Бессилие контрреволюции в Петрограде

Мы уже упоминали, что градоначальник Балк и командующий Петроградским военным округом Хабалов своевременно и оперативно получили информацию о мятеже в учебной команде волынцев[3]. Получив информацию, генералы Балк и Хабалов также не мешкая передали сведения своему руководству: Балк проинформировал министра МВД Протопопова, а Хабалов доложил военному министру Беляеву[4]. В свою очередь, Беляев поставил в курс происходящих событий председателя правительства князя Голицына[5].

В течение дня начальник петроградской охранки генерал Глобачёв получал оперативную информацию от своих отделений. Пользуясь прямой телефонной линией с центральными государственными учреждениями (Мариинский дворец, градоначальство, министерство внутренних дел, Зимний дворец), он докладывал высшим руководителям царизма о присоединении других полков к волынцам, о взятии Арсенала, о разгроме Окружного суда и тюрем, словом, обо всех событиях, происходящих в революционной столице.

В таком режиме генерал Глобачёв работал вплоть до 17 часов, когда «толпа» разгромила охранку, расположенную в здании по Александровскому проспекту (ныне улица Добролюбова). Сразу после разгрома Глобачев перебрался в отделение охранки на улице Морской, 26, откуда доложил в Царское Село (читай — императрице) и Хабалову об уничтожении Петроградской охранки и общей ситуации в столице[6].

Таким образом, вся верхушка государственного аппарата самодержавия имела информацию о вспыхнувшем и развивавшемся восстании рабочих и солдат в Петрограде.

Сразу после того как Хабалову сообщили о восстании «волынцев» он немедля прибыл в градоначальство[7], а Беляев, докладывая премьеру Голицыну, предложил сейчас же обсудить необходимые ответные меры[8].

В градоначальство вызвали Кутепова и стали формировать отряд под его руководством для подавления восстания. После отправки карательного отряда полковника Кутепова в градоначальстве внимательно следили за его продвижением по столице[8а]. В этом помогали сообщения охранки и казачьи разъезды, которые посылались на разведку. Казачьи разъезды доставили вести, что кутеповский отряд дошёл до Кирочной улицы и остановился не в силах, что-либо предпринять.

Очевидно, именно в этот критичный момент Балк, дозвонившись до Протопопова, предложил ему в составе отряда конной жандармерии «пробиваться» в Царское Село. Протопопов отказал в этом генералу Балку, предложив ему при этом оставаться в городе и держаться[9]. Примечательно, что Балк в своих эмигрантских воспоминаниях предпочёл не рассказывать правду о том, что он был готов бежать из восставшего Петрограда. Своё малодушие он представил в виде помощи царской семье: якобы он не предлагал Протопопову бежать из столицы под прикрытием жандармов, а предложил министру направить дополнительные силы в Царское Село для усиления охраны венценосной семьи[10].

Хабалов то ли на Дворцовой площади, то ли во дворе Зимнего дворца принялся формировать второй карательный отряд с целью одной половиной отряда оказать помощь полковнику Кутепову, а другой половиной выдвинуться на Петроградскую сторону, чтобы «отбросить этих мятежников к северу, к морю»[11]. Однако силы формируемого отряда пришлось распылить: одна рота, по требованию князя Голицына, была направлена на охрану Мариинского дворца, где заседали министры, ещё одна рота была выслана на охрану телефонной станции. В результате, по мнению Хабалова, отряд уже не мог выполнять планируемые для него задачи[12].

В середине дня в градоначальство приехал военный министр Беляев. По словам военного министра на него «произвело чрезвычайно странное, печальное впечатление, как вообще организованны эти действия». Чтобы внести бОльшую организованность в дело подавления революции, министр Беляев назначил генерала Занкевича то ли в помощь Хабалову, то ли ему на смену[13].

Пока Беляев находился в градоначальстве, туда же приехал «великий» князь Кирилл Владимирович, который высказал военному министру своё мнение о необходимости немедленной отставки министра МВД Протопопова для успокоения «толпы». Затем Кирилл Романов в беседе с Хабаловым настойчиво пытался выяснить, что делается для наведения порядка в столице и какие он может дать распоряжения гвардейскому экипажу, чьим командиром «великий» князь числился. В ответ на эти вопросы Хабалов прямо спросил Романова, уверен ли он в надежности своего гвардейского экипажа? Если уверенности нет, то матросов не надо выводить на улицу пусть лучше они остаются в казармах. Кирилл Романов ответил, что в надежности всего экипажа он сомневается, но пришлёт две роты учебной команды, в которых он уверен. И действительно, вскоре на Дворцовую площадь прибыли две роты учебной команды гвардейского экипажа.

В эмигрантской литературе часто упоминается эпизод прихода гвардейского экипажа с красными знамёнами к Таврическому дворцу 28 февраля. Возглавил присоединение экипажа к революции — его командир, «великий» князь Кирилл Владимирович. Рассказывая об этом эпизоде, монархисты-белоэмигранты с горечью констатируют предательство представителя дома Романовых — Кирилла Романова, который не просто приветствовал революцию, а присоединился к ней. Надо отметить, что исторические факты свидетельствуют, что это было своеобразное «присоединение». Прежде чем продемонстрировать свою лояльность к новому режиму, «великий» князь испробовал все средства, чтобы одурачить и утопить в крови революцию. В разгар рабочего и солдатского восстания 27 февраля, он реализовал ряд контрреволюционных мер: запер экипаж в казарме, выдерживая осаду восставших рабочих и солдат; предпринял давление на Хабалова с целью заставить последнего действовать более энергично в деле подавления революции; направил в карательный отряд две своих роты; наконец, предложил сменить одного министра на другого, пытаясь одурачить революционную столицу. Да и сам приход к Таврическому дворцу — это ещё одна попытка одурачить матросов гвардейского экипажа, поскольку Кирилл Романов пришёл к Временному комитету Гос. думы, демонстрируя признание именно его, а не Совета рабочих и солдатских депутатов, стараясь тем самым подчинить гвардейский экипаж контрреволюционному влиянию буржуазного правительства. Таково истинное отношение к революции «революционера» от дома Романовых.

Военный министр, после общения с Кириллом Владимировичем, поспешил в Мариинский дворец, где собрался Совет министров последнего самодержавного правительства.

Во дворце Беляев доложил премьер-министру Голицыну о предложении «великого» князя и Голицын с этим предложением согласился. Протопопова, не медля, отправили в отставку и бывший министр МВД сразу же покинул совещание. Но здесь председателя Совета министров поджидал неприятный казус: смещать и назначать министров премьер-министр Голицын не имел права, это была прерогатива исключительно самого царя. Выкрутились следующим образом: объявили, что Протопопов уходит с поста министра МВД по болезни. Кандидатуру нового министра предложил Беляев. Им оказался главный военный прокурор Макаренко, который, впрочем, впоследствии отказался от должности. Больше ничего, судя по имеющимся материалам, министры в свой последний день работы не сделали.

Комичный случай, характеризующий настроение и обстановку в Мариинском дворце, произошёл во время заседания правительства. Прошёл слух, что к Мариинскому дворцу идёт вооруженная «толпа». Случился небольшой переполох и в страхе министры погасили свет в зале заседания. После того, как выяснилось, что тревога ложная и зажгли свет, один из членов правительства с удивлением обнаружил себя самого... под столом[14].

Между тем, назначенный вновь генерал Занкевич, проинспектировал стоящие у Зимнего дворца войска и нашёл их... не надёжными для боевого столкновения с восставшими. После такого вывода пришлось отказаться от мысли удерживать центральный район столицы и ограничиться обороной одного из правительственных зданий до прихода войск с фронта.

Решая, какое здание лучше занимать и оборонять, Занкевич и Хабалов поспорили: Занкевич настаивал на Зимнем дворце, а Хабалов на Адмиралтействе. Мнение Хабалова возобладало и штаб контрреволюции стал готовиться к переходу в Адмиралтейство. Перед переходом распустили служащих градоначальства до того момента, когда на улицах будет безопасно. При переходе в Адмиралтейство (или при подготовке к нему) выяснилось, что часть войск покинула Зимний дворец. Ушли преображенцы, павловцы и матросы гвардейского экипажа, сократив отряд, таким образом, до 1500-2000 человек. Тем не менее, отряд имел на вооружении две артиллерийские батареи и пулеметную роту (по оценке Балка отряд имел 900 штыков, 500 сабель и 8 орудий). Переход из градоначальства в Адмиралтейство произошёл около 17 часов[15].

Вечером в Мариинский дворец приехал ещё один «великий» князь, на этот раз Михаил Александрович. На встречу с ним приехала делегация думцев во главе с Родзянко. Этот эпизод мы уже разбирали ранее и знаем, чем он завершился[16].

Около 22 часов Хабалов, находясь вместе со своим отрядом в Адмиралтействе, получил по телефону из Мариинского дворца указание издать и распространить по Петрограду два объявления. Одно объявление о том, что столица переходит на «осадное положение», другое об отставке Протопопова и замене его на Макаренко. Напечатанные в типографии Адмиралтейства объявления были кое-как распространены в районе, примыкавшем к зданию Адмиралтейства.

Из активных действий, которые предпринимал Хабалов, можно упомянуть его просьбы к Финляндскому полку и Кронштадту выслать войска. В этом ему было отказано. Хабалов рассматривал возможность перехода в Петропавловскую крепость, на что ему было сказано, что гарнизон крепости с трудом удерживают от выступления, а перед крепостью расположены вооруженные революционные «толпы». После полуночи решили перейти в Зимний дворец, где им был оказан холодный приём и, в конце концов, по настоянию Михаила Романова последние остатки верных царю войск в столице вновь вернулись в Адмиралтейство. Такое отношение со стороны представителя правящей династии деморализовало штабное руководство и офицеров - понурые и унылые они вернулись в Адмиралтейство около 4 часов утра[17].

Ораниенбаум и другие пригороды Петрограда

Если в среде монархистов царило уныние, отчаяние и апатия, то революционные войска охватило возбуждение. Петроградский гарнизон не ограничивался только воинскими частями, расквартированными в самой столице - в ближайших населённых пунктах и пригородах была сосредоточена не малая военная сила. Кронштадт, Гатчина, Красное Село, Царское Село — в этих местах сосредоточилось свыше 155 тысяч солдат и матросов[18]. Одним из таких городков, в котором сосредоточилась огромная масса солдат, был Ораниенбаум. Число жителей этого городка составляло около 4 тысяч, при том, что находившийся там гарнизон насчитывал 24 тысячи солдат. В целом, в Ораниенбауме и близлежащих Стрельне, Мартышкино и Петергофе было сосредоточено свыше 70 тысяч солдат[19].

Среди воинских частей в Ораниенбауме находился знаменитый 1-ый пулеметный запасный полк численностью 19,5 тысяч солдат. Тот самый 1-ый пулеметный, который сыграл исключительную роль в июньском кризисе и июльской вооруженной демонстрации 1917 года, выступая всё время с большевистскими лозунгами.

Интересно, что Временное правительство усиленно боролось против революционных, большевистски настроенных пулеметчиков, неуклонно разоружая, расформировывая и посылая их на фронт. В итоге этой деятельности из 19,5 тысяч солдат, находившихся в полку в феврале, к 25 октября 1917 года 1-ый пулеметный полк насчитывал лишь одну тысячу штыков[20]. В связи с этим нелепыми выглядят утверждения белоэмигрантов-монархистов и их последыша Николая Старикова о «заигрывании» или «игры в поддавки» Керенского с большевиками.

27 февраля 1-ый пулеметный выступил против самодержавия, увлекая за собой все близлежащие воинские части. В советской исторической литературе это событие Февральской революции известно, как Ораниенбаумское восстание.

Мы помним, что ещё накануне, 26 февраля, обстановка в гарнизоне Ораниенбаума была напряженной[21] и утром 27 февраля в 1-м пулеметном полку все офицеры были на месте, им «приказано было быть при оружии и не отлучаться из полка».

Днем в Школу оружейных мастеров (при полку) вернулся из Петрограда солдат-оружейник. Имя его осталось неизвестным. Он пришел в 9-ю роту 1-го пулеметного, рассказал о начале восстания в Петрограде и призвал сослуживцев «умереть за свободу». Этот призыв послужил толчком к ораниенбаумскому восстанию. Солдаты 1-го пулеметного захватили оружие, а это не много, не мало 1500 пулеметов и 5000 винтовок. Офицеры смогли только на некоторых пулеметах снять замки[22].

