Представьте, что Винсент Вега и Джулс Виннфилд - ваши соседи. Они все так же носят костюмы, но не разбираются с «грешниками», а ходят в офис, заказывают пиццу и с третьей попытки пытаются воткнуть флешку. Скорей всего, знаменитые диалоги в этой реальности звучали бы иначе. Их философия абсурда идеально ложится на нашу повседневность, где главное оружие - это не ствол, а ирония, а путь праведника усыпан крошками от печенья в оргтехнике.

Итак, 15 культовых цитат из фильма «Криминальное чтиво», в том числе одна особая, та самая, которую все принимают за библейскую, были продолжены с позиции уставшего, но не утратившего чувства юмора человека, работающего в опенспейсе, для тех, чья жизнь - это офисные склоки, доставка пиццы и борьба с USB-портом, упорно не желающим принимать вашу флешку с первой попытки.

1. То, что ты показываешь характер, вовсе не говорит о том, что этот самый характер у тебя есть.

... Твой скандал в очереди за кофе это не демонстрация характера - это лишь аванс, за которым обычно следует пустота и просьба занять до зарплаты.

2. Туда ехать полчаса, буду через десять минут.

... Это не ложь, а ритуал из области добрых намерений. Я создаю у вас иллюзию ожидания, скрашивая серость будней.

3. У них там все немного не так. В смысле, у них там все точно так же, как и здесь, только немного по-другому.

... У них те же грабли, только раскрашенные в цвета фэн-шуй, поэтому падение считается «опытом».

4. Ну а сейчас, ты меня уж извини, но я пойду домой и упаду там с сердечным приступом.

... Не забудь оставить на столе заявление о своем уходе с работы и учти - скорая приедет лишь затем, чтобы оценить беспорядок в твоей квартире и пожать плечами.

5. Не нужно думать. Нужно знать.

... Я знаю, что холодильник пуст, а мысли о еде - это уже излишняя роскошь, доступная лишь тем, у кого есть доставка.

6. Джулс, ты слышал изречение, что стоит человеку признать свою ошибку, и любой прокол ему прощается?

... Ошибку признают, но лишь для того, чтобы получить карт-бланш на следующую, но уже без лишних упрёков.

7. Пузо делает мужика глупым и похожим на гориллу. А вот женщина с пузиком выглядит очень сексуально.

... Мужское пузо - признак лени, а женское - тайный запас красоты на чёрный день, который почему-то наступает каждые выходные.

8. Если мои ответы пугают тебя, перестань задавать страшные вопросы.

... Если тебя пугает запах жареной картошки в два часа ночи, не заходи на мою кухню - там творятся личные тайны.

9. Вечером, перед боем, ты можешь почувствовать лёгкое жжение... Это будет тебя *бать твоя гордость.

... Перед утренним подъёмом чувствуешь тошноту... Это душа отрывается от дивана, не желая тащиться в офис.

10. То, что нравится глазу, и то, что нравится на ощупь - редко совпадет.

... Красивая упаковка сыра - лишь обещание отличной тары для мусора, как и твой профиль в Tinder.

11. Играешь с огнём, будь готов сгореть.

... Пытаешься вставить флешку с первой попытки? Готовься к унижению перед лицом бездушного USB-порта, который явно наслаждается моментом.

12. Никто не убивает никого у меня в магазине. Только я и Зед. А вот и Зед.

... Мы ценим атмосферу. Поэтому убивать клиентов – исключительная прерогатива менеджмента, не отнимайте у Зеда его любимую, и без того скучную работу.

13. Гамбургеры! Краеугольный камень здорового питания.

... Гамбургер - это философский камень, превращающий твои брюки в детские.

14. Я не знаю страны под названием «Что»! В стране «Что» говорят по-английски?!

... В стране «Что» говорят на языке уточняющих вопросов. Столица - город «Забей».

И, наконец, знаменитая «библейская» цитата, которую, - возможно, не все это знают, - Квентин Тарантино написал сам:

15. Путь праведника труден, ибо препятствуют ему себялюбивые и тираны из злых людей. Блажен тот пастырь, кто во имя милосердия и доброты ведет слабых за собой сквозь долину тьмы, ибо именно он и есть тот самый, кто воистину печется о ближних своих. И совершу над ними великое мщение наказаниями яростными; И узнают, что Я Господь, когда совершу над ними Мое мщение.

