Лаврушин помахал перед носом китайца купюрой, но тот на нее не отреагировал.

- Так, - нахмурился шериф. - Тебя спрашивают, сынок, где Большой Японец?

- Английски не понимай.

- Язык международного общения, - бывший шериф взвесил револьвер, который будто по волшебству возник в его руке, притянул хозяина магазина за шиворот и сказал. - Три секунды, сынок, тебе на то, чтобы выучить английский.

- Загон Желтого Дракона. Пятый тупик. Подвал, - отрывисто забарабанил китаец, вдруг сразу вспомнивший и английский, и Большого Японца.

- Спасибо, сынок, - кивнул шериф. - Если соврал - мы вернемся.

Лаврушин положил на стол стодолларовую бумажку. Китаец низко закланялся.

Троица вышла из магазинчика. Бывший шериф посмотрел на большие часы на руке и с огорчением заметил:

- О, у меня скоро важная встреча. Но я успею довести вас до пятого тупика.

Чем глубже в Чайна-таун, тем дома становились все более обшарпанными, а люди более оборванными, запущенными и немытыми. На веревках сушились простыни. Играли полуголые карапузы. Китайцы сидели на ящиках, ступенях, тротуарах или просто на корточках, лениво курили кальяны и вели свои китайские разговоры.

Пятый тупик был самый замусоренный и самый тупиковый из всех здешних тупиков. Длинный, красного кирпича дом был нежилой. На ступенях другого дома сидели китайские женщины с остекленевшими взорами, затуманенными дымами опиума.

- Вот, - бывший шериф показал на покосившийся двухэтажный дом, он был якобы жилым. - В подвале.

- Спасибо, - сказал Степан искренне.

- Не за что, сынок. Честный американец обязан помочь честному американцу, - шериф потряс руки друзьям, и, поправив стволом револьвера сорок пятого калибра шляпу, пошел прочь.

Лаврушин подошел к подъезду и толкнул дверь.

В подъезде горели лампы дневного света. Внутри дом был чистенький, недавно выкрашенный, с мраморными ступенями, ведущими вниз - в тот самый подвал.

Друзья спустились и остановились перед тяжелыми дверьми. Лаврушин нерешительно протянул руку, а потом дернул два раза за шелковый шнурок звонка с пушистым шариком на конце. За дверьми что-то звякнуло. Из-за них что-то спросили по-китайски.

- Нам нужен Большой Японец, - крикнул Лаврушин.

Дверь отворилась. На пороге возник громила двухметрового роста и килограммов ста пятидесяти весом. Он чем-то напомнил телохранителей «Звездоликого», лицо его было зверским, недружелюбным. Разорвать незванных гостей он мог не хуже Кин-Конга.

- Зачем нужен Большой Японец? - тонким голосом спросил он.

- Это вы? - спросил нерешительно Лаврушин.

- Нет. Большой Японец - не я. Я не достоин быть Большим Японцем.

- Нас послал к нему человек в синем плаще, - произнес Лаврушин, понимая, насколько дурацки звучат эти слова. Ему вдруг стало по-настоящему жутко. Он вдруг ясно понял, в каком положении они находятся - в наполненном кошмарами городе, в черте каком измерении, в темном, переполненном бандитами, маньяками, духами предков районе, где человеческая жизнь стоит не так уж много, а жизнь двух белых пришельцев не стоит ничего.

Но неожиданно его слова подействовали. Гигант отступил и сделал приглашающий жест:

- Я буду счастлив, если белые люди разделят наше одиночество.

Внутри просторный подвал напоминал антикварную лавку. В ней тускло горели разноцветные старинные фонарики, резная громоздкая мебель заполняла все пространство и была расставлена хаотично, из угла глядели чучела разных животных, притом некоторые из них были не напоминали никакое земное зверье. В углу в саркофаге устроилась забинтованная мумия, напоминающая жертву авиационной катастрофы в хирургическом отделении. В центре комнаты была мозаикой выложена пентаграмма с магическими символами.

- Большой Японец ушел, - сообщил гигант. - Большой Японец знает о вас. Большой Японец передал, чтобы вы искали его в других измерениях.

- В каких измерениях? - удивился Лаврушин.

- В других. Вы узнаете. Вы нужны большому Японцу. Большой Японец нужен вам. Вы встретитесь.

- Если живы останемся.

- Вам нужна помощь?

- Нужна. Как попасть в то измерение?

- У вас есть «пианино». У вас есть разум. У вас есть чувство. Больше не нужно ничего. Больше не знаю. Больше не ведаю. Все сказал. Все сделал. До свидания, - хозяин показал на двери.

- До свидания.

Вскоре друзья снова стояли в пятом тупике. Все было плохо. Помощи они не дождались. Советам гиганта была грош цена. К «пианино», которое лежало в нагрудном кармане куртки, Лаврушин боялся притронуться после того, как оно едва не угробило их. Что дальше? Ждать, пока затопчет Годзилла, сожрут крысы-мутанты или начнется извержение вулкана? Слишком горячее место этот Караван-сити. А есть ли здесь места спокойнее? Очень сомнительно.

- Куда теперь? - спросил Лаврушин.

- В отель. Главное, выбраться из этой дыры.

Но выбраться отсюда было не так просто. Сперва они заблудились, а все встречные отказывались говорить по-английски, немецки и русски. А потом...

Переулок был пустынный и короткий. Местных китайцев, нюхом чуявших опасность, моментом как ветром сдуло. Лаврушин остановился, не веря своим глазам, и мечтая, чтобы глаза его ошибались, чтобы на самом деле все было не так, как видится. Но все было именно так. Впереди выход из переулка преградил длинный черный лимузин.

Друзья обернулись.

С другой стороны, сложив руки на груди, стоял высокий человек в черном плаще. Сегодня на нем были черные очки. И у его ног злобно скалился огромный пес...

***

Степан огляделся, присматривая вокруг какой-нибудь увесистый предмет, пригодный для самообороны. Но это было ребячеством, попыткой самообмана. А правда была одна - есть дичь и есть преследователи. Дичь настигнута. И какой волк даст ей шанс выжить?

Дверь лимузина сама распахнулась - неторопливо, будто испытывая нервы жертв.

Что ожидали увидеть друзья? Кого?

Зацокали когти по асфальту. Из машины один за другим выпрыгивали псы. Их было пятеро - братьев того, который жался к ногам человека в черном плаще. Они были чуть меньше его, но все равно - неестественно огромные. Они несли с собой потустороннюю угрозу.

- Что вам надо? - крикнул Лаврушин.

Незнакомец стоял, как изваяние, и смотрел на них.

- Э, уважаемые, пропустите, - встрял Степан. - Мы не сделали вам ничего плохого.

Реплика осталась без ответа.

- Забирайте деньги, - Степан бросил на пол кожаную сумку с долларами, которую, не доверяя сейфу отеля, прихватил с собой.

Человек снял очки.

Глаза его сверкнули, как сверкают во тьме глаза кошки, на которые упал свет автомобильных фар.

Это был не человек.

Это было нечто похожее на человека. Но куда хуже, чем любой из людского рода-племени.

Он выкрикнул какое-то незнакомое слово на незнакомом языке. Оно было каркающим и угрожающим. Громкий и шуршащий голос звучал, как испорченная телефонная трубка.

Повинуясь приказу, собаки сорвались с места.

Они мчались огромными прыжками, беззвучно. Они были не от поднебесного мира. Они пришли с Той Стороны, где живут страхи, где тешится своими темными делами сама ТЬМА.

- Господи, - Лаврушин зажмурился. Еще пара секунд - и на его шее сомкнутся страшные челюсти.

Рука его инстинктивно ухватила «пианино».

Он нажал на клавишу. Вырвался тонкий звук. Нажал еще на две клавиши, извлек из «пианино» варварский скрежещущий аккорд.

Перед ним возникла черная морда. Оскаленная пасть горела, из нее вываливался красный, огненный язык. Но дохнуло из пасти не огнем, а морозом.

Лаврушин закрыл лицо ладонью и упал на колено, рефлекторно нажав еще на одну клавишу.

Секунда прошла. Стальные челюсти не рвали его горло.

- Вам помочь? - услышал он рядом с собой голос и почувствовал, что ему помогают подняться на ноги...

3 часть ожидает опубликования

Автор - Илья Рясной, Пенсионер, Полковник полицейский

Подруга Кин-Конга

Штирлиц посмотрел на Лаврушина и Степана своим мудрым рентгеновским взором, который так любили миллионы людей, и весомо произнес:

- Вас-то мне и надо...

Землю тряхнуло. Прокатился отдаленный грохот. Берлин бомбили. Советские войска были уже недалеко.

- Но... - растерянно произнес Лаврушин.

- Никаких но, - отрезал Штирлиц...

Это был не сон. И действительно на покрытом трещинами асфальте, рядом с руинами рухнувшего дома стояли друг перед другом трое – Степан Карпушкин, Витя Лаврушин и полковник советской разведки, он же штандартенфюрер СС Штирлиц-Исаев.

Надо отметить, друзья-ученые попали в неприятную историю.

Там, где есть история, никак не обойтись без предыстории. А была она такова...

***

Москва, Большая Переяславка. 20… год

Время действия - смутное, восемнадцать часов.

Действующие лица - Виктор Лаврушин и Степан Карпушкин.

Суть действия - употребление спиртных напитков.

Пил Лаврушин редко. И без всякого вкуса. Напивался еще реже, в крайних случаях. Сейчас и представился этот самый случай.

Праздновали друзья на лаврушинской квартире знаменательное редкое событие - зарплату. Ждали они ее безнадежно полтора года в свете последней реформы Академии Наук.

Полная бутылка на столе должна вмещать тысячу миллилитров водки «Абсолют», однако теперь в ней осталось не больше ста пятидесяти граммов.

- Ну, еще по одной, - Степан разлил жалкие остатки горячительного напитка.

- П-по одной, - кивнул Лаврушин.

- Алкаши, - проворчал из угла Мозг.

- Молчать. Смирно, - Лаврушин икнул.

- Ща-ас, - в тоне Мозга звучал вызов.

- Выключу.

- Ща-ас, - уже не так нахально, но упрямо повторил Мозг.

