Солнце, вынырнув из синего моря, поёжилось от утренней прохлады, обтёрлось насухо пушистым облаком и заскользило лучами по неторопливым волнам под одобрительные крики вечно голодных чаек. Вскоре оно достигло отвесных зеленых скал, вскарабкалось по ним до самого верха, запрыгало по каменным стенам аббатства и упёрлось в пасмурное лицо Отца Дорана. Удивлённое Солнце даже немного отпрянуло – оно нечасто встречало существо, которое смотрело на него с такой укоризной. Отец Доран отвернулся и, кряхтя, углубился в полумрак кельи. Придерживая рясу, опустился на больные колени и стал молиться.
- Господь Всемогущий! – Проникновенно заклянчил Отец Доран. – Прошу Тебя! Сотвори неистовую бурю! Вздыбь морскую гладь, обрушь с неба карающие серебряные молнии, не дай ИМ прийти сюда вновь! Ну пожалуйста..
Отец Доран приоткрыл один глаз и глянул на оконный проём он был всё так же пугающе светел. Господь его не услышал.
Они точно придут, подумал Отец Доран и почесал свежий шрам на лысой макушке. Прошлый раз повезло – его просто огрели канделябром. Но такая удача не каждый день случается. Отец Доран встал с колен, подкрался к двери и поплотнее её закрыл. Прислушался – не шляется ли рядом кто-нибудь из братии. Вроде тихо. Монах отложил крест и стал украдкой молиться старым богам. Он рассудил так: кельтских богов намного больше, чем один Господь, и его молитва может дойти до кого-нибудь свободного в данный момент.
- Простите, что больше не молюсь вам, ребята… Но может вы подсобите по старой памяти, а? Нам тут очень нужна стихия. Ну как вы любите… Без милосердия и прочих терпильных соплей! Жду! С уважением, Отец Доран.

Монах сел на лавку и стал ждать божественной помощи. Если бы он посмотрел в окно, то увидел бы на горизонте маленькую точку, постепенно превращающуюся в красно-белый квадрат норманнского паруса. Видимо, все кельтские боги были заняты…

…Хореограф Шидловская уныло наблюдала за вялой разминкой учениц. Не, нету здесь фанаток ирландских танцев.
Вот взять, к примеру, Сойкину, которая ходит туда-сюда и по последнему айфону ругается с невидимым Олегом (что делает и сейчас). Для неё танцы – лекарство от расставания. Она ходит сюда лечиться уже три года, и три года болезнь-Олег побеждает.
Или вот Криворучко и Бузюк. Тут они спасаются от своих детей. Два часа занятий с прыжками для матерей-героинь – это как для солдата сон. Они тут отдыхают, видите ли.
Васильева вот очень старается. Но она курсозависимая. Она старается на миллиарде треннингов, кружков и секций, куда записывается постоянно. Перед танцами она старалась на курсах правильного дыхания. После попрется на другой конец города стараться на треннинге по макроэкономической стратегии.
Путятина вбила в себе в голову, что у неё некрасивые икры, и ирландские танцы спасут её ноги от ужасной уродливости. То, что ноги ужасно уродливы, она, естественно, тоже самолично вбила в свою крашеную голову.
Уваровой просто некуда уже девать деньги мужа, который годится ей в первое существо на Земле, вышедшее из воды.
Все её двадцать учениц ходят сюда, чтобы не ходить куда-то ещё. Или не делать что-то ещё.
- Девочки, заканчиваем разминку!
Нет, им не выиграть Кубок Города, в очередной раз резюмировала Шидловская. Опять будет последнее место. Потому что всем на него наплевать. Да и ей уже, если честно, тоже. Она с грустью вспоминала, как три года назад в первый раз зашла в этот свежеарендованный зал на краю Новогиреево и обитаемым миром. Как топорно флиртующие работяги стелили сценический линолеум и прибивали над входом табличку «CleverDance» (а потом еще приписку Plus, так как выянилось, что в одной Москве полное этих «КлеверДэнсов» полное лукошко). Вот тогда у неё горели глаза. Вот тогда были мурашки по коже с первых аккордов ирландской этники, а из-под набоек летели искры. Тогда, три года назад, она хотела быть первой. А сейчас…
Сейчас её глаза загорались раз в месяц, когда на счёт ИП «Шидловская» капала плата. «А можно я налом?» - «Да конечно можно, оссподи».
- Пожалуйста, начинаем с выхода. Помните, мы – эльфийские принцессы на Цветке. Улыбаемся, излучаем любовь к жизни!
«Ни черта они не излучают. Смотрят сквозь меня на свои проблемы. А Сойкина – на Олега».
- Иииии…
Шидловская включила трек. Из колонки поползла свирель. Шидловская рванула в центр, заложила руки за спину. Коллектив ритмично защёлкал набойками по линолеуму. Через несколько тактов – первый прыжок. И-и-и…

