Unatel

Врача, врача! - слышалось вокруг.

Тело сбитого человека распласталось на дороге, его пальто задернулось наверх, окутала голову, она будто бережно уложена, словно в упаковке, сквозь которую уже просачивалась кровь. Его обувь слетела, безжизненные руки раскинуты в разные стороны, словно у бегущего человека. Замер словно в стоп-кадре - а ведь он действительно бежал, бежал к нему, бежал спасти!

И спас. Роберт медленно встал и застыл в оцепенении, в своей беспомощности, в своем секундном неуёмном горе, удерживаемый тоннами благодарности к человеку. Роберт, как всегда, решил перейти дорогу мгновениями ранее зеленого света светофора, задумался и не заметил выезда быстроедущей машины.

Теперь эта спортивная машина, в десятках метров дальше, воткнулась лбом в здание, процарапав цоколь и оставив красный след краски. Она дымилась, и никто из неё не выходил, оставаясь таким же безжизненным и покинутым, как и тело спасителя.

Роберт оглядывался вокруг, не понимая, что делать. Движение остановилось, люди собирались в кучу, окружали по тротуару, подходили спрашивать о чем-то, но всё как в тумане - будто контузия, обрушился шок на его сознание. Он пытался выбраться из этого круговорота людей, криков, воя сирен, дальше от трупа, хотя в его сознание никак не влезала мысль о том, что человек на дороге мёртв. Он хотел спросить, так ли это, но лёгкие не выдавали воздух.

Обернувшись, посмотрел на спасителя, а что если бы он мог ему помочь? Вернуть к жизни, вернуть к родным и близким, которые будут его оплакивать, чтобы не пришлось смотреть им в глаза виновато, в некотором роде даже воровато. Ведь он, получается, украл его жизнь, не специально, но украл, буквально ограбил, оставив ни с чем. Остается только отплатить тем же, только не ему. Ему это уже не понадобится.

И вот эта мысль застыла в голове. Что ему стоит посвятить этому жизнь. Дарить людям жизнь, дарить второй шанс, так же, как ему предоставили его сегодня.

***

Ох уж, это утро. Свет резал глаза, снова солнце, уже близкое к зениту, опаливало его лицо, спадая миллионами фотонов, облаивало злой соседской собакой через окно. Хочется встать. Убежать от ужасного полуденного светила, но вчерашний день толстой противной женщиной придавил грудь, сдавливал дыхание. Вытянув руку, пытался отмахнуть лучи солнца, получалось, надо сказать, плохо. От безумия этой мысли губы сами скривились в измученной улыбке.

Вчера снова не получилось продать картины, только выклянчить у прохожих мелочь, а некто даже добавил достаточную сумму на пару бутылок водки. Снова был пьян. Его никто не понимал, с тех самых пор, когда его выгнали из художественной академии. Говорили – талант, достойный высоких выставок, музеев. О, сколько лицемерия. Эдуард в поиске своей философии пришёл к идее ценности жизни, к тому, что можно помогать людям через искусство, возможно спасать жизни. Только никто не хотел всматриваться, глядели на причудливые формы его картин, безмолвно кивали, когда Эдуард пытался объяснить и продолжали требовать от него формы, уже установленные узкими рамками культуры. И когда он устал объяснять, бороться, то попытался принять правила игры – только теперь пропал блеск его красок, задор его мазка, уверенный ход руки. Его выгнали, и он ушел. В забвение. Алкоголь, тот самый друг, который только и остался.

Только вот и он портил дело хмурыми похмельями.

Друзья так не делают, друзья помогают без ожидания, без последствий. Хватит. Оно того не стоит, картины должны перестать давить своей манией. Никому они не нужны, никому они не помогут. Трезвое утро, история запомнит его первым трезвым утром. Утром перемен.

***

Сука!

Какая же она тварь! Тварь!

Артур глубоко опустился на сиденье машины, вытянув шею. Он внимательно смотрел в блестящие, как и его лысая голова, окна здания напротив. Солнце бликовало в них, мешало смотреть, углядеть что-либо. Где-то в них, плавной походкой шла она, решившая, что её жизнь принадлежит ей, что может в ней решать всё самой.

Нет!

Да как она посмела! Что она о себе возомнила? Как она могла уйти от него. Её жизнь – собственность, которой только он был хозяин и весь воздух, которым, она дышала – его пожелание и согласие.

Мысли в голове Артура путались. Они рваными кусками бродили в его сознании. Дикая бешеная кровь застилала остатки разума, не позволяя принять сам факт того, что он монстр. В тот вечер, когда его тихая поникшая жена вдруг не вернулась домой, он взбесился, бил мебель и посуду, поранился осколками стекла и абсолютно не заметил, что истекает кровью. Боль он уже давно не чувствовал, лишь одолевала тяжесть в голове, которая эхом проходила через всё тело с каждым ударом пульса мыслью о том, что его бросили.

