У него там "глобальный предиктор", а это важная оговорка - показывает, что автор из опасной тоталитарной секты КПЕ (КОБ), чья идеология основывается на упоротом компоте из неоязычества, мистицизма, национализма, антисемитизма и сталинизма. (Не надо лишний раз говорить, что при Сталине их бы расстреляли). https://ru.wikipedia.org/wiki/Концептуальная_партия_«Единение»
В условиях войны, которая, по замыслу гегемона, будет «вечной», вопрос об идеологии встает перед Россией всё более остро. Для сплочения общества требуется достижения консенсуса в отношении исторических персон различного масштаба: Сталина, Ленина, Врангеля, Ильина. ИА Красная Весна
Сталин и стал фигурой консенсуса для белых и красных. Кургинян в передаче «Право знать!» на ТВЦ
Возможно, кто-то надеялся, что между американскими республиканцами и демократами существуют противоречия по украинскому вопросу, и что России удастся ими воспользоваться. Однако события последних дней ясно показали беспочвенность этих надежд. В определенный момент все республиканцы, как по команде и без всяких споров, согласовали военную помощь Украине.
По словам политолога, философа, лидера движения «Суть времени» Сергея Кургиняна, дозированная конфронтация между республиканцами и демократами является важным компонентом периферии американской политической системы. Но заботой ядра этой системы, подлинного правящего класса, является сохранение американского господства. Поэтому ослабление России, Китая и Европы является для США приоритетом. А это значит, что война на Украине будет идти «до последнего украинца».
Кургинян указывает, что единственный вопрос, в котором Украина опережает Россию, — это вопрос об идеологии. В условиях войны, которая, по замыслу гегемона, будет «вечной», вопрос об идеологии встает перед Россией всё более остро. Для сплочения общества требуется достижения консенсуса в отношении исторических персон различного масштаба: Сталина, Ленина, Врангеля, Ильина.
Каковы возможности ядра американской политической системы, этого самого глубинного государства? Может ли Трамп бросить ему вызов? Почему Сталин является консенсусной для нашего общества фигурой, в то время как фигура совсем иного масштаба — Ильин — является фигурой разобщения? Почему невозможно вычленить заслуги Сталина из Победы над нацизмом? Стоит ли России предоставлять убежище украинцам, бегущим от мобилизации? Эти вопросы обсудили политолог Сергей Кургинян и ведущий Дмитрий Куликов в передаче «Право знать» на ТВЦ.
Политолог отмечает, что американский правящий класс нацелен на то, чтобы удержать господство. Господство потерять нельзя, оно важнее всего на свете — такова аксиома англосаксонского правящего класса. При этом американцы видят угрозу не только со стороны быстрорастущего Китай, они опасаются и потенциальной возможности союза России и Германии, а через это — усиления Европы. Поэтому США стремятся ослабить всех, в ком видят угрозу.
Кургинян убежден, что в нынешней напряженной мировой ситуации патриотическая позиция состоит, прежде всего, в том, чтобы превыше всего ставить интересы своей державы. И что с патриотической державной позиции в нынешней России консенсусной фигурой для «красных» и «белых» является Сталин — советский лидер, под руководством которого осуществлялась индустриализация, и верховный главнокомандующий, под руководством которого была одержана Победа над нацизмом.
Политолог обращает внимание на то, что если основной критерий — держава, то никаких нареканий не может быть к таким деятелям, как Александр III, Скобелев, Суворов. Крайними фигурами, которые должны исчезнуть, становятся те, кто в какой-то момент своей биографии уже не поддерживал державу. В левом лагере такой фигурой является Троцкий, который говорил, что не нужен социализм в отдельно взятой стране, а нужна мировая революция. А Ильин, по поводу которого столько сказано в последнее время, является такой крайней фигурой в правом лагере, потому что он настолько ненавидел коммунизм и коммунистов, что готов был снять императив державной целостности.
Международные дела Страна для социализма …Прямо перед столом на стене висит большая политическая карта мира. Молотов говорит, что летал после войны на сессию ООН в США Летел через Чукотку, садился в Анадыре. – США – самая удобная страна для социализма, – говорит Молотов. – Коммунизм там наступит быстрее, чем в других странах. 01.05.1981, 03.06.1981
Босфор, Дарданеллы – Говорят, Гарриман спросил у Сталина, что наверно ему приятно: вот немцы стояли у самой Москвы, а он сейчас делит Берлин? И Сталин ответил: «Царь Александр дошел до Парижа». – Правильно.