- Не уважает, - вздохнул Лаврушин. - Подселенец...

После возвращения из жизнь друзей изменилась. Хотя не то чтобы изменилась. Это мягко сказано. Ее просто переписали. Точнее, перерисовали все декорации, оставив главных героев.

Лаврушин отлично помнил, что в 1989 году они отправились в путешествие по пси-мирам. И вернулись они оттуда в свой мир – к своим знакомым, ничуть не постаревшим, в свой институт, только немножко другой, в свои квартиры, обставленные почти так же. Вот только время перенеслось больше чем на два десятка лет вперед. Теперь и у Степана, и у Лаврушина было два комплекса воспоминаний – одна жизнь старая, закончившаяся в восемьдесят девятом. И новая – тоже известная до мельчайших подробностей. И вещи – вроде и чужие, и своим – ноутбуки, плазменные панели, Интернет. Что это такое - никто объяснить не мог. Радовало лишь, что Лаврушин здесь аж доктор наук. Не радовало – что он на фиг здесь никому не нужен.

Дела в новой реальности у друзей шли, мягко сказать, так себе. То есть так, как у всех «неброкеров». Когда грянула ползучая революция, Лаврушин разделил мир для себя на «брокеров» и «неброкеров». Первые в глобальной российской игре в «дурака» захапали все козыри, а у вторых, какими бы выдающимися людьми они не были, были на руках сплошь шестерки, притом ни одной козырной.

Перестройку сменила постперестройка - такая злобная, никчемная, тупая тварь в заплатанных и дырявых обносках, которая больше всего на свете любила жрать. Помимо всего прочего схавала она не глядя и дотации на Институт смежных проблем.

И в институте начался какой-то болезненный, высокотемпературный, как при малярии, загул. Парторги, комсорги, записные болтуны стали вдруг бизнесменами. Если точнее - ярмарочными лоточниками, орущими: «Налетай-подешевело». В тех, кто налетает, недостатка не было. Двинули в институт бывшие мировые враги. Они хозяйски копались в экспериментальных установках, слюнявя пальчики листали бумаги, в верхних углах которых было стыдливо вымарано белилами «секретно. Экземпляр номер...»

«Карашо», - каркали при этом немцы. «Холосо», - сюсюкали японцы. «Хорьошо», - лыбились американцы. Им действительно было хорошо - о таких разработках они не могли и мечтать. И институтским «бизнесменам» было «карашо». Они были при загранпоездках, при иномарках и при хрустящих баксах. А Лаврушину и другим ученым было вовсе не «холосо». Потому как дубиной над ними нависла «САМООКУПАЕМОСТЬ». Когда звучало это слово, внутри все холодело и обрывалось похлеще, чем в пыточной камере у «Звездоликого».

Что оно означало? То, что перспективные, направленные на третье тысячелетие разработки должны были сегодня в унисон захрустеть баксами. Не сыпется баксовый дождь? По боку направление. Прикрывались целые лаборатории. Завлабы уходили в челночники, лаборанты - в банкиры, лаборантки - на панель. Единственно, кто чувствовал себя отлично - новая, самая перспективная, лаборатория экономических проблем. Там все собрались как на подбор - прилизанные, мытые «Тайтом», чищенные «Аквафрешем», выглаженные, при галстуках очкарики. Они все время улыбались и говорили с особым шармом - с английским пришептыванием. Зарплату получали не в россиянских древесностружечных деньгах, а в полновесных баксах и прославились экономическим открытием, явившимся блестящим продолжением теории бессмертного Шарикова. Тот предлагал решить все проблемы просто - собрать все имущество и поделить. Мыслители из экономической лаборатории пошли дальше - взять все, собрать, да загнать, лучше дешевле, или задаром, а еще лучше - отпетому жулью. Главное создать класс, которому есть что терять, тогда «коммуняки поганые» никогда не вернутся. А экономика авось сама наладится. Или не наладится.

В лабораторию к Лаврушину повалили желтолицые господа с подножья Фудзи. Их косые глаза все замечали. Тут он и вспомнил о САМООКУПАЕМОСТИ, от имени института всучил самураям генератор Н-излучения, разгоняющий до космических скоростей эворлюцию ждивых систем. Отдавал он его с чистым сердцем. Лучшие оборонщики СССР сломали зубы и завернули мозги, пытаясь понять его принцип или на худой случай добиться схожего эффекта. Без толку. А куда там японцам и американцам. Отдал Лаврушин покупателям и всю свору животных уродов - жертв Н-облучения. И даже гигантский муравейник, выросший под действием излучения - он японцев почему-то поразил больше всего. Они подогнали огромную платформу, при помощи хитроумного погрузчика подцепили муравьиную кучу и увезли ее в сопровождении мигающего гаишевского «Форда». Иены, или чем они там расплачивались, позволили продолжить запланированные работы, выплатить зарплату сотрудникам за последние полтора года.

В честь этого друзья и пили. Степан курил «Мальборо», которое презентовали японцы. Он после путешествия на Танию начал много курить.

- А ты знаешь, что это такое? - Лаврушин кивнул в сторону уродливого аппарата, занимавшего угол комнаты.

- Фиговина, - коротко определил Степан.

- Генератор пси-поля.

- Опять?!

- Ага.

Степан мутным взором окинул аппарат, который походил на выпотрошенный холодильник, хотя был гораздо меньше прошлого чудовища и выглядел куда лучше. Предыдущий генератор развалился после памятного путешествия в пси-мир, где друзей едва не расстреляли белогвардейцы, и все попытки воссоздать его были безуспешными.

- Дела-а, - протянул Степан. - Работает?

- Как зверь.

- А чего, - махнул рукой Степан. - Пригодится. Бизнес организуем.

- Какой бизнес?

- Туристов возить будем в пси-миры.

- Или рэкетиров укрывать от милиции и конкурентов.

- А давай вообще эмигрируем. В «Кубанские казаки». Или в «Девять дней одного года».

- Или в Хичкоковский фильм... Ну что, испытаем?

Был бы Степан трезв, глядишь, и обошлось бы. Но он был порядком под мухой. Хотя в нем еще тлел слабый огонек осторожности.

- А как вернемся?

- Проще простого, - Лаврушин вынул из письменного стола две коробочки, напоминавшие транзисторные приемники. - Автономный блок экстренного возращения.

Степан взвесил его на руке, и с пьяной бесшабашностью махнул рукой.

- А чего? Поехали!

- Ишь, - ворчал Мозг. - Гулёны. Меня одного оставляете!

- Ага, - кивнул Степан.

- Полудурки...

Лаврушин вставил в аппарат деталь, извлеченную из телевизора «Сони», который ему позавчера презентовали япошки. Щелкнул переключателем...

Рядом оглушительно бабахнуло. И земля заходила ходуном.

***

Гранатными осколками разлетелся кирпич. По щеке Лаврушина чиркнуло.

Друзья бросились за развалины, прижались к полуразрушенной толстой кирпичной стене. И провели в скрюченном положении, боясь поднять голову, минут десять.

- Где мы? - проорал Степан.

Опять прогрохотало, и за разрушенной стеной поднялся столб пыли. Друзья вжались в землю.

Все затихло. Лаврушин выглянул из-за развалин.

Вокруг простирался серый, неуютный город. Половина домов была разрушена. Некоторые все еще возвышались обгоревшими остовами, их перекрытия выгорели, но закопченные черные стены чудом устояли - это были готовые распасться в любую секунду трупы домов, из которых ушла жизнь, но которые еще сохранили часть внешней оболочки, и от того выглядели еще ужаснее. В городе правили бал война, безумие и смерть.

Улица была перегорожена рухнувшей стеной. По мостовой, пригибаясь, бежали солдаты в мешковатой серой форме Вермахта. У двоих из них, тащивших носилки с телом, на рукавах белели повязки с красными крестами.

- Никак Берлин, - сказал Лаврушин.

Степан огляделся, присел на корточки и кивнул:

- Может быть... Ну что, посмотрели - и айда домой.

- А прогуляться не хочешь?

- Под бомбежкой? Покорно благодарю. Первый эсесовец повяжет... Домой-домой, - Степан вытащил из кармана «транзистор». - Куда жать?

- Сюда, - Лаврушин показал на кнопку.

- Ну. Раз-два-три, - Степан зажмурил глаза и нажал на кнопку.

А когда открыл глаза, то сразу протрезвел. Окончательно и бесповоротно.

И причины протрезветь были. Еще какие! Пейзаж не изменился нисколько. Что это значило? А значило это одно - машинка возвращения не фурычила!

- Э, - пробурчал Степан, встряхнул «транзистор» и снова нажал на кнопку.

С тем же успехом он мог дергать себя за нос.

- Возьми меня за руку, - велел Лаврушин. - Вернемся оба.

Степан сжал руку друга с хрустом, отчаянно, как тонущие сжимают спасательный круг. Лаврушин нажал на кнопку...

Как они были в Берлине, так и остались!

- Ты чего сделал, Лаврушин? – хрипло произнес Степан.

- Должен он работать.

- Работает?

- Нет.

- Значит, не должен.

- Ну зачем ты так? Сейчас подремонтируем, - Лаврушин встряхнул прибор. Открыл крышку. И присвистнул.

Схемы внутри были оплавлены, будто аппарат повалялся в плавильной печи.

- Необъяснимое природное явление, - развел руками Лаврушин, садясь на взрыхленную авиафугасом землю.

- Ах явление, - Степан еще сильнее сжал его руку. - А ты в Гестапо бывал?

- Будешь орать по-русски - точно побываем.

Степан поежился. Только теперь он заметил, что для нейлоновой синей курточки здесь прохладно. Небо было низкое и серое. В нем растворялись точки уходящих бомбардировщиков.

Бомбежка закончилась. Было пыльно, дымно.

Из бомбоубежищ стали выползать немцы, большей частью женщины и старики - всеобщая мобилизация вымела всех, способных держать оружие. Появились люди в форме и гражданские рабочие - разгребать новые развалины и освобождать улицу от рухнувшей стены. Им на помощь шла шеренга военнопленных. Надрывисто урча моторами, неторопливо поползли грузовики. Тарахтя пронесся мотоцикл с коляской, к которой был прилажен пулемет _. Слышались каркающие немецкие голоса, отрывистые команды.