…Фшх. Шидловская приземлилась на что-то мягкое. Посмотрела вниз – каблуки зарылись в мокрый песок. Какой-то белёсый краб, немо матерясь, рванул в сторону от танцевальной туфли, зарылся поглубже и накрылся волной.
- Что-то мне нехорошо. – Призналась Шидловская и оглянулась.
Вместе с ученицами она стояла на берегу моря, среди валунов и выплюнутых недавней бурей брёвен. Солнце медленно закатывалось за огромный зеленый утёс, нависающий над танцовщицами.
- По ходу нам всем нехорошо. – Ответствовала Уварова. Остальные же просто завопили от ужаса.
- Наверное, мы впрыгнули в какой-то портал. – Предположила, прооравшись, Криворучко - благодарный зритель каналов РЕН и ТВ-3. – И нас перенесло в другое место.
- И что же нам делать? – Спросила её коллега по многодетности Бузюк.
- Я, честно говоря, не знаю. В умных передачах по этой теме обычно говорят, что правда это или нет – судить нам. Так себе лайфхак.
- Пойдёмте вдоль берега. – Предложила Шидловская. - Может быть наткнёмся на рыбаков или Макдональдс.
- Смотрите, кораблик! – Воскликнула впечатлительная Путятина.
Девушки оглянулись и увидели подплывающее к берегу деревянное судно с квадратным красно-белым парусом…

… - Представляю, как эти жирные мешки носятся по монастырю, распихивая по норам свои золотые кресты! – Сигурд панибратски положил огромную ладонь на плечо Рагнара и подмигнул единственным глазом.
- Почешем мечом кадык епископа – тут же всё обратно вынесут. – Ответил Рагнар, оторвав взгляд от темных стен монастыря на самом верху утёса. На удачу погладил голову деревянного дракона, оглянулся. – Приготовиться всем!
Викинги вытащили вёсла и, подгоняя и подначивая друг дружку, выстроились на палубе. Драккар зашуршал днищем по гальке – вот и пришвартовались.
- Рагнар! Ты не поверишь, что я вижу своим глазом!
Сигурд затыкал обрубком пальца в сторону береговой полосы. Рыжие брови Рагнара взметнулись вверх. К ним бежали женщины. Это было удивительно – обычно женщины опрометью неслись ОТ них. Они были странно одеты и неимоверно худы. Женщины отчаянно махали разноцветными когтями и что-то кричали.

… - Эй! Косплейщики! Мы здесь! – Вопила бегущая Шидловская.
- Дайте позвонить! – Вторила ей олегозависимая Сойкина.

- Вот к чему приводят эти идиотские обеты безбрачия. – Шуточно-поучительно вещал Рагнар. – Женщины сами бегут на наши мечи!
- Гыгыгыгыгы.
- Так не оставим же их в беде! – Рагнар махнул через борт и зашлёпал по морской пене навстречу приближающемуся прекрасному. За ним последовали и остальные воины. Когда до первой женщины осталось несколько шагов, ярл отбросил меч и щит на песок. Кричащая женщина приблизилась вплотную.

- Мужчина, вы не подскажете, это Чёрное или Балти… - Шидловская не договорила.

Рагнар несильным ударом сбил ей дыхание, схватил за волосы и прижал животом к валуну. Остальные викинги, гогоча, остановились.