«Я не настоящий дипломат» – В свое время я открыл Институт международных отношений, чтоб создавать кадры. Мое детище. Но сейчас партийного духу там мало. 16.07.1978
Американский журналист Такер Карлсон взял интервью у Владимира Путина. Дмитрий Песков подтвердил, что беседа президента с экс-телеведущим Fox News состоялась и длилось больше двух часа. Интервью увидит свет до конца недели. Пока весь мир замер в ожидании, «МК» собрал самые яркие цитаты Владимира Путина из предыдущих его интервью с представителями зарубежных СМИ.
Анонс интервью с Путиным принес Такеру Карлсону более 65 млн просмотров в соцсети «Х» и место на украинском сайте «Миротворец». Владелец «Х» Илон Маск пообещал не блокировать интервью с российским президентом, если и когда оно будет загружено на канал Карлсона. Кроме того, беседа Путина и экс-ведущего Fox News, по заверениям Карлсона, будет доступна на его личном сайте бесплатно и в ней не будет монтажных склеек.
А пока мы вспомним, о чем беседовал Владимир Путин с другими иностранными журналистами.
2000 год. Владимир Путин всего несколько месяцев как президент России. Он едет в Нью-Йорк и находит время заглянуть на ток-шоу Ларри Кинга на CNN. Вот, на наш взгляд, самые яркие высказывания российского лидера.
На вопрос Кинга о том, нравится ли Путину работать президентом:
– Отчасти.
О том, хочет ли Путин встретиться с тогдшними кандидатами в президенты США — Джорджем Бушем-младшим и вице-президентом Альбертом Гором:
– Я готов, мы просто не хотели бы как-то вмешиваться в этот острый предвыборный процесс, неаккуратными действиями помешать, испортить в связи с этим какие-то отношения, вызвать какое-то напряжение в межгосударственных отношениях.
О разведке:
– Разведка – это не беготня по канализационным каналам Нью-Йорка, либо Вашингтона, или Москвы. Это информационная работа.
О вере и отношении к религии:
– Я предпочитаю на эту тему не особенно распространяться. Я считаю, что это такие вещи, которые человек должен хранить при себе.
2010 год. Владимир Путин занимает пост премьер-министра России. Спустя десять лет выходит второе его интервью с Ларри Кингом. На этот раз беседа проходит в режиме видеомоста и длится меньше часа.
На вопрос Ларри Кинга о заявлении тогдашнего главы Пентагона Роберта Гейтса о том, что «российская демократия исчезла», а «правительство управляется службами безопасности»:
– Если это самый лучший в США эксперт по демократии, то я вас поздравляю.
О попытках Запада внести раскол в отношения Владимира Путина и Дмитрия Медведева (на тот момент – президента страны):
– Мы, откровенно говоря, даже не подозревали, что это будет делаться с такой наглостью, нахрапом и так беспардонно.
О вероятности разрыва дипломатических отношений с США:
– Слава Богу, такого состояния дел между Россией и Соединенными Штатами сегодня нет и, надеюсь, никогда не будет.
О готовности выступить перед общественностью на английском языке:
– My Еnglish is very bаd.
2015 год, сентябрь. Владимир Путин в преддверии своего участия в 70-й сессии Генассамблеи ООН в Нью-Йорке Путин соглашается дать интервью сразу двум американским телеканалам, CBS и PBS. Журналист Чарли Роуз приезжает к российскому лидеру домой, в его подмосковную резиденцию в Ново-Огарево.
О том, если ли у России имперские амбиции:
– У нас нет какого-то фетиша по поводу супердержавности России на мировой арене. Мы занимаемся только одним – защитой своих коренных интересов.
О том, что «читать людей» – это работа Путина:
– Была моя работа. Сегодня у меня другая работа и уже довольно давно.
О том, что Путин, по словам сотрудников ЦРУ, умеет очаровывать людей:
– Если вам сказали в ЦРУ, то так, наверное, оно и есть.
О том, что кто-то называет Путина «царем»:
– Меня, знаете, по-разному называют. У нас знаете как говорят: хоть горшком называйте, только в печку не ставьте.
О том, переживет ли Россия санкции:
– Само собой, даже сомнений в этом нет, это вообще даже не обсуждается.