Слава те Господи, языкового барьера не было. После того, как друзья побывали в руках таниан, у них обострилось восприятие иностранных языков. Эти самые языки впечатывались намертво в сознание, так что теперь на немецком, аглицком и испанском они трепались, как на русском.

На бредущих по улице двоих странно одетых, с затравленными взорами людей озирались.

- Надо искать подвал, где схорониться, пока фильм не кончится, - прошептал Степан, ежась под пытливым взором бедно одетой фрау со значком национал-социалистической партии на лацкане пальто.

Вдали замаячил военный патруль - два фрица с надвинутыми на брови касками и автоматами МП-40_

Друзья свернули на тихую, не тронутую бомбежками улицу из двух-трехэтажных домов с липами без листьев.

Из-за поворота выехал и, натужно воя, проехал мимо переполненный солдатами грузовик. За ним появилась небольшая черная машина с эмблемой «Мерседеса» на капоте. Она резко затормозила в нескольких метрах от друзей.

- Дела-а, - протянул Степан.

Из «Мерседеса» вышел Штирлиц!

***

- Стойте, - приказал он.

Обалдевшие друзья и не собирались никуда бежать. Штирлиц подошел к ним и смерил их оценивающим, всевидящим, буравящим взглядом профессионального супершпиона и советского мужского эталона.

- Здравствуйте, - расплывшись в глупой улыбке, произнес Лаврушин, тут же поняв, что использовал русский язык.

Штирлиц держал в руке сверток.

- Вас то мне и надо.

- Но...

- Никаких но, - Штирлиц протянул Лаврушину сверток. - Уполномочен передать вам.

Лаврушин развернул газету и изумленно уставился на небольшой деревянный предмет - параллелепипед с семью клавишами, напоминавший детский клавесин. Он был грубо выкрашен в зеленую краску, сработан топорно, как дешевая самоделка.

- И что с этим делать? - спросил Лаврушин.

- Это спасение, - пояснил советский разведчик.

- Какое такое спасение? - возмутился Степан.

- Будьте осторожнее с ним. Не забывайте - мы все под колпаком.

- Ага, - кивнул Степан, в его голове еще гуляли водочные пары. - У Мюллера.

Штирлиц странно посмотрел, раздумывая, подходят ли здесь расхожие слова «он слишком много знал», и стоит ли на месте расхлопать этих людей.

- Нет, не у Мюллера, - наконец, сказал он. - Много хуже... До свиданья.

- Привет пианистке Кэт, Максим Максимович, - махнул ручкой Степан.

Глыбу самообладания Штирлица не мог сдвинуть с места никакой ураган. Но его рука потянулась к карману. Потом он решил из каких-то своих соображений, что расстреливать странных людей не стоит, молча обернулся и пошел прочь.

Знаменитый на всю Россию «Мерседес» уехал. Неожиданно Лаврушин, почувствовав на себе чей-то взгляд, обернулся. И увидел на ступенях островерхого двухэтажного дома с ухоженным подъездом застывшую высокую мужскую фигуру в темно-синем плаще. А ведь плащ этот подходил к данному месту ничуть не лучше, чем нейлоновые куртки и американские джинсы. Тот человек был здесь чужим.

Фигура исчезла в подъезде. Громко хлопнула дверь.

***

Везения хватило на пятнадцать минут. Идея поиском подвала, где можно схорониться, оказалась не из лучших. Друзья все же дождались неизбежного - услышали такое неродное, но знакомое каждому русскому человеку:

- Хенде хох.

Двое патрульных - отъевшиеся в тылу мордатые псы в серых шинелях, настигли Лаврушина и Степана на небольшой церковной площади, где выстроилась длинная очередь за водой. Толпа радовалась - не каждый день на твоих глазах вяжут диверсантов.

- Что? - растерянно спросил Степан по-немецки.

В ответ дуло автомата дрогнуло, и Степан понял, что фриц выстрелит. И, поборов свое знаменитое упрямство, стиснув зубы и играя желваками, поднял руки вверх.

Через десять минут друзья томились в подвале местного отделения Гестапо. Судя по дурной репутации этого учреждения, церемониться тут не принято.

- Кто? Откуда? Цель заброски?! - орал пузатый потный фриц в черном кителе с одним погоном.

Сидевшие на привинченных к полу табуретках друзья только пожимали плечами.

- Англичане? - гестаповец ткнул в «Мальборо», которое достали из кармана Степана.

- Да, да, - закивал Лаврушин.

- Англичане. Ваши «галифаксы» и «ланкастеры» бомбят немецкие города. От ваших бомб гибнут немецкие дети! Вы убийцы! Кровожадные убийцы!

Лаврушин пожал плечами.

- Цель заброски?! - продолжал орать гестаповец.

Дальше по идее должны были быть пытки, иголки под ногти. До такого доводить не хотелось.

Неожиданно Лаврушина осенило. Мгновенная вспышка озарения. Он «проинтуичил». Будто прикоснулся к огромному, бездонному источнику информации и ухватил из него то, что было нужно. В голове сложилась мозаика.

- Все объясню, - сказал Лаврушин и кивнул на «клавесин», извлеченный из его кармана и лежащий на столе. - Инструкции центра в этой штуке. Только руки развяжите.

Гестаповец был из доверчивых и наивных. Он не привык, что его обманывали в этом кабинете. В таких кабинетах не обманывают, это нарушение незыблемого ОРДНУНГА - знаменитого порядка Великой Германии. В таких кабинетах положено умолять о прощении и снисхождении. И с английскими диверсантами он дела иметь не привык, как-то все больше попадались разносчики пораженческих настроений и злобных слухов. Поэтому он отдал приказ, и Лаврушина освободили от наручников.

- Вот, - Лаврушин нажал на клавишу «клавесина».

Из недр игрушки вырвался необычно мощный скрежещащий звук. Солдаты у выхода сжали автоматы и подались вперед.

- Спокойно, - Лаврушин нажал еще на три клавиши, выжав из «клавесина» жуткую мелодию.

- И вот, - он нажал на следующую клавишу и схватил за плечо Степана.

- Пристрелите их! - заорал гестаповец.

Но было поздно.

В воздухе возникла воронка. Она засосала друзей.

Тьма.

А потом застрочил автомат...

***

Точнее, строчил не один автомат.

Строчило их много. Строчили они ожесточенно. Строчили со вкусом.

Лаврушин упал на землю и вжал голову в плечи. Вовремя. Над ним по бетону забарабанили пули, они с визгом рикошетили и со стуком били в мусорный бак сбоку. Ревели моторы скоростных автомобилей, визжали колодки.

Звуки выстрелов и моторов отдалялись.

- Вставай, - наконец сказал Степан.

Чудом одна из пуль угодила в кольцо между его браслетами, лишь слегка оцарапав коду, так что сейчас руки Степана были свободны.

Лаврушин встал, отряхнулся и огляделся.

Местечко было нисколько не лучше содрогающегося от бомбардировок Берлина.

- «Сельва», - не веря своим глазам произнес Лаврушин.

- Какая «сельва»? Мы не на Химендзе. Это Гарлем!

Замусоренная, заваленная ржавыми кузовами, заставленная допотопными машинами улица была прямая и длинная. Восьми-девятиэтажные дома сталинского типа были загажены, исписаны, изрисованы похабными картинками. Это были идеальные трущобы. Куда не кинь глаз - везде негритянская шпана, одетая вызывающе дико и непристойно, позвякивающая металлическими бляшками, красующаяся разноцветными - красно-зелено-синими, прическами. И у каждого в руке или дубина с гвоздями, или автомат «Узи», или просто нож. Такого сброда и в таких количествах друзья не видели даже в «сельве». Никто не скучал без дела, все чем-то занимались. Одни дрались. Другие ширялись наркотиками. Третьи кого-то с криком насиловали. Четвертые - резали.

- Бежим! - крикнул Лаврушин. Он моментально врубился, что дело пахнет керосином. А оно пахло именно им.

Они бросились в пустой переулок, перемахнув через парочку спящих в коробках бомжей.

И вовремя. Шпана вся как по команде позабыла свои заботы, сорвалась с места и устремилась в погоню.

- Улю-лю! - орали уличные бандиты на чистом американском языке.

- Убьем тварей!

- Надерем белым задницу!

- Скормим ублюдков собакам!

- Оттрахаем!

Шпана попалась разговорчивая. Но орали негры куда лучше, чем бегали. Намеченных ими жертв, будто в подарок свалившихся с неба, гнал вперед ужас перед мучительной гибелью.

- Нате, суки, мать вашу, - ор становился все громче, и на него наложился грохот выстрелов.

Били стрелявшие косо и криво. В результате пули всего лишь достали двоих бандитов.

Друзья с приличным отрывом вырвались из тесного переулка в другой - еще более узкий, грязный, вонючий.

Долго так мчатся они не могли.

- Лестница, - крикнул Лаврушин.

Они быстро вскарабкались по пожарной лестнице. Взбесившаяся толпа тупо промчалась внизу, ни один не додумался поглядеть вверх.

Друзья взобрались на металлическую, гулко гудящую под ногами крышу. Прошли по ней. Теперь внизу была другая улица.

И здесь было еще веселее.

- Я размозжу ей голову! - орал отвратительно толстый, с колышущимся, вываливающимся из майки жиром тип на балконе соседнего дома. Он сжимал лапой шею изящной красотки и тыкал бедняжке в спину огромным пистолетом.

- Сдавайся, Горячий Ник, ты окружен! - орали в мегафон полицейские.

Копов было как муравьев в муравейнике. Они прятались за десятком полицейских машин, стоящих полукругом внизу.

- Полижи мои пятки! - весело орал бандит. - Я размозжу ей голову, если через пять минут не будет вертолета и миллиона долларов.

- Будь благоразумен, Ник!

- Я убью тебя, лейтенант! Я убью эту кошку! Я убью всех, ха-ха! - зловеще орал толстый, и его голос звучал как усиленный мегафоном.

- Нам здесь делать нечего, - сказал Лаврушин.