По воспоминаниям солдата Лезина, находившегося после фронта в учебной команде 1-го пулемётного полка, около 19 часов (когда на улице уже совсем стемнело) у входа в казарму раздались выстрелы и крики каких-то солдат с призывом к учебной команде выходить из казарм. Сначала 5-6 человек, а затем и все бросились к пирамиде с винтовками и вышли на улицу. На улице в это время уже было множество солдат, идущих к Ораниенбаумскому вокзалу[23].

К 20 часам восстание охватило весь Ораниенбаум. Стихийному революционному взрыву солдатских масс, безусловно, содействовала предшествовавшая работа революционных организаций Ораниенбаума, в особенности в оружейных мастерских полка[24].

Солдаты собрались на плацу и после митинга решили выступить в Петроград. Офицеры же, в свою очередь, собрались на полигоне Офицерской стрелковой школы для борьбы с восстанием[25].

Когда солдаты подошли к вокзалу на углу Михайловской и Александровской улиц они были обстреляны из пулемета. Солдат Лезин вспоминал об этом:

«Вдруг со стороны казармы третьего батальона раздалась пулеметная стрельба. Пули со свистом полетели над нашими головами, солдаты начали падать. Мы быстро залегли в дорожную канаву, задевая в темноте друг друга штыками. Вскоре стрельба прекратилась… Позднее стало известно, что обстреляли нас из пулеметов на плацу и углу Михайловской улицы офицеры третьего батальона по распоряжению капитана Барщевского. Приказ о расстреле восставших пулеметчиков отдал командир полка полковник Жерве. Однако солдаты штыками перекололи офицеров и прекратили стрельбу»[26].

Всего же в Ораниенбауме было около 4-5 случаев обстрела восставших из пулеметов, в ходе которых было убито 12 восставших солдат.

Добравшись до вокзала, группа отчаянных пулеметчиков заняла поезд и вскоре сошла на Балтийском вокзале Петрограда. Основная же масса отправилась в Петроград пешком по Петергофскому шоссе в ночь при морозе -18,5С. До Петрограда было 41 км. По пути их ждали встречи с гарнизонами Стрельны и Петергофа, командование которых знало о восстании 1-го пулеметного и принимало ответные меры[27]. Но хронологически это уже будет относиться к 28 февраля и поэтому об этом мы расскажем в другом материале.

Ораниенбаум был не единственным пригородом, в котором развернулась борьба революционно настроенных рабочих и солдат с правительственными силами.

В Шлиссельбурге, в бараках (которые назывались «казармами») Порохового завода рабочие, вернувшиеся из Петрограда, собрались и обсуждали план восстания. После обсуждения группа рабочих отправилась в «казарму», где жили полицейские чины и благополучно разоружила их. Часть рабочих провела ночь без сна, периодически бывая в солдатских казармах, и выясняя настроение солдат[28].

В Красном Селе находился 176 пехотный полк. Узнав о революции в Петрограде, полк примкнул к восстанию. Под руководством Иосифа Левенсона, участвовавшего в 1906-09 годах в работе Петербургского Комитета (ПК) большевиков и с 1909 года состоявшего в РСДРП, был создан полковой комитет, который послал солдата Матвеева в столицу, чтобы предупредить рабочих о вступлении 176 полка в Петроград на стороне революции[29].

К полудню 27 февраля в Петергофе, ещё задолго до прихода восставших пулеметчиков Ораниенбаума, вспыхнул мятеж. Петергофский полицмейстер сообщал:

«27-го сего Февраля была назначена к отправке в Петроград по поводу беспорядков 1-я батарея Гвардейского артиллерийского дивизиона, которая в 1-ом часу дня сего числа начала строиться… в это время… вышли все нижние чины особо назначенной бригады… сняли с орудий замки и не допустили отправки названной батареи в Петроград…»

Причиной выступления солдат стала попытка использовать их в карательной экспедиции. Накануне в Петрограде, на совещании в градоначальстве, было принято решение вызвать артиллерию для подавления революции в столице. 27 февраля назначение к отправке в Петроград получила 1-ая батарея Гвардейского артиллерийского дивизиона. Солдаты, узнав о революции в столице, взбунтовались и отказались выступать. По сообщению полицмейстера Петергофа «…из манежа… вышли все ниж[ние] чины особо назначенной бригады… сняли с орудий замки и не допустили отправки названной батареи в Петроград». Выйдя на улицу, солдаты столпились, перекрыв движение. По утверждению полицейского «нижние чины» кричали «ура» по неизвестному поводу». Далее, произошла очередная попытка офицеров задавить революционное движение солдат:

«В эту толпу, по-видимому желая прекратить беспорядок, офицер той же части, фамилия которого осталась не выясненной, произвел несколько револьверных выстрелов и, по имеющимся сведениям, ранил 4-х нижних чинов, после чего остальные бросились на этого офицера, почему он стал от них бежать по улице и успел скрыться во дворе д[ома]…». Судя по донесению, офицера в этот день не поймали, зато избили находящегося неподалёку полицейского. Тем не менее, несмотря на массовое неповиновение солдат, офицерам удалось погрузить батарею и выехать в Петроград, где они присоединились к последнему отряду царского правительства[30].

Итоги 27 февраля

Пятый день ознаменовался коренным переломом в пользу революционных сил. Революционная работа пролетариата принесла свои плоды — к революции присоединился Петроградский гарнизон. Причём присоединился не отдельными разрозненными подразделениями, а присоединился массово, в очень короткий срок. По весьма приблизительным данным думской Военной комиссии к вечеру 27 февраля на стороне восставших рабочих было уже 66 700 солдат[31].

Эта гигантская масса солдат, освободившихся от офицерской власти, только благодаря цементирующим действиям рабочих не расползлась по столице, а с ходу включилась в борьбу с самодержавием. Рабочие не только своей героической и упорной борьбой с царизмом снискали уважение и авторитет у солдат, но и вели масштабную агитационную и пропагандистскую работу среди гарнизона. Уличная агитация рабочими и, в особенности, работницами солдат, проникновения рабочих агитаторов в казармы и места пребывания солдат, систематические встречи с солдатами — все эти действия в период с 23 по 27 февраля формировали политический настрой не просто отдельной части, а гарнизона в целом.

Само восстание солдат произошло не без непосредственного влияния рабочих. Буквально накануне в разных воинских частях проходили встречи рабочих и революционно настроенных солдат. Рабочий Чумаков, мобилизованный в армию за участие в забастовке, вспоминал:

«Я принимал активное участие накануне выступления, т.е. в ночь на 25 февраля. На солдатском совещании было постановлено присоединиться к рабочим вместе с 1-м Семеновском полком, чтобы этим исправить ошибку пятого года, но на утро оказалось, что в форму Семёновского полка переоделись жандармы, а полк был заперт в своих казармах»[32].

В Литовском полку в ночь на 27 февраля, в столовой состоялось совещание солдат, на котором присутствовали рабочие-выборжцы. Явку рабочих обеспечивал большевик Мельников, находящийся в розыске за побег из Нарымской ссылки и служивший в этой же столовой кухонным рабочим нестроевой роты под фамилией Хомяков[33].

На острие работы по привлечению солдат находились рабочие-большевики. Колоссальную работу проделала партия большевиков, разъясняя массам рабочих необходимость привлечения солдат на свою сторону, организовывая и направляя лучшие силы пролетариата Петрограда на агитацию солдат. Эту работу кроме большевиков никто не делал (да и сделать не смог бы), и без этой работы был бы невозможен победный исход Февральской революции.

Вооружённое выступление солдат, начатое учебной командой волынцев, проходило под контролем и давлением питерских рабочих. Рабочие совместно с решительно настроенными солдатами образовывали революционные отряды, которые настойчиво и упорно преодолевая все препятствия, привлекали на свою сторону колеблющиеся войска.

Эти боевые отряды присоединили к революции Измайловский, Семёновский, Егерский, Кексгольмский полки, воздухоплавательный батальон[34], Московский, Гренадерский, 180-ый, Финляндский и другие полки и части.

Но контрреволюция в этот день не потерпела окончательного поражения. В столице оставались воинские части, сохранившие верность царизму. Надо отметить интересное обстоятельство: покинутые полицией 25 февраля полицейские участки оказались 27 февраля снова занятыми полицией. Борьба с полицией за полицейские участки вновь разгорелась с новой силой, и в этот раз рабочие окончательно разгромили опорные пункты царского режима. Но сам факт возврата полиции в рабочие окраины говорит о том, что самодержавие не собиралось сдаваться и мириться с революционными выступлениями рабочих, контрреволюция намеревалась отыграть ситуацию в столице обратно, загнав рабочих на заводы и в свои районы.

Несмотря на то, что в Петрограде остались воинские части верные правительству, военно-полицейское руководство столицей, наконец, само царское правительство, находились в состоянии полной деморализации и по существу не представляли собой угрозы для революционного Петрограда. Главная угроза исходила от Ставки и Николая II, которые принимали все необходимые меры к реваншу. Войска с фронта, с отборными офицерами и генералами готовились утопить революцию в крови. Эта угроза имела под собою реальную основу и осознавалась революционным Петроградом.

27 февраля обострился вопрос о государственной власти. Царская власть разваливалась под ударами рабочих и солдат. Был уничтожен репрессивный аппарат, на который опиралось самодержавие, действия правительства и градоначальства были нейтрализованные активностью революционных сил столицы.

Наряду с этим возник новый властный орган — Совет рабочих депутатов. Но сам Совет 27 февраля был ещё слаб и находился в стадии формирования. Понимая, что царизм движется к катастрофе, а на место гибнущего режима приходит пугающая власть рабочих и крестьян, либеральная буржуазия начинает свои манёвры за высшую власть. Но делает это робко, вынужденно, с оглядкой на царя-«батюшку».

Таким образом, по итогам понедельника несколько сил боролись за государственную власть в России.

Новый день, 28 февраля, должен внести ясность в деле уничтожения революционными силами остатков сопротивления военно-полицейских сил в столице, показать насколько удастся Николаю и Ставке подавить восставший Петроград и, в конце концов, обострить борьбу за государственную власть.

И. Якутов

источник жж
источник вк

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] - В. Кузнечевский, П. Мультатули. «Пьяные дни Февраля» (см.: http://www.stoletie.ru/territoriya_istorii/pjanyje_dni_fevra...).

[2] - Николай II и генералы 27 февраля 1917. Часть 1, 2 (см.: https://beskomm.livejournal.com/152598.html//https://beskomm...)

[3] - Механика восстания «волынцев» (см.: https://beskomm.livejournal.com/134598.html).

[4] – Падение царского режима. Том 1, стр. 228//Русское прошлое, 1991, №1, стр. 44-45.

[5] – Падение царского режима. Том 2, стр. 239.

[6] – К.И. Глобачёв. Правда о русской революции: воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения.

[7] – Падение царского режима. Том 1, стр. 228.

[8] – Падение царского режима. Том 2, стр. 239.

[8а] - о кутеповском карательном отряде см. Как полковник Кутепов с Февральской революцией воевал (https://beskomm.livejournal.com/142926.html).

[9] – Падение царского режима. Том 4, стр. 101

[10] - Русское прошлое, 1991, №1, стр. 45-46.

[11] – Падение царского режима. Том 1, стр. 230.

[12] – Падение царского режима. Том 1, стр. 230.

[13] - Паление царского режима, Том 2, стр. 240.

[14] – М.В. Родзянко. Государственная Дума и Февральская революция 1917 года. Архив русской революции. Том 6, стр. 58//А.А. Бубликов. Русская революция, стр. 19.

[15] – Русское прошлое, 1991, №1, стр. 51.

[16] - Таврический дворец. Часть 1 (см.: https://beskomm.livejournal.com/146863.html).

[17] – Русское прошлое, 1991, №1, стр. 55.

[18] – Б.М. Кочаков. Состав Петроградского гарнизона в 1917 г. Ученые записки ЛГУ. История России, 1956, №205, стр. 64//Великая Октябрьская социалистическая революция. Энциклопедия, стр. 279.

[19] – Б.М. Кочаков. Состав Петроградского гарнизона в 1917 г. Ученые записки ЛГУ. История России, 1956, №205, стр. 64.