Летом 2017 года состоялась премьера проекта «Интервью с Путиным» американского режиссера Оливера Стоуна. 30 часов интервью, которые записывались с 2015 по 2017 годы, были сгруппированы в 12 бесед.
Путин на вопрос Стоуна о том, правда ли, что власть сильно меняет людей:
– Это действительно очень опасное состояние. Если человек, находящийся у власти, чувствует, что он вот этот нерв утратил, он должен оставить свое место.
Про Крым:
– Это не мы решили присоединить Крым, это люди, проживающие в Крыму, решили присоединиться к России.
О расширении НАТО на восток:
– Нас тревожат практика и то, как там принимаются решения. И я знаю, КАК там принимаются решения.
О том, что Запад до сих пор ассоциирует Россию с личностью Иосифа Сталина:
– Мы все несем какие-то родимые пятна – ну и что?
О том, есть ли надежда на улучшение российско-американских отношений:
– Надежда есть всегда. Пока нас не понесут в белых тапках на кладбище.
Весна 2017 года. В ходе визита в Париж Владимир Путин дает интервью французской газете Le Figaro.
На вопрос журналиста о взаимоотношениях с Вашингтоном:
– Это очень огорчает. Но это пройдет. Все проходит, и это пройдет.
О желании стран Восточной Европы вступить в НАТО:
– Они не смотрят на шаг вперед. Нет такой привычки...
О «российской угрозе» странам НАТО:
– Сами напридумывали, а потом сами себя пугаете.
Летом 2017 года выходит интервью президента телеканалу NBC с Меган Келли. Простые зрители и аналитики оценили интервью как откровенное и жесткое, с высоким градусом напряжения в течение всей съемки. Что до самой Меган Келли – миловидной блондинки с кукольной внешностью, – российская аудитория ограничилась двумя словами: «внешность обманчива».
Традиционный вопрос – кто в чьи выборы вмешивается:
– Я никого не хочу обидеть, но Соединенные Штаты везде, по всем миру, активно вмешиваются в выборные кампании других стран.
О якобы связях команды Трампа с российским послом Кисляком и опять же якобы проводимых между ними заседаниях в ходе предвыборной гонки:
– Заседаний никаких не было. Я когда это увидел, просто рот открыл.
О слухах насчет встреч Кисляка и людей Трампа (Меган не унималась):
– Бред какой-то. Вы понимаете, что спрашиваете, или нет?
О бывшем советнике Трампа по нацбезопасности Майкле Флинне и его якобы тесных отношениях с Москвой:
– У меня с вами лично гораздо более близкие отношения, чем с господином Флинном.
Осенью 2021 года на «Российской энергетической неделе» состоялось интервью Путина с ведущей Хедли Гэмбл для телеканала CNBC.
Национализм — самый надежный способ распродажи суверенитета, именно потому он оказался в основе всех переворотов в Восточной Европе
На улицах Бухареста. Декабрь 1989 года.
Рождение «революционной матрицы»
Базовый принцип управления любой революционной ситуацией был сформулирован римлянами и звучит как divide et impera: разделяй и властвуй. Но в каждом новом случае он оказывается надежно спрятанным под огромным количеством временных и местных особенностей, амбиций, интересов, информационных шумов и бурь страстей, в силу чего его, как правило, не видят.
Непосредственные участники событий обычно искренне полагают, что происходящее с ними уникально, неповторимо и действительно открывает дверь в некую новую светлую реальность. И они, как правило, столь же искренне разочаровываются, когда результаты неизменно оказываются обратными ожидаемым.
На заре индустриализации ответ на вопросы, как этот принцип работает и почему крупному государству выгодно иметь в качестве контрагентов государства малые, дал еще Александр Гамильтон в своих дискуссиях с другими отцами‑основателями США о том, как построить великую Америку. Да, в экономике размер имеет значение. Крупная экономика, имеющая под собой крупный рынок, всегда может окупить создание дорогостоящей высокотехнологичной продукции, а малая — никогда. Образно говоря, метро в деревне построить можно, но окупить затраты — никогда. Соответственно, крупное государство по определению будет технологическим донором для малых, с каждой новой инновацией укрепляя их зависимость от крупного. Колониализм в этом случае совсем не обязан быть прямым, экономическое подчинение будет не менее эффективным.