- Мужик, ты что творишь?! Эй?! Урод! Отпусти! Я в прокуратуру… - Шидловская изворачивалась как могла, но Рагнар держал её крепко. Казалось, что страшное с хореографом Шидловской произойдёт неминуемо.
Но что-то сверкнуло на солнце. Это подлетевшая к викингу храбрая Криворучко (а покажите мне не храбрую мать четверых детей!) взметнулась в танцевальном па и попала ярлу аккурат в подбородок. В голове норманна послышался негромкий хруст, Рагнар плашмя рухнул на песок и отправился в Вальгаллу лапать валькирий и пьянствовать.
- А ну валите отсюда, дебилы! – Замахала нарощенными ногтями Криворучко.
- Давайте убьём этих сучек! – Заорал кто-то из викингов.
- Стойте! – Сигурд поднял руку вверх. Потеряв один глаз, он стал осмотрительней, как бы иронично это не звучало. Сигурд посмотрел на осиротевший ярловый щит. На нём было 300 зарубок. 300 лучших воинов по всему Мидгарду пали от меча Рагнара. Он убил их играючи, с улыбкой на лице. А тут ушёл с одного удара безоружной худосочной бабёнки. Что-то здесь не то, подумал мудрый Сигурд. Потом он взглянул на монастырь. В окне башни он увидел монаха, тычущего в них большим крестом. В это время несостоявшаяся жертва насилия что-то крикнула остальным женщинам, и они выстроились в линию, согнув правую в колене правую ногу. Ногу, на которой блестела набойка.
- Это не женщины. – Сказал Сигурд. – Это какая-то христианская хренотень. Видимо, вон тот придурок из аббатства призвал демонов или как это у них называются эти твари. Так что я лично пас.
- Ну ты и ссыкло, Сигурд! – Воскликнул один из воинов. – Тут делов-то на пару взмахов топором!
- Да? Ну иди, взмахивай, хера ль ты стоишь, за щитом прячешься! – Огрызнулся Сигурд. – Нет? Не пойдёшь? Ну вот и стой дальше, эксперт подлавочный!
Сигурд прочистил горло, кривовато поклонился женщинам.
- Эээммм… Вы… Не знаю как вас… Мы ярла своего того… можно заберём? Понимаете? Не понимаете… Смотрите, я без претензий же, вы честно победи… Вот, я беру его за ноги и утаскиваю, ок? А вы хули встали, ребята, может, поможете, мля?!
Викинги подхватили тушку Рагнара и потащили прочь, к драккару.
- Ты как? – Участливо спросила Шидловскую Сойкина.
- Я, я норм… - Шидловская старалась не дать сердцу вылететь из груди и лягушкой заскакать по морской глади.
- Так. К нам ещё какой-то мужик бежит. – Констатировала Путятина. - Вроде как в платье.

Отец Доран, поддерживая рясу одной рукой и держа Библию другой, кубарем скатился с каменных ступеней, пробежал мимо отплывающего драккара («тьфу на вас 20 раз!»), на бегу бухнулся на колени и рок-звездой доскользил на них до женщин.
- Кто бы вы ни были и от кого – от нашего единого бога Господа Всемогущего или же от всех кельтских богов числом не помню уже сколько… Я, аббатство и вся Ирландия благодарит вас, воительницы… Я честно говоря, в Библии не нашёл ваше описание… Вы мне не поможете?
Отец Доран раскрыл рукописный фолиант и протянул Шидловской.
- Чего ему надо?
- Наверное, расписаться. Это журнал учёта какой-то.
- У кого ручка есть?
- Я обычно с собой в порталы ручки не беру, извините.

- Нет? Не поможете? – Отец Доран немного расстроился. – Жаль. Значит, наверное вы от кельтских. Но я не понимаю вас вообще… Или это тайный друидский? В любом случае – прошу! Вы наверное голодны!

- Куда это он нас зовёт? – Насторожилась подозрительная Бузюк.
- К себе на маяк. – Предположила не менее подозрительная Шидловская. – Девчонки, тут маньяк на маньяке.
- Это не маяк, а монастырь. – Поправила умница Васильева.
- Тогда можно и сходить.
- Если там есть стационарный телефон – я первая в очереди!
- Слушай, да успокойся уже со своим Олегом!