[20] – Великая Октябрьская социалистическая революция. Энциклопедия, стр. 439.

[21] – М. Мительман. Иван Иванович Газа, стр. 17//Второе кровавое воскресенье (https://beskomm.livejournal.com/129282.html).

[22] – В.Ю. Черняев. Ораниенбаумское восстание в феврале 1917 г. Исторические записки. Том 114, стр. 264.

[23] – М. Лезин. Воспоминания рядового, стр. 70-71.

[24] – В.Ю. Черняев. Ораниенбаумское восстание в феврале 1917 г/Исторические записки, Том 114, стр. 264.

[25] – В.Ю. Черняев. Ораниенбаумское восстание в феврале 1917 г/Исторические записки, Том 114, стр. 264.

[26] – М. Лезин. Воспоминания рядового, стр. 71.

[27] – В.Ю. Черняев. Ораниенбаумское восстание в феврале 1917 г/Исторические записки, Том 114, стр. 265.

[28] – П. Саратов. Февраль на Шлиссельбургском пороховом заводе/Пролетарская революция, 1923, №1(23), стр. 240.

[29] – Ф.П. Матвеев. Из записной книжки депутата 176 пехотного полка, стр. 13.

[30] – В.Ю. Черняев. Февральская революция в императорской резиденции Петергоф/Русское прошлое, 1993, №4, стр. 9-11.

[31] - История Гражданской войны в СССР. Том 1, стр. 73.

[32] - История Гражданской войны в СССР. Том 1, стр. 66.

[33] - И.П. Лейберов. На штурм самодержавия, стр. 233-234.

[34] – Петроградские большевики в трёх революциях, стр. 218.

Вопрос об издании советской газеты был решён революционно: большевик Бонч-Бруевич с помощью революционных солдат силой захватил типографию бульварной газеты «Копейка» и явился в Таврический дворец на заседание Совета, уже имея захваченную типографию и предложив её Совету. Эта типография и была использована литературной комиссией для издательства первого номера газеты «Известия». Редакцию составили из имевшихся при Совете журналистов и литераторов, преимущественно меньшевистско-эсеровского толка, и в десятом часу утра 28 февраля вышел в свет первый номер «Известий».

Забавно читать, как псевдоисторик-монархист Стариков пытается запутать читателей - он об издании газеты «Известия» в революционном Петрограде рассказывает, словно речь идёт об издании какой-нибудь газеты в современном Санкт-Петербурге. Стариков задаётся вопросами: где взяли деньги на издание газеты? когда успели договориться и оформить договор с владельцами типографии? Считая, что это невозможно в такие сжатые сроки (меньше суток) Стариков сознательно вводит в заблуждение своего читателя, намекая, будто возможность издания газеты Советом была кем-то и когда-то заранее спланирована[44].

Естественно, что прямо назвать вещи своими именами: кто и когда запланировал такое мероприятие, Стариков не может. В мировоззрение таких врагов простого трудящегося народа, как Стариков нет места творческой активности рядового, ничем не примечательного рабочего или крестьянина. «Пьяные новобранцы и погромщики»; «беснующиеся толпы»; «толпы погромщиков и разнузданных солдат»[45] — так и не как иначе называет Стариков восставших рабочих и крестьян, а между тем именно эти «погромщики» осуществили революционный акт, который заставляет охать Старикова.

С Бонч-Бруевичем и солдатами совместно выбивали городовых из типографии группа вооружённых рабочих завода «Сименс-Шуккерт» и рабочие-поляки, группировавшиеся вокруг польского пролетарского клуба «Промень» во главе с Арским-Радзишевским[46].

Но вернёмся к учредительному собранию Совета рабочих депутатов. Сразу после его завершения свою работу начал Исполнительный комитет Совета. Исполком принял решение о назначении комиссаров в столичные районы, как представителей революционной власти. Большевик Шляпников, кстати, был назначен комиссаром Выборгского района. Ещё было принято решение о вооружении 10% рабочих, для этого в каждом районе Петрограда были определены сборные пункты для вооружения и сбора рабочих и отбившихся от своих частей солдат. Заседание исполкома завершилось далеко за полночь.

Таврический дворец в кривом зеркале мистификаторов

Одним из наиболее злостных и агрессивных мистификаторов, активно искажающих историю 1917 года и историю Февральской революции, является господин Стариков.

В его интерпретации, как и в интерпретации других профессиональных лжецов, государственная дума выступает, как революционная организация. Созданный ею Временный комитет — это фактическое правительство, обладающее «верховной властью»! Стариков сочиняет свой состав Временного комитета, который, как он замечает, совпадает с будущим Временным правительством: Родзянко, Милюков, Гучков, Керенский, Львов. Мы прекрасно знаем, что Временный комитет был составлен исключительно из членов думы, поэтому там не было и не могло быть не состоявших в IV Думе ни Гучкова, ни будущего премьера Львова. Стариков утверждает, что Временный комитет членов Думы — это «фактически новое революционное правительство»[47].

Напомним господину Старикову и другим «историкам»-идеологам состав Временного правительства: Г.Е. Львов (председатель правительства, министр внутренних дел), Милюков (министр иностранных дел), Гучков (военный и морской министр), Некрасов (министр путей сообщения), Коновалов (министр торговли и промышленности), Терещенко (министр финансов), Мануйлов (министр просвещения), Шингарев (министр земледелия), Керенский (министр юстиции), В.Н. Львов (обер-прокурор Синода), Годнев (министр-контролёр), Родичев (министр по делам Финляндии)[48].

Во Временный комитет членов Государственной думы, как мы помним, вошли: Керенский, Ефремов, Ржевский, Милюков, Некрасов, Шидловский, Родзянко, В.Н. Львов, Шульгин, Дмитрюков, Караулов, Коновалов. Таким образом, из 12 членов Временного комитета, только 5 человек, то есть меньше половины, попали в состав Временного правительства. Мы специально при перечислении состава Временного правительства в скобках указали министерские портфели, чтобы явственнее чувствовалось аморфность Временного комитета, не связанного с государственным аппаратом.

Если Временное правительство в лице своих министров получили в руки и сразу стали управлять всем государственным аппаратом, то Временный комитет в первые часы своего существования вообще не предпринимал каких-либо шагов, направленных к овладению государственным аппаратом. Более того, во второй половине 27 февраля ещё существовало царское правительство, и часть думцев-членов комитета, во главе с Родзянко, отправилась в Мариинский дворец к царскому правительству с целью уговорить премьер-министра Голицына уйти в отставку. Такие действия не характерны для вновь образованного верховного органа власти. Со стороны «революционного» Временного комитета это скорее напоминает сговор с царским правительством за спиной революции, чем присваивание себе функций государственной власти. Очевидно, что Временный комитет изначально не задумывался и не стал в действительности органом власти, он представлял собой лишь ступень в политической эволюции буржуазии, которая привела их к государственной власти.

Надо сказать, что сами обстоятельства создания Временного комитета у Старикова изложены не достоверно. По его утверждению, Керенский был единоличным инициатором собрания в полуциркульном зале прозвонив в какой-то мифический «колокольчик». И в последствии у Старикова Керенский продолжал выступать с революционными антимонархическими предложениями. Именно Керенский, согласно стариковской версии, предложил думе не расходиться и оставаться на своих местах.

Сначала Стариков утверждает, что «левые партии тоже торопятся» создать свой орган власти - Совет рабочих депутатов. Но, буквально, на следующей странице оказывается, что совсем не «левые» партии создают Совет, а исключительно Керенский. Об этой фальсификации, где Керенский выступает «отцом основателем» Совета рабочих депутатов, мы поговорим ниже.

Стариков один из ярких представителей «историков», проповедующих вмешательство иностранцев в события 1917 года. Но в отсутствии каких-либо исторических фактов (а их просто нет), подтверждающих организацию революции иностранными спецслужбами, Стариков не замечает, что вместо своей теории «вмешательства и содействия» (или «операция спецслужб») начинает проповедовать замшелую теорию заговора либеральной буржуазии и армейского руководства против Николая II, столь популярную в среде эмигрантов-монархистов и современных неомонархистов.

В ходе своей книги, словно опомнившись, Стариков механически добавляет к эмигрантской заговорщической теории свои нелепости о том, что Керенский все знает наперед, поэтому решителен в своих действиях. Стариков нисколько не смущаясь, прямо обвиняет Керенского, заявляя, что он «припадает» к «живительному источнику знаний, бьющему из резидентуры «союзных» спецслужб»[49]. Такое ничем не подкреплённое и ничем не обоснованное обвинение в сотрудничестве с разведкой иностранного государства называется клеветой и если бы Керенский был современным политическим деятелем, то господину Старикову не поздоровилось бы. Впрочем, для Старикова, как автора политико-исторических книжек клевета и поклёп привычное явление.

Эти безосновательные и беспочвенные, пустые по содержанию заявления об иностранных спецслужбах настолько абсурдны и ничем не подкреплены, что они не существуют, как объект критики. Интерес, в какой-то мере, представляет заговорщицкая «теория». Смысл «теории заговора думы и военных против Николая II» заключается, прежде всего, в стремление изъять рабочих из революции, заменить их мнимыми революционерами — либеральной буржуазией и фрондирующими высшими военными начальниками. Эмигрантам-монархистам очень нужно было показать, что их поражение — это результат стечения обстоятельств, а не закономерное историческое событие. Прием, используемый ими, тоже не замысловат — необходимо конкретных исторических персонажей с их поступками и намерениями изъять из конкретной же сложившейся исторической ситуации, в которой они оказались и вынуждены были действовать.

Например, решение государственной думы образовать Временный комитет. Насколько трудно далось это решение, и каково назначение Временного комитета прекрасно видно из истории его образования. Широкое солдатское восстание, охватившее весь «казарменный квартал», окружавший Таврический дворец в условиях всеобщей забастовки и непрекращающихся демонстраций рабочих — вот тот исторический факт, вот та обстановка, в которой собрались сначала лидеры Прогрессивного блока, а затем Совет старейшин. На этих собраниях думцы смогли только констатировать факт утраты царским правительством контроля за ситуацией в Петрограде и разгорающиеся народное восстание. Они - помещики и капиталисты чуждые простому народу, получающие за его счёт все жизненные блага и при этом глубоко презирающие этот народ и искренне считающие себя основой России, - столкнулись с чудовищной для них реальностью - вооруженным народом, вышедшим из повиновения.

Но в то же время 27 февраля ещё не ясен весь масштаб революции в самом Петрограде и его окрестностях. Есть царь, есть фронт, есть, в конце концов, остальная Россия. И пока есть самодержавие, пока жив его государственный аппарат хоть в какой-то части, до этих пор для думы это единственный союзник. Несмотря на противоречия и противоборство либеральной буржуазии с самодержавием, они – единое целое в борьбе против трудящихся, поскольку они объединены главной связью — они эксплуататоры, и это их примерит при любых обстоятельствах, когда речь зайдёт об основах их благополучия – сохранении власти эксплуататоров.

Следствие этой противоречивой ситуации: создание Временного комитета с какими-то туманными задачами: «водворение порядка и сношения с учреждениями». Сам процесс его создания — это свидетельство этих противоречий. Звучавшие от отдельных членов думы радикальные предложения об отказе подчиниться царскому указу, о приостановке занятий, об образовании Думой «ответственного» министерства, сразу же и категорически отклоняются руководством думы и не находят широкой поддержки среди массы думцев. Но в то же время полученное известие о приближении революционной «толпы» к Таврическому дворцу заставляет руководство думы лихорадочно искать формы реагирования на революцию. И они решаются на формирование некоего органа без определенных задач. Смысл этого действия один — возможность предъявить революционному Петрограду свою, якобы, «революционность» и в то же время продемонстрировать царскому режиму свою лояльность, а в целом, таким образом, оставаться в русле развивающихся событий.

Сам Временный комитет формируется не общим собранием в полуциркульном зале, а узким кругом Совета старейшин думы, поскольку Таврический дворец уже захвачен революционными солдатами и рабочими. Собрание в полуциркульном зале прекратило своё существование благодаря действиям революционных «толп».