… Путь праведника труден, ибо препятствуют ему себялюбивые коллеги, уже занявшие очередь к кофемашине со своим мерзким терпением. Блажен тот, кто ведёт слабых духом сквозь тьму корпоративного чата, не удалившись сам и не прибегая к открытому насилию.

Как видите, философия Тарантино и его цитаты из фильма «Криминальное чтиво», включая знаменитую цитату «из Библии» про путь праведника, отлично ложатся на нашу реальность. Просто замените оружие на смартфон, мафиозные разборки - на офисные склоки, а «путь праведника» - на путь к кофемашине через опенспейс. Суть та же: ирония, мрачный юмор и вечный поиск глубокого смысла в мелком бытовом абсурде.

Хотите таких же цитат про другие фильмы, книги и саму жизнь? Читайте мой канал - там я регулярно разбираю всё самое свежее на атомы сарказма.

Я сплюнул на пол липкий, тёмный сгусток и поднял взгляд на Николаоса, встречая его холодную маску.
— Я спас твою шкуру, — хрипло, с усилием проговорил я, ощущая, как растрескавшиеся губы пекут. — Как и шкуры многих в том зале.

— Это верно, — безразлично согласился он. — Но ты недооцениваешь таких, как я. Недооценил и Харлана. Суть в том, что преступник сбежал, и никто не знает, где он сейчас скрывается.

Вот оно что. Значит, они не знают, что наемная собака Ла Бруньера — это я. Это была ещё одна, и главная, причина молчать. Ровно поэтому я и пытался извиваться, как угорь. И, что ещё важнее, это означало, что им неизвестно о моей связи с «Дымом». Они видели наглого курьера, а не того, в ком пульсирует чужая сила.

Допрос и избиение продолжались. Я впивался ногтями в ладони, оставляя полумесяцы на коже, и хранил тайну своего имени, своей истинной сущности. Когда им окончательно надоело ломиться в мою глухую оборону, меня грубо, с рывком подняли, потащили, шаркая ногами, в соседнюю ещё более тесную и пропахшую сыростью комнату, швырнули на холодный стул и вновь привязали. Железная дверь с оглушительным лязгом захлопнулась, щёлкнул массивный замок.

Остался один. В абсолютной, давящей темноте, которую лишь чуть разбавляла тонкая, пыльная полоска света под дверью, окрашивая серость стен в блеклые, унылые тона.

Было откровенно хреново — до тошноты. Сломанные рёбра вонзались кинжалами при каждом, даже самом осторожном, вдохе. Нос распух и постоянно подтекал тёплой и солёной кровью. Пальцы рук и ног пульсировали тупой, размытой болью, сливаясь в один сплошной гулкий фон. Даже если бы чудом удалось освободиться, сдох бы я, не доползши и до угла.

Голова была мутная, туманная, мысли расползались в хаотичную кучу, волнами накрывала то липкая паника, то равнодушная апатия. Легче всего было сейчас всё выложить: мол, я детектив, проник сюда по делу. Но это равносильно подписанию себе смертного приговора. Узнают, что детектив осведомлён о «Дыме», тут же возьмут лопаты и начнут копать. Размотают цепочку следов, найдут то самое кафе, вспомнят ту аварию... Быстро сложат два плюс два. Придут к выводу, что перед ними живое хранилище. Только вот передать содержимое я не смогу, поскольку оно не в кармане лежит. Оно глубоко внутри меня — в крови, в плоти, в моей природе. И в тот миг, когда они вычислят мою истинную роль, проследуют по всей этой цепи событий и вновь вернутся ко мне с убийственными вопросами, станет уже поздно притворяться обычным курьером, случайно влюбившимся в девушку.

Серость темноты сжималась вокруг, наползая на глаза. Где-то вдали слышались приглушённые, мерные шаги.

«Думай, Зейн, думай...» — этот приказ самому себе оставался единственным якорем, удерживавшим меня от сползания в небытие. Но мысли, словно пойманные в банку мухи, бились о стекло собственной беспомощности, не находя выхода.