На рельсы же современной практической политики этот принцип поставил американский президент Вудро Вильсон. Если в начале Первой мировой войны США, став кредитором воюющих стран, еще скромно рассчитывали на «союз центров белой расы в лице триумвирата США, Британской империи и Германской империи», то к завершению войны, когда задолженность перед Америкой выросла до фантастических размеров, Соединенные Штаты решили добавить к статусу главного кредитора западного мира и статус его архитектора. Вильсон в этой связи заявил: «Нам в значительной мере приходится финансировать мир, а тот, кто финансирует мир, должен понимать его и управлять им по своему знанию и разумению».
Беспорядки на улицах Бухареста. Аналитики до сих пор задаются вопросом, отчего при свержении «тирана» Чаушеску погибло сто человек, а после его задержания и казни — более 900…
Национализм как движущая сила и «камикадзе»
Разумение было простым и прагматичным: империи, с которыми еще вчера жаждали сотрудничать США, были объявлены «тюрьмой народов», в силу чего подлежали расщеплению на национальные государства. Последние из‑за своих малых размеров должны остаться в аграрной парадигме: те предприятия, которые могли там возникнуть, могли быть только американскими, без передовых технологий и с американской собственностью. Институализировала этот раздел Лига Наций, главное политическое детище Вильсона.
Собственно, при этом разделе империй Вильсоном и была сформулирована матрица будущих «цветных революций»: их движущей силой должен быть национализм.
Дело в том, что ни одна национальная культура выделившихся из империй стран Восточной Европы не имела ни опыта государственного управления, ни, что более важно, опыта индустриального производства. Поэтому ни в одном национализме не было и не могло быть рецептов, которые бы вывели их на индустриальный уровень развития. Более того, такой вопрос даже не ставился по той простой причине, что главным врагом национализма всегда будут другие нации и на борьбу с ними направят все силы политической системы. Вопросы экономики, таким образом, тем надежнее будут в руках находящихся «над схваткой» американских корпораций.
Отметим, что этот рецепт полностью сработал. Лига Наций постоянно порождала межнациональные конфликты, не урегулировав ни одного из них, и в итоге, запутав до предела клубок противоречий, приготовила Вторую мировую войну.
СССР и Восточная Европа: хроника развала
СССР, как известно, сумел не попасть в «доктрину Вильсона», объединив народы вокруг советской идеи, и вполне успешно, хотя и болезненно, прошел порог индустриализации. Казалось бы, проблемы решены системно и надолго. Но в конце 1980‑х социалистическая система враз обрушилась: вначале в странах соцлагеря наблюдалась череда революций, впоследствии брендированных как «бархатные», затем в странах народной демократии в одночасье произошла смена режимов. А после сколлапсировал и СССР, распавшись на 15 государств.
Такому развитию предшествовала довольно длинная череда событий, которые, нанизываясь одно на другое, в итоге привели к обвалу. Первое событие датируется далеким мартом 1954 года, когда Георгий Маленков, тогда занимавший пост председателя Совета Министров СССР, под давлением Хрущева и Берии подписал указ о преобразовании Народного комиссариата государственной безопасности в КГБ, подчинив последний Совету Министров. Очевидная причина — страх номенклатуры перед возможностью возврата репрессий, однако не меньшим резоном была и борьба за власть: Маленков, возглавлявший правительство, намеревался держать главную силовую структуру под своим контролем.
Ключевой в этом решении — последний пункт. Дело в том, что архитектура советской власти была простой, но функциональной, основанной на четком разделении функций. Так, КПСС, исходя из идеологических приоритетов, ставила задачи и контролировала кадровые назначения, правительство эти задачи исполняло, а контроль за исполнением возлагался на силовую структуру — НКГБ. Следствием добросовестного исполнения был карьерный взлет, а ошибки и просчеты, повлекшие потери, могли стоить не только должности, но и стать причиной репрессий.
Подчинение проверяющих проверяемым — а именно это сделал своим указом Маленков — кардинальным образом ломало логику этой архитектуры. Функция контроля перестала быть возможной, поскольку отныне добросовестный контроль за исполнением решений мог стоить должности и карьеры уже проверяющему. Это практически мгновенно привело к коррупционированию системы.
Легко увидеть, что на этом решении фактически началось омертвение и догматизация советской идеологии.
Ведь, по сути, любая идеология представляет собой контракт между властью и обществом: власть декларирует четкую систему координат добра и зла, хорошего и плохого, и общество, понимая, что поощряется, а что — наказывается, что перспективно, а что — нет, на уровне индивидов может уверенно строить свои жизненные планы.