Поднимаясь по крутой лестнице, умница Васильева поняла, куда они попали. В этом помогли купленная когда-то на «Озоне» книга «Кельтские обереги как тупик мировой эзотерики» и треннинг по женской дедукции коуча Гульнары Амирхановой.
- Коллеги! – Ответственно заявила Васильева где-то в районе тысячной ступеньки. – Мы в Ирландии 11-го века.
- Чушь-то не неси. – Ответила Сойкина. – Как мы можем быть в Ирландии? У меня даже визы нету.
- А у меня есть! – Похвасталась Уварова. – А еще в США и Дубай.

Монастырская трапеза состояла из каши и рыбы.
- Сколько же здесь калорий? – Пригорюнилась Путятина, со страхом поглядывая на свои некрасивые икры.
- Я после рождения третьего перестала еду в калории переводить. – Ответила Бузюк, набросившись на кашу с деревянной ложкой наперевес. – Отдай мне, если не будешь.
- Ну щас!

Отец Доран, изъеденный собственной совестью, обо всём рассказал епископу Алфриду. Алфрид гневно отчитал Отца Дорана за воззвание к кельтским богам и решил лично изгнать адептов старой религии из монастыря. Вооружившись крестом, он спустился в трапезную, увидел двадцать молодых женщин в чулках и леггенсах, и тайно возрадовался, что его ряса достаточно просторна, чтобы не выдать результат греховных мыслей.
- А знаешь, Доран, - сказал епископ, - тут сразу видно, что девиц сих ниспослал нам Господь.
- Как вы узнали, Ваше преосвященство?
- А это вот не твоего ума дело. Не можешь ты узреть нисходящую с них Благодать Божию. Не дано тебе. А я её прям чувствую. Осыпь их дарами и предоставь кров. Дубликат ключа от крова мне тоже дай на всякий случай.

Девушкам выделили просторную залу, где до самой ночи они, прижавшись друг к дружке, болтали. Так Шидловская познакомилась со своими ученицами. По-настоящему познакомилась. Подружилась, можно сказать. Они смеялись и плакали. Они очень боялись. За детей. За мужей. Даже за Олега. Как там все они? Без них? Справятся ли? Выживут ли вообще?

А потом Отец Доран притащил дары. Это были бутыли с элем и один гусь. Плюс гуся был в том, что он являлся большим и жирным. Минус – гусь был живым. Его очень хотелось съесть после первой бутылочки эля. Но убивать…
- Я даже не знаю, как это делается. – Сказала Уварова. – Я вообще первый раз в жизни вижу птицу не в вакууме с ценником из «Бахетле».
- А я лучше второй раз викинга грохну. – Честно призналась Криворучко.
- Надо будет записаться на соответствующие курсы. – Записала себе в память Васильева.
- Как ваш хореограф, это сделаю я. – Эль в крови Шидловской обострил чувство ответственности. Она взяла гуся за крыло и повела в коридор. Через несколько минут она вернулась обратно.
- А где гусь? – Вопросил коллектив.
- Он ушёл.
- Куда?!
- Я не знаю. Наверное, на улицу. Скажите, девочки, я слабая?
- Нет, совсем нет. Ну не плачь. Не реви. Ну хватит. А вы-то чё все разревелись? А? А…? Ну вот и яяяяяяяяяя….

… - Где они, епископ? – Бриан, придерживая корону, спрыгнул с лошади. Слуги ринулись к королю, но Бриан категорично махнул рукой – «я сам».
- В главной зале, Ваше Величество! – Отрапортовал Алфрид, семеня за ним в сторону каменных монастырских строений. – Я хотел послать к Вам гонцов, но, знаете ли, вся эта воля Господня требует постоянного, я бы сказал, ежечасного исполнения и я как-то забегался…
- У тебя в аббатстве Оружие Господа. – Перебил его король. – А я узнаю о нём от певцов в придорожных пабах. Уже и норманнские скальды о них трезвонят. Это как понимать? Не отвечай, это риторический вопрос. Они понимают по-нашему?
- Ни единого слова, Милорд.
- Значит, разговор будет долгим?
- О чём?
- О свободе Мунстера, как минимум.