Разве похожа эта конкретно-историческая обстановка возникновения Временного комитета Гос. думы на ту выхолощенную и свободную от революционных действий рабочих и солдат обстановку, в которой действуют герои заговорщицкой теории?! Родзянко, Милюков, Керенский и прочие думцы изъяты авторами заговорщицкой теории из революционного Петрограда, перенесены в какой-то абстрактный дворец, свободный от всех потрясений и от восставших солдат и рабочих. Понятно, что в таком «пустом» Таврическом дворце все их решения кажутся кознями и интригами, преследующими корыстные личные цели не подкрепленными внешними обстоятельствами.

Стариков, не смущаясь, сочиняет басни о том, что у Таврического дворца будто бы не было караула, который бы смог воспрепятствовать думцам пройти во дворец. Но исторический факт таков, что царский караул стоял у Таврического дворца и этот царский караул не думал разгонять думцев, а напротив, защищал «оппозиционных» думцев от восставшего народа. Стариков утверждает, что хватило бы 30-ти солдат и двух офицеров, чтобы разогнать «взбунтовавшуюся» думу. Тысячи вооруженных солдат заполнили дворец, а десятки тысяч стояли перед ним — вот какая сила вынудила думу «взбунтоваться». И, чтобы лишить думу «революционности», взводу стариковских солдат надо было «разгонять прикладами» не 200 рафинированных господ из думы, а тысячи солдат и рабочих.

Вычурное стариковское восклицание: «это погребальный звон русской монархии», относящееся к собранию думцев в полуциркульном зале ничего общего с реальностью не имеет. Монархию в России похоронили рабочие и солдаты своими усилиями без всякой помощи и вопреки саботажу и интригам устроенным контрреволюционной думой.

История про «погребальный звон» колокольчика, в который «звонит» Керенский, заимствована Стариковым, по всей видимости, у Спиридовича и, как обычно искажена сначала самим Спиридовичем, а затем Стариковым. Спиридович утверждает, что Керенский, узнав о решении Совета старейшин думы подчиниться царскому указу о приостановке работы, но при этом депутатам не разъезжаться, как революционер (Спиридович, как все монархисты, считает Керенского революционером) остался недоволен этим решением и решил созвать совещание думцев, включив при этом электрический звонок, который обычно давался для сбора на заседания в Белом зале. Родзянко распорядился выключить звонок и назначил место сбора в полуциркульном зале. Спиридович не объясняет мотивы такого поведения Керенского и в его интерпретации этот эпизод лишь мелкая незначительная деталь[50]. Стариков этому эпизоду придаёт совсем другой смысл:

«Не боялся Керенский призывать к цареубийству, теперь не боится он и нарушить царский указ. Именно Александр Фёдорович звонит в колокольчик для сбора депутатов в Большой зал заседаний. Это погребальный звон русской монархии. Керенский наперёд знает будущие события и ведёт своих коллег по заранее намеченному плану — срочно создать новый властный орган. Пришло время сформировать новую власть, за это ничего, кроме славы и почестей, уже не будет»[51]

Ранее Стариков безосновательно утверждает, что Керенский является автором идеи подчинения, но не «разъезжания» депутатов. В эпизоде с колокольчиком Стариков продолжает демонизировать Керенского и думу в целом, приписывая им то, чего они не только не совершали, но даже не намеревались совершать. Керенский, по Старикову, берет на себя инициативу не просто сбора депутатов, а сбора, имевшего цель создания нового, уже не царского правительства. Акт, безусловно, революционный. Но имела ли место подобная революционная инициатива со стороны Керенского?

Попытка Керенского собрать депутатов в Белом зале действительно имела место, но была предпринята совсем в другое время и по другому поводу. Собираясь в Таврическом дворце с утра 27 февраля, встревоженные думцы какое-то время были предоставлены сами себе — их руководители в эти тревожные утренние часы самоустранились от общения с рядовым составом Думы[52].

Царский указ о прекращении занятий Думы, разгорающееся солдатское и рабочее восстание, очевидная неспособность царского правительства подавить революцию — эти новые, внезапно обрушившиеся на думцев реалии, требовали какого-то осмысления. Дольше всех соображал Родзянко, без него даже был начат Совет старейшин, что вызвало его недовольство.

Эта пауза добавила нервозности в среду думцев и даже заставила некоторых консервативных и уравновешенных членов думы поддаться истерики. Думцы-попы требовали немедленного открытия общего заседания думы, а один кричал: «Если министерская сволочь разбежалась, мы должны организовать министерство»[53]. Именно в этот момент Керенский самостоятельно включает электрический звонок, который является приглашением к заседанию. Звонок Керенский сопровождает призывом: «Господа, в зал!». Однако, никто не последовал в зал и заседания не состоялось[54]. Призыв Керенского был проигнорирован думской массой, которая собралась позднее в полуциркульном зале по призыву Родзянко. Историческим фактом является то, что Керенский не был инициатором не только формирования Временного комитета, но и общего сбора думцев в полуциркульном зале.

Мистификаторы подобные Старикову используют факт создания Совета рабочих депутатов и Временного комитета гос.думы в одном месте - в Таврическом дворце, для своих мистификаций. Для них это очередной повод для спекуляций о «революционной» думе. Для мистификаторов Таврический дворец становится тем необходимым связующим звеном между действительной революцией с её органом Советом рабочих депутатов и мнимой «революцией» - государственной думой. Но для такой связи мало иметь одно место, необходим человек. И мистификаторы находят его - это антимонархический «дьявол» Керенский. Неомонархисты и лжеисторики наделяют его феноменальными способностями. К примеру, Стариков считает, что Керенский лично создал и Временный комитет гос.думы и Совет рабочих депутатов, потому что... потому что он сам находился в Таврическом дворце!

В подтверждение своих домыслов Стариков приводит из мемуаров Керенского "Россия на историческом повороте" отрывок беседы Родзянко с Керенским об обстоятельствах возникновения Петроградского Совета.

Согласно этому отрывку Родзянко 27 февраля "приблизительно в 3 часа пополудни", спросил у Керенского можно ли удовлетворить просьбу меньшевика Скобелева о предоставлении помещения в Таврическом дворце для работы Совета рабочих депутатов. Керенский посоветовал Родзянко предоставить такое помещение. Приведя этот отрывок воспоминаний Керенского, Стариков восклицает:

«Вот круг и замкнулся. Скромничает Керенский - именно он и инициировал создание Совета, он же и помог ему расположиться под крылом правительства, чтобы спроецировать на себя его авторитет. Так один человек смог заложить основы будущего двоевластия»[55]

К безосновательной безаппеляционности и недалёкости мыслей Старикова читатель его книжек привык, и поэтому не будем на этом останавливаться, а обратим внимание читателя на то, что у Керенского в этой же книжке есть и другое воспоминание об истории возникновения Совета. Это воспоминание по тексту книги расположено несколькими страницами ранее и выглядит следующим образом:

«Думаю, было приблизительно 4 часа дня, когда ко мне подошёл кто-то и попросил найти в Таврическом дворце какое-нибудь помещение для только что созданного Совета рабочих депутатов. С разрешения Родзянко им была выделена комната за номером 13, где они и провели без промедления своё первое заседание»[56]

Удивительно, что всего лишь через 31 страницу[57] Керенский уже путает время, участвующих лиц и обстоятельства возникновения Советов. Сначала 4 часа дня через 30 страниц уже 3 часа; сначала "кто-то", затем Скобелев; сначала просят помещение для уже созданного Совета, затем помещение для намерения создать Совет; сначала помещение спрашивают у Керенского, затем у Родзянко.

• Если кратко изложить первую версию, то получится следующее:

Совет был создан к 3 часам дня неизвестными, а помещение в Таврическом дворце получили с разрешения Родзянко.

• Вторая версия в кратком изложении будет выглядеть следующим образом:

Совет к 4 часам задумал создать Скобелев, обратился к Родзянко за помещением, а тот, в свою очередь, посоветовался с Керенским.

Сколь разное содержание в абзаце из нескольких строк об одном и том же событии! Не кажется ли странным такая путаница для автора создания Советов? Зачем вообще понадобились две версии одного события? Как можно объяснить, что, работая над книгой в 380 страниц, Керенский на отрезке в 30 страниц умудрился противоречить себе самому?

Надо принять во внимание, что Керенский был достаточно опытным политическим публицистом, за его плечами к 1966 году был не один год полемики с различными эмигрантскими идеологическими течениями в попытке отстоять своё "честное" политическое имя и свою правоту в 1917 году. Тем не менее, он грубо напутал.

На наш взгляд объяснение этому факту может быть только одно: Керенский не имел никакого отношения к созданию Петроградского Совета рабочих депутатов. Возникновение Совета для Керенского туманно и расплывчато, как событие, которое в тот временной отрезок не имело для него значения, и было не столь важным, несмотря на то, что происходило буквально под его носом. Будучи очевидцем возникновения Советов, Керенский в своей памяти собирает какие-то расплывчатые и противоречивые обрывки. И, на самом деле, это вполне логично.

Находясь на левом фланге буржуазной оппозиции царскому режиму, Керенский видел себя в роли одного из лидеров буржуазного правительства в случае низложения самодержавия, а-ля западноевропейские министры-социалисты. Он последние два года работал на буржуазную оппозицию, внося свою лепту в борьбе за власть, справедливо рассчитывая на политические дивиденды. Свершившаяся революция, конечно, не то, что ожидали, но, во-первых, общее положение в Петрограде и соотношение борющихся сил к середине 27 февраля ещё не ясно, во-вторых, факт восстания на лицо и надо либо присоединяться к революции, либо уйти в сторону. И Керенский прилагает максимум усилий, что бы оседлать революцию, оседлать тем самым Прогрессивным блоком, в рядах которого он оспаривал власть последнего царя (только лишь царя, а не царизма!). Керенский занят тем, что в новых условиях революционного взрыва широких трудящихся масс, старается подчинить своей воле и своим интересам эту революционную энергию. Не надо забывать, что параллельно Керенский решал ещё одну сложную задачу - убеждал своих растерявшихся и деморализованных коллег по думе возглавить массы взбунтовавшихся рабочих и солдат. 27 февраля он активно работает по созданию Временного буржуазного правительства и старательно распространяет авторитет и влияние гос.думы на солдатскую массу.

Таврический дворец, ставший в одночасье центром восстания, стал одновременно и ареной борьбы за плоды этого восстания - за политическую власть. Возникший Совет в этом смысле был для Керенского конкурент в этой борьбе за власть. Таков исторический факт и в связи с этим фактом, нелепицей выглядит утверждение Старикова о намеренном создании Керенским Совета и, следовательно, двоевластия.

Создание Совета рабочих депутатов, как властного органа пролетариата, было волей широких масс рабочих и не зависело от желаний отдельных личностей.

То, что Совет собрался в Таврическом дворце говорит о том, что группа меньшевиков-оборонцев и меньшевиков-думцев перехватила у революционной партии - партии большевиков, инициативу создания Совета рабочих депутатов. Эта промежуточная победа меньшевиков-оборонцев, в свою очередь, свидетельствует о двух важнейших обстоятельствах, повлиявших на ход революции. Во-первых, меньшевики и эсеры не имели самостоятельной организации, а целиком и полностью зависели от буржуазии и благодаря этому сотрудничеству сохранили кадры, в том числе, кадры общенационального масштаба, способные возглавить властный орган государственного масштаба. Но эта же зависимость и предопределила сделку с буржуазией и передачу ей власти. Во-вторых, в широких массах трудящихся не искушённых в политике, пробудившихся к политике благодаря революции, фрондирующая либеральная буржуазия, представленная в Государственной думе, воспринималась, как союзник в борьбе с самодержавием. Это добросовестное заблуждение трудящихся масс меньшевики и эсеры использовали для передачи власти в руки монополистической буржуазии.

Яркой иллюстрацией революционности партий являются их обращения к гражданам России. 27 февраля все партии отметились своими воззваниями. Читателю будет любопытно сравнить их и дать оценку не только самим воззваниям, но и политическим физиономиям партий, обратившихся к народу.

И. Якутов

Источник жж
Источник вк

ПРИМЕЧАНИЯ

[43] - В.К. Зиборов. «Известия» - первая газета Февральской революции (https://disk.yandex.ru/i/QiosBky83HUEgN).

[44] – Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 92.

[45] – Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 55; 58; 70.

[46] – Петроградские большевики в трёх революциях, стр. 217-218.

[47] – Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 58.

[48] – Великая Октябрьская социалистическая революция. Энциклопедия, стр. 96.

[49] – Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 58-59.