Друзья прошли по крыше дальше. И спустились по пожарной лестнице в безлюдный двор-колодец, в котором стояло две автомашины.

- Из огня да в полымя, - сказал Степан, вытаскивая сигарету из пачки «Мальборо», которую в последний момент прихватил со стола эсесовца.

- Где мы? - жалобно спросил Лаврушин.

- Добро пожаловать в Голливуд.

- И что?

- В мир маньяков и гангстеров.

- Ляпота-а...

Хлюп - с верхнего этажа выпало женское обнаженное тело, с мокрым хлопком промяло крышу машины и задергалось в конвульсиях.

- Дела-а, - протянул Степан.

***

Они шли по улочке, заселенной бесполезными бомжами, все как один спящими под газетами. Асфальт был покрыт ковром из бумажек, гнилых фруктов, объедков. Шпарило вовсю летнее жаркое солнце, высвечивающее безжалостно все изъяны донельзя запущенного и загаженного города.

Выдалась небольшая передышка - уже пять минут на их глазах никого не убивали и не насиловали.

- Как мы сюда попали? - осведомился Степан, ковыряя подобранным ржавым гвоздем в замке браслета от наручников. Гулять с такими украшениями было бы опрометчиво.

- Вот, - Лаврушин потряс «клавесином», который сжимал в руке. - Он открыл дверь в иной мир.

- Так давай, жми опять, - в голосе Степана ощущалось раздражение. - И смываемся отсюда.

- Ничего не выйдет. На меня что-то нашло. Какое-то откровение. Я знал, какая мелодия откроет дорогу.

- Предрассудки, - Степан откинул прочь браслет и потер руку, на которой была глубокая красная вмятина от железяки. - Жми - и все.

Лаврушин послушно нажал на клавишу. Звук был скрежещущий, продирающий до костей. Вокруг все заходило ходуном. Дома закачались. Кончился воздух. Тонко рассыпался звон, будто разбили разом все стекла. У друзей возникло ощущение, что они сами сейчас разлетятся на мелкие кусочки.

Кончилось все через секунду. И вовремя. Продлись этот раздрай еще чуток - и друзьям бы конец.

- Дела-а, - Степан вытер со лба пот, видя, что никуда они не переместились.

- Понял, что просто так эту штуку нельзя трогать?

- Понял... Это, Лаврушин, ты виноват. Это все твои эксперименты, - привычно завел шарманку Степан.

- Я, - смиренно кивнул Лаврушин.

- Ладно. Пошли, найдем место поспокойнее. Переждем, пока тебя не осенит, как убраться из этого клоповника...

- Ох, как я зол, мать вашу! - затараторил вынырнувший с ножом наперевес из пропахшего луком и нечистотами подъезда противный негр. - Ваши кошельки, мать вашу. Быстро, мать вашу... Ох, как я зол, вашу мать!

- Припадочный, - вздохнул Степан. Поднял с асфальта оброненную кем-то, наверное, во время разборок, бейсбольную биту и врезал негру по хребту.

Негр рухнул на колени. К такому обращению он не привык. Он вскочил и припустился наутек.

- Ох, как я зол! - заорал он издалека. - Вы покойники, слышите! Вы покойники! Мать вашу, вашу мать!

- Сумасшедший дом, - покачал головой Лаврушин.

- Боевик.

Оказаться в незнакомом мире без денег и документов - это ли не причина для дурного настроения. Да еще в каком мире!

Впрочем, и здесь были свои прелести. Через пару улиц в пустынном закутке стояла развороченная гранатометом инкассаторская машина. Пламя лизало кабину. Резиновое колесо оплавилось. Рядом все было усеяно трупами бандитов и инкассаторов, мертвые пальцы некоторых так и не выпустили оружие.

Бойня здесь была знатная. И закончилась она только что. Все эти люди нашли смерть в этом месте, оно стало последним, что они видели на этой земле. Ярость, алчность, страх смерти, бешеное желание во что бы то ни стало достать врага - все переплелось здесь, собралось в единый мощный порыв взаимоуничтожения. Из участников бойни не осталось в живых никого.

И на земле лежали оставшиеся бесхозными кожаные сумки.

- О, - воскликнул Степан, открыв сумку.

Она вся была наполнена пачками стодолларовых купюр.

- Пригодится, - он взвалил сумку на плечо.

- Ты чего? - заволновался Лаврушин. - Арестуют.

- Все равно пропадать. Бери-ка лучше еще сумку.

Они вышли к скоростному шоссе. Там вертолет гнался за тяжелым грузовиком. Большой синий грузовик ледоколом ломился через дорожное движение и как обломки льдин расшвыривал попутные машины. Лязг и грохот стоял такой, что уши закладывало. Высунувшийся по пояс из салона вертолета человек в черных очках и черном костюме палил по грузовику из автомата.

- Ну не психи? - вздохнул Лаврушин.

- Психи.

Вскоре они выбрались в более-менее приличное место. На чистенькой улице никого не били и не увечили. Все куда-то спешили с каменными лицами за исключением приторно благочестивых типов в белых балахонах, собиравших средства на поддержку Церкви Вельзевула-страдальца. Они призывали помогать деньгами и записываться, поскольку с «Иисусом каши не сваришь, а Вельзевул - такой парень, с ним хоть в хоть в огонь, хоть в воду».

Вдруг Лаврушин сбил шаг, и замер. Медленно обернулся.

В переулке, рядом с китайским ресторанчиком, замерло НЕЧТО.

Тьфу, конечно, не НЕЧТО. Просто псина. Огромная, черная, похожая на ротвейлера псина, только по размерам куда больше. Но Лаврушину показалось, что это и не пес вовсе, а зловещее таинственное существо. Словно сама сатанинская ТЬМА сгустилась здесь в этом обличье.

Лаврушин встряхнул головой, отгоняя наваждение. Надо же, как нервы расшалились. Но почему пес смотрит так пристально именно на него? И эти глаза. До псины - метров двадцать, а кажется, будто они глядят друг на друга глаза в глаза.

Собаку закрыл отряд голоногих, коротокоюбочных, в старинной красной полувоенной форме голенастых девиц, марширующих под барабан. Когда они прошли, Лаврушин увидел, что собака заметно приблизилась. И что она направляется к ним.

Пес нашел в городе цель.

- За мной! - Лаврушин хлопнул Степана по плечу.

- Что?

- Сматываемся!

Лаврушин выбежал на проезжую часть, по которой тек непрерывный железный поток автомашин весь в желтых пятнах такси.

Одно такси остановилось. Лаврушин попытался открыть дверь, но дрожащие пальцы соскользнули по ручке.

А собака была еще ближе. Теперь она неслась, лихо огибая прохожих, с необычайной ловкостью скользя меж ними. На нее чудесным образом никто не обращал внимания.

Степан открыл дверцу и толкнул друга в салон. Сам устроился рядом.

- Быстрее! - крикнул Лаврушин.

Водитель-негр пожал плечами:

- Как скажешь, парень. Лишь бы капали зеленые.

- Будут зеленые, - Лаврушин кинул на сиденье стодолларовую бумажку.

- Ам, - только и выдавил таксист, и так нажал на акселератор, что машина прыгнула вперед.

Лаврушин обернулся и увидел, что по кромке проезжей части огромными прыжками несется черный пес. Он бежал очень быстро. Не отставал!

- Еще быстрее! - крикнул Лаврушин, подкрепив свои слова еще одной сотенной бумажкой.

- Без проблем! - кивнул шофер.

Такси нагло оттерло полицейскую машину и устремилось, презирая все правила движения, вперед...

продолжение следует

Автор - Илья Рясной, Пенсионер, Полковник полицейский

1 часть - https://pikabu.ru/story/zapiski_menta_dezertiryi_zametki_voe...

Мордобой

На нем была фирменная дублёнка – такая стоила никак не меньше тысячи рублей. И он зябко кутался в неё – военное обмундирование ему ещё не вернули.

- Чего бежал-то? – спрашиваю я.

Взяла его в Челябинске милиция без документов, он сознался, что дезертировал из армии.

- А как не бежать? - пожал он плечами. – Представьте, строительная рота. Все с Северного Кавказа. И нас двое русских. В первый же день мне разбили графин об голову. А на второй день я понял, что не выживу. И навострил лыжи.

Землячество это куда хуже дедовщины. При дедовщине молодой со временем выбьется в люди и станет притеснять молодых. А при землячестве ты всегда будешь жертвой. Вот он и решил не искушать судьбу и свалил по-тихому.

Отправился в тайгу. Собирал там облепиху. За сезон наколотил четыре тысячи рублей – деньги по тем временам огромные. Приоделся. Купил дублёнку. И решил, что жизнь налаживается. Правда, рано радовался.

- Нет, служить я больше не пойду, - сказал он. – Пишите, что дезертировать хотел. Лучше в тюрьму, чем опять к этим обезьянам в роте…

Казарменные мордобои. Была чёткая судебная практика – если информация подтверждается, то садятся не те, кто бегал, а те, кто бил. Так что очень часто дела по уклонениям плавно перетекали в уголовные дела по неуставным отношениям.

Неуставняки – это отдельная тема. Часто зверства бывали просто запредельные. И это уродское обоснование я слышал десятки раз: нас били, и мы бить должны… Сколько казарменных хулиганов я отправил на зону. И не раз видел, как в целом в нормальных людях просыпаются жестокие истеричные звери.

Солдатик, которого колотят, унижают, однажды встаёт перед выбором. Можно плюнуть, приспособиться, смириться, как это делает большинство. Или попытаться дать отпор, что с вероятностью в девяносто девять процентов обречено на неудачу – у дедов или нацменов сплочённость, организация и традиции, а также комплекс хищника, которому предназначено судьбой грызть дичь. Нажаловаться и прослыть стукачом – в части жизни не будет, да и западло это считается. Повеситься? Ну что ж, бывало и такое. Но ведь есть самый простой выход - бежать. А тут уже вопрос воли и цельности натуры. Слабые натуры находят единственный выход – уйти из травмирующей обстановки здесь и сейчас, а дальше хоть трава не расти.