…Васильева очень вовремя вспомнила серию обучающих аудиокниг «Протоязык ариев или как стать полиглотом за 80 дней с Оксаной Брысь. Доставка бесплатно Москва + Зеленоград!». Речь короля Бриана, снабжаемая жестикуляцией и иллюстрируемая резьбой ножом по столу, постепенно обретала смысл. Дело обстояло следующим образом: сейчас, в 1014-м году, Ирландия захвачена норманнами, которые тут беспредельничают, ведут себя не по-людски и вообще то еще быдло. Но тут им обухом по голове прилетает смерть их любимого Рагнара. Величайшего ярла современности. Самого медийного викинга #прямосейчас. Норманнский истеблишмент (ну как «истеблишмент» - это которые моются хотя бы раз в месяц) в ужасе – Рагнара, говорят, убило Оружие Господне. А если уж оно с Рагнаром справилось, то остальным вообще звездец. Кто-то на частных драккарах уже свалил в Винланд. Кто-то на всякий пожарный принял христианство. И раз уж пошла такая пруха, Бриан настоятельно просит Шидловскую и Ко проехаться с ним по острову. С гастролями так сказать. Глядишь, и испугается супостат при виде Оружия. И свалит в свои фьорды троллям жопы целовать.
- А это те же придурки, которых мы в первый день увидели? – Уточнила Шидловская.
Бриан кивнул.
- Тогда я только «за». Девочки?
(конец первой части)
Кирилл Ситников

- Котик! Вон! Вон, в окне! Беееедненький!

Какая-то девочка из разноцветной кляксы зевак, расплывшейся по двору, затыкала пальчиком в окно шестого этажа полыхающего дома. Там, снося мохнатым боком стаканы с засохшей рассадой, метался по подоконнику здоровенный рыжий котяра, требуя от ненавистного человечества его немедленно спасти. Но у этих двуногих подонков внизу были совершенно другие заботы: по асфальту расползались длинные змеи рукавов; по двум-трём лестницам карабкались ввысь рыцари-огнеборцы – к окошкам своих принцесс в виде пенсионерки Харитоновой и начинающего наркомана Соловейко. Кот в бешенстве пнул стакан с луком. Всем на него наплевать.

Всем, кроме пожарного Терентьева.

Пожарный Терентьев не был похож на всех этих маслянистых типов с австралийского календаря. При виде него женщины не хотели варить ему борщи и рожать похожих на него детей. Они просто смотрели сквозь Терентьева и шли дальше по своим неведомым женским делам.

Но у пожарного Терентьева, выточенного природой не совсем корректно, было другое, особенное качество – он очень любил котиков.

Поэтому Терентьев застегнул комбез до небритого подбородка и бравой трусцой засеменил в клубящийся зев подъезда №4.

- Терентьев! – Окрикнул его командир расчёта. – А куда это ты собрался?

- Так это… Викторыч, там кошак вон на шестом.

- Ты… Стой, Терентьев! Отставить! Я приказываю! СИЗОД хотя бы на морду натяни, дубина! – Приказным тоном взмолился командир – любитель аквариумных рыбок.

Но котолюб Терентьев уже нырнул в дым.

…У Терентьева была теория. Пожары похожи на своих родителей. Например, рождённый бездушным коротким замыканием огонь строго следует всем законам физики. Пожар от чайника, забытого на плите благообразной старухой, заботливо укутывает тебя дымом, словно любимого внука, и терпеливо убаюкивает, пока ты не перестаёшь цепляться за реальность и не погрузишься в сон. Забулдыга, порождённый незатушенной сигаретой пьяницы, ведёт себя как скотина – орёт, воет, выносит двери – в общем, полнейший неадекват, которому особенно приятно надавать по щам мощной струёй воды.

Но есть еще один вид. Самый противный и коварный. Это сынок интеллектуала. Какого-нибудь начитанного всезнайки с хорошим вкусом, тонкой душевной организацией и неисправным электрокамином. Это, сука, Ганнибал Лектор. Маньяк-эстет, для которого разрушение – это творчество. Полотно художника, паркет в зале балетмейстера, нотная тетрадь композитора. Такой гад хитёр и опасен. Он гроссмейстер, который всегда на десять ходов впереди. Он играет не с тобой, а тобой. Он может убить тебя очень быстро, но никогда этого не сделает, иначе не получит наслаждения. Он может даже поддаться, чтобы ты на минуту почувствовал себя победителем, ведь пожар-маньяк отличный психолог, и он знает, что тебе будет намного больнее, если перед смертью ты ощутишь вкус ложной виктории…

И именно такая вот сволота попалась сегодня Терентьеву. Пожарный понял это сразу, как очутился в чадящем мраке подъезда. Стало жарко, но не очень. Душно, но не до одури. Огонь подпускал мышку ближе.