Я сидел в абсолютной, гробовой тишине, и мой мир был высечен из холодного чёрного и призрачно-белого мрамора. Оттенки серого проявляли каждую шероховатость бетона, каждый ржавый заусенец на железной двери. Я прокручивал в голове одни и те же мысли, словно загнанное животное в клетке, отчаянно пытаясь докричаться до собственной внутренней силы, дающей выносливость и ночное зрение. Но мне нужно было больше. Прямо сейчас. Любым способом.

Я беззвучно шептал сам с собой, обращаясь к «Дыму» в самых потаённых глубинах своего сознания, умоляя, требуя. Но в ответ — лишь звенящая тишина и монотонная пульсация боли.

Спустя пару часов за дверью послышались приглушённые, бормочущие голоса — смена охраны. А в моём теле происходили странные, почти невероятные вещи. Боль, ещё недавно жгучая и всепоглощающая, начала рассасываться, превращаясь в глухую, отдалённую ломоту. Я чувствовал, как кости на моих искривлённых пальцах и рёбрах медленно, с тихим внутренним скрежетом, ползли друг к другу, стягивая разорванную плоть. Нос перестал течь, головная боль отступила, оставив после себя лишь тяжёлую, густую пустоту. Хрящи вставали на место с тихим, влажным щелчком, от которого вздрагивало всё тело. Это было жутко и потрясающе одновременно.

Я просто закрыл глаза, отбросив попытки силой воли вызвать перемены, и попытался ощутить это самое «что-то» внутри. Не знаю, что это было и как это делается, но раньше я даже не пытался, пассивно плывя по течению того, что уже имел.

Прошло ещё два часа. Я не спал, но моё сознание погрузилось в странное, отрешенное состояние. И тогда я почувствовал его. Не просто фон, не абстрактную силу, а нечто… родное и знакомое. Оно было глубоко, в самой сердцевине моего существа, и словно излучало тихое, согревающее тепло. От него веяло чистой, почти детской радостью, будто оно скучало по мне целую вечность, ждало именно этого момента.

Я мысленно потянулся к этому ощущению. Почувствовал невероятную лёгкость, почти невесомость, словно моё тело теряло плотность, превращаясь в дым.

Когда я открыл глаза, стяжки на запястьях не просто не мешали — они будто потеряли всякий смысл. Слегка ошеломлённый, я поднял руки к лицу и разглядел в черно-белых тонах свои синеватые, но уже заживающие пальцы.

И в этот самый момент дверь с оглушительным, металлическим лязгом отворилась. В проёме, ослеплённые светом из коридора, возникли силуэты Николаоса и его охранников. Инстинктивно, ещё не осознавая, что делаю, я сорвался со стула и отпрыгнул в самый тёмный угол комнаты — в нишу между стеной и каким-то пыльным ящиком.

Николаос вошёл, его взгляд метнулся к пустому стулу с беспомощно свисающими стяжками.
— Куда он делся?! — Его рев грохнул, словно взрыв, в маленькой комнате. — Вы, недоделанные, его упустили?!

Я замер, не понимая. Они смотрели прямо на стул, на стяжки… но не видели меня? Я стоял в трёх шагах, затаив дыхание.

Охранники заметались. Кто-то шлепнул по выключателю. Голая, неприкрытая лампочка под потолком залила комнату резким, ядовито-жёлтым светом.

И тут со мной начало твориться нечто странное. Легкость и воздушность испарились, уступив место давящей, физически ощутимой тяжести. Радостное, тёплое чувство внутри взвыло от боли, свернувшись в маленькую, перепуганную точку. Стало невыносимо тяжело, словно на мне оказалось сто мокрых тулупов разом. Захотелось кричать, сбросить эту муку, но я лишь сильнее вцепился зубами в губу, замерев неподвижно, словно камень.

Их взгляды беспомощно метались по комнате, скользили по углам, но упорно, раз за разом, проскальзывали мимо меня. Словно я был частью штукатурки, пустым пятном.

— Выключите этот свет, — буркнул Николаос, проводя рукой по лицу. — Он ни черта не прояснит.

Лампочка погасла с тихим щелчком, и комната снова погрузилась в привычную мне родную, комфортную черно-белую тьму. Давящая тяжесть мгновенно испарилась, уступив место прежней призрачной легкости. Я снова мог дышать полной грудью.

