Gtamota

По-моему, значение слова любовь сегодня безвозвратно потеряно: его убили, оно потеряло смысл. Отовсюду слышишь: «Я люблю тебя» по каждому дурацкому поводу, или еще лучше: «Ты любишь меня? — Йес, бейби». Вот именно, сказал одной бейби и пошел к другой, ну а называть секс любовью — вообще кощунство.

Простота и легкость отношений — вот девиз сегодняшнего дня. Да, чуть не забыл: простота, легкость и отсутствие ответственности. Ответственность — вот что сильно мешает, и поэтому мы бежим не в загс, а в церковь венчаться, чтобы не было бумаги об ответственности. Бог — он, как известно, все стерпит, да и он там на небесах, а мы на грешной земле… Нам положено грешить, и мы грешим — грешим, не жалея ни сил, ни себя, ни окружающих.

Вода и Огонь

Она позвонила неожиданно утром:

— Я хотела тебе сказать, что ты мое солнце, мое небо и мой воздух…

— Ты для меня тоже самое, когда же, наконец, мы будем вместе?

Пауза. Молчание. Мы еще потом о чем-то говорили, но я не запомнил, в голове была молчаливая пауза, та самая, которой я боялся больше всего…

Часть 1. Первый

Когда она бросила меня первый раз… Это было очень давно, я только вернулся из армии. Отдавал долг Родине — той Родине, которой уже больше нет. Вероятно, плохо отдавал. Отдавал два года, за эти два года мне пришли ровно четыре письма от нее, по одному в полгода. Два из них — с фотографиями, первая была так себе, а вот когда я увидел вторую, сердце как-то на мгновение замерло, и я почувствовал безысходную тоску. Как потом оказалось, не зря…

Она. Ее зовут Наташа, это имя я люблю больше всех женских имен, и если встречаю женщину с таким именем, у меня теплеет на душе.

Как-то еще в седьмом классе на уроке то ли русского языка, то ли литературы я от нечего делать по очереди разглядывал одноклассниц, переводил взгляд от одной к другой, размышляя, с кем бы завязать дружбу. Вначале я обратил внимание на Людку Соколову, а потом на ее соседку… Я сидел немного сзади и смотрел практически в спины, и вдруг она обернулась и посмотрела мне в глаза. Меня до сих пор пронзает током, когда я вспоминаю этот момент.

Будучи четырнадцатилетним дурачком, я не придумал ничего более умного, как обращать на себя внимание глупыми выходками, которые, впрочем, не приносили никакого результата. Кроме, пожалуй, того, что внимание я все таки привлек! После восьмого класса она ушла учиться в педучилище, а я остался в 9 классе. В конце 10-го мы стали встречаться.

Как легко писать «стали встречаться». А сколько переживаний, страхов было, чтобы назначить первое свидание! А если она откажет? Если рассмеется на мое жалкое предложение пойти погулять? Это же катастрофа, небо упадет на землю и реки выйдут из берегов. Жить дальше будет абсолютно невозможно.

Надо было действовать наверняка. Я справился. Рассказывать долго и нудно, хочу лишь сказать, что судьба, провидение или небеса помогли мне удивительнейшим образом. Я единственный раз в жизни нашел крупную (тогда крупную) сумму денег, на которую смог съездить в Таллинн, купить там скейт (у нас их не было, а там были), за три дня выучиться на нем кататься… И в тот день, когда я знал, что Наташа пойдет смотреть салют, — в тот день я прокатил на этом самом скейте перед ней и услышал то, что хотел:

— Привет! Меня научишь кататься?

Наташа бежала ко мне на свидания, не опаздывая ни на секунду, глаза ее горели: мы учились не только кататься на скейте.

— Ты знаешь, как это делается? — спросила она как-то после того, как мы вышли из укромного уголка за школой, где целовались.

— Если честно, понятия не имею.

— И я тоже…

Время было такое, никаких методических материалов в виде художественных фильмов и образовательной литературы. Мы честно пытались отдаться природе, но в ответственный момент она кричала «Оставь меня девочкой!».

Ну а я? Разве я мог ослушаться ту, кто для меня был всех главнее? На решительный поступок я так и не решился: не смог ослушаться, хотя, очевидно, именно этого от меня и ждали. Наташа стала грустнеть, опаздывать на свидания, а я стал все это переживать. В общем, долго ли, коротко ли, я ушел в армию, получил там четыре письма, два из них с фотографиями.

Вечером того дня, когда я вернулся, Наташа сделала меня мужчиной. Быстро и ловко. Я сразу понял, что за два года она прошла хорошую школу жизни. Но разве же это было важно? Не знаю, как для других, а для меня — нет, не важно. Важно другое: она со мной, она дождалась.

Еще в форме я проводил ее домой, она долго не отпускала, заглядывала в глаза, а когда я вышел из подъезда, меня уже ждали…

Нет, меня никто не бил, и я никого не бил, хотя, может быть, зря. Мне просто рассказали о похождениях известной нам всем личности и спросили, что я намерен делать?

— А намерен я послать вас нахер, — ответил я. — Я ее люблю. Если кому непонятно. Решать ей, и если она решит быть со мной, так и будет, и плевать мне на все ваши добросердечные рассказы. Конечно, я тронут вашей заботой, слов нет, но уж жутко спать хочется, так что пойду я, пожалуй.

Сказать-то я сказал, но яд уже проник в душу, и, как я ни крепился, как ни сдерживался, мы поссорились. Гордыня — плохой советчик, особенно когда ты молод и горяч. Я ждал, что она придет или позвонит, но она сделала по-другому: вышла замуж за моего доброжелателя.

Вернее, не совсем так. Через несколько месяцев неожиданно пришла ко мне, быстро завалила меня на диван и ушла. Потом я узнал: вышла замуж за моего ночного доброжелателя.

Часть 2. Второй

Мне казалось, я не переживу. Ничего, пережил. Но поклялся себе, что подобного больше не случится, и я женился — женился не любя абсолютно. Помню, стоял в загсе, а внутренний голос говорил: «Что ты делаешь, что ты делаешь?». Но малодушие победило, я не сделал ничего, что бы помешало надеть мне кольцо.

Не знаю, как вы, а я лично жить с нелюбимым человеком не смог. Меня все раздражало, все было не так, все неправильно. Я не позволял притрагиваться к моему белью и к моим носкам, старался стирать все сам. Все бесило, и извечный женский прием удержать ребенком тоже не получился, мы развелись. Это был самый счастливый день в моей жизни — без преувеличения скажу, что это так. Счастливый не только для меня, но и для моей бывшей супруги. В тот момент, когда нам сказали, что мы разведены, мы посмотрели друг на друга и кинулись целоваться. В общем, я понял тогда, что самое счастливое в браке — день развода.

Проходили годы. Я пользовался успехом у прекрасной половины, но время от времени вспоминал поцелуи за школой, поцелуи в моей комнате на диване, ее глаза. Когда Наташа позвонила, прошло 12 лет после моего возращения из армии. Позвонила не в никуда: я сам позванивал ей время от времени и сообщал, как меня можно найти. На что я надеялся и надеялся ли, сказать не могу, просто делал это, и все.

К тому времени, когда она позвонила, я жил с танцовщицей. Почему я так говорю? Потому что очень люблю танцовщиц, моя была прекрасна: великолепная фигура, длинные волнистые волосы. Я жил с ней и под любым предлогом уклонялся от близости, по вечерам все больше вспоминая ту, первую. Она позвонила неожиданно, сказала, что мужа посадили, и так как она не работала, то у нее ни денег, ни стажа, и если я чем-то могу помочь… Я собрал все деньги, что были, поехал к ней, отдал и уехал.

Через месяц звонок раздался вновь. Денег уже не просили — их требовали. Как-то очень нехорошо стало на душе, и я просто повесил трубку. Прошло еще два года. Она больше не звонила. С танцовщицей мы расстались — ну, как расстались. Меня попросту выгнали, за что у меня осталось искреннее чувство благодарности.

Оставшись один, я не стал звонить той, кому хотел позвонить больше всего. Не простит меня за то, что бросил тогда трубку, думал я, не простит. Там и перебивался один-одинешенек, не заводя никаких отношений.