Тут же произошло разделение слова и дела: КПСС, оставшись без инструмента контроля, больше не управляла, а лишь олицетворяла и могла разве что в наиболее громких случаях снять с должности провалившегося управленца. Слова стали постепенно существовать отдельно, все больше превращаясь в мало к чему обязывающий ритуал, а дела — отдельно. Собственно, это и породило эпоху застоя, набравшего полные обороты уже при Брежневе.
Идеология устойчивости и парадигма краха
Второе значимое событие тоже связано с Хрущевым.
Мало кто знает, что влияние СССР в странах социалистического лагеря при Сталине было организовано просто и рационально: идеологическая общность подкреплялась контрольным пакетом Советского Союза во всех ключевых предприятиях стран Восточной Европы. Что важно, эти контрольные пакеты не были взяты силой: за них уплатили немецкими репарациями, которые недополучил СССР.
Таким образом, Сталин построил и механизм повседневного экономического влияния СССР в Восточной Европе. Однако одним из первых своих решений Хрущев безвозмездно передал все контрольные пакеты правительствам стран социалистического блока с благодушной мотивировкой «это же наши идеологические братья».
Одним из катализаторов «бархатной революции» в Чехословакии стал фейк о якобы убитом полицией студенте.
Благими помыслами, как известно, вымощен путь в ад. Без повседневного инструмента контроля и, самое главное, без совместно извлекаемой выгоды от функционирования производств в странах Восточной Европы и на фоне процессов догматизации советской идеологии расхождение интересов местных элит и Советского Союза было запрограммировано. Это не замедлило проявиться в Венгрии в 1956 году, в Чехословакии — в 1968‑м и в Польше — в 1980‑м. Уже тогда стало очевидным, что после решения Хрущева у СССР не осталось никакого действенного инструмента влияния в Восточной Европе, кроме силового, чем он и пользовался в режиме «тушения пожара». Каждое применение силового инструментария лишний раз дискредитировало советскую идеологию, выявляя ее нарастающую нефункциональность, и лишний раз стимулировало процессы ее закоснения.
Мы лишь бегло упомянем ряд других фатальных решений Хрущева, подорвавших конкурентоспособность советской экономики и критичным образом затормозивших ее развитие. Большинство из них, разумеется, легитимировались благими намерениями. Так, в оплату труда внедрили принцип справедливости, в итоге оказались уравнены предприятия, использовавшие новое и старое оборудование, вследствие чего были уничтожены низовые стимулы к модернизации производств. Принцип гегемонии пролетариата привел к заморозке роста зарплат интеллектуального класса, который по мере превращения идеологии в ритуал все чаще обнаруживал себя бесполезным «пятым колесом в телеге» и уходил во внутреннюю фронду, а то и в диссидентство. Тем временем экономическая отчетность учитывала лишь количественные параметры (пресловутый «вал») при полном игнорировании качественных показателей.
Перестройка, или Режим саморазрушения
В свете вышеизложенного неудивительно, что к 1980‑м годам СССР обнаружил себя в состоянии глухой обороны. Идеология уже окончательно закоснела, превратившись в формальность, практически не связанную с реальной жизнью. Общество знало, что карьеру и преуспевание гарантируют совсем другие вещи, связанные с близостью к начальству. В экономике было засилье номенклатуры, по сути ставшей наследственным красным дворянством, что делало коррупцию массовой и, за редкими исключениями, практически ненаказуемой. При этом и для элит стран Восточной Европы такая ситуация была более чем комфортной: промышленность стабильно получала заказы из СССР безотносительно качества производимой продукции, а внутренний порядок они могли выстраивать по своему усмотрению с соблюдением идеологических формальностей, но без особой оглядки на Советский Союз.
Ключевым экономическим событием, запустившим развал всей этой системы, стало обрушение нефтяных цен, спровоцированное Саудовской Аравией после вхождения советских войск в Афганистан.
Саудовская Аравия, обладавшая на тот момент половиной разведанных запасов нефти и имевшая крайне низкую себестоимость добычи, на самом деле могла диктовать рынку цену — и уронила ее ниже советской себестоимости добычи. Лишившись нефтедолларов, СССР оказался в тяжелом, но, в принципе, еще вполне переносимом положении. Запас прочности был велик, и даже эту ситуацию можно было пережить. Но тут возникли реформы Горбачева, избравшего мишенью ту самую идеологию, которая, превратившись в формальность и ритуал, тем не менее продолжала исправно исполнять свою функцию, сохраняя вместе и Советский Союз, и социалистический блок.