— Дерьмо собачье! Живо на его поиски, он где-то тут, — отрезал Николаос, выходя в коридор. — Как только засечём — хватать. А вам... — его голос стал тихим и оттого ещё более опасным, — я потом устрою разбор полётов.

Охранники, бормоча что-то оправдательное, вышли вслед за ним. Дверь осталась соблазнительно приоткрыта, щель манила свободой.

А я всё стоял в своём углу, не двигаясь и пытаясь осмыслить происходящее. Почему они меня не видят? Я что… исчез? Но только в темноте? Свет… свет обжигал ту самую силу внутри и разрывал её покров.

Сердце заколотилось в груди уже по-новому — не от страха, а от осознания открывшейся немыслимой возможности. Я сделал тихий, крадущийся шаг из своего укрытия. Ничего. Никакой тяжести. Подошел к двери, заглянул в щелку. Коридор был пуст.

«Тень», — пронеслось в голове. — «Я стал тенью».

Покидать это состояние не хотелось категорически, до тошноты. Оно было не просто невидимостью — оно было коконом абсолютной безопасности, глубоким покоем, почти возвращением в доисторическое лоно. Я двигался, бесшумно перетекая от одного островка тьмы к другому, от холодного основания стеллажа к густой тени за застывшим станком. Я учился оставаться незамеченным, но быстро понял: движение в этом состоянии выжимало душу. Словно каждая мгновенная переброска внимания и сущности из одной тени в другую требовала колоссальных ментальных усилий. Наваливалась странная, давящая на виски тяжесть, и мне приходилось замирать намертво, слившись с каким-нибудь неприметным углом, просто отдыхать, позволяя «тому» внутри успокоиться и набраться сил.

В конце концов, в огромном и пустом ангаре просто не осталось необходимости тратить драгоценный ресурс. С глухим внутренним щелчком, похожим на выход из транса, я «вывалился» из тени в грубый обыденный мир. Тут же навалилась знакомая усталость, но уже сугубо телесная — ноющая ломота в костях, сросшихся, но ещё хрупких, и дикая, всепоглощающая сонливость. Хотелось рухнуть на холодный пол и провалиться в небытие.

Но идти я мог уже почти нормально. Пальцы, хоть и напоминали скрюченные когти, слушались, на ногу я лишь слегка припадал. Регенерация делала своё дело с пугающей эффективностью. Возможно, всё срастётся как надо — в этом я почему-то был уверен.

Подкрался к массивным воротам ангара, затаив дыхание, и… кожей почувствовал. Нет, не услышал, а именно ощутил, как мурашки по спине поползли, присутствие охранников. Одни стояли прямо за створками, другие — рассредоточились по периметру. Дальше, метров через сто, моё «чутье» пропадало, упираясь в толщину стен и утренний воздух. А сквозь узкие щели в стенах и заляпанные грязью стёкла верхних окон уже настойчиво пробивался рассвет. Значит, я оказался в ловушке. Выскочить навстречу яркому, беспощадному свету невозможно — сразу заметят, да и новая моя способность, как понял, на свету напрочь отказывалась действовать.

Я отполз назад и нашёл гниющую груду пустых складских ящиков — настоящую свалку в самом тёмном углу. Забравшись за них, вновь попытался слиться с тенью. На сей раз это удалось труднее, с сопротивлением. Потребовалось минут десять томительного ожидания, беспомощного шепота и отчаянных мысленных команд, прежде чем знакомое чувство призрачной лёгкости и отрешения медленно вернулось. Но оно того стоило. Внутри тени эта странная усталость отступала, позволяя отдохнуть не только телу, но и истощённому разуму. Я даже не ощущал мучительной жажды или сосущего голода — словно мои потребности замирали вместе со мной. Жутковатое, почти мистическое ощущение.

Здесь я и решил переждать. Выбраться на свет сейчас означало подписать себе смертный приговор.

Минут через десять в ангар с оглушительным грохотом въехал Николаос. И не один. С ним прибыл отряд из пяти человек в строгих, безликого вида формах. Движения их были выверены до миллиметра, синхронны, а взгляды сканировали пространство с холодным, нечеловеческим совершенством. Их поведение до боли напомнило мне Корвиана — того агента Тайной Службы. Настоящие профессионалы.