[50] – А.И. Спиридович. Великая война и Февральская революция 1914-1917 годов, стр. 126.

[51] – Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 59.

[52] – С.П. Мансырев. Мои воспоминания о Государственной думе/Страна гибнет сегодня, стр. 102//Э.Н. Бурджалов. Вторая русская революция, стр. 226-227.

[53] – Э.Н. Бурджалов. Вторая русская революция, стр. 227.

[54] – Э.Н. Бурджалов. Вторая русская революция, стр. 228.

[55] - Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 60.

[56] – А.Ф. Керенский. Россия на историческом повороте, стр. 184.

[57] – А.Ф. Керенский. Россия на историческом повороте, стр. 215-216.

Решающие события 27 февраля, как мы знаем, были подготовлены в предшествующие четыре дня революционной работой рабочих (см. публикации под рубрикой «Февраль семнадцатого»). Да и сам переломный день 27 февраля стал переломным благодаря исключительной революционной борьбе рабочих, к которым присоединились солдаты (см. «Рабочие Питера уничтожают самодержавие»[https://beskomm.livejournal.com/142228.html]; «Солдатское восстание разгорается»[https://beskomm.livejournal.com/135596.html]). Однако если мы обратимся к современным книгам, статьям, интернетным публикациям, телевизионным передачам и фильмам о Февральской революции, то к своему удивлению не обнаружим никаких следов самоотверженной борьбы рабочих в предшествующие 27 февраля дни; не обнаружим также тени влияния рабочих и солдат на события самого 27 февраля. Это объясняется просто: историческую науку в РФ, усилиями спецконтингента* (* - как метко заметил в своей статье о Сталине С. Рыченков[1]), подменили на псевдоисторическую макулатуру. Этот спецконтингент представляет собой профессиональных агрессивных манипуляторов, занимающихся переформатированием истории в псевдоистрию с чётко просматриваемыми идеологическими задачами (а ещё говорят, что у нас нет идеологии!). Такая псевдоистория не знает ни первых четырёх дней Февральской революции, ни борьбы рабочих и солдат 27 февраля, она сразу переходит к действиям буржуазии в гос.думе, создавая миф о том, что царизм уничтожили «отцы русской демократии» - думцы IV созыва. Ниже мы рассмотрим действительную роль этих «революционеров», а также их помощников из числа социал-предателей (меньшевиков и эсеров) в Февральской революции.

Революционеры поневоле

Вторая половина 27 февраля ознаменована возникновением в Петрограде политического центра Февральской революции — Таврического дворца.

Таврический дворец, как известно, был приспособлен для работы Государственной Думы — законодательного учреждения царской России. В ночь на 27 февраля председателю Государственной Думы Родзянко сообщили, что царским указом прерваны занятия Думы до начала апреля[2].

С утра (около 9 часов) руководители Прогрессивного блока, то есть, те, кто последнее время определял политику Думы, получили по телефону известия о царском приказе и были вызваны в Таврический дворец[3]. Передвигаться по городу к этому времени было уже проблематично, поэтому думское начальство было обеспечено автомобилями. Рядовые же члены Думы, неосведомлённые о последних событиях, своим ходом собирались в думе на очередные рабочие заседания[4].

Информацию о мятеже в учебной команде руководители Думы получили оперативно - практически сразу же после его начала. Председателю думы Родзянке позвонили «рано утром» и рассказали об убийствах в Волынском и Литовском полках[5]. Депутату Савичу «рано утром» позвонил член Думы Стемповский, живший недалеко и из окна наблюдавший восстание волынцев, и сообщил об этом своему коллеге[6]. Скобелеву «в 7 часов утра» (Скобелева подвела память в 1927 году, поскольку у самого Иорданского в воспоминаниях значится «около 8 ч. утра»[7]) о восстании сообщил по телефону Иорданский, также живший недалеко от казарм волынцев[8]. Керенскому в 8 часов утра позвонил зам. председателя думы Некрасов и сообщил об указе царя и восстании в Волынском полку и вызвал Керенского в думу. Шульгин с Шингаревым узнали о солдатском мятеже уже в думе, но, тем не менее, они утром были подняты «по тревоге» и вызваны в Таврический дворец[9].

Думцы были встревожены революционными событиями в столице, в кулуарах обсуждались действительно происходящие события вперемешку со слухами и домыслами. Лидеры же Государственной думы собрались на совещание бюро Прогрессивного блока. Ничего не решив на этом совещании перешли в кабинет Родзянки, где продолжили обсуждение в более широком составе: собрались лидеры не только фракций, входящих в Прогрессивный блок, но и лидеры всех фракций и партий Думы. Собрание в таком составе называлось Совет старейшин. Здесь уже были приняты «революционные» решения: несмотря на вспыхнувшее солдатское восстание и общее революционное волнение в столице, Государственная дума подчиняется императорскому указу о перерыве занятий Думы. Вместе с тем думцы, учитывая чрезвычайную ситуацию на улицах Питера, решили не разъезжаться из дворца и немедленно собраться на общее совещание всех членов Государственной думы. Примечательно в этой связи, что депутаты были настолько щепетильны в своих действиях, настолько тщательно подбирали слова и выверяли свои поступки, опасаясь ослушаться царского указа о прекращении работы Думы, что сочли для себя невозможным собраться в привычной и приспособленной для этого обстановке Белого зала, а намеренно назначили сбор в полуциркульном зале, подчеркивая этим неофициальность этого уже частного совещания. Даже сама формулировка «не разъезжаться» была не случайна и имела глубокий смысл. По заверению Милюкова, думцы приняли решение «не разъезжаться» депутатам, т.е. не покидать Петроград, решения же «не расходиться» из Таврического дворца не было. Руководство IV Думы даже теоретически не допускало возможности истолковать своего вполне лояльного к Николаю II решения не покидать столицу («не разъезжаться»), как решение конфронтационное не покидать помещения Думы («не расходиться»)[10].

Около 200 членов Думы собрались в полуциркульном зале, который их еле вместил[11]. Родзянко, как председатель Думы, выступил с речью, в которой обрисовал общее тревожное положение и предложил думцам принять участие в выработке позиции Думы ко всему происходящему. Некрасов предложил ехать к председателю правительства князю Голицыну и добиваться у него назначения генерала Маниковского или генерала Поливанова диктатором с неограниченными полномочиями для наведения порядка в Петрограде. Трудовик Дзюбинский предложил Государственной думе взять власть в свои руки и объявить себя чуть ли не Учредительным собранием[12]. Затем выступил Милюков, который отверг все эти предложения, поскольку обращаться в правительство бесполезно, а власть дума не может взять в силу того, что дума — это законодательный орган. И самое главное, по мнению Милюкова, ещё не понятен размах и глубина революции, настрой гарнизона и рабочих Петрограда и, следовательно, скоропалительные действия могут оказаться преждевременными и вредными. Милюков предложил для начала собрать как можно больше информации, а потом уже принимать решения. Прозвучало мнение о необходимости избрать из состава думы временный комитет, на который возложить обязанности по водворению порядка и сношению с другими учреждениями.

Во время этого совещания, не ранее 14 часов[13], вбежал служитель Думы и сообщил, что к Таврическому дверцу подошла «толпа» солдат и они уже в сквере перед дворцом. Начальник караула, осуществлявший охрану Думы, убит[14] (в действительности начальник караула прапорщик 86 пешей Вологодской дружины Медведев был только ранен[15]).

Керенский, Скобелев, Чхеидзе и Шидловский сумели протиснуться к выходу, и с парадного крыльца первые трое произнесли перед собравшейся толпой солдат приветственные речи. Речи были обильно сдобрены звонкими революционными фразами. При этом в первых рядах слушателей стоял рабочий и активно и громко им отвечал в таком же «митингово-революционном духе». Упоминая Милюкова, этот рабочий сказал, что никаких Милюковых им не надо, а их вожди — говорившие ораторы, то есть Керенский, Чхеидзе, Скобелев[16].

Произнесенные речи не остановили солдат и они в массовом порядке, не спрашивая ни у кого разрешения, всей своей многотысячной массой вторглись в Таврический дворец.

Солдаты, прибывшие без приглашения, фактически захватили Таврический дворец, ломая привычный и сложившийся порядок царского «законодательного» органа. Частное совещание в полуциркульном зале из-за внезапного захвата дворца разваливается. Родзянко ещё успевает спросить членов Думы, не возражают ли они против выбора Временного комитета и доверяют ли Совету старейшин избрать этот комитет, и получает в ответ редкое «да» от расходящихся депутатов.

Сам захват рядовой солдатской массой цензового буржуазно-помещичьего учреждения произвёл гнетущее и шокирующие впечатление на «элиту» царской России. Один из лидеров оппозиционной IV Думы, националист, монархист Шульгин в своих цинично-откровенных воспоминаниях, в которых он не считает необходимым лакировать своё классовое восприятие события (и этим его воспоминания ценны!), описывает вторжение народа в помещения Государственной думы. Эти воспоминания в силу своей откровенности часто цитировались в советской исторической литературе. Не откажем и мы себе в этом удовольствии:

«Я не знаю, как это случилось... Я не могу припомнить. Я помню уже то мгновение, когда черно-серая гуща, прессуясь в дверях, непрерывным врывающимся потоком затопляла Думу...

Солдаты, рабочие, студенты, интеллигенты, просто люди... Живым, вязким человеческим повидлом они залили растерянный Таврический дворец, залепили зал за залом, комнату за комнатой, помещение за помещением...

С первого же мгновения этого потопа отвращение залило мою душу, и с тех пор оно не оставляло меня во всю длительность «великой» русской революции.

Бесконечная, неисчерпаемая струя человеческого водопровода бросала в Думу все новые и новые лица... Но сколько их ни было — у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное...

Боже, как это было гадко!.. Так гадко, что, стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и потому ещё более злобное бешенство...

Пулеметов — вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя...

Увы — этот зверь был... его величество русский народ...

То, чего мы так боялись, чего во что бы то ни стало хотели избежать, уже было фактом. Революция началась»[17]

В кабинете Родзянко Совет старейшин определил состав временного комитета. Во вновь образованный комитет были выбраны: Чхеидзе, Керенский, Ефремов, Ржевский, Милюков, Некрасов, Шидловский, Родзянко, Львов, Шульгин, Дмитрюков, Караулов, Коновалов. Чхеидзе сразу же отказался от работы в комитете, а Керенский согласился на определенных условиях. Новый орган был назван «Временный комитет членов Государственной Думы» (ВКГД), задачей которого было «восстановление порядка и сношение с другими учреждениями». С первых минут, когда революция заставила реагировать деятелей думской оппозиции, они проявили себя, как её явные враги; самое лояльное, что могли сказать думцы-«революционеры», это то, что революция нарушила привычный порядок (власть царизма) и они с этим готовы бороться, т.е. восстанавливать порядок (читай - царизм).

«Революционеры» пытаются договориться с Николаем II

Ещё до захвата дворца солдатами, во время частного совещания, с Родзянко по телефону связывался «великий» князь Михаил Александрович Романов[18]. Поэтому после избрания Временного комитета, группа думцев: Родзянко, Дмитрюков, Некрасов и Савич, отправились на переговоры с председателем правительства князем Голицыным и «великим» князем Михаилом Романовым.

Доехав на автомобиле до Мариинского дворца, делегация обнаружила во дворце заседающее в полном составе правительство. Отсутствовал по болезни военно-морской министр Григорович и отсутствовал министр внутренних дел Протопопов, который к этому времени уже был отстранен от должности. Родзянко с Голицыным уединились в отдельной комнате, через какое-то время к ним присоединился Михаил Романов.

Суть беседы сводилась к тому, что Родзянко убеждал Голицына уйти вместе со всем кабинетом в отставку, облегчив, таким образом, царю принятие решения о поручении думе сформировать новое правительство на основе оппозиционной думы. Голицын отказался. Затем Голицын уехал, а к Михаилу Романову и Родзянко присоединились остальные думцы. Разговор сразу пошёл о текущей ситуации в столице. Члены государственной думы Некрасов, Дмитрюков и Савич по очереди высказывались за немедленную передачу власти «ответственному» министерству, сформированному государственной думой. Савич с циничной откровенностью поведал смысл этого манёвра:

«Нам казалось, что эта мера, удовлетворит одних, успокоит опасения за последствия выступления у других, даст надежду третьим на легальное развитие парламентской жизни, — словом, разобьёт хотя бы на момент сплоченность сил, вовлечённых в борьбу против существующей власти. Притом такое министерство могло рассчитывать найти полную поддержку в армии»[19]

Михаил Романов был во всём согласен с думцами, и со своей стороны выказал намерение убедить своего брата (Николая II) осуществить эту передачу власти от одного правительства к другому. После этого Михаил Романов в компании военного министра генерала Беляева поехал на казенную квартиру военного министра, где связался со Ставкой по аппарату Юза[20].

