Onlyvoid

На Пикабу
140 рейтинг 1 подписчик 0 подписок 5 постов 0 в горячем
1

Из Альтенберга

ТЕЧЕНИЕ ЖИЗНИ.

Бетховен сказал незадолго до своей смерти: «Я считаю себя самым несчастным из людей!» Я уверен, что Франц Шуберт и Гуго Вольф чувствовали то же самое. О других гениях нечего и говорить. Это все кандидаты на самоубийство, без малейшей к этому способности. Утром встать, умыться, одеться, что-нибудь сделать, без честолюбия, без потребности, смотреть на стенные часы, пока не настанет 10 часов вечера; но ведь это еще не так скоро. Нет спичек, мыла, папирос. Нет нужного белья, и за все, за все надо платить. В то же время внутри ужасные и постоянно одни и те же мысли: «К чему это все?» Служащие нашего отеля не думают об этом. Они работают с шести часов утра до одиннадцати часов ночи. И их разговоры библейски  просты. Никогда не бывает особенных волнений по какому-нибудь поводу. Постоянно одни лишь важные, незначительные мелочи. И всегда хорошее настроение прилежных, отвлекшихся от себя людей. Но Бетховен незадолго до своей смерти сказал: «Я самый несчастный из людей!» Вероятно, думали то же самое Франц Шуберт, Гуго Вольф etc etc. Как изумительно вознаграждается «внутренняя свобода от потребностей». Но разве она действительно вознаграждается?!? Ничуть! Человек идет ощупью во тьме своих дней, пока это как-нибудь не кончится. Не думать означает постоянную мысль о несознательности своей ненужной жизни!

А. А. Боровой о власти

"Сознание современной, даже свободолюбивой, личности является глубоко загипнотизированным гипотезами и фикциями, возникшими в историческом процессе в силу их относительной полезности.

Каждый человек как член определенной общественной организации уже фактом своего рождения и необходимости дальнейшего симбиоза автоматически приобщается к огромному фонду накопленных предшествующими поколениями опыта, навыков, верований, утверждений, воспитывающих его характер, защищающих его интересы, направляющих его волю.

Естественно, у каждого члена общежития вырастает бессознательное уважение к закристаллизовавшимся формам взаимоотношений, искусно служащим его интересам и представляющим наиболее выгодные равнодействующие из возможных решений и непосредственной практики. К тому же отобранный опыт защищается рядом специальных учреждений, не только действующих в плане психического воздействия, но и грозящих прямым насилием — физическим принуждением.

И вот под влиянием разнородных чувств, вырастающих на почве существенно вынужденного симбиоза — стадности, заинтересованности, благородства, страха, вырастает глубокий консерватизм — сложное, неопределенное, но вполне достаточное для определения личных актов, благословенное чувство, инстинктивно передаваемое от поколения к поколению, подсекающее в корне любую попытку восстать против общей, реально неосязаемой, но объективно достоверной, всеми равно чувствуемой силы. При этом силе этой в представлении ее участников дарована долгая, если не вечная жизнь, в то время как подлинные творцы и реальности рождаются, живут и умирают, подобно ефемеридам.

И представители власти и подвластные живут равно в этой атмосфере взаимовнушения. Невзирая на, казалось бы, очевидную, резкую противоположность их интересов, они солидаризируются в преклонении пред мистически неуловимой, сверхъестественной силой, ставшей существенной, необходимой. И авторитет этой силы строится вовсе не на исключительно высоком внутреннем содержании ее. Последнее может не только не отвечать нашим представлениям о справедливости, но идти прямо вразрез с ними, и такая постоянная работа коллективного самовнушения сообщает формальной, по существу не одухотворенной силе обаяние силы праведной.

Каково психологическое содержание чувства зависимости? Во-первых, успокоение слабых и трусов, опасающихся, что вне спасительного маяка — власти они будут развеяны, как атомическая пыль. Во-вторых, мещане, скопидомы, шкурники, предпочитающие без борьбы отдать кусочки своего, чтобы оберечь от завистливых и ненавидящих глаз главное свое достояние. В-третьих, специфические эстеты — любители фасадов, декораций, почерпающие силу в созерцании и смаковании «великого». В-четвертых, мыслители и общественные деятели, ищущие алгебру социальных отношений и полагающие прошлый опыт основным условием дальнейших построений. Наконец, косные массы, голодом, тяжким трудом, темнотой привычные к обожествлению палки.