Маменькин сынок из профессорской узбекской семьи был студентом, потом его призвали в стройбат. Вот устроился он передо мной на табуретке - морда румяная, круглая, глаза наивные, по-русски говорит чисто, но как-то удивлённо:

- Рота наша на разрезе каменный кубик для домов рубит. Пришли таджики в казарму, меня подняли – говорят- пошли, будешь нам кубик рубить, мы его продавать будем, водку будем покупать. Побили. Я с ними пошёл. Стал кубик рубить. Потом наши узбеки приходят, говорят – зачем ты кубик таджикам рубишь? Ты нас унижаешь. Побили меня.

В общем, то он рубил кубик, то мыл таджикам полы, топ получал от земляков за то, что прислуживает таджикам. Ему все это надоело, и он ушёл.

- С двоими парнями на улице познакомился. Они меня приютили, кормили. Я им по хозяйству помогал. Потом они мне говорят – пошли с нами, воровать будем. По дороге я испугался, сбежал. Потом на биржу труда пошёл. Работать наняли. Деньги обещали. Но не дали. Зато кормили…

Вот такие приключения.

Обычно беглецов, кто давал показания, переводили в другие части. Один таджик умолял:

- Меня в тот отряд переведите, пожалуйста. Там деды добрые.

Кстати, чаще жертвами этих издевательств и бегунками становились люди из нормальных семей, часто призванные из институтов, то есть с интеллектуальным уровнем выше обычной массы. Складывавшаяся в некоторых воинских частях диковатая среда, где правят уголовные традиции и право сильного, где раздолье циничному быдлу, давила на них больше других…

- Поедешь обратно, там с тобой разберутся, - сказал я азербайджанцу в гражданской одежде – его схватила милиция прямо около дома - пришла ориентировка о побеге из части.

- Куда обратно? – поднял он на меня ошалевшие глаза.

- На Байконур.

- На Байкону-у-ур! – протянул он, вскочил, подбежал к окну кабинета и стал биться головой о раму, норовя протаранить лбом стекло.

Я оттащил его. И тогда его начала бить нервная дрожь.

При слове Байконур он впадал в неистовство. Потом, уже успокоив его, я пытался вызнать, чего он так неистовствует.

- Вы не представляете, что там творится. Командир роты нас сразу построил и объявил – тут вам никакого закона нет. Тут вам Байконур.

Космодром с самого начала держался на плечах военных строителей. Их там огромные количество. Очень тяжёлые условия службы, климат, отдалённость. На этот самый Байконур у нас постоянно отсылали батрачить – местная милиция и военная прокуратура не справлялись с преступностью. Если в нашей конторе за два года было в производстве одно дело по убийству, и то раскрытому, то там десятки только висяковых убийств. И дезертировали пачками, уходили в степи, где многие замерзали, погибали, а некоторым удавалось выбраться…

Иногда все эти мордобои заканчивались очень плохо. Один уродец замордовал молодого сослуживца так, что тот отправился к железной дороге, подождал, когда подойдёт поезд, положил кисть руки на рельс и дождался, когда колеса отсекут её. Сперва он вообще ничего говорить не хотел, соглашаясь с обвинениями в членовредительстве. А под конец проговорился об издевательствах, но как-то вяло.

Я отправился в войсковую часть, пообщался там часа два с народом, поднял разные документы, и вот нарисовалось несколько эпизодов. Взял за хобот этого палача, тот никак не походил на грозного джигита – перепуганный до смерти слизняк, готовый ботинки целовать, лишь бы его не наказывали.

Был у меня ещё один членовредитель. Но то человек совершенно другой породы. Его никто не бил, но он как-то сразу осознал свою полною несовместимость с военно-строительной профессией. Поэтому, походив пару дней строем, брал и глотал вилку или ложку. Его отвозили в госпиталь, делали операцию. Он очухивался после наркоза, сдирал капельницу и бежал на волю, где его, наконец, ловили и возвращали в часть. Это повторялось два или три раза. Больше всего внушал список сожранных им вещей: ложка, вилка, гвоздь, замочек, электролампочка и дальше в том же роде.

Что с ним делать? Сажать? Ну, он же псих, видно по нему. А амбулаторка говорит, что вроде и ничего, соображает всё. Назначил ему стационарную психэспертизу в областной психиатрической больнице. Там ему дали диагноз – психопатия возбудимого круга. С ним в армию призывать нельзя, а значит, ответственности за уклонение он не подлежит. Так что я торжественно его освободил из-под стражи и надеялся больше не увидеть. И ошибся.

Идём вечером с ребятами по Баку возле Крепости – излюбленное место вечерних моционов. Навстречу мне этот ложкоглотатель, и чуть ли не обниматься лезет:

- Товарищ лейтенант. Как я вам благодарен. Как же вы мне помогли. У меня сегодня хороший день. Есть деньги. Я гуляю. Погуляйте и вы за меня.

Вытаскивает из кармана пачку двадцатипятирублёвых купюр и пытается мне всучить.

Я его отталкиваю и ору:

- Не надо! Обойдусь!

Тогда он ограничился словесной благодарностью и отчалил. А через несколько дней ко мне приходит следователь из РОВД за материалами на него и говорит:

- Он пока в больничке лежал, с ворами там перезнакомился. Вот и стал с ними по квартирам шарить.

- Понятно, - кивнул я.

Этот гад мне ворованные деньги пытался сунуть!

Другой дезертир и разбойник все грузил меня:

- Товарищ лейтенант, «Волгу» хотите? У меня родители мандаринами торгуют. У них денег полно… Не хотите? Ну тогда домик каменный под Сухуми? Тоже не хотите? Ну как же так.

Канючил он долго. И было за что. Дали ему кажется, лет семь и тут же в зоне пришили…

Хуже всего, когда бежали с оружием. Один такой баран свалил из караула и пытался даже отстреливаться, когда его зажали, но потом вышел с поднятыми руками. А в 1990 году, когда все уже разваливалось, другой выродок сбежал с оружием и приличным боекомплектом и устроил в Баку настоящую бойню. За ним числилось несколько убийств. В одну жертву он вогнал штук пятнадцать пуль – самое удивительное, человек выжил.

Многие беглецы промышляли преступлениями – в основном, кражами и грабежами, и попадались милиции. По СССР были случаи, когда вооружённые дезертиры устраивали безумные кровопролития, убивая семью, чтобы завладеть машиной, или старика, чтобы взять бидон молока. Какой-то дикий вывих происходит у людей, когда они рвут все связи с прошлой жизнью, и ещё у них в руке автомат Калашникова. Они будто стервенеют. Вооружённый дезертир – одна из самых опасных тварей в мире.

Чем ближе был развал Союза, тем больше военнослужащих СА бежало в республики. Им уже приходило понимание – теперь Москва нам не хозяин.

Дезертиры или уклонисты

По уклонению от военной службы было несколько статей УК – главные из них это дезертирство и самовольное оставление части. Разница между ними была в умысле. Дезертирство – тяжкое преступление, заключается в том, что военнослужащий не просто хочет погулять, а намерен навсегда распрощаться с военной службой. Самовольное оставление части – это «он улетел, но обещал вернуться». Поэтому, чтобы правильно квалифицировать деяние, нужно было прояснить этот самый умысел.

Расчёт при этом был простой. Если дезертир – в армии тебе не место, айда в тюрьму. Приобщайся к воровскому братству. А если уклонист – то тебе дисбат.

У солдатиков одно время бытовало мнение, что в дисбате куда страшнее, чем в тюряге, поэтому многие бегунки с криком «только не в дисбат» объявляли, что мечтали навсегда покинуть армию, и они самые что ни на есть дезертиры.

Некоторые стремились в тюрьму по велению души. В Волгограде один придурок, уклонист несколько месяцев морочил следователям голову:

- Оставив часть, пришёл на железнодорожную платформу. Ко мне подошёл милиционер проверить документы. Я его ударил и убил.

Все бы хорошо, но никаких убийств сотрудников МВД в то время не было. Наконец, злодей покололся, что бесстыдно врал. Ему западло по статье об уклонении в зону заехать, нужно что-то более авторитетное. А что может быть авторитетнее, чем убийство сотрудника милиции? Да и вообще, у него вся семья сидела, все соседи сидели, и ему пора. У него в посёлке тех, кто не сидел, девушки не любят. Только статья должна быть приличная.

Кстати, многие накалывались на этом убеждении, что дисбат хуже. Командир строительной роты обожал зачитывать своим бойцам письмо посаженного в зону дезертира, который в жутко депрессивных тонах расписывал, как ему плохо живётся в ИТУ общего режима, и что урки его притесняют, говоря: «сначала отслужи, потом воруй. Или сразу воруй. А так ты ни то, ни сё».

Правда, в дисбате тоже было несладко. В Закавказском округе располагался он в городе Гардабани в Грузии. Офицеры там развлекались тем, что солдатики у них полдня таскали бетонные плиты с одного конца плаца на другой, а вторую половину – обратно. Так и жили.

Один воришка, которого я отправил туда, радикально не согласился с такой постановкой вопроса. Когда его куда-то там вывозили, он мощными руками задушил выводного и дезертировал. По-моему, расстреляли его по приговору.

Искали мы беглецов активно. Некоторых годами. Дезертирство – длящееся преступление, считается оконченным с момента задержания, так что сроков давности там, считай, не было, хотя по практике считалось пятнадцать лет.

Направляли по местам возможного пребывания дознавателей, ездили сами в командировки. Ставили на уши милицию и КГБ. Одного следака у нас чуть в Калмыкии не убили – родственники дезертира гоняли его ночью по степи на мотоциклах, постреливая в воздух из ружей. А следователю и ответить нечем – оружие нам тогда не давали. Парень чудом выжил. Так что всяко бывало.

Изымали мы почтово-телеграфную корреспонденцию родственников беглецов. Иногда так активно, что эти самые родственники созванивались и обижались – чегой-то ты мне полгода не пишешь, забыл, что ли, кто тебя в колыбели нянчил? А на самом деле пишут, просто читают эти письма другие адресаты.

Как сейчас помню письмо папаши сынуле:

«Мамаше скажи, как появлюсь, то казнить её на куски буду. А мне теперь пиши по новому адресу – Садовая, дом 9, ЛТП-2».