«Разговор» по Юзу состоялся около 22 часов 30 минут. По установленным правилам «великий» князь имел «беседу» не с самим царём, а с генералом Алексеевым. Михаил Романов просил генерала доложить «государю императору», что, по его мнению, для «немедленного» успокоения необходимо отправить в отставку настоящее правительство и назначить нового председателя, «облеченном доверием вашего императорского величества и пользующимся уважением в широких слоях». Председатель самостоятельно сформирует правительство, которое будет ответственным «единственно перед вашим императорским величеством» (всех попытался «ублажить» «великий» князь: и буржуазию и императора!). Михаил Романов сразу предложил кандидатуру — князь Львов (будущий первый глава Временного правительства) и просил уполномочить его немедленно объявить в Петрограде об этом решении. Алексеев сообщил Михаилу, что император 28 февраля выезжает в Царское Село, а телеграмму немедленно доложит Николаю II.

«Великий» князь ответил, что будет ждать у аппарата и, кроме того, поездку «государя» в Царское Село считает пока не желательной. Вскоре Алексеев принёс ответ царя: «в виду чрезвычайных обстоятельств» Николай II едет в Царское Село; никаких перемен в составе правительства до его приезда не будет; с батальоном в Петроград приезжает новый главнокомандующий Петроградским военным округом генерал Иванов; с фронтов в Петроград направляются надежные войска. Таким образом, Николай II без труда разгадал манёвр думцев и брата Михаила Романова и отмёл его, как неприемлемый и ясно высказался за военное решение революционного кризиса.

От себя лично Алексеев добавил просьбу к Михаилу Романову, чтобы тот в дальнейшем продолжил настойчиво предлагать «ответственное министерство», со своей же стороны он пообещал, что на утреннем докладе царю вновь вернётся к телеграмме Михаила[21].

После разговора «великий» князь долго не мог уехать из квартиры Беляева, поскольку на Мойке шла стрельба[22]. Вернувшись в Мариинский дворец, Михаил Романов рассказал ожидавшим его думцам, что ему не только не удалось убедить брата, но в итоге Николай II запретил вмешиваться Михаилу «не в своё дело».

Разъезжались думцы из Мариинского дворца в подавленном состоянии духа. Савич направился домой и призывал остальных не ездить в думу, поскольку ничего изменить было уже невозможно и революция проследует своим ходом. Его поддержал Дмитрюков, но не таковы оказались Некрасов и Родзянко. Они справедливо полагали, что игра ещё не сыграна и партия в борьбе за власть продолжается, требуя их участия.

Некрасов с Родзянко вернулись поздним вечером в Таврический дворец, очевидно, далеко за полночь.

Продолжение следует…

И. Якутов

Источник в ЖЖ
Источник в ВК

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] - https://prometej.info/publikuem-tovarisha-stalina-zametka-25...

[2] – М.В. Родзянко. Государственная Дума и Февральская революция 1917 года/Архив русской революции. Том 6, стр. 57.

[3] – В.В. Шульгин. Дни, стр. 172-173//С.И. Шидловский. Воспоминания/Страна гибнет сегодня, стр. 120//Н.В. Савич. Воспоминания, стр. 198.

[4] – С.П. Мансырев. Мои воспоминания о Государственной думе/Страна гибнет сегодня, стр. 101-102.

[5] – М.В. Родзянко. Государственная Дума и Февральская революция 1917 года/Архив русской революции. Том 6, стр. 57-58.

[6] – Н.В. Савич. Воспоминания, стр. 198.

[7] - Н.И. Иорданский. Военное восстание 27 февраля/Молодая гвардия, 1928, №2, стр. 164.

[8] – М.И. Скобелев. Гибель царизма/Огонёк, 1927, №11(207), 13 марта.

[9] – В.В. Шульгин. Дни, стр. 173.

[10] – Н.В. Савич. Воспоминания, стр. 200//В.В. Шульгин. Дни, стр. 177//П.Н. Милюков. История второй русской революции. Том 1, стр. 41.

[11] – С.П. Мансырев. Мои воспоминания о Государственной думе/Страна гибнет сегодня, стр. 104//В.В. Шульгин. Дни, стр. 178.

[12] – В.В. Шульгин. Дни, стр. 180//С.П. Мансырев. Мои воспоминания о Государственной думе/Страна гибнет сегодня, стр. 104-105//С.И. Шидловский. Воспоминания/Страна гибнет сегодня, стр. 120-121.

[13] – Время захвата Таврического дворца в воспоминаниях думцев различно. Милюков считает, что это случилось «после полудня», Мансырев называет время после 15 часов, Шульгин вообще времени не указывает, но и у него это событие никак не могло произойти раньше 12 часов дня. По воспоминаниям Керенского, сделанным в 1966 году, солдаты подошли к дворцу во втором часу дня. У Скобелева солдаты пришли во дворец в 11 часов, учитывая, что он для всех событий обозначает слишком ранее время (восстание в учебке волынцев — в 7 часов уже известно), то его время не достоверно и не совпадает с многочисленными другими источниками, фиксирующими время происходивших тех или иных событий. Мансырев говорит, что в «толпе», захватившей Таврический дворец, были арестанты «Крестов», освобождённые около 14 часов. А Рафес утверждает, что был свидетелем приветственных речей Керенского и других перед солдатами у Таврического дворца, и было это в 16 часов.

Единственно правильным методом определения времени захвата Таврического дворца, при таком расхождении времени у свидетелей, это определить время разгрома «предвариловки» и, исходя из этого, времени рассчитать приход революционных солдат и рабочих к дворцу. Таким образом, захват произошёл явно после полудня. Мы знаем, что восставшие солдаты и рабочие подошли к перекрестку Литейный проспект - Шпалерная улица к 13 часам. После чего часть колонны пошла на Выборгскую сторону, а часть выдвинулась к «предвариловке». Разгром «предвариловки», освобождение арестантов, проход по Шпалерной до Таврического дворца (1,5 км) — все это должно занять никак не меньше часа. Следовательно, масса восставших солдат и рабочие могли появиться у гос.думы примерно не ранее 14 часов.

[14] – С.П. Мансырев. Мои воспоминания о Государственной думе/Страна гибнет сегодня, стр. 106//Н.В. Савич. Воспоминания, стр. 199.

[15] – И.И. Минц. История Великого Октября. Том 1. Свержение самодержавия, стр. 480.

[16] - С.И. Шидловский. Воспоминания/Страна гибнет сегодня, стр. 121.

[17] – В.В. Шульгин. Дни, стр.181-182.

[18] - Н.В. Савич. Воспоминания, стр. 200.

[19] – Н.В. Савич. Воспоминания, стр. 202.

[20] – Падение царского режима. Том 2, стр. 242.

[21] – Красный архив. Том 21, стр. 11-12.

[22] – Падение царского режима. Том 2, стр. 242.

«Белый» воин, доблестный и отважный офицер, беспримерный патриот — таковы характеристики полковника Кутепова. Кутепов неизменный герой всех неомонархистов, в их «истории» он упоминается, как самоотверженный борец против распоясавшейся солдатни февральского Петрограда. Каждый уважающий себя белогвардейский наследник считает необходимым рассказать о том, как бился Кутепов против бунтовщиков. И каждый рассказ скуп на подробности: отряд полковника успешно противостоял бандам солдатни, но не получив должной поддержки от командующего округом Хабаловым и будучи малочисленным вынужден был прекратить сопротивление[1]. О «подвигах» Кутепова мы уже упоминали (см. Механика восстания волынцев [Февраль семнадцатого. 27 февраля]), настало время ознакомиться ещё с одним «подвигом». Подробности этой «битвы» полководца Кутепова изложены в его воспоминаниях[2], их мы и возьмём за основу для нашего рассказа.

Полковник лейб-гвардии Преображенского полка Кутепов, получив очередной отпуск, в конце февраля 1917 года прибыл с фронта в Петроград.

По воспоминаниям Кутепова его вызвали из дома в связи с мятежом волынцев. Прибыв на Гороховую в градоначальство, он лично от Хабалова принял карательный отряд с задачей на территории от Литейного проспекта до Николаевского вокзала «загнать» к Неве «все, что будет в этом районе». На что доблестный полковник ответил, что не остановится «перед расстрелом всей этой толпы», правда при этом посетовал на малочисленность своего отряда. Отряд ему был придан в следующем составе: рота Кексгольмского полка с 1 пулеметом; две роты Преображенского полка; половина пулеметной роты (12 пулеметов).

В этом составе отряд прибыл на Литейный проспект в район примыкающего к нему Артиллерийского переулка, где застал солдат, выбивавших окна и выходивших из казармы 1-ой Артиллерийской бригады. Командир запасного батальона Литовского полка рассказал Кутепову, что проходившие мимо казарм волынцы и литовцы взбунтовали солдат и те, в свою очередь, присоединились к восставшим. По словам полковника-литовца он ничего поделать с этим не мог. Кутепов в воспоминаниях отмечает, что уже горело здание Окружного суда, из чего мы можем предположить, что было уже около 12 часов. Таким образом, очевидно, что отряд Кутепова несколько опоздал — он подошёл в район восстания, когда боевой авангард революционных войск уже прошёл по Басковой улице, увлекая за собой всех наиболее сознательных, активных и решительных бойцов, оставляя за собой хаос и дезорганизацию, и массы возбужденных, преодолевших старую дисциплину, но ещё не самоорганизованных солдат.

Кутепов принял решение навести порядок в этом районе. Рота кексгольмцев была выдвинута к дому №24 по Литейному проспекту. Задача кексгольмцам была поставлена следующая: оценить обстановку в районе Преображенской площади, Орудийного завода, здания собрания Армии и Флота, а также Кирочной улицы. В случае «сопротивления и действия бунтующих» роте было приказано открыть огонь на поражение. Рота преображенцев и 4 пулемета из пулеметной полуроты были выдвинуты Кутеповым на Басейную улицу с целью ограничить доступ на Литейный проспект со стороны Надежденской улицы (ныне улица Маяковского). Кроме этого, в задачу этого отряда входило закрыть доступ на улицу Басейную со стороны Басковой улицы. Как и кексгольмцы, преображенцы на Басейной улице получили такой же категоричный приказ стрелять, но в этом месте стрелять можно было уже просто «в случае движения толпы в направлении роты». Взвод с одним пулеметом расположился на Артиллерийском переулке с той же целью, что и преображенцы на Басейной — ограничить доступ на Литейный проспект.

Как видим, Кутепов к 12 часам, дойдя по Литейному проспекту, практически, до Пантелеймоновской улицы (ныне улица Пестеля) застал неспокойную обстановку разворачивающегося «бунта». Не имея возможности с ходу объективно оценить сложившуюся обстановку, полковник Кутепов, ориентируясь на горящее здание Окружного суда и интенсивную стрельбу из этого же района Литейного проспекта, определил этот участок как самый опасный и направил туда наиболее боеспособную воинскую единицу — роту кексгольмцев. Зная, что восстание началось в квартале, насыщенном казармами и расположенными с правой стороны от Литейного проспекта, Кутепов расположил часть своего отряда на улицах, выходящих на Литейный, тем самым обезопасив себя от неожиданного флангового удара. Сам с ротой преображенцев и 7-ю пулеметами расположился на Литейном проспекте очевидно готовый действовать согласно обстановке.

Авангард восставших действительно, к этому моменту, находился у Литейного моста, а «казарменный квартал» был полон возбужденных солдат, в этом полковник Кутепов не ошибся, и в целом действия гвардейского полковника до сих пор соответствуют обстановке.
Выйдя на исходные позиции и закрепившись на них Кутепов начал действовать.