Как-то раз зашел старый школьный друг:

— Знаешь, кого сегодня встретил? Твою Наташку. Она рассказала про мужа и о том, как ты ее выручил. Ну я ей сказал, что ты сейчас один, и никого у тебя нет. Правильно или лишнего сболтнул?

— Молодец! Все правильно!

И я позвонил, позвонил и услышал совсем другого человека на том конце провода. Вернее, не другого, а ту, ту прежнюю Наташу, которую знал когда-то. Она благодарила меня, спрашивала, хочу ли я встретиться. Конечно, я хотел.

Первая встреча. О-о-о! Я уже не был тем неопытным юнцом, я уже знал, что нужно женщине. Знал, как поднять ее на седьмое небо!

— Слушай, — сказала сияющая Наташка, — если бы я знала, что ты такой, я бы за тебя замуж вышла.

— Не надо об этом, — мне как-то сразу стало грустно. Оказывается, мое самопожертвование никому нафиг не было нужно, а нужно было совсем другое…

Мы стали встречаться. Я многое узнал. Узнал, что та фотография, от которой в армии у меня сжалось сердце, была сделана в тот момент, когда она познакомилась со своим будущим мужем. Узнал, как она жила, как измывался над ней муж. Она плакала, говорила, что ошиблась, говорила, что хочет быть моей женой. Год я был непреклонен, а потом сдался:

— Разводись, я женюсь на тебе.

— Подожди, вернется муж, тогда я разведусь, а так нехорошо. Если любишь, подожди.

Четыре года счастья пролетели как один миг, а потом вернулся муж. Наташа прибежала, быстро завалила меня на диван и ушла…

Я пытался звонить, говорить с ней, срывался, метался, звал… Это был кошмар. Под конец я сказал: «Выбирай сейчас», она выбрала…

Часть 3. Вода и Огонь

По гороскопу я Вода, рыба. Люблю воду, слушать, как она журчит, льется. Я мягкий и ранимый человек, все жутко переживаю, поэтому терпеть не могу мелодрамы. Переживаю настолько сильно, что просто не могу смотреть такие фильмы. Вот, думаю, достаточно посмотреть на едущих вместе с тобой в вагоне метро, чтобы увидеть все эти несчастные судьбы, столько переживаний. Нужно быть идиотом, чтобы платить деньги за возможность увидеть то же самое на экране. Вообще, думаю, подобные фильмы смотрят люди черствые, не способные к переживаниям: им не хватает этого в жизни, вот они и идут в кино.

Я забыл, что было тогда, сработали какие-то предохранительные клапаны в сознании и отключили эти воспоминания. Помню, что не мог работать, руки опускались, и горе, ощущение горя.

Пытался наладить отношения назло, как говорят. Помню, познакомился с Еленой, дочкой депутата. Прекрасная фигура, великолепная грудь. (Скажу честно, такой груди я не встречал ни до, ни после.) Пригласил ее в гости, честно отработал три часа без перерыва и без отдыху, посмотрел в ее ошалелые глаза и проводил домой. А на следующий день получил в подарок дорогущий фотоаппарат со всем фаршем.

Так я стал фотографом. Да! Да! Честно заработал. Камеру-то, конечно, я заработал, но фотографом стал гораздо позже, а пока работать я не мог, ничего делать не мог, все мысли сами знаете где были. Только вопросы «Почему?» да «За что?» да «Чем я хуже?» в голове крутились. Ну, пока такие вопросы крутились, получил я на работе своей за безделье крепкого пинка под зад.

Так вот, получил я пинка под зад, и что делать? А делать я ничего не могу. В прострации находился, только что не пил — не люблю алкоголя, знаете ли. Да и противно в пьяном виде сопли распускать.

В таком вот виде я и начал фотографировать. Ужасно стеснялся своих работ поначалу. Как-то незаметно стало получаться: победил в одном конкурсе, в другом, в международном получил золотую медаль, приняли в союз…

Так прошло десять лет, шесть из которых я не только не имел близости, а даже ни с кем не встречался. Удалил ее телефон из мобильного, но практически каждый вечер я думал о ней, вспоминал ее, забыл ту боль, что она причинила…

Мы встретились в автобусе.

— Я так плохо оделась, просто потому что еду на рынок, — сказала Наташа.

Я не заметил, как она одета, я смотрел на нее и не мог насмотреться. Она не изменилась, а по-моему даже стала лучше.

— Я живу только нашими встречами.

Издевается, подумал я про себя, держа ее руку, а я-то чем живу?

Она пришла ко мне домой, уткнулась мне в грудь носом:

— Господи, твой запах, как я искала его…

…В тот день она позвонила неожиданно рано, и промолчала в ответ на мой вопрос. На мой главный вопрос! Я не находил себе места. Вечером мы встретились, и, увидев меня, она побледнела.

— Что с тобой? Что не так?

— Почему ты не ответила мне?

— Не ответила на что?

— На мой вопрос, когда мы будем вместе? Ты промолчала, я хорошо знаю, что значит подобное молчание.

— Господи, я просто не расслышала, я шла, и была плохая связь, я не услышала. Я же сказала, что ты все для меня, как же я могла не ответить тебе? Я просто не расслышала, о чем ты спрашивал…

Она Огонь, львица, сильная, смелая. Мы стали встречаться. Она приходит, убирает, готовит и говорит, что я больше всех достоин того, чтобы мне готовить, говорит, что я смотрю на нее, как в первый раз, а я действительно так на нее смотрю. Говорит, что когда мы первый раз поцеловались за школой, она посмотрела на меня и поняла, я буду любить ее всю жизнь. Может, поэтому я и был всегда на скамейке запасных. Говорит: жди, осталось немного, я буду твоей женой, я буду носить твою фамилию, мы будем счастливы. Она говорит, заглядывает в глаза, а я люблю ее, я счастлив и жду. Как долго я жду…

Николай Грамота

Пыль.

Люди на улицах, кто они? Кто я? Пыль! Смахнул, и нету. Придут, налетят новые и все повторится еще не один раз, такова жизнь, таковы мы.

Войны, вот когда стираются целые поколения, целые народы, что мы знаем о них, да практически ни чего. Как окунуться в ту атмосферу, вдохнуть тот воздух, почувствовать то, что чувствовали те, кого уже нет и ни когда не будет. Художественные фильмы, книги, рассказывают нам о подвигах, о героизме. Все причесано, благородно, красиво. Даже если и проскакивают крупицы реальных картин, способны ли мы понять их спустя столько лет.

Из всего, что я прочитал о второй мировой, больше всего меня поразила книга Н.Н. Никулина «Воспоминания о войне». В нее я поверил сразу и бесповоротно. Почему? Да потому что нашел параллели со своей службой в Армии. Надо сказать, что нельзя судить о том, чего не пробовал на вкус. Помните вот это? Сытый голодного не разумеет… ну и тому подобное. Конечно, служба в армии, дает слабые представления о военном времени. Но! Но тенденции, тенденции неизменны.

Тяжело ли служить? Поначалу да, ты вырван из привычного мира. О чем же мечтали мы, тогдашние новобранцы оказавшись в новых для нас условиях в 85-м году? Мечтали мы тогда – заболеть и попасть в госпиталь, где можно всласть отоспаться и ни чего не делать, но как назло ни какая хворь нас тогда не брала.

41-й. Странно я ни когда раньше не задумывался, о такой вещи, как мечты? О чем мечтали люди попавшие на фронт? Мечты были просты: хорошо бы – оторвало руку. Руку лучше левую, но можно и правую, или ногу. Только бы не ранение в живот и в голову. Если убило, то лучше сразу…

Исхудавшие, изможденные, идущие на смерть. Их плохо кормят, вернее их отвратительно кормят, плохо вооружают и одевают, они должны наступать, но наступает немецкая армия. Немецкая армия идет победным маршем... Впереди долгие годы войны…

Впереди поля на которых слоями будут лежать солдаты Красной Армии нескончаемым потоком посылаемые в атаку. Плохо обученные, кое-как вооруженные без поддержки артиллерии и танков : в атаку, на тот свет, шагом марш!...