- Привет, Терентьев… - Вкрадчиво проурчал пожар.

- Даров. – Мнимо сравнодушничал пожарный и зашлёпал сапогами по ступеням.

- Зачем пожаловал?

«Мля, тебя Камбербэтч что ль озвучивает?» - пронеслось в голове Терентьева.

- Я за котом. Только заберу – и назад, лады?

- О, конечно-конечно. Шестой этаж, квартира 58.

- Спасибочки. Я быстро.

Терентьев преодолел первый пролёт, когда почувствовал жар со спины. Обернулся и приостановился: сзади выход перегородила ровная, жёлтая, переливающаяся перламутром огненная стена.

«Отрезал выход, падла».

- Красиво, правда? – Спросил огонь.

- Ясен пень. Я прям никогда не буду прежним. Хоть ща в музэй эту хренотень.

- Это для того, чтобы ты вдруг не передумал. Ты же герой, Терентьев. А герои не отступают.

- Не ссы, не отступлю.

Второй пролёт, третий пролёт. Огонь тысячами тонких горящих струй, ползущих по потолку и стенам, следовал по пятам.

В шахте лифта что-то ухнуло так громко, что Терентьев от неожиданности зацепился за ступеньку и упал.

- Эскузэ муа, друг мой. – С хорошо прикрытой издёвкой произнёс огонь.

- Ничо, бывает.

Вот и шестой. Квартира первая, по левую руку. Ага. Номера на двери нет. Бесит эта экономия. СтОят же тьфу в любом хозяйственном. Где топор. Где топор?! А, вот он. Спокойно, спокойно. Краги неудобные, трындец. Надо было на размер меньше брать. А то как бухой краб. Ха, смешно – краб. Так, не отвлекаться.

Терентьев разобрался с дверью и влетел внутрь. Назойливые огненные струи медленно заползли следом.

- Это… кис-кис-кис? Барсик? Рыжик? Маркиз? Или как там тебя зовут?

Занавески не те. И керамический человек-паук на подоконнике. Его не было. Это не та квартира. Расположение то, а квартира не та. Твою мать, это не тот этаж.

- Мне кажется, или это фиаско? – Съязвил огонь.

- Да хрена лысого.

«Сбил же меня специально на лестнице, ублюдина. Ну ничё, сейчас исправимся».

Терентьев выскочил из двери, глянул на стену площадки.

- Ах ты ж…

Ну разумеется. Он закоптил номера этажей.

- Я тут подумал – а что если мы добавим в наш сценарий немного мелких таких головоломок? Чтобы твоя незатейливая работа превратилась в увлекательный квест? А?

Огненные стрелки сошлись вместе, образовав на стене смайл.

«Креативный товарищ».

Так. Так-так-так. Вряд ли ошибка больше чем на один этаж. Значит, это пятый или седьмой.

- Уж не запаниковал ли ты, приятель?

- Пф!

Проверим пятый.

Терентьев зашуршал комбезом вниз по ступенькам. Огонь негромко засвистел плавящимся декором стен.

- Это чё за шлягер?

- Вагнер, «Полёт валькирии». Стыдно не знать в таком-то возрасте.

- Драматичненько.

В квартире этажом ниже кота не оказалось. Значит, бегом два этажа вверх.

Со всех сторон повалил густой чёрный дым.

- Решил добавить эдакой триллерности. – Азартно проговорил огонь. – Такой, знаешь, тимбёртовщины…

Дым залез в ноздри и защекотал мозг. Терентьев закашлялся. Ещё пролёт. Вот и этаж.

БЗДЫНЬ! БУМ!

- Грёбаные велосипеды!!!

- И ещё санки. Какая вопиющая безответственность жильцов, Терентьев!

Луч фонаря перестал пробиваться сквозь завесу дыма. Терентьев зашарил рукой по стене в поисках двери. Двери не было.

- Ты можешь использовать одну подсказку.

- Кххх…Кхха! Подска…сказку! Кхххачу!