Прежде всего полковник, видя вышедших из казарм и группирующихся на улицах солдат Литовского полка, решил не оставлять их без внимания. Кутепов предложил офицерам-литовцам, а также находящемуся здесь же командиру запасного батальона Литовского полка привести солдат в порядок. Не найдя у офицеров поддержки Кутепов, опираясь на унтер-офицеров Преображенского и Волынского полков, стал сам приводить в порядок солдатскую массу. Действия Кутепова сводились к одному — солдаты должны в строевом порядке под командованием старших покинуть улицу, вернувшись в свои казармы. Часть солдат, стоявших на Литейном проспекте, полковник Кутепов распорядился отвести в ближайший двор и «привести их там в порядок». Другая группа солдат находилась на Басковой улице. По рассказу Кутепова, основная масса этих солдат была пассивна и пребывала в нерешительности, их всего лишь смущала перспектива наказания (в виде расстрела) за этот демонстративный, без приказа, выход из казарм. Тогда Кутепов выступил с речью, в которой объяснил солдатам, что их подстрекают к бунту изменники «государя» и Родины и пообещал, что те, кто выполнит его команду, не будут расстреляны. После этого унтера стали строить солдат, но одновременно с этим стали раздаваться голоса, что полковник врет, и солдаты начали высказывать угрозы в адрес полковника. В итоге, до сих пор нерешительная и пассивная масса солдат, активизировалась и устремилась к Преображенской площади, а с Кутеповым осталось только человек двадцать солдат-литовцев. Мы обращаем внимание читателя, что все это время у Кутепова без дела стояла рота преображенцев и полурота пулеметчиков (7 пулемётов).

После того, как от Кутепова по направлению к Кирочной улице ушла масса солдат, по утверждению Кутепова, рота кексгольмцев подверглась обстрелу со стороны Орудийного завода. Полковник приказал открыть огонь по Орудийному заводу и Литейному проспекту, а также выдвинуться вперёд таким образом, чтобы одна полурота кексгольмцев заняла «направление» к Орудийному заводу, а вторая полурота заняла Кирочную улицу (двигаясь к Суворовскому проспекту) имея задачу расстреливать встречающиеся толпы. Роте преображенцев, до сих пор стоявшей без дела, был дан приказ пройти по Басковой улице до Преображенской площади, одновременно «очищая» прилегающие улицы. В это время к полковнику Кутепову прибыли новые части, посланные генералом Хабаловым: команда разведчиков («человек 50») 1-го стрелкового его величества запасного полка и эскадрон гвардейского кавалерийского запасной полка. Эскадрон был немедленно отправлен к цирку Чинизелли с приказом выяснить обстановку в районе Марсова поля и «действовать решительно».

Затем Кутепов подошёл к Собранию офицеров Армии и Флота (перекрёсток Литейного и Кирочной), где застал неполную полуроту кексгольмцев на Литейном проспекте и полуроту на Кирочной улице. На Кирочной кексгольмцы, открыв огонь, разогнали толпу, которая «старалась проникнуть в казармы Жандармского дивизиона».

Пока Кутепов находился у Собрания Армии и Флота его и полуроту кексгольмцев обстреляли пулеметным огнём со стороны Орудийного завода и с колокольни Сергиевский церкви (ныне не существующей). Полурота понесла потери ранеными, в том числе и четырьмя солдатами ранеными тяжело. В это же время принесли с Преображенской площади двоих раненых. Всех пострадавших перенесли в дом №19 (дом графа Мусина-Пушкина) по Литейному проспекту, где находился красный крест Северного фронта.

Никаких ответных действий по подавлению пулемётного огня с церкви Кутепов не предпринял. Он всего лишь выставил отделение и пулемёт у входа в дом Мусина-Пушкина, с непонятным намерением «обстрелять перекрестным огнём Орудийный завод». Забегая вперёд, скажем, что своё намерение полковник не реализовал.

В это время к контрреволюционному отряду снова прибывает пополнение — на этот раз рота лейб-гвардии 4-ого стрелкового полка. Одновременно с пополнением полковнику доносят, что со стороны Марсова поля к Пантелеймоновской улице идёт «толпа». Кутепов отправляет роту 4-ого стрелкового полка на угол Пантелеймоновской и Моховой для того, чтобы не допустить «толпу» на Литейный.

С Сергиевской улицы на Литейный проспект выскакивают несколько облепленных рабочими автомобилей, полковник Кутепов приказывает полуроте кексгольмцев открыть огонь по ним, и каратели расстреливают несколько машин, впрочем, одному автомобилю удаётся развернуться и уехать. Расстрелянные автомобили с убитыми рабочими остаются на Литейном проспекте. Кутепов обнюхивает трупы рабочих и с удовлетворением отмечает, что от них «сильно пахнет спиртом».

Карательный отряд снова получает пополнение: рота лейб-гвардии Семёновского полка и рота лейб-гвардии Егерского полка прибывают в подчинение Кутепову. В это время с Пантелеймоновской-Моховой прибегает командир роты 4-ого стрелкового полка «бледный, с оборванным погоном» и сообщает, что его рота присоединилась к восставшим, а он сам едва избежал смерти. Роту егерей, полковник оставил у казармы 1-ой Артиллерийской бригады, а семеновцев лично вывел на Пантелеймоновской улицу, приказав офицерам стрелять при появлении «толпы». На этот час у карательного отряда, кроме нескольких раненых, уже был убит прапорщик Кисловский.

Вернувшись на Литейный проспект, Кутепов услышал, как в рядах кексгольмцев пронеслась команда «не стрелять», Кутепов, заинтересовавшись в чем дело, подошёл и увидел, как по Литейному от Артиллерийских казарм идёт офицер, делающий знаки, чтобы не стреляли. Разглядев на груди офицера большой красный бант, полковник Кутепов приказывает солдатам стрелять и те убивают офицера.

После этого в воспоминаниях Кутепова отмечается, что на улице уже стало темно(!), он заходит в дом Мусина-Пушкина и уже больше не выходит оттуда, завершая на этом своё «доблестное» сражение с «анархическим сбродом». В дом ещё будут сбегаться растерянные солдаты-каратели, будут приносить смертельно раненых офицеров-семеновцев, но георгиевский кавалер так и не решится выйти из своего убежища.

На этом боевые действия полковника Кутепова и его карательного отряда на улицах революционного Петрограда завершились. Далее полковник проявит изрядное малодушие, не достойное георгиевского кавалера, прячась от революционных рабочих и солдат, но об этом ниже.

За время своего карательного похода Кутепов не выполнил ни одной из поставленных задач. Не была выполнена исходная задача Хабалова — «усмирение толпы» в районе Литейный проспект-Николаевский вокзал, не выполнена задача «действовать» на Литейном проспекте, которую уже сам себе поставил Кутепов. Это не удивительно, если принимать во внимание, чем собственно был занят полковник на Литейном проспекте.

С самого начала он попытался уговорами вернуть в казармы колеблющуюся и нерешительную (по его мнению) массу солдат, затем он перемещался между частями своего отряда и домом Мусина-Пушкина и постоянно дробил на мелкие части свой отряд, превращая его из одной крупной боевой единицы в разрозненные, не имевшие постоянной связи, действующие отдельно друг от друга мелкие группы солдат.

Имея три роты солдат и полуроту пулемётчиков, полковник разделил их на четыре части, впоследствии самую боеспособную единицу — роту кексгольмцев он умудрился разделить ещё на две половины. Прибывающие на подмогу части Кутепов бестолково распылял по району, ставя невыполнимые задачи и повергая риску преданных ему офицеров и солдат. Между тем силы, которые ему направлял генерал Хабалов были значительны: команда разведчиков 1-ого стрелкового полка; эскадрон 9-ого кавалерийского полка; рота 4-ого стрелкового полка; рота Семёновского полка и рота Егерского полка. Таким образом, к имевшимся 3,5 ротам, в течение дня добавилось ещё 3,5 роты солдат и эскадрон кавалеристов, доведя общую численность отряда до 7 рот пехоты (не менее 750 солдат), 13 пулемётов с пулемётчиками и эскадроном кавалеристов (около 120 всадников). Этим «кулаком» в 900 штыков и сабель Кутепов распорядился крайне бездарно: большая часть пулеметчиков им не была использована, команда разведчиков также не получила никакого задания, эскадрон был послан к цирку Чинезелли и более Кутеповым не упоминался, рота егерей оставлена без какой-либо цели у Артиллерийского переулка.

Кроме того, многие подразделения, получившие боевую задачу, впоследствии в рассказе полковника более не упоминаются. Рота преображенцев, с самого начала выставленная на Басейную улицу больше не упоминалась, полурота кексгольмцев, направленная на Кирочную улицу, также исчезла из рассказа Кутепова, как исчез взвод с пулеметом, поставленный в Артиллерийском переулке. О роте преображенцев, действовавших на Басковой улице известны только потери — убитый прапорщик и двое раненых солдат. Понятна судьба только двух частей: полурота Кексгольмского полка, дольше всего сопротивлявшаяся, и рота 4-ого стрелкового полка, которая перешла на сторону восставших.

Кутепов пытался осуществить контроль улиц и квартов крайне малыми средствами и в условиях численного превосходства восставших. Такая тактика была обречена на провал — вместо ударного кулака, полковник создал несколько численно ничтожных, не связанных между собой единиц. При этом он прекрасно понимал, что контроль большой территории такими малыми средствами, как его отряд, невозможен, о чем он сразу сказал генералу Хабалову при получении карательной задачи. По мнению Кутепова для блокирования района восстания необходима была бригада и, тем не менее, выйдя на исходные позиции, военачальник, имевший боевой опыт, действует как профан.

Другая задача, которую Кутепов ставил своим войскам, — это блокирование улиц и препятствование проходу по ним. В условиях, когда солдаты противостоят своим же солдатам, зачастую не вооруженным, когда пытающиеся пройти улицу «толпы» апеллируют к чувствам и сознанию солдат, и своей агитацией разлагают воинскую дисциплину, в этих условиях выставлять заслоны было не просто не эффективно — это было преступно по отношению к офицерам, которые продолжали исполнять свой долг перед самодержавием и настаивали, в опасных для себя условиях, на стрельбе по своим же солдатам.

Кутепов, прибывший в Петроград «в двадцатых числах февраля», воочию наблюдал за происходившими революционными волнениями в столице и столкновениями на этой почве с военно-полицейскими силами. Его же собственный анализ действий войск на улицах Петрограда однозначно говорил за то, чтобы войска не стояли в бессмысленных и разлагающих уличных заслонах, а вызывались на улицу только тогда, когда необходимо прямое действие — расстрел демонстрирующих рабочих. И, тем не менее, он заставляет блокировать Пантелеймоновскую улицу сначала 4-ой стрелковой роте, в результате чего штабс-капитан Розенбах едва избегает смерти, а вся рота переходит к восставшим. Но этого Кутепову показалось мало, и он направляет туда роту Семёновского полка. Результаты не заставили себя ждать — вскоре два прапорщика были смертельно ранены, а рота перешла на сторону мятежных войск.

К действительно боевым действиям, проводимых войсками полковника Кутепова, можно отнести, буквально, два-три эпизода. Сначала в ответ на обстрел со стороны Орудийного завода рота кексгольмцев по приказу Кутепова открыла ответный огонь, затем полурота кексгольмцев стреляла вдоль Кирочной улицы, препятствуя проникновению «толпы» в казармы жандармского дивизиона, хотя, как мы знаем, эти казармы несколько часов до этого были взяты революционными войсками. После этого полурота Кексгольмского полка подвергается пулеметному обстрелу с церковной колокольни, но Кутепов ничем не отвечает, а лишь суетливо перегруппировывает пулеметные расчеты. Самым значительным «боевым» действием Кутепова было уничтожение из засады нескольких автомобилей с рабочими. Завершает карательную «эпопею» господин полковник характерным для себя подлым и гнусным убийством безоружного офицера с красным бантом на груди.

За все время карательных действий полковник Кутепов не предпринял ни единого активного действия по перехвату инициативы в свои руки и подчинению своей воле занятого района столицы. Как мы уже обращали внимание, Кутепов, по сути, вышел в тыл главному революционному отряду солдат, которые в этот момент переходили Литейный мост, соединяясь с основными силами рабочих. Перед командиром карательного отряда предстал арьергард восставших, причём предстал в уязвимом для них состоянии — состоянии самоорганизации. Этим Кутепов не смог воспользоваться, он не только не смог ни убедить, ни заставить солдат занять нейтральную позицию и вернуться в казармы, он не смог подчинить своему отряду ни проправительственно настроенных солдат, ни деморализованных, самоустраняющихся офицеров Литовского полка. Как руководитель карательной акции Кутепов не проявил ни способностей, ни воли к объединению единомышленников, хотя силы готовые к объединению имелись.