Страшно наверное, неизмеримо страшно, когда твоя судьба зависит от чьей-то воли. Вон тот, у него всего лишь на погонах звездочки, а так такой же человек как и ты, но он волен послать тебя на смерть, частенько только потому, что ему самому не хочется умирать. Потому что ему нужно доложить, отчитаться что лично он, все делает для победы. Выбить танки, артиллерию, у него не хватает ни мужества, ни смелости, ведь надо же заискивать перед начальством, надо выживать,…

Страшно читать Н.Н. Никулина ,когда он пишет кто выжил в этой бесчеловечной войне, какой страшный отбор сделала эта чудовищная человеческая мясорубка и какое поколение родят эти люди….

Николай Грамота

Прочитал я недавно занятную статью: «За что увольняют в России». Ну, конечно, занятную – это я так, для красного словца сказал, статья обычная, написана сухим языком статистики. О чем она? Да по сути ни о чем! Ничего действительно ценного она нам не сообщает, создавая, однако, иллюзию серьезного труда по выявлению проблем и поиску их решений. Иллюзию деятельности.

Давайте посмотрим, какие причины увольнения перечисляются в статье. На первом месте стоит «нецелевое использование рабочего времени и интернета» (запомним!) Второе место занимает великолепная формулировка: «обсуждение руководства компании и политики предприятия» (конгениально!) Ну, а такие мелкие факторы, как «поиск новой работы», «нарушение распорядка» не занимают топовых мест в рейтинге увольнений, поэтому мы их отбросим как несущественные (но не забудем). Давайте же постараемся разобраться, что скрывается за первыми двумя суровыми формулировками и за что действительно увольняют в России.

За что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО увольняют в России.

Вы удивитесь, но самая главная причина увольнения в России – это… Тадададам… Компетентность и профессионализм! И не надо мне тут в притворной истерике заламывать руки, округлять рты в фальшивом стоне «ооооо». Не надо, лучше используйте интернет в целевом направлении и почитайте… кого? Ну, хотя бы Ивана Андреевича Крылова – и Вы поймете, что на необъятных просторах нашей Родины так было всегда, со времен царя Гороха. Так что на доказывание очевидного я, с вашего позволения, время тратить не буду. Давайте лучше разберем, почему так происходит.

Итак, первое. Человек грамотный, компетентный, хороший специалист никогда не будет тратить время на лизание начальственного зада, а этот серьезнейший проступок под какую статью подпадает? Правильно, под нашего лидера – нецелевое использование рабочего места.

Второе. Профессионал никогда не будет делать все те глупости, которые его заставляет творить «сверхумное руководство». А это уже вторая расстрельная статья (самая страшная, между прочим) – обсуждение богоизбранного руководства компании и политики … Ну, вы понимаете. Третье. По отношению к умному человеку весьма затруднительно сказать, выпятив нижнюю губу и нахмурив бровки: «Ты что, сууууууу... Забыл, кто тебя кормит? Уволю – с голоду сдохнешь!» Начальство такое говорить любит: и собственную значимость ощущаешь, и причастность к божественному промыслу. Поэтому преступно лишать его (начальство) такой возможности.

В общем, как вы видите сами, грамотный специалист – вредоносная личность. А разве нужен начальству репей в собственной заднице? Нет. А разве хорошо сослуживцам ощущать себя хуже кого-то там? Тоже нет. Так и выходит, что умный, грамотный профессионал никому не нужен. Да не то что не нужен – просто вреден как вид.

Как же происходит увольнение? А вот примерно так. Нанимает руководство какой-нибудь компании – ну, скажем, туристической – нового менеджера, руководителя направления, деловую женщину по имени Н. Н. очень обворожительна, энергична и мила! Собирает она всех работающих сотрудников и начинает их хвалить: да вы золотые, да вы замечательные, бодритесь, я пришла – скоро будет вам манна небесная! Затем, когда осоловелые от такого работники с глупыми, блаженными улыбками расходятся обсуждать, как им повезло, наша Н. бежит к руководству и с порога начинает следующую речь:

«Познакомилась я с Вашими сотрудниками, и пришла в ужас: как только с такими бездарями Ваша замечательная компания, с таким замечательным Вами не пошла по миру! Только чудом! Но Вы спасены! Ваше гениальное решение взять меня на работу было спасением для Вашей компании! Вначале всех надо заменить на более знающих и более опытных, и у меня уже готов список этих замечательных кандидатов. Ну, Вы, конечно, понимаете, что платить моим людям надо больше, чем Вашим старым сотрудникам, им Вы и так переплачивали. Но эти затраты очень скоро окупятся сторицей. Да, и еще: нужно купить несколько новомодных гаджетов, вот в этом замечательном магазине, и тогда деньги потекут к Вам рекой!

Начальник, обалдев от такого «профессионализма» и растаяв от обещающих все земные блага взглядов, на все согласен, и деньги вскоре действительно потекут: в карман предприимчивой Н. Для нее сейчас самые опасные люди – это опять-таки хорошие специалисты, их трудно оболгать, но нужно. Очень нужно Н. устроить все по-своему, набрать бездарей и лентяев, чтобы доить их и чтобы были благодарны, втюхать компании как можно больше гаджетов из нужного магазина. А на вопросы начальника, где обещанная прибыль, всегда можно обвинить кого-то из старых сотрудников, а нет денег – потому что вот этот – дебил, а потом вон тот, пока не кончатся. Или пока главный не прозреет, но это уже из области фантастики. Главному что важно? Ему важно быть исключительным, и это ему будет внушаться со всем старанием и прилежанием!

Бывает, что такую Н. ставят на распределение, например, какой-либо аккордной работы с разовой оплатой. О! Это золотое дно! Какие тут нужны работники? Правильно! Малоквалифицированные. Безынициативные, чтобы понимали, за что отстегивают часть зарплаты и кому обязаны такой работой.

А вот еще можно так. Прийти в компанию, затем на лучшие места посадить друзей, те подтягивают своих, и вот уже можно пилить…

Ээээх, да что там говорить! Я и так уже наговорил на два пожизненных, это же самое страшное – обсуждение руководства. Мы, су…. Должны знать свое место и помнить, милостью кого существуем.

Николай Грамота (философ и путешественник)

Редактор Нина Гулиманова

Мы рабы…

(утопия)

«И, наконец, рабство мысли и раболепие - в науке перед авторитетом, а в жизни перед мундиром, которое так возмущало лучших людей в конце пятидесятых годов и вызвало резкий протест Базарова, - вновь оживают среди нас.»

«…что прогресс в человечестве не разделен, что он возможен только тогда, когда он охватывает всех, и что нищета и угнетение одних ведут за собой нищету духа и рабство всех…»

П. Кропоткин

Легко можно понять Ленина с его идеями создания нового человека. Будучи человеком свободолюбивым, с живым умом, он попросту задыхался в царской России. Огромная, необразованная, рабско-лакейская страна, где были ещё живы рожденные при крепостном праве - вот откуда все эти дома-коммуны, вот откуда создание нового, свободного, смелого человека. Но слишком велико было отставание, слишком сильно был забит народ, поэтому идеи были преждевременны. Но какой рывок вперед! Полуграмотная страна, не имеющая ни приборостроения, ни машиностроения, ни авиастроения, за неполные полвека полетела в космос и стала делать такие машины и самолеты, которым завидовал весь мир.

Мы сидели в небольшом кафе в одной из галерей таганского вокзала «Свобода» и, конечно же, муссировали вечные темы . Мы - это я, ваш покорный слуга, довольно молодой инженер по имени Борис и мой заокеанский друг Алексей. Родственники Алексея уехали в далекую прекрасную страну в годы тяжелой оккупации, когда была потеряна всяческая надежда и, казалось, все уже потеряно навсегда. Период с 2000 года - не хотел бы лично я там жить. Судя по фотографиям и документам, ужасное было время: повсюду рамки досмотров, отряды полицаев, обыски, проверки, постоянный страх, что захватившие власть для устрашения масс устроят какую-нибудь диверсию, дабы оправдать эти самые рамки металлоискателей и расходы на содержание полицаев, охраняющих их отобранное и присвоенное.

Алексей прилетел межконтинентальным дирижаблем «Булгаков». Да, мы возродили дирижабли. Совмещение новейших технологий позволило возродить этот, казалось бы, забытый вид транспорта. Ни одна страна, где правит алчность и капитал, на могла бы выделить столько денег на подобные исследования. Только страна свободного труда. Результат – практически 100% безопасный вид транспорта с неподражаемым уровнем комфорта. Пилотами на этих грандиозных штуках работают обычно списанные по возрасту пилоты космических челноков «Буран» третьего поколения.