***

Длинная неделя выдалась, самая длинная в жизни Роберта. Долгие дни, как странные ультрамариновые анаконды, тянувшиеся из одного горизонта в другой, то и дело пытающиеся придушить его. Оставить с собой. Томительное ожидание итогов его последних лет стараний и следования к цели. Роберт стал врачом, и ему осталось только пройти формальную церемонию, разделить общую радость.

И вскоре после этого будет ординатура в онкологической клинике - работа, о которой он мечтал последние пару лет. Уже стерлись границы между его желанием лечить людей, тягой к науке и банальным интересом к тому, что убивало людей. В этом не было разницы, он стал выше этого. Никто не спросит мотивы, если будут результаты, в медицинском университете убивают чувства сентиментальности, брезгливости, сомнения. Стоит об этом задуматься – и ты тряпка, ты сломаешься. И ты уже сам не уверен, что не дрогнет твоя рука - и тогда ты сам убийца.

***

После долгих уговоров тело послушалось Эдуарда. Тяжело встал.

Картины не продаются, никому не нужны, и сам он тоже никому не нужен, возможно, даже себе. По пути к этому состоянию, он уже давно перестал бояться смерти. Или жизни. В целом, ко второму куда с большей опаской приходилось смотреть. День и ночь. Разница ведь совсем не в том, в какой степени освещённости пребывает окружающий мир. Разница в том, как к этому относятся люди. На что они способны, что они могут себе позволить, когда никто не видит. Или не смотрит. Разницы вроде бы нет. А она большая. Кто больше преступник – тот, кто нарушает законы или тот, кто позволяет? Или тот, кто и слышать ничего не хочет, пребывая в своём укромном комфортном гнезде. Плохой и хороший. А кто хуже – тот, кто оступился, показал себя плохим, ради других, или тот, кто был этим хорошим «другим»?

Сам Эдуард бывал в разных ситуациях, и делал всякое. Но стыдно было только за то, что по разным причинам отказывал в помощи. Отказывал, когда мог помочь, и это теперь сковывало руки, ноги, съедало изнутри, выходило из горла обжигающей изжогой.

А может это просто вчерашняя синька.

***

А вот и она.

Улыбается. Да как она может это себе позволить?

Прошло всего пару месяцев как она в «бегах». Артур пока никак не выказывал, что он её уже нашёл, что знает о её местонахождении. Он наблюдал, хотел узнать - на что его променяли. Нельзя покидать его. Абсолютно невозможно и не признаваемо.

Разговаривает по телефону, говорит спокойно, радостно. Значит, всё-таки у неё кто-то есть. Так и есть! Вот почему она ушла, изменила, бросила. Мрак. Заговоры и предательство тучей сгущались в голове Артура. Грязная женщина! Возвращать её? Определенно только наказать. Как? Ужасные картины вставали перед помутнённым взором Артура. Маньяк улыбался.

Она уже близко.

Артур выпрыгнул прямо перед ней. С улыбкой, с кривой улыбкой злобы, доминации, какого-то даже удовлетворения. Удовлетворения моментом, её видом, полного ужаса.

Она остановилась. Только что улыбчивая женщина сникла к земле, опустившиеся плечи мелко дрожали. Рука с телефоном опустилась к бедру, уже не волновал доносившийся оттуда голос.

В её глазах загнанного хищником оленя отпечатался весь кошмар прошлого. Перед ней и предстал сам кошмар. Кошмар, уничтоживший её счастливую жизнь в браке с человеком, чей только облик стоял напротив. А теперь перед ней только чистое зло. Невыносимое, невозможное.

Вот она. Артур с довольной ухмылкой двинулся вперед. Протянув свои лапы, попытался схватить. Допрыгалась.

На её отчаянный крик ответом был воинственный клик пьянчуги, еле сумевшего сохранить равновесие от этого. Замызганный и весь в краске, бродяга, отчего-то уверенно, шагая в их сторону, по пути подхватил палку.

Досадно сплюнув, Артур издал рык и сел в машину.

Ничего, сука своё получит.

Покидая место, он облизывал губы - сознание рисовало ему кровавые планы мести.

***

Уставшим голосом окликнул собаку – она чуяла хозяина и начинала лаять ещё до того, как приблизится к дому. Роберт любил свою собаку, она умела ждать, выслушать, порой казалось - даже понимает и поддерживает. Но она была такой громкой, что в те дни, когда было слишком много работы и после операций, было просто невыносимо.

Услышав хозяина, собака перестала голосить и только продолжала тихонько царапать дверь, виляя хвостом, пока ключ проворачивался в замке.

Странный день был сегодня. В клинике, в которой теперь Роберт работал, был своего рода день добрых дел, акция для привлечения людей, своеобразная реклама. Он давно уже занимался только ВИП-клиентами, богачами, будучи признанным гением своего дела. Уподобившись своим клиентам обрюзжал, только не внешне – изнутри. Больше не было того мечтательного мальчишки, клятвенно благодарившего судьбу за жизнь.