Идею перестроечных реформ можно описать простым примером: чтобы перелить воду из одного стакана в другой, разбивается полный стакан в расчете, что освободившаяся вода сама перельется в пустой.
На примере воды абсурдность такого подхода очевидна, но в случае перестройки он вполне сработал. Идеологическая основа, хоть как‑то объединявшая советское общество и уравновешивавшая экономическое отставание СССР за счет осознания советским обществом своей миссии справедливости, довольно быстро разрушилась, после чего аргумент о качественном разрыве жизни в СССР и странах Запада стало просто нечем крыть. Более того, именно идеологию объявили корнем зла. КПСС, еще с маленковских времен сохранявшая в своих руках единственный инструмент в виде кадровых назначений, закрепленный в шестой статье Конституции о руководящей роли КПСС, оказалась под давлением Горбачева, требовавшего перемен. Но все, что она могла сделать, — снять одних назначенцев и поставить на их место других. Это в принципе не могло повлиять на общее положение и делало публичным фактическое бессилие и КПСС, и советской идеологии.
Под аналогичное давление попали и компартии стран Восточной Европы: горбачевское требование «борьбы с застоем», как и в СССР, порождало там аналогичную кадровую чехарду и перетряски с аналогичным же эффектом. По сути, советское руководство, разрушая собственную систему, подрывало и легитимность восточноевропейских союзников, ставя их под удар критики и заставляя рубить сук, на котором они сидели.
Тем самым восточноевропейские страны, подставленные Горбачевым, оказались в положении легкой и желанной добычи для Запада. Фактор последнего присутствовал всегда, но только теперь получил шансы сработать. Запад предсказуемо вновь избрал своим орудием местных националистов, которые легко нашлись в рядах культурной элиты.
Ставка была хорошо просчитана. Так, культурная элита, изнывавшая от своего положения «пятого колеса в телеге», везде давно раскололась на официальные, творившие в закосневающей идеологической парадигме, и контрэлиты, критиковавшие существовавший порядок вещей. Понятно, что наиболее благодарных точек опоры для критики было две: во‑первых, национализм, досоветское аграрное прошлое, которое так или иначе идеализировалось, а во‑вторых, развитые страны капитализма, находящиеся в непосредственной близости, в первую очередь ФРГ и Австрия.
Обе точки опоры были маргинальными и непримиримыми с существовавшей реальностью. Так, для национализма понятным образом не было места в коммунистической парадигме, поскольку марксистская идеология опиралась на идею интернациональной солидарности трудящихся. Капиталистический же уклад с его опорой на индивидуальное потребление напрямую отрицал первичность потребностей общества в целом, на которой основывалась социалистическая экономика.
В силу маргинальности националистические культурные элиты не имели и в принципе не могли иметь управленческого опыта, по определению были зависимы от западных центров принятия решений, которые могли привести их к власти.
Собственно, готовясь сорвать подготовленный для них Горбачевым плод в виде стран Восточной Европы, Запад отводил им роль силы, которая под разговоры о национальном возрождении обеспечит передачу собственности в управление западным корпорациям.
Разрушение советской идеологии, ее делегитимация на фоне экономического кризиса создали для националистов поле деятельности. Перестав быть «запретными», те в одночасье превратились из маргиналов в быстро набиравших авторитет лидеров общественного мнения. Тезис о «потерянном времени в составе социалистического лагеря» вел к актуализации национальных мифов, которые, разумеется, все были родом из доиндустриальной эпохи, а значит, в их контексте созданная и развитая СССР промышленность осмысливалась уже не как достояние, а как обуза, навязанная «старшим братом». Объектом их социализации стала молодежь, и идея, что избавление от всего, связанного с социализмом, тут же автоматически сделает уровень жизни равным западному, распространилась повсеместно.