Совокупная работа этих настроений, технически немощных, масс, забитых, угнетаемых, и неумеренность их восторгов перед самыми умеренными подачками, эксплуатация инстинктов паразитарных групп, философский и литературный блеск прихлебателей — вот источник обаяния власти."

Показать полностью

Из книги Вентцеля "Как бороться с милитаризмом" (1917)

"Каждый день одни, обезумевшие, озверевшие люди в бесчисленном количестве убивают других озверевших людей; каждый день обращаются в бесплодную пустыню целые города и селения, и все эти озверевшие люди сознают всю бессмысленность и нецелесообразность этой бойни и однако никак не могут остановиться и продолжают ее совершать все в более и более возрастающих размерах. А у мирных жителей, не принимающих непосредственно участия в войне, настолько загрубели и очерствели сердца, что они как нечто обычное и желанное, принимают каждый день появляющиеся газетные сообщения о том, что „противник был уничтожен“, что на месте боя лежат „груды неприятельских трупов“, что „войска, ворвавшись в окопы, перекололи большую часть защищавших их“ и т. д. Как будто бы речь здесь идет не о людях и не о человеческих жизнях, а о чем то столь же безразличном, как какая-нибудь сухая ветка, которую можно бросить в пылающий костер и предать там навеки уничтожению."

Из книги Закржевского "Подполье. Психологические параллели"

Когда захочется вдруг подпольному человеку выйти на свет Божий, просто для того, чтобы вздохнуть полной грудью, чтобы хоть на минуту избавиться от кошмарного удушья, — тогда начинается для него мука двойная, тогда трагедия превращается в слепой ужас.

Можно поставить вопрос: зачем же выходить из подполья, если тебе там хорошо? Но хорошо ли — это еще вопрос, и потом нужно быть очень сильным, чтобы выпить чашу до дна. А герои подполья в большинстве случаев бывают слабыми, рахитичными, усталыми до извращенности, беспомощными до ребячества. Создается странное настроение души, изменчивое и обманчивое, и когда гаснут последние силы, вдруг осеняет какая нибудь необычайно парадоксальная, необычайно книжная, необычайно фантастическая мечта, мечта о небесах разверстых, о чудесах спасительных, о каком то расслабленном опьянения, обо всем „прекрасном и высоком"! И мечта безумной молитвой отравляет расшатавшуюся душу, и дверь подполья медленно тает под палящими лучами стремления безудержного, пьяного, безрассудного... Но куда? Куда стремится в своей мечте несчастный мученик подполья? — Конечно, к земле, конечно, к людям, ибо возможность исполнения мечты находится, по его мнению, только в действительности. Таким образом, они приходят снова к тому, от чего бежали, от чего создали подполье, — к жизни. И приходят уже иными, безнадежно больными, безнадежно усталыми, превращенными в истлевающий прах гнилой муки... Что же может дать им жизнь? Только один ужас... только одно нечеловеческое страданье, только одну выворачивающую внутренности тошноту... И мечта — хрупкая, бледно-прекрасная, последняя мечта от одного прикосновения жизни обращается в прах, и после всего этого остается в душе один только пепельно-серый, звериный страх.

Показать полностью
0

Из книги Арцыбашева "Вечный мираж"

Жизнь же человека ничуть не лучше жизни недорезанной свиньи и голодного барана. Она вся — одна непрестанная и мучительная борьба со страданием, осложненным сознанием страдания. В короткий промежуток времени между первым и последним вздохом, промежуток настолько короткий, что его не хватает даже на то, чтобы в полной мере использовать свои силы и возможности, каждое сознательное мгновение жизни человека полно более или менее мучительных ощущений.

Опасность и голод, холод, усталость, разочарования, необходимость подчиняться чужой воле, сознание своего бессилия, разлука, старость и смерть следуют за человеком неотвязной и бесконечной чередой. Моменты удовлетворения, наслаждений и радости — крайне редки, мимолетны и непрочны.

"Сочтите часы счастья, пережитые вами, сочтите дни страданий, и знайте, кто бы вы ни были, что лучше бы вам не родиться совсем!" — говорит Байрон.

Человек буквально дышит страданиями. Они окружают его, как ядовитый туман, закрывающий солнце. Если в какой либо момент человек и находится в состоянии покоя, то вокруг него ни на мгновение не прекращается все та же смертельная, полная тоски, ужаса и гнева, борьба других существ. И чем человек умнее, чем он чувствительнее, тем труднее для него не видеть ужасов, творящихся вокруг и не принимать в них участия.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!