Я вжал себя в собственную тень, стараясь стать ещё тише, легче, мысленно обращаясь в прах, отблеск, пустоту. Они обошли весь ангар, осмотрели шаткую галерею второго этажа, вернулись обратно, тщательно обыскивая каждый уголок. Теперь они подходили к тому самому месту, где я учился становиться невидимым. Мысленно ругнулся:

«Зейн, в следующий раз выбирай точку потемнее», — шипел я себе, чувствуя, как бьётся сердце даже в таком бесплотном состоянии.

Они прошли метрах в двух, и я уловил обрывки фраз, долетевших из-за ящиков.

— …заедем сегодня за спецоборудованием. Прочешем на более глубоком уровне, надо понять механизм его ухода.

На каком таком «глубоком уровне»? В Академии Справедливости нам не преподавали ничего подобного. Ментальный допрос — да, но это звучало иначе, технологичнее. Если они найдут само место, где я «отдыхал» в тени, они смогут выдернуть меня оттуда, как клеща пинцетом.

Как только они скрылись у выхода, я, перетекая из одной тени в другую, словно призрачная дымка, двинулся в противоположный конец ангара — в самый дальний, Богом забытый угол, где в стене зияли мелкие щели, а снаружи, как я ощутил, никого не было.

За очередной горой ржавого металла и расколотых ящиков я нашёл то, что искал — острый, с зазубренным краем обломок какой-то железяки. Прикинув направление, я принялся за работу. Медленно, с каменным лицом, стараясь не произвести ни единого лишнего звука, я начал откалывать первый кусок потрескавшегося асфальтового покрытия пола, чтобы создать себе спасительный подкоп наружу. Каждый глухой удар отдавался ещё свежей болью в ноющих пальцах, но эта боль была сладостной болью свободы.

Наконец, спустя мучительный, наполненный скрежетом и хрустом час, когда пальцы стерлись до кровавого месива, а ногти почернели и отслаивались от асфальтового крошева, я проделал достаточно узкую, но проходимую лазейку. Просунув голову, горько осознал, что будет адски тесно — до хруста костей. Я стащил с себя куртку, протолкнул её вперёд и начал протискиваться сам, ощущая, как грубый, неровный бетон и острые, словно бритва, кромки арматуры впиваются в спину и плечи, оставляя на коже кровавые полосы. Каждый сантиметр доставался со скрежетом и болью, но слепой адреналин и животная жажда свободы гнали вперёд.

И вот я оказался снаружи, на свежем, пронизанном ветром воздухе, который пах не мазутом и ржавчиной, а солёной морской солью, свежим ветром и… солнцем. Ярким, безжалостно-весёлым осенним солнцем, которое заливало всё вокруг золотым, предательским светом. Никогда ещё я не ненавидел солнечные дни так, как в этот момент, когда моя жизнь зависела от возможности раствориться, как сахар, в спасительных тенях.

Мысль пришла молниеносно и была единственно верной, как приговор: причалы. Они нависают над водой, а под ними — сплошная, глубокая тень. И вода… Вода поглотит всё.
«Попробуйте теперь выцелить меня в воде, ребята», — с горькой, вымученной усмешкой подумал я, ощущая, как солнце жжёт кожу, словно прожектор беглеца.

Я побежал. Вернее, это было жалкое, спотыкающееся ковыляние, переходящее в пьяный бег. Каждый мускул кричал от боли, сросшиеся кости ныли глухой, размытой болью, но холодный страх оказался сильнее. Добежав до края обледенелого бетонного пирса, я, стараясь не произвести ни всплеска, не прыгнул, а просто сполз, как тюлень, в леденящую, маслянисто-жёсткую воду.

Холод ударил, как ток, заставив на мгновение захлебнуться и перестать дышать. Я не оглядывался, не проверял, не сверкают ли на солнце прицелы — нахрен смертельное любопытство. Просто нырнул и поплыл, работая под водой лишь онемевшими руками, к ближайшему причалу, под сырой сенью которого стоял ржавый грузовой корабль.

Вынырнув под массивными, поросшими тиной деревянными сваями, я с хрипом вдохнул воздух, пахнущий затхлой тиной и сладковатой гнилью. Здесь царил благословенный полумрак, пронизанный зеленоватым, призрачным светом, пробивающимся сквозь узкие щели настила. Потребовалось пару минут, чтобы отдышаться, выплёвывая солёную воду, и найти хоть какую-то опору — старую, скользкую балку, выступающую из облезлой стенки пирса. Я вполз на неё, прижавшись спиной к прохладному, влажному бетону, ощущая дрожь, пробегающую по всему телу.