По всему миру ставят мачты причалов и прокладывают новые маршруты полетов. Ну, а у нас в Москве, конечно, самый грандиозный причал. Это даже не совсем причал, это путевой комплекс, недаром названный «Свобода». Советский человек отсюда свободен попасть в любую точку как Москвы, так и всего мира. Здесь, на Таганской площади, где возведено это футуристическое здание в стиле фантазий художников прошлого, сходятся железнодорожные, воздушные, надземные и подземные пути. Здесь я и встретил своего давнего сетевого друга, который так мечтал посмотреть родную землю своих предков.

Алексей прекрасно говорил по-русски, а вот мне, к моему стыду, английский давался плохо. Виной тому была прежде всего моя лень, ну и, по большому счету, любовь ко всяким механизмам. Такая необразованность, конечно, вносила определенный дискомфорт в мою душу, но я успокаивал последнюю тем, что вот-вот займусь-таки самообразованием.

Я с гордостью встретил своего друга по переписке в этом ажурном здании, чем-то напоминающем творения Шухова, совсем уж отдаленно - Киевский вокзал (масштаб совсем не тот).

Как же хорошо в Москве весной, да еще ранним утром! Чистый воздух, молоденькие листочки, через стеклянные стены виден «Парк Царей», как мы его называем, где собраны памятники всем верховным правителям этой большой страны. Может, свежий весенний воздух повлиял, а может, просто радость встречи, поэтому мы дружески обнялись и пошли в кафе. Оба любили кофе и хорошие виды, а вид, как я уже говорил, открывался замечательный – весенняя пробуждающаяся Москва.

Леха таращил глаза на открывшуюся панораму и постоянно спрашивал:

- Как, как все же вам удалось? Мне родители говорили, что у вас нет никаких шансов, что вы уничтожены, вернее, сами себя уничтожаете, – он вдруг сделал страшное лицо и с киношным акцентом произнес: – Как это по-рюски? Рубить палка, на который сидеть, – и, перейдя на нормальный язык, добавил: – Мало того, что вас правители уничтожали, как могли, так вы и сами им в этом активно помогали. У нас в Америке даже есть специальной курс по изучению этого феномена. Послушай, но та машина, этот ваш «Булгаков», на котором я летел, это нечто! Я теперь, наверное, в самолет не войду никогда.

- Да ладно, мне вот летать не доводилось, некуда было, учеба, практика, а потом, знаешь, хочется чего-то большего. Как бы сказать... Понять, что ли, хочется многое. Вот и не до полетов. Хотя очень хочется, конечно, вот как ты, через океан. Лететь и не думать о том, что сейчас каааак хряснет об этот самый море-окиян и вспомнишь труды и Маркса, и Энгельса сразу...Так вот ты говоришь - как? Ну, начинать надо, наверное, с Ленина, я сам думал над этим вопросом, и без Ленина тут никуда.

- Да подожди ты с Лениным! Ну вот, Ленин дал свободу нашим предкам, живи да радуйся - что еще надо? Зачем они снова в ярмо-то полезли, что, совсем не соображали ничего?

- Ну что тебе сказать, я тогда, конечно, не жил, но думал над этим вопросом. И скажу тебе так: да, в общем, не соображали. Понимаешь, они жили в раю и не знали об этом. Вот и потеряли бдительность.

- Как можно…

- А вот можно! Можно, когда живешь без забот, когда сравнить не с чем, от безделья, да и тогдашние руководители помогли. Партия выродилась, слишком сытно жили, без забот, страна сильная, мирное небо. Стало этого мало, захотелось большего, а как это большее взять? Чтобы сделать что-то большее, трудиться надо, а трудиться не хочется - можно же по-простому. Вот и обокрали свой народ, своих отцов и дедов, продали все, думали, мы сильные. А когда опомнились (ну, те, кто опомнился), было поздно: увязли уже по самые макушки, и, чтобы вырваться, Человеком надо быть с большой буквы. А они только речи бессмысленные произносить тогда умели да карман свой набивать, и дела им не было ни до какого народа.

С другой стороны, тот, кто занимался настоящим делом - конструкторы, инженеры (те инженеры, конечно, кто не чаи по КБ распивал, а работал) - обрадовались поначалу переменам. Они-то, божьи души, думали, что сейчас на смену горлопанам и некомпетентным людям придут настоящие профессионалы и не будут больше рубиться все новаторские идеи. Ведь перед девяностыми директора заводов и партийные руководители, добравшись до хлебных мест, меньше всего хотели каких-либо перемен и прогрессивных решений - лишь бы ничего не менялось. Не давали ничего сделать.Так вот и возник застой.

- Ну подожди, если не хотели нового, то как же тогда в 90-е так грянуло?

- Как, как... Были начальники и выше их. У тех действительно было все, но хотелось большего. Ну что они могли на свое это «все» приобрести? "Волгу"? Ну, две "Волги". Да и показать нельзя было, а хотелось, чтобы все видели, какие они богоподобные твари. Вот и продали Родину за возможность служить вашей Америке и лизать ей зад. А ваши уже им приказали: ну-ка, развалите образование, промышленность, медицину, тогда будем разрешать вам сосать. Этим они и занимались, разваливали и сосали. Ваши же ставленники у нас тогда везде были, они даже полицаев ввели, чего уж больше.

- И народ терпел?

- А что ему оставалось делать? Лишь бы меня не тронули - вот девиз был. Ленин дал народу свободу, и как этой свободой народ распорядился? Стал рабом!

Зато теперь смотри какой вокзалище! Да что вокзалище. Образование! В институт после школы можно без экзаменов идти, в какой пожелаешь! Не будешь учиться - сам уйдешь, не выдержишь, или отчислят по неуспеваемости. А принимают всех, только заявление грамотно составь, обоснуй, почему и как ты именно здесь хочешь учиться, и все.

Потом - другое дело. Хочешь зарабатывать, хочешь быть начальником - открывай свое дело, а о бухгалтерии думать не надо: государственный бухгалтер у тебя, он все высчитывает, и зарплату получаешь столько, сколько заработал, а не сколько своей рукой себе нарезал. Знаешь, почему так возможно стало? Да потому что перестали считать деньги в чужом кармане, а это, знаешь ли, многого стоит.

День постепенно разгорался, за окном отчалил и полетел в Жуковский на обслуживание «Булгаков», освобождая причал. Алексей задумчиво смотрел в окно на панораму Москвы-реки, «Парка Царей», серебряные нити путей надземного транспорта, расчерчивающих зелень столицы, на Высотки. И я знал, что он видит: он видит настоящую Родину, может, ту Родину, которой не было у эмигрантов, у диссидентов, у всех тех, кто не мог мириться с ложью, несправедливостью, откровенной тупостью и рабством.

- И все же ты не сказал: как? Как вы смогли?

- Применили метод!

-Какой еще метод?

-Метод профессора Преображенского. Стали бить себя по загривку и выбивать, только не разруху, а раба. Выбивать из себя каждое утро раба.

Мы опомнились. Трезво взглянули на себя и ужаснулись. Мы с ужасом поняли, что мы сами хотим быть рабами. Это же так прекрасно: не думать своей головой, не нести никакой ответственности. Но будучи рабами, мы хотели иметь еще и своих рабов, на которых бы вымещали свои, как нам бы казалось, незаслуженные обиды.

Я как-то видел старый букварь, так вот там было написано: «Мы не рабы, рабы не мы». Но нам бы подошла другая надпись: «Мы рабы, не рабы не мы». И вот когда мы поняли, кто мы на самом деле, мы начали раба из себя - не выдавливать, нет, выбивать, - меры нужны были уже серьезные.

Прежде всего мы перестали сваливать вину на других, особенно на тех, кто уже умер и ничего не ответит. Мы взглянули правде в глаза: это мы! Мы раскулачивали и ссылали. Это мы в 30-е годы писали друг на друга доносы, это мы лжесвидетельствовали, это мы ложно обвиняли, пытали и расстреливали невинных, находя этому жалкие рабские оправдания. Мы уничтожали сами себя. Мы победили в страшной войне, а потом попытались облить грязью Жукова, полетели в Космос - и продали страну за пиво и джинсы, а продав и предав своих отцов и дедов, присвоили себе их победы. В самом деле, какую победу они могли праздновать, да еще с такой помпой? Ведь в Великой Отечественной войне победила совсем другая страна, с другой идеологией, с другим гербом, флагом, границами, наконец. Что это было, как не издевательская насмешка над памятью отцов и дедов? И победила Красная Армия, армия рабочих и крестьян, а не армия олигархских холопов - вот что мы сделали.

