Бернарда Шоу один драматург пригласил на премьеру своей пьесы, но контрамарку Шоу забыл дома и контролёр не хотел пропускать его в зал. После вмешательства администратора его пропустили. Шоу молча просмотрел весь спектакль, а после окончания подошел к контролеру и протянул ему фунт стерлингов со словами:
"Прошу прощения! Я убедился, что в отношении меня у вас были самые лучшие намерения!"
На XII съезде РКП(б) в апреле 1923 года произошел такой случай.
Руководство РКП(б) решило продемонстрировать стране, что трудящиеся с благодарностью принимают мудрое руководство партии. Для этого из делегации Трёхгорной текстильной мануфактуры выбрали бойкую беспартийную ткачиху с хорошо подвешенным языком и как следует проинструктировали перед выступлением.
На съезде она прекрасно справилась со своей задачей и оттараторила, что
"Мы, беспартийные рабочие, всецело одобряем и поддерживаем наших старших руководящих партийных товарищей и т. д."
В своём выступлении ей нужно было подчеркнуть, что теперь страну ведут к коммунизму новые вожди. Ведь до этого съезда обычным был лозунг:
"Да здравствуют наши вожди Ленин и Троцкий!"
А теперь нужно было указать на новых вождей. Продолжая в темпе пулемёта она бойко заканчивала своё выступление:
"А в заключение скажу: да здравствуют наши вожди, товарищ..."
"Зиновьев и..."
Тут она слегка запнулась, наступила пауза, и неуверенно она обратилась в сторону президиума:
"...извиняюсь, кажется, товарищ Каминов".
Весь съезд бурно смеялся, особенно веселился Сталин, а Каменев в президиуме кисло улыбался.
После выступления известного тенора Ивана Семёновича Козловского (1900-1993) присутствующие на концерте члены Политбюро стали просить артиста исполнить "на бис" такую-то арию или такой-то романс. Тут раздался голос товарища Сталина:
"Нельзя покушаться на свободу художника. Товарищ Козловский хочет спеть "Я помню чудное мгновенье". Товарищ Сталин оказался совершенно прав.
Константин Бальмонт гордился встречей с Львом Толстым в Ясной Поляне и любил рассказывать, как он читал Толстому свои стихи "Аромат солнца", а Лев Николаевич не мог скрыть своего недоумения от услышанного. Рассказывая эту историю, Бальмонт всегда добавлял: "Лев Николаевич во время чтения умело притворялся, будто мои стихи ему не нравятся".
Так же он любил рассказывать своим слушателям о том, как много он трудится и утверждал, что посмертное собрание его сочинений займёт не менее ста томов.
"Я буду петь о солнце — в предсмертный час". Так он представлял свою кончину.
Реальность оказалась суровей.
В эмиграции Бальмонт вёл полунищенское существование, усугубляемое душевными болезнями и семейными неурядицами. В последние годы жизни не написал ни строчки. Умер в 1942 году в оккупированной немцами Франции, всеми забытый, хоронили его под проливным дождём, за гробом шли двое-трое знакомых, жена и дочь. И хотя в отношении себя Бальмонт не был пророком, но одно его пророчество сбылось, когда он написал о Николае II:
"Кто начал царствовать - Ходынкой,
Тот кончит - встав на эшафот".
Когда сын Льва Ландау Игорь начал подрастать, но ещё не достиг школьного возраста, жена Кора стала требовать от мужа, чтобы он учил ребёнка чему-нибудь – хоть задачки давал. Ландау отказался:
"Ничего подобного я делать не собираюсь... Главное — научить его радоваться жизни. Пойдёт в школу, там ему будут задавать задачки".
Кора продолжала настаивать, требуя, чтобы он, Дау, занимался с сыном хотя бы английским языком, но Лев Давидович был твёрд:
"Ни за что! Детство должно быть радостное. А если не давать ребенку покоя и с утра до ночи что-то ему вдалбливать, он на всю жизнь останется унылым и безрадостным".
Кора возразила:
"Но ведь тебя родители учили немецкому и французскому, ритмике и рисованию".
Ландау ответил:
"Если бы мой отец меньше в меня въедался, у нас были бы более дружеские отношения. Именно потому, что меня так мучили в детстве, я предоставлю своему сыну полную свободу. Немного подрастёт, проявятся его наклонности. Очень важно, чтобы они не были навязаны родительским мнением. Свою профессию, свою специальность человек должен любить. Без этого он никогда не будет счастлив. В противном случае его ждет жалкая участь".
P.S. "Отец был человек очень либеральный, во всяком случае в быту. Я никогда от него не слышал никаких нотаций. Тем более он на меня не давил при выборе увлечений. Одно время я "заболел" химией, думал посвятить себя этой науке, потом стало скучно и я занялся физикой."
Игорь Львович Ландау (1946-2011 гг.) доктор физико-математических наук.
Когда Лев Ландау в 1934г. организовывал в Харькове международную конференцию по теоретической физике, он в сопровождении нескольких профессоров и представителей администрации отправился на вокзал встречать Нильса Бора. Ландау прибыл на вокзал в мятых белых брюках и был без галстука, к Ландау подошёл человек в штатском и спросил, нет ли у него более приличного костюма. Ландау холодно ответил: "Эти вопросы я обсуждаю со своей женой". Кроме того, этот несолидный молодой человек грыз яблоко. Всё это очень не понравилось одному из милиционеров, и тот стал вытеснять Ландау из первых рядов встречающих со словами: "Пройдёмте, гражданин, пройдёмте!". Каково же было удивление милиционеров и товарищей в штатском, когда Нильс Бор, выйдя из вагона, отыскал в толпе встречающих Ландау и первому пожал руку.
Когда в Англии вышел в свет сборник научных работ Льва Ландау, там появилась такая рецензия: "Этот солидный том, собрание трудов учёного, возбуждает чувства, подобные тем, которые вызывает полное собрание сочинений Вильяма Шекспира или Кехелевский каталог сочинений Моцарта. Безмерность совершённого одним человеком представляется невероятной".
Лев Ландау в центре, слева Нильс Бор.
Однажды в книжной лавке Марк Твену приглянулась книга за 4 доллара, но прежде чем заплатить, он решил подшутить и обратился к продавцу:
"Как журналист, я, конечно, имею право на скидку, не правда ли?"
Продавец ответил: "Безусловно!"
Твен продолжил:
"Позвольте заметить, что я являюсь также автором нескольких романов, и поэтому цена для меня должна быть ещё снижена".
Продавец был спокоен: "Договорились".
Твен разошёлся:
"Кроме того, я являюсь акционером вашего торгового дома и поэтому в соответствии с уставом пользуюсь 20-процентной скидкой".
Продавец оставался невозмутим: "Разумеется".
Твен решил нанести завершающий удар:
"Наконец, разрешите мне представиться. Когда вы узнаете моё имя, то, конечно, сделаете мне дополнительную скидку. Меня зовут Марк Твен. Итак, сколько я вам должен?"
"Мой дорогой мэтр, вы ничего не должны. Пройдите в кассу, это я должен вам целый доллар".
Марк Твена расхохотался и заплатил четыре доллара.
Однажды во время застолья писатель Лев Никулин (1891 — 1967гг.) подвыпил и пустился в воспоминания о дореволюционном Петербурге. Но из обитателей прежней столицы за столом оказалась только Анна Ахматова, и Никулин стал обращаться именно к ней:
"А какие там были заведения! Например, на Гороховой у мадам Жерар. Всего пять рублей, а какие девочки! Анна Андреевна, вы помните?" Ахматова с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться.