«Надо бы научиться делать это почти рефлекторно, — промелькнула последняя обрывчатая мысль, прежде чем сознание стало уплывать в туман. — Однажды это вытащит меня с того света».

И тогда навалилась обратная, чудовищная сторона моих способностей — та самая неизбежная плата за неестественное исцеление и связь с тенями. Всепоглощающая, костная усталость. Она накрыла с головой, словно тяжёлое, мокрое одеяло. Глаза слипались сами собой, тело обмякло, находя призрачную опору в неровностях бетона.

Я не просто уснул. Я провалился в сон — глубокий и беспробудный, прямо здесь, в этой холодной, грязной, но спасительной тени. В сладкой, животной неге полного забытья, единственном доступном мне теперь убежище от самого себя.

Читать далее

Дело было два года назад. Жена как-то вскользь упомянула, что из детского сада нам прилетела задачка - сделать своими руками для Ани (моя дочь, на тот момент ей было 2,5 года) книжку-малышку. Я как настоящий мужчина тут же об этом забыл. В течение пары недель мне было еще несколько напоминаний (в виде сообщений или в разговоре за ужином). Пока в один прекрасный день мне не позвонили на работу и не сказали, что книжка-малышка должна быть в садике к концу текущей недели, иначе все кары небесные обрушатся на мою начинающую седеть голову. В итоге пришлось принять эту участь и засучить рукава...

При этом мой вялый энтузиазм почти вконец добило стойкое ощущение, что неправильно это - давать такие задания детям, которым еще трех лет не исполнилось! Ну какие поделки?! Наш максимум к тому моменту - лайтовый экспрессионизм: ладошку в краску опустить и отпечатки на бумаге оставлять. А тут книжку. Ясно же, что участие ребенка в ней будет минимальным. Ну да ладно, черт с вами. Задание выполнено, чай не хуже других.

Основными идеологическими линиями стали:
- стихотворный формат: детская же книжка, а стихи юными умами воспринимаются легче. Да и у меня с детства в минуты воодушевления проявлялась страсть к стихосложению;
- яркое цветное оформление: из той же оперы, серость у малышей не в почете. Тем более нет у меня цветного принтера, подойдут заголовки и иллюстрации, вырезанные из газет;
- эффект неожиданности: изюминка, которая, по моему замыслу, должна была сделать книжку более запоминающейся - финал стихотворения спрятан на карточке, которую нужно вынимать из страницы.

Безгранично довольный собой, вечером я вручил сие творение супруге. И тут эффект неожиданности сработал уже в мою сторону: я ожидал что угодно, но не заливистый трехминутный неудержимый смех. Когда к жене вернулась возможность говорить, она объяснила мне, где я был неправ. И мне пришлось с ней согласиться...

В общем, про книжку-малышку я понял правильно. Но в остальном провал: я перепутал детей)) Книжку нужно было делать не для дочери Ани, а для сына Дани (ему на тот момент было 6 лет, и он выпускался из детского сада). Там даже общая тема была озвучена для книжки - рассказы Николая Носова, выпускная группа как раз их изучала. В общем, сделал я не то и не так! Спасибо моей невнимательности.

В итоге, книжку в сад все-таки отнесли (скорее, как показатель того, что хоть что-то мы сделали, а по моим догадкам - что б и воспитатели надо мной посмеялись. Книжка им понравилась, и они очень попросили сделать еще одну, в том же стиле, но уже для нужного ребенка и на нужную тему. Еще два дня неистового труда, и вышла в свет вторая книга в серии. Заключительная. Идеологически верная. Если будет интересно, попробую и ее найти и отфотографировать.

Товарищи! А теперь обещанный лайфхак (очевидный, но очень полезный): приступая к любой работе, на которую надо потратить больше 5 минут, внимательнейшим образом ознакомьтесь с ТЗ, инструкцией или что там к задаче прилагается. Иначе после может быть мучительно горько от осознания того факта, что можно было СРАЗУ СДЕЛАТЬ ПРАВИЛЬНО ))

Медиабанк