Конечно, валить вину на соседа, на Сталина, на родителей, в конце концов, - это так приятно, но это путь в никуда, это тупик. Даже если взять так воспеваемое нами в тот период христианство, то по его канонам непризнание собственных ошибок является смертным грехом – гордыней. Да и то: были атеисты и - але опп! -стали христиане. Легко, без запинки, без затей. Да кем бы угодно стали, только дай команду.

Для того чтобы все это понять, требуется большое мужество и самоотверженность. Далеко не просто это, но все другое не работает. Можно обманывать себя долго, можно даже начать с маленькой лжи, но каждая маленькая ложь для своего поддержания требует еще большей лжи, и все это держится на пустоте.

Так, например, отказавшись от идеалов отцов и дедов, от Ленинского пути, мы продолжали ходить, окруженные полицаями и машинками для личного досмотра, сдирали на века сделанную облицовку со станций метрополитена, заменяя ее дешевыми и кривыми поделками, и слушали песни и музыку преданных нами отцов, потому что свое придумать кишка была тонка, своего-то ничего у нас не было...

Что уж там говорить о том, чтобы сказать правительству, поставленному мировой буржуазией: "Стоп! Руки прочь от того, что сделали наши отцы и деды, создали ценой своей крови, своих жизней! Руки прочь от пенсионеров, от наших заводов, школ и университетов!" Никто не задумывался над тем, за что погибал солдат на германском фронте: уж точно не за то, чтобы его потомки говорили матом (даже не ругались!) в безумном празднике своего невежества и бескультурья. Не за это гибли честные люди, не за то, чтобы мы ехали в метро и сосали бы из иностранной банки с названием «Козел», нам ведь все открытым текстом говорили, кто мы на самом деле. Было такое пиво «Козел». Весь мир все прекрасно понимал, а мы нет. Вот так. Так и смогли, когда поняли очевидное, признали свою вину, так и получили шанс стать людьми. Вот и идем пока по этому пути, тебе, приехавшему к нам, со стороны виднее, как - получается или нет. Вот такая, брат, история. А ты говоришь - как...

Алексей ошарашено смотрел на меня. Увидев свое отражение в зеркале кафе, я понял почему: распалился я во время речи, уж больно это меня всегда волновало. Со страхом думал я с детства, что было бы со мной, родись я в то ужасное время, и как не повезло жившим тогда. Страшно мне бывало , когда приходили подобные мысли, страшно не на шутку. Ведь родители у меня небогатые, простые люди, где бы я получил образование? Кем был бы, как сложилась бы моя жизнь, смог бы я мириться с происходящим тогда? Да смог бы, как и все, смог бы. Так же прятал бы в песок голову, подставляя противоположную точку небесам, и от этого становится мне страшно еще больше.

Пока я это все думал, Леха стал чуть меньше пучить на меня свои удивленные глаза, сделал глоток остывшего кофе и сказал:

-Утопия….

Николай Грамота

Ред. Нина Гулиманова

Грехи потомков.

Тугое бумм сдавило, выбило из тела и подняло над землей. Слева догорал БА-5, а прямо подо мной на дороге лежал молодой лейтенант НКВД.</lj-cut> Его пухлые губы были раскрыты, и казалось, что он хочет ухватить ими небольшой бугорок пыли. Мягкая, скрипучая и, казалось, прохладная пыль клубилась над колонной который день, создавая фальшивое чувство безопасности, усыпляя бдительность. Предательская пыль выдавала нас, кричала: вот они, бегут, уносят ноги! Странно: как долго не было засады...

Безумный день. Наш шеф рвет и мечет: опоздал на встречу из-за нового Проявления. Эти Проявления (так их называют) случаются все чаще и чаще, но про это народ, естественно, не знает. Так, слухи, не более. А мы знаем, особенно наш отдел. Был такой фильм, старый-престарый «Секретные материалы». Вот наш отдел тем же примерно и занимается. Только в фильме бутафория и выдумки, а у нас прикладное дело: прикладывается к действительности. Мы находим причины, устраняем, если возможно – и все дела. Говорится легко, делается сложно: поди докопайся до причин.

Хотя причины обычно всегда на поверхности. Мой учитель всегда говорил: «В жизни все просто». И я каждый раз убеждаюсь, как он был прав. В правоте умных людей обычно убеждаются, когда жареный петух уже клюнул. Был такой лозунг в первом Союзе: «Сегодня слушаешь ты джаз, а завтра Родину продашь». Над этим лозунгом смеялись и подшучивали. Верили ли в него те, кто его сочинил? Не знаю, ибо не жил тогда. Но бог мой, как они оказались правы! (К слову сказать, Бог не при чем, я убежденный атеист, научный атеизм наконец-то победил все эти секты и мракобесия, может не везде, может, только в моей душе, но я этому рад. О том, как это случилось, я когда-нибудь напишу отдельно).

Наш отдел занимается Проявлениями, как я уже говорил. Проявления бывают разные: некоторые вполне безобидные, другие же совсем наоборот. Например, тот случай с зомби – не просто с отдельными, а с целыми городами. Эту тему любили муссировать на переломе двадцатого века, но, как говорил мой учитель, все оказалось гораздо проще. Мозговые паразиты, вирус, заключенный в словах… Средства массовой информации не писали об этом. И мало кто из жителей нынешнего Союза знает об этом, но Проявление было жуткое. Я тогда только начинал работать в отделе, но старожилы хлебнули по полной.

…Лейтенанта я увидел на станции, когда курил у вагона. Темень и туман, вдали огни, он стоял ко мне спиной, но я сразу понял, кто это. Мне хотелось посмотреть в его лицо. Я помнил пыль, (осталась ли она на его губах?), но не мог заставить себя подойти и знал, что он не обернется. Почему мы стоим всегда в темноте? Что это за станция? Как сыро… Куда едем? Гудок, лязгнули вагоны, пора …

Новое Проявление вначале никто не осознал. Думали, просто реконструкторы балуются, хотя люди эти дисциплинированные и не позволяют себе баловства. Сейчас, когда наша страна стряхнула с себя оккупационное правительство и всеми силами восстанавливает разрушенную промышленность, образование и медицину, такое проявление хулиганства было бы весьма странным. Сейчас многим людям непонятно, как жившие в начале двадцать первого века не понимали, что живут в оккупации. Современникам довольно сложно представить, как можно не видеть настолько очевидного. Ну кто еще, кроме оккупантов, может на глазах сносить заводы, убивать образование, заменять народную милицию полицаями? Но я-то знаю, в чем дело. Страх – вот причина всех бед, страх думать своей головой, страх признать, что ты не такой уж и великий, страх оказаться лицом к лицу с правдой. А правда всегда одна и порой совсем не приятная как на вид, так и на вкус.

Страх, лицемерие, ложь – вот самые главные враги человечества, запускающие свои щупальца не только в настоящее, но и в будущее. С ними почти невозможно бороться. Первый Союз так и не справился с этими врагами, но ничего, мы поборемся.