Но у сыночка к тому времени адреса ну было. Его адрес уже был не дом и не улица, а весть СССР.

Выводы.

Особых выводов то и нет, кроме приступа ностальгии. Армия по большому счёту это какой-то высший пик общественной самоорганизации. Каждый человек становится частью единого организма. При этом ему в подкорку вбивается, что личная его ценность стремится к нулю, по сравнению с ценностью таких базовых понятий, как приказ, самопожертвование и «ни шагу назад».

Вся армейская подготовка заточена под это. Есть люди, которые в принципе не могут быть частью чего тог большего – из-за эгоизма, глупости или шибко изворотливого ума, а часто из-за банальной трусости. В армии для их вразумления существует военная юстиция, военные суды, а в боевой обстановке расстрел на месте.

И это правильно. Есть в этом какая-то вселенская истина.

Дезертировали всегда. И из древнеримской армии, и из русской и прусской. И будут дезертировать дальше. А бороться с этим просто – иметь адекватную военную юстицию и строгий порядок в войсках.

И, главное, чтобы в частях не лакировали действительность и не скрывали преступления. А то комполка надо папаху получить, чтобы ЧП у него не было, он глаза на казарменный мордобой закрывает. А там и до ЧП в карауле со стрельбой недалеко.

В общем, порядок, порядок и ещё раз порядок. В этом наше отличие от неживой материи и от стада шимпанзе.

«Не будь дисциплины, вы бы, как обезьяны, по деревьям лазали. ... Вообразите себе сквер, скажем, на Карловой площади, и на каждом дереве сидит по одному солдату без всякой дисциплины» - так говаривал Швейку обер-лейтенант Маковец.

Автор - Илья Рясной, Пенсионер, Полковник полицейский

Воздух свободы

Что может быть приятнее, чем в суровых условиях военной службы повстречать земляков? Да ещё и обуть их на добрую тысячу рублей! Асланбек был счастлив беззаботной радостью человека, оказавшегося умнее других.

Это был 1988 год. Меня из Баку на целых полгода послали «батрачить» в военную прокуратуру Нахичеванского гарнизона. Было принято, когда где-то не хватало сотрудников или был дикий завал, на укрепление отправляли в командировку сотрудников из других регионов. Там мне и всучили дело беглого Асланбека. Листая страницы с допросами и постановлениями, я только и успевал присвистывать – ну бывает же такое.

Асланбек был не каким-то бараном аульным, а представителем, можно сказать, золотой узбекской молодёжи. Папаша его был шишкой в одном из районов Узбекистана. А там традиция – если ты занимаешь положение в обществе, дети твои должны получить высшее образование. Лучше в Москве, но если не получится – то и Ташкент сойдёт. Детей у бая было много, и правило он это соблюдал добросовестно – все выбились в люди.

Когда Асланбека вышибли из Ташкентского автодорожного института, пусть не сразу, через пару лет, но его приняла в свои ласковые и крепкие объятия Советская Армия. Пережив кратковременный шок перехода от вольницы и хаоса к упорядоченности и военной иерархии, новый воин оглянулся окрест внимательным взором. И понял, что, оказывается, и в армии можно жить и предаваться любимому занятию – кидать своих соплеменников. С того времени вся его жизнь была посвящена тому, чтобы устроиться получше и найти, кого надуть. А таковых оказалось немало.

В сержантской учебке он быстро поднялся в глазах соплеменников – язык русский знал идеально, мог договориться со всем - не то, что с телеграфным столбом, а даже с командиром роты. Однажды он собрал своих земляков и объявил:

- Денег вам родные много присылают. У нас в роте крадут. Дайте мне деньги на сохранение - я их передам командиру роты, он их в ящик железный положит.

Узбеки важно покивали. Собрали свои деньги и вручили Асланбеку на хранение. Наивные дети аулов и гор даже не удосужились подумать, что выпуск из учебки будет на днях, а деньги эти ещё получить надо обратно.

В общем, через три дня распределение, выпускников разослали по всем концам СССР. Те, с кем Асланбек отправился в Нахичевань, получили от него сданные на хранение купюры. А остальные – ну не срослось. Было ваше - стало наше. В общем, получите у Пушкина, или, как там у узбеков – у Навои или Омара Хайяма.

Мы кропотливо просчитали, что собрал он с земляков полторы тысячи рублей, отдал пятьсот, так что чистый прибыток составил тысячу рубликов – это при зарплате инженера в то время сто двадцать рублей.

В общем, армия оказалась не таким гиблым местом, как казалось сначала.

На новом месте службы в мотострелковой дивизии в Нахичевани ему совсем не понравилось. Его там заставляли служить. Это было глумление над его свободолюбивой натурой. И кидать как-то уже было несподручно – тебе же с людьми служить ещё полтора года, а за это время и спросить могут за твои чудачества по всей казарменной строгости. В общем, без особого успеха попытавшись ещё кого-то надуть и поудобнее устроиться, Асланбек совсем впал в уныние. И после очередных неприятностей огляделся и понял, что пора. Собрал вещички и свалил из советских Вооружённых сил.

Через несколько дней он уже был на пороге дома дембельнувшегося русского приятеля, распахивая объятия и радостно восклицая:

- Друг, как же я тебя люблю. Мне отпуск дали, так я не домой поехал, а сразу к тебе.

Растроганный «друг» несколько дней поил-кормил гостя и ностальгически расспрашивал о жизни в родной части, на что сослуживец отвечал уклончиво. Потом Асланбек состроил горестную физиономию и сказал:

- Надо в часть возвращаться, а у меня военный билет украли. Без военника на самолёт не продадут билет. Дай свой паспорт. Я куплю билет и тут же отдам.

Почему-то при общении с мошенниками у людей напрочь атрофируется логика. Дембель как-то не подумал, что если билет берёшь по паспорту, то по этому же паспорту должен и лететь… В итоге ни паспорта, ни Асланбека. Зато через некоторое время валом повалили нежданные гости. Они приходили без звонка, ставили парня мордой к стенке и защёлкивали наручники.

- За что? – сперва ещё возмущался дембель.

- Ты ещё спрашиваешь, ворюга! - восклицали оперативники угрозыска, от избытка чувств проходясь ему кулаками ему по рёбрам.

Выяснилось, что паспорт Асланбеку сильно пригодился не только для авиаперелётов. Он стал гастролировать по всему СССР, прописываться в гостиницы в номера с соседями, а когда те уходили по делам, упаковывал их вещи и съезжал вместе с ними. Естественно, получив заяву, оперативники угрозыска сразу проверяли, кто ещё жил в номере. Брали у администратора паспортные данные ворюги и направляли по месту его прописки в командировку группу захвата.

Так что круг общения у дембеля сильно расширился. После очередного «задержания», он простонал:

- Асланбек. Ну, все. Увижу – убью!

Судя по всему, вольную жизнь Асленбек вёл бурную и содержательную. Мы наложили арест на его почтово-телеграфную корреспонденцию, и стали изымать письма каких-то вполне грамотных и серьёзных людей:

«Асланбек Утабоевич, я с добрыми чувствами вспоминаю наш добрый разговор в поезде Москва-Махачкала. И напоминаю, что вы обещали посодействовать мне в приобретении автомашины «ГАЗ-24».

То есть развернулся он по полной.

Мы начали копать его прошлую жизнь. Она оказалась не менее занятной, чем настоящая. Оказывается, после того, как отец отослал его учиться в Ташкентский автодорожный институт, заплатив, как положено, за поступление приличный бакшиш, сынок быстро нашёл клуб по интересам – местных воров и мошенников. И началась красивая жизнь и лёгкие деньги. Кидалово, подделки документов. Естественно, на учёбу времени не оставалось, так что выперли его с первого же курса. Но это не мешало ему ещё два года писать письма отцу со стенаниями, как же тяжело учиться, и какие жадные преподаватели. В общем, три года родитель номер один слал ему деньги на подкуп преподавателей, чтобы те ставили на экзаменах пятёрки. Вылетело это в копеечку, но отец семейства был горд, что дитё выросло отличником.

Когда этот солидный, уверенный в себе бай приехал в Нахичевань узнавать, что же натворил его сынок и как его отмазать, мы ему все это изложили коротко и доступно. Выслушал он это так, что ни мускул не дрогнул на лице.

- Я все понял, - совершенно спокойно он, что-то просчитав про себя. – Вы не беспокойтесь. Если он объявится дома - я его убью.

Сказано это было не на эмоциях и не для красного словца, как у нас, с рывком тельняшки на груди. Это звучало скорее как окончательный приговор, бесстрастно произнесённый потомственным суровым басмачом. Вот мы и решили – беспокоиться не надо. Дома Асланбеку каюк.

Через некоторое время дезертира повязали в столице СССР, когда он собирал с граждан деньги за дефицитные стиральные машины у универмага «Москва». Препроводили на гарнизонную гауптвахту. Потом на другую. В конечном итоге он наплёл охранявшему губу земляку-узбеку, что у него важное дело на воле, иначе ему смерть, уговорил его отпустить на пару часов и ушёл с концами.

В Нахичевани что ли воздух такой был – непонятно, но почему-то у солдатиков там просыпалась страсть к мошенничеству. Другой такой затейник Витёк происходил из хорошей московской семьи с отцом шишкой в каком-то из союзных министерств. Судьба его складывалась примерно как и у Асланбека – фарцевал, воровал, с первого курса института вышибли, от суда спасла армия. И там он развернулся вовсю.

Он настолько умело запудрил всем мозги, надувая щёки и объявляя, что его родители всё могут, что командиры стали относиться к нему с уважением и опаской, а также начали строить на него определённые планы. Командиру роты он убедительно обещал, что устроит его в Академию Фрунзе, потому что папаша все может. И капитан ему выписывал постоянно всеми правдами и неправдами отпуска в Москву – ну чтобы с Академией порешать. Другим командиром он тоже что-то обещал. Обещал и ничего не делал, оправдываясь за мизерные результаты ещё более радужными обещаниями. Его кормили-поили, лелеяли. Но наконец, командиры поняли, что он никого облагодетельствовать не собирается и предложили ему вешаться, потому что последующая служба у него будет ох как нелегка.