Активные действия восставших в районе Орудийного завода, постоянная стрельба оттуда не заставили Кутепова зачистить этот район от восставших солдат. Он так и не подошёл к заводу, так и не узнал о построенной там баррикаде, вооруженной артиллерийскими орудиями. И это не смотря на то, что из этого района с его отрядом вела перестрелку группа рабочих из 8-10 человек, вооружённых револьверами «бульдог»[3].

Слабость и трусость полковника Кутепова особенно очевидна на фоне действий рабочих. После 13 часов вооруженная группа рабочих Выборгской стороны перешла Литейный мост и в районе Орудийного завода вела боевые действия против полиции. Рабочих, так же как и солдат Кутепова, обстреляли с колокольни и со второго этажа дома на пересечении Сергиевской и Литейного. Но в отличие от георгиевского кавалера, героя «Великой войны» (так белогвардейцы называли первую мировую войну) рабочие действовали смело и решительно — совместно с солдатами, стоявшими в оцеплении Орудийного завода, окружили пулеметные точки и штурмом взяли их, расстреляв при этом пулемётчиков, которые, как выяснилось, были полицейскими. Ликвидация пулеметных засад на колокольне церкви произошла «далеко за полдень». Больше в этот день этой группе рабочих боевых действий вести не пришлось, и они спокойно проследовали по Литейному проспекту до Бассейной улицы, где встретились с колонной рабочих судостроительного завода «Охта». Получается, что колонна вооруженных рабочих, не только сумела уничтожить пулеметные точки, но и спокойно пройти по району, занятому карательным отрядом Кутепова, где не встретила никакого сопротивления. Где был в это время лихой полковник Кутепов — непонятно[4].

Полковник Кутепов, не смотря на то, что досконально помнит различные мелочи, никак не характеризует в целом общую остановку в занятом им районе, все его рассказы обрывчатые, хаотичные и с большими пробелами, и похожи они больше на обывательские воспоминания, чем на оценку ситуации боевым штаб-офицером.

В своих воспоминаниях межрайонец Юренев сообщает, что он лично присутствовал на Литейном проспекте в районе Артиллерийского переулка. С его слов восставшие солдаты (он называет их «волынцами») пытались по Литейному проспекту пройти на Невский проспект. Им препятствовали правительственные войска, которые по команде офицеров «целься» вскидывали винтовки, а революционные солдаты в это время «рассыпались в разные стороны». Солдаты брали винтовки к ноге, и восставшие снова выходили из укрытия. Такое бескровное противостояние продолжалось долго и завершилось тем, что «цепи» правительственных войск «расползлись, соединились с восставшими»[5].

Будущий академик АН СССР Струмилин, работал в феврале 17-ого в Осотопе (особое совещание по топливу), вместе с женой они проходили со стороны Летнего сада на Литейный проспект, не встретив никакого сопротивления и вообще не отметив в своих воспоминаниях какого-либо препятствия со стороны военно-полицейских сил правительства. Наоборот, по словам будущего академика «здесь [на Литейном - прим. И.Я.] все гуще стекались со всех сторон и двигались вперёд, как и мы, взволнованные простые люди, и мы влились в их общий шумливый поток»[6]. Известный учёный не уточняет в своих воспоминаниях времени прихода на Литейный, но из его рассказа очевидно, что было ещё светло, а значит, по хронологии Кутепова, в районе Литейного-Пантелеймоновской должно было происходить противостояние правительственных войск, в лице Семёновской роты, революционным «толпам». Станислав Густович же таких событий в своей памяти не находит, хотя если бы они имели место, то наверняка запомнились бы ему.

Но, пожалуй, самое интересное воспоминание об обстановке на Литейном и борьбе революционных отрядов рабочих и солдат против кутеповского отряда, оставил... Тимофей Кирпичников. Он, и ещё около 20 солдат, возвращаясь около 15 часов с Выборгской стороны, присоединились к отряду из рабочих и солдат, численностью «тысяч пять». Этот отряд спокойно прошёл по Литейному проспекту от Окружного суда до Пантелеймоновской улицы. Обращаем внимание читателей, что было ещё засветло, то есть отряд Кутепова и сам полковник, по его же собственным воспоминаниям, находились на улице и вели борьбу с «анархическим сбродом».

Тем не менее, революционные колонны спокойно проходят по району действия кутеповцев словно их там не было. Дойдя до Пантелеймоновской, рабочие и солдаты столкнулись с ротой семёновцев, развёрнутой фронтом. Это вызвало остановку колонны и тогда Кирпичников взял на себя инициативу по привлечению семёновцев на сторону революции. В итоге семёновцы присоединились к восставшим, убив при этом трёх своих прапорщиков. В этом же месте освободили из двора дома солдат, которых ранее закрыли по распоряжению Кутепова. Ещё, по словам Кирпичникова, рабочие точно сообщили, где располагались части кутеповского отряда (у Пантелеймоновской церкви находилось рота с 8-ю пулеметами и в чайной два пулемета с солдатами) обнаружив, тем самым, свою изрядную информированность о расположении кутеповского отряда, чего нельзя сказать о штаб-офицере полковнике Кутепове, который ни только ничего толком не знал об окружающем его противнике, но и слабо представлял, что делается с его воинскими частями. Выходит, что унтер-офицер Кирпичников лично нанёс военное поражение полковнику Кутепову, и может быть, поэтому Кутепов убил Кирпичникова. Вполне возможен другой вариант: Кутепов в бессильной злобе, страдая от неудовлетворенной мести, просто сочинил этот миф, ведь кроме его слов других фактов нет, а господин он был лживый, как мы видим.

Все вышеперечисленные факты свидетельствуют об отсутствии контроля карательным отрядом территории и, вообще, об отсутствии отряда, как цельной единицы.

Кутепов в своём повествовании замалчивает активную деятельность революционных рабочих и солдат, и свою неспособность препятствовать им в этом. В своих воспоминаниях, датированных 1926 годом, Кутепов не оставил полноценной оценки района боевых действий его отряда. Таким образом, полковник Кутепов является сознательным лжецом, ловко утаивающим важные факты своей неудачной карательной миссии и дезинформирующий своими намеренно урезанными воспоминаниями.

В своём рассказе о борьбе 27 февраля 1917 года против восставших солдат и рабочих, полковник Кутепов постоянно жалуется на приданные ему воинские части. То вид у них не нравится бравому полковнику, то отвечают вяло, то некормленые, то устали, то пулеметы не пригодны к стрельбе, то лошади не кованы. Почти все воинские подразделения, прибывавшие в его распоряжение, полковник Кутепов «бракует», как ненадёжные и неспособные выполнять приказы начальников, но одно то, что эти роты в строю, под командой офицеров, прошли через восставший Петроград, свидетельствует о возможности их использования в деле спасения царского режима.

Словом, как тому плохому танцору, которому мешала одна неотъемлемая часть своего же тела, так и полковнику Кутепову мешали собственные же солдаты. Эти сетования больше похожи на оправдание собственной ничтожности, чем на действительные факты, препятствовавшие отряду выполнять карательные задачи.

Учебная команда Волынского полка не ела весь день 26 февраля, вечером без ужина легли спать, и утром никто из солдат в своих воспоминаниях не отмечает, что команда завтракала. Тем не менее, суточное голодание не помешало поднять восстание и вести боевые действия против контрреволюции. Среди революционных сил вопрос питания тоже был актуален, и его решали соответственно обстановке. Например, путиловские рабочие захватили продовольственный склад на Литейном проспекте и, привлекая женщин с Сергиевской улицы, устроили пункт питания для восставших войск. На Выборгской стороне рабочие устроили для солдат пункт питания в одной из кухмистерских близ Финляндского вокзала[7]. Надо отметить, что всего в февральские дни рабочими было открыто 160 питательных пунктов, продукты для которых в принудительном порядке изымали у организаций и частных лиц[8]. Что мешало Кутепову, также реквизировать продукты питания в интересах своего отряда?

Тоже самое можно сказать и о вооружении. Каждое присоединение новых частей к восставшим сопровождалось самостоятельным вооружением, взламыванием цейхгаузов, порою находящихся на отдалённых улицах. Рабочие отряды вообще вооружались с нуля, и на ходу обучались пользоваться винтовками и пулеметами. Сооружая баррикады у Орудийного завода, использовали артиллерийские орудия. Чтобы укомплектовать их боеприпасами, группа рабочих не мешкая отправилась в Соляной городок, где добыла необходимые снаряда (правда, как потом оказалось, они не подошли к этому орудию)[9]. Исключительные обстоятельства требуют исключительных действий и в рядах восставших это прекрасно понимали и умели пользоваться всем, что есть под рукой. Полковник Кутепов же, как истинный барин, ожидал лакеев и холопов, которые услужливо обеспечат его отряд всем необходимым. В своих воспоминаниях он так и пишет: «Ни одна часть своим людям обед не выслала»(!). Усталость, на которую то ли жаловались солдаты Кутепова, то ли он сам придумал для своего оправдания, не идёт ни в какое сравнение с усталостью солдат 1-го пулемётного полка, совершившего сорокакилометровый ночной (с 27 на 28 февраля) переход из Ораниенбаума до Петербурга по двадцати градусному морозу, и после этого, без отдыха и паузы, продолжили весь день вести революционную борьбу в столице!

Сокрушительное поражение, которое потерпел карательный отряд и его командир — полковник Кутепов произошло, как вследствие субъективных, так и объективных причин.

К субъективным причинам, безусловно, относятся профессиональные и личные качества полковника Кутепова. Его профессиональная несостоятельность проявилась в неспособности привлечь на сторону своего отряда всех колеблющихся и симпатизирующих царизму солдат и офицеров. Все его действия, по сути, отталкивали сторонников, оставляя его отряд в одиночестве. Кутепов оказался неспособен правильно оценить меняющуюся обстановку и своевременно изменить свою тактику: перейти от отдельных распылённых действий к действию единым ударным кулаком. Он не смог провести ни одного атакующего действия и добиться какого-либо пускай незначительного, но все же успеха, для воодушевления своего отряда. В его действиях полностью отсутствовала цель и стратегия. Наконец, долг командира (как бы ни было высоко его звание и должность) в критических ситуациях самому участвовать в боевых действиях, скрепляя ряды своих солдат и воодушевляя их своим примером. Не таков был георгиевский кавалер Кутепов — он продолжал раздавать команды младшим по званию, при этом воздерживаясь от прямого участия в поставленных задачах.

Но помимо субъективных причин были ещё и объективные причины, не зависящие от личных качеств и способностей участников событий. На наш взгляд никакого шанса у отряда Кутепова выполнить свои карательные функции не было, и быть не могло. В условиях широкого солдатского восстания, примкнувшего к революционному рабочему движению, самодержавие оказалось изолированным от подавляющего большинства населения Петрограда, а его сторонники, в том числе такие, задним числом ретивые, как полковник Кутепов, были окончательно деморализованы.

В этих условиях можно лишь говорить о более или менее локальных успехах для сохранения самого отряда в надежде, что придёт помощь с фронта или других гарнизонов тыла. В этом и состояла основная задача карательного отряда Кутепова, когда он столкнулся с превосходящими силами противника и явно неблагоприятной для себя обстановкой. Он обязан был сохранить отряд, как боевую единицу внутри революционной столицы, чтобы способствовать успеху контрреволюционных сил с фронта.

Для этого полковнику Кутепову необходимо было сконцентрировать все имеющиеся в своём распоряжении силы и реализовывать близкие и достижимые цели. Как один из наиболее приемлемых вариантов для полковника Кутепова — это захват Орудийного завода и удержание его в своих руках. Орудийный завод и гильзовый отдел занимали целый квартал в центре столицы по Литейному проспекту между Сергиевской и Шпалерной улицами[10]. Орудийный завод был бы выгодным плацдармом для возможных действий в центре Петрограда, угрожая Таврическому дворцу, Литейному проспекту, Невскому проспекту, а также революционной рабочей цитадели - Выборгской стороне...

И. Якутов
Концовка здесь
или здесь с примечаниями