Были приглашены журналисты, чиновники и люди, которые никогда бы не смогли позволить себе лечение в таком заведении. Всё бы ничего, если бы не один интересный случай. Роберт давно не чувствовал в себе этого огонька, горящего сердца, стремившегося подарить свет людям. У одной совсем маленькой девочки был обнаружен рак мозга, рано диагностирован, что было само по себе чудом. У матери очень быстро появились подозрения на наследственность недуга, которым, оказывается, страдал отец девочки. Но на этом день закончился, камеры уехали вместе со всеобщим ликованием и торжеством, интерес клиники иссяк.

***

А вот и близится её конец, конец её своенравию.

Артур всё решил - сегодня кончится его одиночество. Он выяснил, где она будет, с кем она будет. О, этот сладостный момент, он их накажет. С каким удовольствием он будет смотреть в их маленькие испуганные глаза, как он будет смеяться, нависая над ними своей властью. Как паук плетёт свою сеть, так и Артур мнил себя подобным ему, захлопывающим ловушку.

О, они будут просить прощения. Они будут заклинать его, умоляя не убивать. Хорошо бы они скулили, как дворовая шавка, которую Артур вчера пристрелил, проверяя пистолет. Артур упивался своими представлениями сегодняшнего дня. Они могут сколько угодно плакаться – они всё равно отправятся в ад. Отправятся в ад, только и там их не ждет избавления от него. Артур пойдет за ними.

Он уже всё решил.

Осталось только выбрать время. Лучшее время. Впрочем, теперь оно уже неважно. Артур так долго ждал этого, что уже любой момент казался удачным.

Двигатель автомобиля басовито заревел. Пора.

***

Пустые улицы вечернего города давали возможность вдоволь подумать обо всём. Тишина, пронзительным визгом врезалась в слух. У Роберта никак не получалось забыть о судьбе той маленькой девочки, что-то очень сильно рвало его душу, топтало и презрительно смотрело. Совесть? Роберт усмехнулся себе, подумав о том, что ему приятно познакомиться с ней. А что ей надо сейчас? Почему сейчас? Отчего так погано? Рой мыслей обуревал Роберта, кружил, кусал.

Степенно и задумчиво шагая, Роберт, вдруг наткнулся на крикливую девушку, нагло всучившая разноцветный листок. Она что-то говорила, разве это важно? Роберт грязно выругался, думая о том, какие люди нынче бестактные. Врываясь в мир человека, переступая через стены, строящиеся для защиты тонкого внутреннего мира. Девушка засмеялась. Что не так? Роберт злобно смял листок, разве он смешон? Хотел было высказаться о том, к какой бы матери она сходила, но вовремя остановился. Он просто устал, слишком долгий день, слишком много событий и переживаний. Таки принялся рассматривать листок – «Музей современного искусства» зовет на ночной показ. Почему бы и нет? Вот он, рядом находится.

Редкие люди ходят по залам, среди причудливых статуй, бюстов, изваяний, разного рода штук странного характера. Некоторые мрачные, некоторые ярко-разноцветные. Идут какие-то тихие обсуждения, как будто они что-то в этом понимают. Что в них видят остальные?

Вдруг взгляд упал на полотно, где большой толстый человек топтал маленьких муравьев, выливая на них кипяток из чайника. А муравьи бегут, разбегаются в панике. Маленький локальный апокалипсис.

Смешно – решил Роберт. Хоть что-то близко подходило под его внутреннюю концепцию. Подожди-ка!

Роберт подошёл поближе к картине, рассмотреть получше. Нечто неуловимое для его глаз происходило в ней. Вдруг всё перестало иметь смысл – большой толстый человек вовсе не топтал муравьишек, а они, в свою очередь, тоже совсем не муравьи. Большой человек аккуратно ступал на пустые места, тщательно всматриваясь в толпу маленьких людей. А они же в свою очередь не бегут от большого человека, они ему радуются, ликуют. И выливается на них не кипяток, а какая-то благодать в форме нот, кистей, знаний.

Чуть ниже автор картины: «Э. Савицкий». Дыхание спёрло. Роберт поспешил прочь. Телефон, гудки…

***

Эдуард шёл по тротуару с опущенной головой. Не хотелось поднимать голову, смотреть на все эти лица людей, казавшиеся пустыми. В голове у них пусто и разговоры пустые. Лучше и приятнее оглядывать полы его потертого пальто, чем смотреть на отстранённые физиономии окружающего безразличия. Нет, он не лучше их. Просто им жить проще – они не задумываются о чужих людях. Когда будет пожар – они придут погреться. Поглазеть. Не все, но большинство. Большинству плевать. И ему тоже плевать, и от того более тошно.

Подняв глаза, Эдуард увидел, как навстречу идёт молодой паренёк. Насупившись, бодро вышагивает, торопясь куда-то. Куда-то вперёд, к мечте. И под грозный рык появившегося из-за угла красного автомобиля вдруг свернул, что бы перейти дорогу.