Но Витёк и это предусмотрел. Он тут же симулировал какую-то болезнь и завалился в госпиталь. Там он начал в том же стиле обрабатывать врачей. Мёртвой хваткой вцепился в армянина – старшего лейтенанта, служившего дантистом. Арсенал испытанный – у меня папа большой начальник, он тебя в аспирантуру устроит. В общем, охмурил Витёк зубодёра и, соскучившись по дому, стал подбивать его на поездку в столицу.

- В аспирантуру тебя устрою в Московский мед, - гипнотизировал Витёк. - Я там все ходы-выходы знаю. Видик могу по дешёвке купить. Шмотки. Ты главное денег побольше бери.

Та же ситуация – отключка критического мышления, взамен активизация способностей к тактическому планированию – в результате каким-то чудом рыцарь бормашины выписал командировку в Москву и себе, и Витьку, и поехал обезжириваться.

Кафешка та была как раз на Октябрьской площади, как раз напротив здания МВД СССР, в девятиэтажном кирпичном доме, где сейчас «Шоколадница». Там армянин последний раз и видел Витька.

- Давай две с половиной тысячи рублей, - сказал жулик. – Видеомагнитофон принесу. Отличный. «Сони».

Дантист как все армяне толк в «Сони» знал, и расценки представлял. Заявленная цена была божеской, по тем временам видики стоили почти столько же, сколько машины, и не найти их было. Поэтому дрожащими от предвкушения пальцами он отсчитал две с половиной тысячи рубликов.

Витёк небрежно сунул купюры в карман и бросил:

- Сейчас буду.

И вот у дантиста ни «Сони», ни Витька, зато куча неприятностей. Как отвечать на вопрос, куда он солдата и за каким лешим попёрся с ним в Москву?

За это дело я ухватился, поскольку выдалась возможность побывать дома, прихватил этого армянина. С дантистом мы шарились неделю по Москве – по всем кабаками и злачным местам, где бывал Витек. Ставили на уши официанток, метрдотелей. Слышали от них:

- Был недельку назад. Когда будет – не знаем. Но позвоним в милицию обязательно.

И не звонили, стервочки.

Жена Васька нас успокоила:

- Да не бойтесь, он больше никого не побеспокоит. Он сейчас в Прибалтику поедет, и будет там переходить границу.

Общался я и с КГБ по его поводу, узнал много интересного о незаконных валютных операциях Витька. Так тогда его, сволочь, мы и не нашли.

Что стало с ними? Союз как раз разваливался. И приходило время, когда подобные специфические способности стали вдруг жутко востребованными. Так что не удивлюсь, если они и всплыли где-то как весьма уважаемые люди…

Мой адрес Советский Союз

Сколько же я насмотрелся самовольщиков и дезертиров – страшно представить. В нашей Военной прокуратуре Бакинского гарнизона работал конвейер по распределению этих свободолюбивых личностей по дисбатами, исправительно-трудовым учреждениям и психушкам. Наверное, девяносто процентов уголовных дел в нашей конторе было именно по ним.

В Баку в 1984 году в рамках новой структуры управления войсками была образована ставка южного направления, которой подчинялись Северо-Кавказский, Закавказский и Туркестанский военные округа, а также Каспийская военная флотилия. сороковая армия, воевавшая в Афганистане. В столице Азербайджана и её окрестностях началось грандиозное строительство. Возводили тщательно замаскированные командные пункты, уникальный вычислительный центр, обладавший какой-то невероятной степенью защиты, штабные комплексы, целые районы жилья для военных. Такое ощущение, что перед развалом Союза на эти стройки в Азербайджане решили ухнуть как можно больше средств и ресурсов. После развала СССР из возведённых объектов России, понятное дело, не досталось ничего, да она и не просила. Для строительстве всего этого роскошества был создан целый УИР – управление инженерных работ, с подчинявшимися ему Управлениями начальника работ – УНР. В них входило множество разбросанных по Азербайджану стройбатов, тысячи и тысячи военных строителей.

Что такое стройбат? Чтобы было понятно – туда, как в анекдоте, призывали зверей, которым оружие страшно давать. А попросту – малообученных детей гор и степей, ранее судимых, а также олигофенов в степени лёгкой дебильности, которых по существовавшим правилам нельзя было призывать в обычные части. Так что контингент там собирался соответствующий. Это в зависимости от национального состава было что-то вроде банды батьки Махно или басмаческого отряда.

- Проведите с ними воспитательную работу, - просил меня как-то командир роты стройбата, притащив за ухо особенно беспокойного военного строителя. – Он плохо себя ведёт.

Я глянул в личное дело нарушителя и задался закономерным вопросом – а как может себя вести человек с тремя судимостями?

- Ну, готовься, на четвертую ходку, - сказал я.

Проняло на некоторое время.

Нравы там царили часто диковатые, план по валу требовал экстремальных мер. И бежали оттуда военные строители сотнями.

Бежали, правда, изо всех частей, но у стройбата тут конкурентов не было.

В середине восьмидесятых началась широкая кампания за борьбу с неуставняками в армии. У нас ещё в институте создалась иллюзия, что несчастные солдатики бегут из-за неуставных отношений, издевательств. Тем более действительно случаи в войсках были совершенно дикие. В Группе войск в Германии и где-то на Севере были факты, когда деды экспериментировали, насколько может похудеть молодой, так что солдатики умирали от дистрофии. Ну и побои, даже убийства – всё было. Были и срывы, когда молодые, заступив в караул, крошили из автомата сначала «дедушек», а потом на кого Бог пошлёт. Так что у нас была иллюзия – бегунки это жертвы.

- Все это бред, - опустил меня с небес на землю матёрый помощник прокурора. – Запомни, никогда не верь самовольщикам. Они всегда врут.

В подтверждение привёл историю прохвоста, который так складно врал о его притеснениях, что его вместо трибунала переводили из одной части в другую. А когда выяснилось, что все враньё, он свалил в очередной раз. И вся прокуратура ощущала себя лохами.

Девяносто процентов бежали вовсе не от каких-то зверство и побоев. А зачем бежали? Ну, потому что хотелось. Их свободный нрав никак не вписывался в строгие рамки армейской реальности. И тянуло туда – к горизонту, где на зелёных тучных полях возлегают рядом львы и агнцы. Короче, дикое ощущение дискомфорта от армейской регламентации и желание послать все это к такой то матери приводило к тому, что однажды, воткнув в землю лопату, как винтовку в стойло, служивые отправлялись в бега. Они были похожи на какую-то полуразумную форму жизни, существующую больше инстинктами и неосознанными порывами. Больно тебе, неуютно – бежать прочь. Запахло едой и сладким – двигай туда. Стремись туда, где тепло и мухи не кусают. Долг, дисциплина, ответственность – это все абстрактные понятия, которые находятся вне сферы их осознания.

У меня создавалось ощущение, что некоторые военные строители вообще не понимали, где очутились. Жил себе он, пас коз, приехал большой человек на машине – военком. Взял за шкирку – и на призывной пункт. А потом одели бедолагу в форму, вручили лопату и говорят – копай. Зачем копай, почему копай. Два солдата из стройбата заменяют экскаватор. И старшина-шайтан ругается и дерётся. А пойду-ка я отсюда!

Вообще, по традиции для выполнения плана военкомы в Средней Азии гребли всех подряд - хромых, глухих. Как в гражданскую войну. Приходилось увольнять людей пачками после таких призывов.

Один наш следователь говорил:

- Вот смотри, выкини нас в город без денег и документов, ты на второй день взвоем как волки от голода, а на третий попадёмся милиции. А эти образины годами где-то бродят, воруют, побираются, добрые люди их кормят-поют. Живут, как хотят.

Действительно – жили, как хотели, благо желания у них были по большей части незатейливые. Одно время у нас в обвинительных заключениях фигурировала стандартная формулировка: «самовольно покинул часть, праздно проводил время». Потом нам руководители сверху пояснили, что праздно проводить время - это загуливать в кабаках с бабами. А жить в подвале и питаться объедками – это называется проводить время по своему усмотрению.

Да, усмотрение у них было разное. Один дезертир несколько месяцев жил в лесу и питался чем Бог пошлёт, а в конце освоил диету из сосновых шишек. Когда мы приехали осматривать его лёжку, там была целая гора ореховой шелухи, сложенная в горочку – как белка нагрызла.

На гауптвахте, в СИЗО, в войсковых частях – везде я вспоминаю допросы, допросы, допросы этих самых бегунков. Некоторых приходилось допрашивать в экзотических местах. Я ещё неделю смотрелся в зеркало, пытаясь различить, не пожелтели ли мои зрачки, когда два часа допрашивал клиента в гепатитном отделении больницы. Военный строитель за три дня странствий умудрился подхватить гепатит и потерять кисть руки – её обрезало сцепкой вагонов, когда он перелезал через железнодорожное полотно.

Бежать из стройбатов обычно начинали обычно с приходом тепла. Эти вольнолюбивые натуры просыпались с приходом тепла, как ящерицы, у них возвращался интерес к жизни и обуревала неудержимая охота к перемене мест. Зачем идти, куда, почему – не важно.

- Ты зачем ушёл? Тебя били? – долдоню я угрюмому звероватому туркмену.

- Никто не биль! – гордо отвечал он.

- Зачем бежал?

- В Красноводск хочу,

- Ты в Красноводск ехал? Ты же в другую сторону направлялся.

- В другую.

- А зачем бежал?

- В Красноводск хачууу!

Вот и весь разговор. Хочется. Это самое хочется могло быть совершенно разным. Кому-то хотелось домой. Кому-то от пуза пожрать. Кому-то - к девкам.