Так что же случилось? А случился коллапс на железной дороге: откуда ни возьмись, выскочил длиннющий поезд с паровозом во главе, автоматика тут же перекрыла движение для других составов, сбилось расписание, наш шеф опоздал на встречу, и будьте нате, вашему покорному слуге вставили пистон ни за что! Потому как я должен был заниматься этой темой и не допустить. А как я мог не допустить? Ведь она и не проявлялась нигде в таком виде. Просто были слухи, что темными ночами в непогоду появляется поезд, состоящий из старых вагонов и паровоза, а потом куда-то исчезает в неизвестность. Никто тревогу не бил. Кто-то думал, что это киношники, кто-то вообще ничего не думал, а работники железной дороги помалкивали, чтобы их не обвинили в пьянстве на посту. Вот и развилось потихоньку…

В общем, получил я пистон и поехал опрашивать очевидцев. Сел в «Москвич» и поехал. Мой дед говорил, что советские машины пахли по-особому. Я спрашивал как, а он опять: по-особому. Не знаю, как это, но то, что машина была наша, нашей конструкции, нашей разработки, я лично гордился. Да вон и корпуса восстановленного АЗЛК!! Я представил рабочих в чистых комбинезонах, инженерный состав в белоснежных халатах, и на душе стало немного грустно. Занимаются люди делом – не то что я. Эх, сейчас бы на завод «Динамо», где я проходил практику, учась в институте. Вот были времена: веселый коллектив, споры в рабочей столовой, стипендия… Какими огромными деньгами тогда казалась стипендия! Я читал о стипендиях в годы оккупации, у меня волосы вставали дыбом! Ну как же так можно? Оказывается, можно…

…Сосед по полке в вагоне вновь говорил в забытье: «Связи, связи не было, БТэшка вылетела, а ей в упор из противотанкового, ребята горят…» Метался он в беспамятстве. Я вспомнил. В колонне девушки, они рыли противотанковые рвы. Такие красивые девушки… Я с удивлением смотрю на них: не бывает такой красоты, и вот она, красота, рядом, неземная, почему я раньше не видел таких красивых? «Мессеры» гонялись за одиночными, теми, кто убегал, отбившись от компании, гонялись и расстреливали одиночек. По-моему, одну из них я видел в вагоне. Или на станции? Поезд замедляет ход, остановка. Куда же мы едем?..

Еду в своем милом «Москвиче» на станцию, водители в соседних авто бросают восхищенные взгляды на мою машину. Мало еще таких, далеко не у всех. Да и у меня она служебная, но так приятно делать вид, что моя. Еду на станцию, где, по слухам, поезд-призрак (такое у нас сложилось кодовое название) видели чаще других. Приезжаю – и сразу к начальнику: чем, товарищ, можете помочь? Прекрасное слово «товарищ»: теплое, дружественное, родное. Как его можно было променять? Массовое помутнение, не иначе.

- Чем помочь? – вздыхает видавший виды железнодорожник. Озабоченность на его лице, умные глаза. Сразу видно: не назначенец, трудом своим должности добился, болеет за дело. – Не знаю, чем тут поможешь. Хотя… Есть у нас дежурный один – уж на пенсию пора, а все не уходит, любит ночью дежурить, сменами меняется. Я не против, да и никто не против.

- Что за человек? – спрашиваю.

- Обычный, наш человек, работу свою любит. Только вот последнее время какой-то неразговорчивый стал, молчаливый, да и дежурства эти ночные… Странно. Но происшествий не случалось.

- Как мне с ним поговорить?

- Сегодня в ночь дежурит, приезжайте. Или адрес дать, поедете сейчас?

- Пусть отдохнет человек, – говорю я, а сам думаю: как удачно, поговорю сразу, да еще в непосредственной близости от железных рельсов. - Вы, просто дайте команду, чтобы вечером меня беспрепятственно пропустили. Прощаюсь и еду в архив.

...Проехали станцию. Сколько мы их уже проехали? Не помню. Вначале были все какие-то безликие, что ли, без названий. Или я не замечал. Помнил в поезде, что надо посмотреть, и забывал, когда выходил курить. Но сегодня прочитал: «ПОБЕДА». Странное название и какое-то облупившееся, потертое, что ли. Стал различать людей в вагоне, раньше все безликими казались, а теперь нет. Лица, судьбы. Встретил ту девушку, ее зовут Лена. Чудесное имя. Это не она сказала, я с ней не говорил, просто знаю. И еще знаю, что ее прошила очередь из того «Мессера», что расстрелял нашу колонну перед самой засадой…

Вечер. Как же хорошо, как тихо и спокойно в Союзе. Дед рассказывал, что в годы оккупации было совсем не так, но с чем мне сравнить? А его слова не так отражаются во мне, как если бы я сам был очевидцем. Но, к счастью, я этого не знаю. Как пишут в учебниках, Союз возродился в результате свободных выборов, но мы-то с вами знаем, как происходят все свободные выборы. Мы знаем, а большинство хочет верить, и мы не мешаем. Но это опять ложь и лицемерие, а они к добру не приводят. Ох, придется нашему отделу в будущем и эту проблему решать…

Дежурный встретил меня неприветливо, видимо, начальник настращал. Пожилой уже человек, седой, глаза умные и тоскливые какие-то. Хотя его я не понимаю: чего тосковать-то? Это поколение на переломе веков заслуживает просто-таки памятника из золота. Всю жизнь их обманывали, говорили: да вы подождите, сейчас все будет, а этого «всего» не было и не было. Да и откуда же ему взяться, если давно по карманам буржуи да предатели рассовали. Только памятник не вернет никого и счастья ушедшим не прибавит. Живых разве что утешит, но у живых и так радостей и утешений полно.

- Здравствуйте. Не знаю, как начать… Не хочу ходить вокруг да около. Меня интересует, не видели ли Вы поезда с паровозом и старыми вагонами. Знаете ли, есть сигнал, что машинист не по маршруту поехал…

- Врешь, парень, ты все. Дело первое: ты что, думаешь, я стукач тебе какой? И наговаривать на железнодорожников буду? Дело второе: машинист не туда поехать не может. Шел бы ты туда, откуда пришел?

Вот черт, сам вляпался в то, что другим говорил обходить.

- Простите, не знал, как начать. Меня интересует этот поезд, и любопытство мое не праздное – вот документ.

- Понятно, господин Надзиратель….

- Зря Вы так, честное слово зря. Да и «господин» от Вас даже не то что уши режет, а прямо по сердцу ножом. У меня и родители, и дед честные люди были. А сейчас проблема с поездом этим, вот и прислали меня разбираться.

- Почему это были? Сирота, что ли?

-Да нет, это я от волнения, родители есть, дед – вот он был.

- Ну хорошо, парень, обменялись любезностями и будет, бояться мне уже нечего. Видишь, какой вечер тихий, гроза ночью будет. Придет твой поезд сегодня…

- А Вы-то откуда… - от такого поворота я банально открыл рот.

- Погоди, узнаешь.

…Проехали много разных станций: Целина, Оттепель, Застой, Ускорение, Перестройка, даже какую-то дурацкую Оккупацию (и кому только пришло в голову так станцию назвать? Руки бы ему оторвать). В поезде мы стали понемногу говорить, перезнакомились. Каждый рассказал, где и как погиб, и от проводника мы наконец-то узнали, куда едем и что нас там ждет. Ждут родные и близкие, ждут те, кого мы потеряли, ждет счастье, наши идеалы, много чего ждет. Даже не верится. Ждет мир, в котором хочется жить. Я все чаще рядом с Леной. Какая прекрасная девушка... Рядом с ней так спокойно и меньше ноют мои смертельные раны, почти не болят, она говорит, что у нее тоже, а когда мы приедем, боль пройдет, и будет все хорошо. Вначале она сбегает к родным, а потом вернется. Она говорит, что ей хорошо со мной и спокойно, что она и не думала встретить такого человека, как я, а тогда в колонне она увидела, как я споткнулся и чуть не упал, ей стало смешно. Да, она заметила меня еще тогда, но вот как все хорошо получилось и произошло. Значит, все же есть счастье, вот только до него доехать надо…

Дождь лил стеной. Вначале действительно была гроза, а потом как-то так незаметно буйство успокоилось и перешло в монотонный дождь.

- Как льет… А я, признаться, не поверил Вам, что гроза будет, и зонта не взял, – сказал я и подумал про себя, что вымокну, рубашка прилипнет к телу и будет очень неприятно, тут уж не до чего будет. От этих мыслей даже передернул плечами.

- Не вымокнешь, близко ты все равно не подойдешь, пойдем, я покажу место.