«Раскачивание»: эмоции вместо мыслей
Первый «прорыв» на линии соприкосновения социалистического лагеря и капиталистического мира — решение Венгерской социалистической партии, где за год до того «реформаторы» сместили прежнего руководителя Яноша Кадара, открыть границы и разрешить осенью 1989 года свободный вылет на территорию ФРГ и выезд в Австрию. Продиктованное стремлением снизить социальное давление, оно его только повысило, поскольку наглядно демонстрировало слабость власти и ее неспособность решать проблемы самостоятельно. Месседж был воспринят всеми странами Восточной Европы: через Венгрию устремилась многотысячная волна беженцев из ГДР. В условиях идеологического коллапса и экономического кризиса сравнение в принципе не могло быть в пользу стран социализма. Социальная температура повсеместно повышалась до критических значений.
Проведенный в 2009-м социологическим институтом Ipsos (ФРГ) опрос показал, что каждый седьмой немец оценивает падение Берлинской стены негативно…
Непосредственным же началом «бархатных революций» стал отказ Горбачева задействовать советские войска, размещенные в большинстве стран Восточной Европы, для стабилизации режимов, озвученный им на Политбюро СЕПГ 7 октября 1989 года. Весть об этом разлетелась мгновенно, и в тот же вечер на берлинские улицы вышли демонстранты, которые скандировали: «Горби, помоги!» Главным врагом окончательно стали собственные элиты. Месяц нараставших уличных протестов — и уже 9 ноября была разрушена Берлинская стена, разделявшая Западный и Восточный Берлин. Дальнейшее развитие событий фактически предопределилось: уличные протесты стали повсеместными.
Матрица раскачивания толпы везде была примерно одной и той же. Это обвинения власти в полной некомпетентности и коррумпированности, стигматизация советской идеологии, наклеивание ярлыка коммунистической диктатуры, снос памятников, слухи о гибели демонстрантов.
Кстати, зачастую такие слухи не подтверждались, но разгоряченные демонстранты правде уже не верили. Это логично: толпа как социальное образование представляет собой расколотый субъект, где эмоциональная составляющая переживается толпой, а право думать и озвучивать, что правда, а что нет, делегировано лидеру.
Вопрос раскачки толпы всегда сводится к повышению эмоционального градуса, чтобы не давать ей «остыть» и начать думать самостоятельно.
…а 30 лет назад, осенью 1989-го, в Берлине царила по этому поводу немыслимая эйфория.
«Власть без власти»
Примечательно, что прежним элитам нигде не удалось удержать власть. «Реформаторы», сдавшие власть, предсказуемо проиграли на ближайших выборах, и далеко не последнюю роль в этом сыграло западное финансирование местных националистов.
Инвестор, вкладывающийся в выборы, рассматривает их как инвестицию, которая должна окупиться, желательно с хорошей прибылью. Поэтому последние, придя к власти, первым же делом провели приватизацию, за бесценок распродав западному капиталу модернизированные и вновь построенные СССР предприятия, что, собственно, и было ставкой Запада в «бархатных революциях».
Позднейший анализ показал, что Запад стал собственником в ряде случаев до 90 процентов активов стран Восточной Европы, по сути, получив в свои руки их экономический суверенитет.
Таким образом, новые националистические правительства оказались «властью без власти»: отвечать за социальный менеджмент в условиях, когда ключевые ресурсы контролируются не ими, значит объяснять, почему стало плохо, без возможности что‑либо реально сделать.
Были свернуты социальные программы, а для пущей надежности экономический контроль над Восточной Европой дополнился силовым: все восточноевропейские страны вступили в НАТО. Логичным образом национализм, провозглашающий приоритет собственной нации, стал самым надежным способом распродажи фактического суверенитета. «Доктрина Вильсона», простая и логичная, опять сработала.
Мне такая клюква напоминает интересные моменты.Где-то осенью 2014, лежа в чужой свежесданной квартире без ремонта, на вручную собранной кровати из паллет ,жалея себя из-за сгоревшего глаза (сказочная,невероятная история) я записал в каком-то сообществе в ЖЖ свой сон.Сон был о том что я в компании с актером Реввой(видимо, скоро и он будет обьявлен иноагентом) оказался в альтернативной реальности ,где СССР жив , там была целая трехнедельная жизнь, уместившаяся в одном сне.Так видимо действуют препараты для восстановления глаз.
Так вот.Многое в этом сне я потом увидел, в сериале Обратная сторона Луны, 2 сезон.Обьяснить это я не могу.Нет ,бреда в виде одновременного использования айфона и нелепого карманника с дисковым набором я не видел но многое-прям как в моем сне и в моем рассказе.