Один самовольщик был – тот умудрился свалить за два месяца до демобилизации, потому что девушка написала, что выходит замуж за другого. Это был один из немногих случаев, когда парня было жалко до слез – он весь был какой-то правильный, дисциплинированный, и человек нормальный по жизни. Но закон суров…

Были умильные истории в стиле Ромео и Джульетты. Один любвеобильный балбес из стройбата спутался с девкой, которая была за кражи «на химии» – то есть на принудительных работах на стройках народного хозяйства. Полюбили друг друга неземной любовью. В итоге он смылся со своей части, она - со своей «химии». Месяца два околачивались по стройкам и подвалам, срывая заветные плоды любви с древа Мироздания. Повязали в итоге обоих. Он во всем признавался и каялся, но требовал, чтобы ему дали новый адрес его телки. С адресом как-то не получилось, в результате чего дезертир закатил на заседании в суде истерику и начал нести такое, признаваясь чуть ли не в убийстве Президента США Кеннеди, так что дело грозило прийти на доследование. Ко мне прибежала испуганная адвокатша:

- Он совсем свихнулся. Дайте ему этот адрес. Иначе ему лет десять дадут!

Адрес мне удалось все же узнать, и безумец успокоился.

В общем, дан приказ ему на Запад, ей в другую сторону. Он поехал в дисбат, а она за нарушение режима на зону. Интересно, срослось у них дальше?

Другие Ромео и Джульетта – молдаванин и азербайджанка. Он сбежал из части, прибился на какую-то овечью кошару в горах, сошёлся с дочкой хозяев. Потом его задержали, и родственники-азербайджанцы всем аулом приехали его отмазывать. Помню и эту его девчонку – молоденькую, тоненькую, сиимпатичненькую и ни бельмеса по-русски не понимающую. Впрочем, он тоже по-русски почти не говорил, и кроме своего молдавского ничего не знал. Как они общались – непонятно. Наверное, на языке любви.

- Она его жена, - говорил отец семьи, тыкая в свою дочурку.

- Жена, да? – спрашиваю я.

- Да. Жена.

- А это кто? – я показываю ему справку, из которой следует, что дезертир уже женат в своей Молдавии.

- Этого не может быть, - качает головой бабай, злобно косясь в сторону молдаванского Дон Жуана. – Он муж моей дочери. А та жена не при чём…

Впрочем, многие бежали не от того, что хочется, а от того, что надо.

- Кем до армии был? – спрашиваю я.

- Берейтора, - гордо объявляет самовольщик.

То есть в выездном цирке он служил помощником дрессировщика лошадей и дело это сильно любил. Низкорослый питекантроп, весть татуированный, воровал с детства и общался исключительно с блатными. За кражи по малолетке загремел в спецшколу – это такая тюрьма для детишек, не достигших возраста уголовной ответственности. На свободе проиграл три тысячи рублей в карты. И смылся от долгов в армию. Там его принял с распростёртыми объятиями бакинский стройбат.

Но братва не пожалела времени и денег. Приехали к нему в Баку справится, как ему служится, не впадлу ли военную форму таскать, а заодно ласково так осведомились:

- Про должок не забыл? Гляди, скоро счётчик начнёт щёлкать.

Берейтор вздохнул, собрал вещички и отправился добывать деньги.

В Баку тогда была Биржа труда – так называли местечко в центре города, где собирались бродяги и лишенцы со всего Союза. Туда приезжали покупатели и нанимали их на различные работы. Берейтор сперва попал в услужение к богатому цветоводу. Собирал в оранжерее гвоздики. Вырвать гвоздичку и положить её в корзинку стоило, кажется, пять копеек. А нагнуться лишний раз он не боялся. Так что заработала очень неплохо. Потом устроился класть фундаменты. В итоге с долгами он рассчитался полностью, а потом попался милиции.

Я его оттащил на стационарную психэкспертизу, которую проводили циничные тётки-психиатры.

- За что в спецшколе пребывал? – спросила председатель комиссии – суровая тётка средних лет.

- Так кур воровал.

- А из армии чего бежал?

- Из-за долгов.

Председательша усмехнулась – мол, какие у пацана долги.

- Сколько должен был?

- Три тысячи.

Писхиаторша чуть не поперхнулась, а потом посмотрела на него с уважением…

Многие бежали, наворотив дел по месту службы.

Рота в стройбате состояла в основном из азербайджанцев. Но надёжей и опорой у командования были двое наивных и честных русских уголовников. Такие здоровенные лоси-молотобойцы из русской глубинки. И вот однажды комроты, поддав водочки из-за ощущения тоски и безнадёги, одолевшей его в чужом краю, объявляет им:

- Я домой. Вас за себя оставляю, а вы вечерню проверку проводите.

Эти двое к обязанностям своим относятся добросовестно. Начинают строить роту с помощью доброго мата и ласковых пинков. Азербайджанцы, возмущённые таким произволом и притеснениями, начинают бунтовать, за что огребают получают заслуженных люлей. Тут на сцене появляется главный азербайджанский батыр и заступник – кандидат в мастера по боксу, и начинает качать права:

- Вы никто. И вам вообще конец.

Тут один из молотобойцев раззуживает молодецкое плечо и засвечивает боксёру в ухо. Тот на то и боксёр, чтобы уметь укорачиваться. Подныривает под удар. А кулак тем временем по инерции летит дальше и въезжает по черепу второго молотобойцы. Тот как подкошенный падает на пол. Потом он мне на допросе говорил:

- Это меня табуреткой кто-то ударил. Кулаком так ударить невозможно.

Ну я промолчал, что это его случайно друган так укатал. А тот об этом тоже скромно умалчивал.

В общем, драка, разбор по понятиям. Кардинальными силовыми средствами эти двое под кровати всю роту загнали! Потом хватанули водочки, решили, что за такой разор их теперь обязательно посадят и решили хоть напоследок гульнуть по просторам родной страны. Рванули на свободу с нечистой совестью. По дороге на нервяке определили в больницу двух докопавшихся до них местных милиционеров. И странствовали по городам и весям, пока не отловили…

Обычно у нас с раннего утра кто-то из следователей брал портфель и ехал в военную комендатуру гарнизона брать объяснения с задержанных комендантскими и милицейскими патрулями уклонистов.

Плац губы. Маршируют замордованные заключённые. В центре, руки в карманы, стоит солидный мужик в дорогущем белом плаще. Вид у него как у проверяющего инспектора. Тогда почему без формы? Может, из какой-нибудь общественной организации? Они тогда как раз начали входить в моду на волне гласности и перестройки.

Господи, каких только душещипательных и диких историй я не наслушался на этой губе. Вот передо мной псих, дезертировавший за две недели до дембеля, потому что у него начались глюки, будто его завербовала американская разведка, и теперь ему нужно перейти границу для обучения в разведшколе на территории Ирана. Сняли его погранцы в поезде с планами перехода границы. А вот идиот, который сумел пробраться в аэропорту в грузовой отсек самолёта и был снят оттуда перед самым взлётом.

Я удивился, когда в кабинет ко мне завели очередного пойманного дезертира – им оказался тот самый «белый плащ».

Выяснилось, что он совершил ДТП с тремя трупами и смылся из войсковой части. Несколько лет занимался подпольным водочным бизнесом, заматерел, закрутел. И однажды на свадьбе приятеля его сцапала милиция.

- Я знаю, кто меня заложил. Я ему ещё устрою, - с угрозой пообещал он.

В глазах его читалась мечта опять уйти в бега. А мечты нередко сбываются.

Следующим утром нас вызвали на гауптвахту разбираться с ЧП. Оказалось «белый плащ» уболтал начальника караула-лейтенантика - наплёл, что ему в тюрьму, но перед этим надо попрощаться с любовью всей жизни. Опять тот же эффект – когда мошенники начинают работать, мозги у жертв полностью выключаются. Этот хмырь пообещал лейтенанту за его доброту душевную принести блок «Мальборо». И идиот-офицер распахнул врата...

Встречались совершенно уникальные типы. Из Москвы по этапу пришёл один такой. Захожу в камеру для допросов СИЗО, передо мной сидит весь татуированный урка.

Оказывается, он мой ровесник. Просто пока я учился и служил, он всё это время сидел за кражи и другие преступления перед личной и государственной собственностью.

- Вышел в очередной раз. Мне в тюрьме неплохо было. Я там уже карьеру начал делать. В авторитете. И вдруг военком приходит – давай в стройбат… Он чего, глядя на меня, правда думал, что я служить буду? – цинично хмыкает вор.

Служил он не очень долго – дня три по прибытии в часть. А потом ушёл, солнцем палимый, вдаль, в зелёном обмундировании военных строителей. Когда его поймали, он уже был упакован по высшему разряду, в импортные дорогущие шмотки. Средь бела дня милиция его взяла, когда, выпятив челюсть, он у Трёх вокзалов в столице выворачивал карманы у двоих пацанов-спортсменов, находившихся в ступоре от его напора и наглости.

Общаться по делу с ним было приятно, в отличие от узбеков, которые никогда не признаются, сколько бы доказательств в отношении них не было. Прочитав обвинение, он с карандашом прошёлся по нему:

- Так, это признаю, тут у вас все доказано. Тут у вас доказухи нет – я в отказе. Это признаю… В общем, пишите.

Как-то общий язык мы с ним быстро нашли. Состряпал я ему очередное обвинение. Но поджимали в связи с этапированием срока содержания под стражей, продлиться я не успевал, поэтому изменили ему меру пресечения на наблюдения командования.

- Это у меня срок прерывается? – возмутился уркаган.

- Да не боись, всё зачтётся, - заверил я его.

- Ну ладно, - он подписал бумаги.

Под наблюдением он пробыл аж четыре дня. А потом махнул ручкой и отбыл в неизвестном направлении.

Интересный был тип, умный. Помню, разговаривали с ним о перспективах нашей страны.

- Слушайте, этот бардак добром не кончится, - говорил он. – Мне пятерик за кражу дали. А сейчас пацаны со мной сидели – им трёшку за грабёж и разбой. Ну, это разве правильно? В Бутырке в камере телевизор стоял. Ну, это ни в какие рамки. Угробят этой добротой нашу страну.

Пророк был прямо. Часто его вспоминаю…

Бывали совершенно абсурдные истории. У нас за мордобой сидел дезертир. С первого места службы он слинял. Как-то умудрился легализоваться. Его призвали во второй раз. И в части начали донимать – мол, ты молодой. А он – я молодой? Да я уже служил – и хрясь в челюсть.

Кстати, бывало нацмены служили в армии по два раза – за себя и за брата, который только женился, и ему в армию нельзя.

Продолжение следует