Мы прошли коридорами в маленькую пристройку сбоку вокзала, дежурный открыл дверь и строго наказал стоять здесь и не рыпаться. А сам, натянув капюшон плащ-палатки, шагнул в темноту и дождь. Дождь шумел и, казалось, зарядил надолго. Я смотрел на потоки воды и думал, как хорошо мне, как спокойно, как я счастлив, что живу в свободной стране, что не надо думать о том, где завтра заработать на хлеб, чем платить за квартиру, на что обучать детей, где найти работу. Черт, откуда у меня такие мысли? Работа есть, работы полно, работай, учись, твори, выдумывай, все доступно, сколько кружков, секций – глаза разбегаются. Какие дикие мысли! Я оглянулся и как будто увидел мир вновь: все как-то обветшало, постарело вокруг, асфальт на перроне стал грязным и потрескавшимся. Позвольте, какой асфальт? Перроны выложены плитками – наследие эпохи оккупации, я точно это помню, здесь такой перрон выложен плиткой. Резкий гудок. Паровоз!!! Ни с чем не спутать звуки отсечки. Я стал озираться, прогоняя наваждение, и увидел прожектор и два буферных огня. Сквозь дождь к станции подходил локомотив. Дежурный, который оставил меня в дверях, в странной форме стоял на перроне и встречал поезд. Вот, тяжело дыша, паровоз проехал мимо, обдав дежурного паром, потянулись вагоны, заскрипели тормоза, состав встал. Стало тихо. Дождь прошел, перрон был сухой. Я немного высунулся и поглядел вперед по ходу поезда. В темноте было видно, как поднимается столб дыма, похожий на смерч. А куда девалось станционное здание? Вместо него какой-то деревянный сарай с покосившимся названием из трех букв. СНГ – прочитал я с удивлением. Из вагонов стали выходить люди. Мне стало жутко и холодно, я хотел отвезти взгляд – и не мог. Странные, жуткие люди, они притягивали мой взгляд и пугали. Военная форма – как в старых фильмах, у некоторых петлицы, у других погоны, а вот и гражданские. Из вагона напротив моего наблюдательного пункта вышел какой-то усталый военный, за ним тонкая светловолосая девушка. Капитан закурил, а девушка прижалась к его плечу. Капитан смотрел вперед невидящими глазами, а девушка стояла, прижавшись к нему, держась за него… Я не мог отвести взгляда и стал чувствовать, как замерзаю, жуткий холод стал проникать в мое существо, меня затрясло, а я не мог отвести взгляда, хотя все мое существо вопило: не смотри, на это нельзя смотреть…. Но тут раздался гудок, капитан с девушкой поднялись в вагон, и поезд тронулся…

...А!.. – вскочил я с кушетки. За окном раздавался характерный звук проносящегося скоростника. Новая разработка советских конструкторов, и название отличное «Свобода»

- Здорово же тебя прихватило, - раздался голос дежурного. – На-ка, выпей чайку.

Я взял древний подстаканник двумя руками и отхлебнул, стукнув зубами о край стакана.

- Что это было?

- А ты еще не понял?

- Нет.

- Души наших предков, умерших и погибших. Про Харона слыхал, который на лодке перевозит? Ну, а у нас паровозом доставляют…

- А Вы откуда знаете?

- Откуда? Оттуда. Вначале сам догадался, а потом машинист сказал. Он тут часто ездит, все ищет станцию назначения, болезный.

-И что?

- Что, что! Так и будет ездить, пока не найдет. Будет метаться по всем путям и разъездам.

- А если не найдет?

- Ну, а не найдет, – дежурный вздохнул, – не найдет, так не найдет, истлеет со временем, исчезнет из памяти, а души так и останутся неприкаянными, да только живых это вряд ли трогает. Хотя все может быть…

- Куда же он едет?

- Куда, куда… А то ты не знаешь!

Я задумался и вдруг обмер. Вот черт! Моя милая бабушка пела мне эту песню, как я мог забыть! Что же теперь? «В коммуне остановка». Станция «Коммуна». Они же строили коммунизм. Ошибки быть не могло…

Я поставил стакан и, не попрощавшись, вышел. Сел в машину и долго ехал, в пути думая о том, как дети предают идеалы отцов, строивших для них лучший мир. Остановился на пригорке, вышел из машины и стал смотреть вниз, на вид, раскинувшийся подо мной: огромное, уродливое в своей огромности и бесполезности, обветшалое и покинутое давным-давно здание торгового центра, построенное на месте станции «Коммуна» ...

Николай Грамота

Ред. Нина Гулиманова

Довожу до Вашего сведения.

(российские забавы)

На стадии окончательного развала промышленности и экономики, в эпоху обнищания населения, правительство не долго задумывалось, чем бы таким полезным и благотворным занять народные массы. Вернее, по данному поводу высшие чины вообще не парятся, есть у них проблемы поважнее: как пополнить свой карман, увеличить капитал, получить больше денег, ну, и тому подобные задачи. Масштабные, грандиозные проекты, стоящие перед государственным деятелем, занимают все его мысли и силы, до народа ли тут? Конечно, нет. Поэтому решение данной проблемы было поручено структуре пониже рангом, а именно - институту «Нанотехнологий».

Кипучая деятельность этого научно-исследовательского заведения известна всей стране, его сотрудники, как известно, работают в невидимой для невооруженного взгляда обывателя области, что безусловно накладывает отпечаток на конечный продукт. Именно поэтому, продукт этот, самый конечный, невесом и эфемерен. Слышали в транспорте объявление «Держитесь за поручни»? Это и есть - новейшая разработка заведения.

Какой-нибудь Фома неверующий будет строить глупые лица и тупо ухмыляться. Но на самом деле - все так и есть. В чем же здесь прорыв и новизна? - спросят более разумные члены общества. Отвечаю: применение данной технологии имеет большую практическую пользу в деле оглупления народных масс. Человек думающий и без напоминаний знает за что ему держаться при проезде в автобусе, троллейбусе или метро. Но если ему все время подсказывать , то мозг атрофируется, мыслительный процесс выключается за ненадобностью, а человек становится дебилом. Тупой народ удобен для правящих верхов, не представляет угрозы и легко подчиняется спущенным директивам. Только разговор сейчас не об этих частностях, а о насущной проблеме.

Итак, коллективу ученых была поставлена задача. Задача непростая, задача прямо скажем сложная: занять чем-то полезным и нужным народные массы. Руководство поначалу слегка растерялось, решение не вырисовывалось. Но на то оно и руководство, что бы «особо не думать». Задачи у сильных мира сего — другие: надувать щеки и делать важный вид. Случались отдельные прецеденты. Профессор Чуб бегал по кабинету, заламывал руки и стенал: отлучат от бюджета, как есть отлучат. В мужской части руководства Чуб, проявляя слабость, скорее служил исключением. Женское же отделение, поступало практичнее. Прекрасная часть человечества не теряла понапрасну времени, обзванивала забытых любовников и кандидатов в любовники, искала запасные пути и плацдармы.

Не теряли духа простые работники, по должности не положено, а до привилегий дослужиться надобно. И мозговым штурмом младшего научного состава задача была решена путем возвращения к истокам. К историческим забавам народа. В чем заключаются эти забавы? - спросите вы. Ответ прост и далеко за ним бегать не надо: конечно же, в написании доносов. И вот, подробный доклад на эту тему представили на научный совет. Концепция утвердилась, закипела работа.

Первыми появились объявления в городском транспорте: «Увидел подозрительный предмет - сделай подозрительное лицо». И разъяснения: «Увидел подозрительного человека, сообщи куда следует». А так как народ без интриг расследований и скандалов застоялся: подозрительного много, а вот что с ним делать не понятно, то и жить по новым правилам согласился легко и с удовольствием.

Кто у нас подозрительный народ знал еще с царских времен. Циолковский, например, насквозь подозрительный. Ну подумайте сами. Не пьет! Взяток не берет, будучи школьным учителем не ставит оценки за деньги. Пятая колонна – выражаясь современным языком, не иначе. Доносы писались самозабвенно. Но не досмотрели жандармы, царское время было дикое, многое сходило с рук.

Конечно такой благодати как в начале прошлого века для гражданской бдительности и сознательности в нашей стране никогда не было. Четыре миллиона доносов, это не шуточки, народ трудился в поте лица. Нужна квартира соседа, сосед объявляется врагом, агентом беломонархического центра. Понравилась женщина – значит мужик ее — китайский разведчик, не меньше. Ну ка, проявим гражданскую бдительность! По всей стране скрипели перья, не хватало чернил и бумаги. Соответствующие органы не справлялись с работой - врагов народа оказалось чуть ли не больше самого народа. И что поразительно, как хороший честный человек, так обязательно враг.

