Костя утром встает в пять-тридцать, город спит беспробудным сном, зарывая в подушки лица миллионов, кому он - дом. Косте ж надо вставать - работа, что не волк - саблезубый тигр, и плевать, что кругом суббота полнит негой своею мир. Костя ноги спускает в тапки, пол холодный такой, что жуть. кот-пройдоха мурчит, и лапки Костю тянут прилечь, уснуть, утоптать его, убаюкать. Костя морщится, трет глаза, на пижамных домашних брюках видя тень своего кота.

кот в коробке из-под кроссовок, год прошел, как зарыт в саду. врач сказал тогда - он не молод, я ни чем вам не помогу. вы его усыпите, право, вам в копеечку же сойдет, рассудите спокойно-здраво, будет нужен такой уход! попрощайтесь с ним тут у двери да идите себе домой. Костя в Бога-то и не верил. только, как это? кот живой! дышит, смотрит, мурчит легонько, а его усыпить сейчас - слушай, доктор, скажи мне, сколько? я достану. мне это враз. дальше карточка обнулилась, ноль презрительно в ней завис, шеф аванс перевел, как милость с Пантеона да Косте вниз. месяц правдой всей и не правдой, там укол и вот тут укол, если надо, так значит надо, по мужски, пусть глотая ком, Костя холил кота и гладил, кот мурчал, а потом хрипел... на вопросы - чего все ради? Костя морщился, мол, удел. что попишешь тут, если время беспощадное и котам? а забота, так то не бремя, просто принято так друзьям, не бросаться в беде словами, гладить ухо, давать воды. точно знаю, что так же с нами поступили бы и коты.

Костя помнит то утро четко, вот предательски кот затих, сердце бухало, как трещотка, будто силилось за двоих, вот коробка нашлась по росту, гладя белый, в серинку, мех, словно с ранки сорвав коросту, Костя плакал в саду. при всех.

и с тех пор, то насыпет корма, то в темнеющий угол "кис!" ну привычка, бывает, норма, но вот тень, значит все - завис и пора бы перегрузиться, но работа и стрессы, да. город спит, зарывая лица спящих жителей как всегда. день прошел в непонятной дреме, Косте видится тень, коты - вот мелькнул он в дверном проеме, белый, дымчатой красоты, вот мяукнул в столе, вот кружку уронил, нет, столкнул, разбил! что же, парень, пора в психушку - Костя шепчет и что есть сил трет глаза, и решает - баста! я домой. буду спать и спать, нету лучшего мне лекарства, чем родименькая кровать. и, надумав себе причину, он идет до метро пешком, кот за ним, обгоняя спину, задевая слегка хвостом, будто тянет его куда-то... точно тянет, паршивец, в сад. Костя думает виновато - я по сути ведь даже рад, я соскучился по котейке, навестить бы его пора. и свернул на второй аллейке, где играется детвора, прямиком под каштаном холмик, все как было и год назад. так же горы листвы и дворник чистит, холит любимый сад.

только вот ведь на горке листьев, прям у холмика, где каштан, морду спрятавши так по-лисьи, бело-серенький, прям туман, котик спит, мелкий-тощий, ужас! Костю током пробило аж. тень у ног его кружит-кружит, вот же морок какой. мираж. а котенок проснулся, разом замурчал и поближе сел. смотрит ясным, знакомым глазом, мол, смотри чего я сумел - я вернулся к тебе! скорее накорми, принеси домой. я мурчу! я тебя согрею. правда здорово, что живой? что тут Косте еще осталось? миска, корм - это дома есть, а котенок такая малость, не оставишь ребенка здесь. и за пазухой, с сердцем рядом, котик сладостно так мурчал.

Костю тень проводила взглядом
и пошла по своим делам.

там, где небо без меры хмурится, снег роняя на сопок свод, где метели бегут по улицам, кто-то тоже себе живет, ходит в садик и на работу, и видит мир в непроглядной тьме. где-то с радостью, где с заботами, в общем все, как у всех. везде. там пять лет своих первых крошкою, без передних зубов совсем, к маме липнув щекой, ладошкою, ни печалей и ни проблем, прожила лупоглазик - Оленька, мамы - Лёлька, собакам - друг, вечным жителем подоконника, не пускающим книгу с рук. пирожки от бабули сладкие, вечера за одним столом...

но была в ней тоска украдкая, молчаливая, лишь о том, что в краю этом снега, наледи и медвежьих огромных лап, в мире, где все друг с другом ладили, не хватило для Лёльки пап. одного, хоть какого, выдал бы ей суровый чукотский бог, через лед бы дорогу выдолбил к Лёльке папе. таких дорог очень много! у всех же в садике есть свой папа, еще какой! вот у Юльки соседки - Вадиком он зовется, большой рукой как посадит ее на спину и через вьюгу несет сквозь снег. объяснил бы хоть кто причину ей, отчего же не как у всех? почему нету папы в домике? где уютно так и тепло.

вот, притихши на подоконнике, Лёлька дышит и трет стекло - может там, через ветры с бурями, папа к ней напролом идет? снег замерзший стегает пулями, папа сильный и пятый год он дорогу к ней тундрой, стужею пробивает, и скоро да! лучшим папой, пускай простуженным, постучит! и зайдет сюда! станет лед отбивать с порожка и, маму крепко к себе прижав, он оттает, пусть понемножку, но оттает же! чай из трав мама сварит ему, а бабушка сладкий-сладкий пирог спечет. он усядется тут, на краешке подоконника, чтобы все рассказать о дороге снежной, и как он к дочке своей спешил, как во льдах не терял надежду и просто шел из последних сил. и обнимет он Лёльку-Оленьку, понесет на руках легко...

засыпает на подоконнике Лёлька мамина. молоко разливается, там за окнами снег кругом, только снег один. и никто через сопки сонные, через сотни усталых льдин, шаг за шагом, за каплей капелькой, через земли и небосвод, не идет к своей дочке маленькой

двадцать пятый
холодный
год