Перегибы и ошибки конечно случались. Но только народ ведь не виноват! А кто виноват? Ну, конечно, Сталин. Кто селедку съел? Сталин съел. Это же он пришел к каждому домой, сел на предложенный стул. Достал трубку, посмотрел суровым взглядом и сказал строго так: Пиши донос, пиши, а не то… Примерно как-то так. Трудная была работа у тов. Сталина: попробуй, обойди 4 миллиона граждан, не каждый сможет.

Потом война. И по ту, и по эту линию фронта искали неблагонадежных. В тылу врага полицаям надо было сообщить, кто тут партизанен, на советской территории - кто вредитель. Работы было - непочатый край.

После победы дело доносов пошло на убыль, то ли по недосмотру, то ли ослабел народ от трудов праведных. Поток иссякал, но ручеек не кончался: находились сознательные граждане, всегда готовые помочь стране. Но былого шквала больше не наблюдалось. Однако, «Нанотехнологии» - это вам не шутки. И решение приняли следующее: вернуть народу право быть важным, возможность вершить судьбы. И, не откладывая в долгий ящик, вернули.

Запестрели по стране плакаты «Увидел пьяного водителя – сообщи в полицию». «Сфотографировал водителя нарушающего правила – сообщи куда надо». Новации простой люд принял с одобрением, энтузиазмом и радостью. Зерна упали в благодатную почву. Ведь всегда приятно бороться с тем, кто живет лучше тебя. Особенность нации такая подлая, зависть и членовредительство по жилам течет. Раскулачить доброго трудягу, отобрать нажитое, честным трудом заработанное, да еще и морду ему набить, а то и повесить, чтобы пропивать трофеи не мешал! Вот высший пилотаж. Ратуйте люди добрые. Едет зажиточный гад на автомобиле, а я пешком иду. Так получай гнида за это!

Вот она справедливость, торжествует. Конечно, чиновников там и их семьи никто не трогал, а вот соседа своего, почему бы не прижучить? Сам бог велел! Хотя может и не велел никто. Но рвется наружу сознательность, требует применения, куда от этого деться?! Срочно бумагу строчить, тушить пожар в груди, сознательность проявить, спать спокойно.

Пошла работа, не остановить. На земле с водителями борются. Под землей в метро с подозрительными войну ведут. Поначалу некоторые не окрепшие души и не совсем сознательные граждане пытались возразить. Как же так! Неправильно это! Откуда знаете? Может это не подозрительный тип, а ученый человек едет в метро. Или про водителей говорили глупое: сами правил не знаете, а других судите. Но смутьянов и недовольных быстро заткнули. Аргументы у народа весомые. Гложат сомнения? Подозрительный или нет? Без паники, товарищи! Сообщим, а там разберутся. Дубинкой полицейской по почкам дадут, во всем гад признается. Правил не знаем? А нам сказали можно через дорогу идти, где вздумается! Нас с пути истинного не собьешь, главные правила крепко знаем: сознательным быть гражданином, и за порядком следить. Каждый должен участвовать в управлении страны, особенно когда никакой ответственности нет. Да и какая может быть ответственность у бдительного гражданина? Наградить его , к медали представить и денег дать. Материальная награда весомее и приятнее, об этом все знают. И наш Великий президент в курсе, а так же его помощники, которые, как отцы родные, управляют нами не разумными….

Николай Грамота

ВСП-124

В полях за Вислой сонной…

Дети. Бегают, шумят, норовят залезть на лежаки, что-нибудь отломать, им весело, они не понимают. Не понимают их родители, а вот совсем другой, стоит, прислонился щекой к деревянной стенке, в глазах даль и тоска, он знает, он помнит. Мы уйдем, и ни кому это не будет нужно, ни кто не вспомнит….

Практика эвакуации с линии фронта, была отработана еще в первую мировую. Ту войну народ принял с ликованием. Каждый думал, месяц, ну в крайнем случае полтора, и он вернется героем, полна грудь орденов, в котомке за плечами трофеи, всеобщий почет и уважение. Лишь немногие умеющие думать, понимали, что такое война, которая своей жесткой рукой, все расставит по своим местам. Газы, аэропланы, танки, окопы и вши. Вперед! В Атаку! За Государя Императора! За царя батюшку! За всех, тех, кто жиреет на твоей смерти на твоем увечье, на непосильном труде твоей жены и детей, которые остались дома и должны выполнять твою работу. Первая мировая в России, семь миллионов погибших, три миллиона пленных, самый большой процент дезертиров в русской армии…

Военно-санитарный поезд

Есть у нас в музее у Рижского вокзала три вагона, часть военно-санитарного поезда 124, ни чем не примечательные зеленые так называемые «Егоровские» вагоны, когда-то очень давно, в начале прошлого века они были обычными пассажирскими, а в конце 30-х их переоборудовали в санитарные, у них разное назначение… Те кто приходит в музей дергают за ручки закрытых дверей, пытаются заглянуть в окно, возмущаются, что нельзя зайти и идут дальше мимо спящих локомотивов…

ВСП-124 был сформирован 26 июня 1941 года, в нем был вагон кухня для приготовления горячей пищи, вагоны лазареты для перевозки раненых, вагон-аптека, вагон-операционная, штабной, до 17-18 вагонов было в таких поездах. Водили эти составы паровозы «Су».

Конечно с линии фронта на таких поездах раненых не вывозили, особенно под Сталинградом, частые налеты, обстрелы, не до погрузки в подобный поезд, оттуда вывозили на открытых платформах. Раненые просили пить, машинисты поили их водой из тендера. Эти платформы приходили на станцию по удалению, а там уже ждал такой госпиталь на колесах.

Каждое место для раненого представляло собой деревянный лежак, который можно было снять с креплений и как носилки вынести из вагона-лазарета, вынести, погрузить на них раненого и через специальный проем который получался, когда открывалась часть торцевой стенки вагона занести внутрь. В таком поезде ни когда не ездили легкораненые, только тяжелые и средние ранения. Сколько боли, сколько несбывшихся надежд и смертей видели эти вагоны… Они спят, они видят сны…

Они видят, как военврач мнет папиросу, наблюдая, за суетой погрузки, поглядывает на небо. Оттуда может придти беда. Беда пройдет на бреющем, безнаказанно, нагло, найдет цель и зайдет на боевой… А потом еще и еще пока не израсходует боекомплект, и для многих такой эшелон уже будет не нужен. В глазах врача жизнь и смерть. Он уже видит кто, кто не доживет, но он будет до конца спорить со смертью, если есть хоть малый шанс, и даже если его нет. Будет спорить, пока есть силы стоять на ногах и держать скальпель. На пределе человеческих сил, и далеко за их пределами…

Гудок! Лязгает сцепка. Тронулись. Вперед, как можно дальше от линии фронта, за радиус действия истребителей противника. А они рыщут, упорно, ведь за расстрел хотя бы одного вагона полагается железный крест второй степени, а за расстрел всего поезда, три дня отпуска на родину. Если летчику удастся поджечь вагон, тот сгорит за 5-7 минут, все из дерева, раненые не будут иметь ни малейшего шанса выбраться .

Поезд идет. Вагоны качает, дергает, машинист резко тормозит, затем набирает ход, уходя от атак с воздуха, а в это время в вагоне-операционной идет борьба со смертью. Здесь большая и малая операционные. В малой можно вытащить пулю или осколок из руки или ноги, а вот в большой. В большой при таких условиях каждая вторая операция, заканчивается неудачно, рядом обмывочная и помещение для умерших, которых сгрузят на ближайшей станции и похоронят в братской могиле, но место рядом с обмывочной не будет пустовать долго.

Поезд идет. Регулятор открыт на полную, машинист зорко смотрит вперед, поглядывает на небо, он не ошибется, ведь он везет жизнь, надежду, а может даже чье-то счастье, которое только что стало возможным, потому что в операционной военврач удовлетворенно вздохнул…

В музее около Рижского вокзала стоят три вагона от ВСП-124, посетители дергают за ручки закрытых дверей, пытаются залезть внутрь и идут дальше. Они не знают, что вагоны спят, из них уже извлекли пули от немецких истребителей и осколки от бомб, залечили раны, они уснули и лучше бы им не просыпаться, пусть безмятежен будет их сон, пусть спят спокойно….

… но помнит мир спасенный…. Помним ли, мы?

Николай Грамота