В темноте возник огненный контур двери с номером 58. Терентьев рванулся внутрь… и выпал обратно вместе со швабрами. Это был шкаф, вытащенный кем-то в предбанник. Сзади послышался снисходительный смешок в кулачок.

- Пардон, дружище. Я не удержался.

- Иди ты в воду.

- Хам.

Наконец рука Терентьева, двигающаяся по стене, куда-то провалилась. Дверной проём. За рукой быстро последовал весь остальной Терентьев.

…- Кис-кис-кис… Ты тут, котяра? Или слинял?

- Мяяяяяяу… - злобно-жалобно ответил кот откуда-то сверху. Где это он? А. Шкаф. Что-то твердое… Что-то бумажное… Что-то… мягкое и кусается. Значит, кот. Здоровый, толстый. Видимо, наглухо поработил хозяев.

- Да иди ты сюда, придурошный!..

Терентьев запихнул упирающийся шерстяной ком за пазуху. Всё, пора валить.

И тут стало светло. Огонь убрал дымовую завесу, а сам медленно закрутился толстым золотым обручем вокруг Терентьева.

- Ну так я это… Я пойду? – Выдавил из себя Терентьев. Острые буквы резали язык.

- Мы оба знаем, Терентьев, что ты никуда не пойдёшь. Всё закончится здесь. Признаюсь, твои коллеги отличные профи, они успели эвакуировать всех жильцов этого дома. Мы здесь одни. А я люблю полакомиться живым. Вся эта икеевская жуть вокруг… Я не могу это есть. А вот ты – совершенно другое дело…

- Ну кошака-то хоть отпусти. Это же котик, смотри, какой няшный, все любят котиков! – Взмолился Терентьев.

- И я их люблю, это очаровательное существо. Поэтому сейчас я медленно поджарю вас двоих на этом дубовом ламинате, и потом кусочек за кусочком, наслаждаясь и хорошо пережёвывая, я сытно отобедаю. Право выбрать прожарку оставляю за тобой. Но порекомендую медиум рэр.

- Я не разбираюсь. Я больше по пельментосам там, по салу…

- Терентьев! Терентьев, мать твою, приём! – Рация на теле пожарного затрещала голосом командира.

- Ты можешь произнести пронзительный финальный монолог. – Милосердно проверещал огонь Терентьеву. – С напутствием будущим поколениям, благодарностями и покаянием, если хочешь.

Терентьев молчал, поглаживая обморочного кота и глядя в ламинатные дрова.

- Давай же. Самое время выговориться. Это будет красиво.

- Саня! – Не сдавалась рация. – Саня, мы вытаскиваем последнего! Все живы! Напуганы, но живы! Уходи оттуда, слышишь? Са-ня!

Огненное кольцо остановилось.

- Что это значит, пожарный?

Терентьев улыбнулся.

- Что… что это, мерзавец?

Кольцо распалось на миллионы ярких светлячков, на секунду разлетевшихся по всей квартире и вновь собравшихся в потрескивающий рой перед пожарным.

- В этой квартире нет ни лотка, ни кормушек… Этот кот здесь никогда не жил. – Протрещал рой-огонь. – Так откуда он взялся?... О, Боже мой!

Рой вылетел из квартиры и разнесся по всему дому в поисках подтверждения страшной догадки.

…Огонь чуть-чуть не успел. Командир уже вытащил последнего ребёнка из полулегального детсада, заблокированного на третьем этаже (няня выбежала за сигаретами и закрыла детей снаружи) и отошёл с ним на метров 30, когда игровая комната запылала. Внутри будто что-то завыло, разрывая обои, плавя мебель и дешевые игрушки.

Огонь не верил. Его обыграли так просто, и вместе с тем так элегантно. Огонь был умным и быстро обо всём догадался. Всё было спектаклем. Они, грёбаные люди, вычислили его нутро. Они знали его ум и силу, они поняли, что не успеют вытащить всех. Им нужно было отвлечь его, потянуть время. Они все заодно. Терентьев, кот и их командир. Сначала они тайком запустили кота, который будет изображать страдальца, брошенного кем-то из жильцов. Потом Терентьев, якобы такой тупенький герой-котофил, бросится к нему на помощь. Сука, правдоподобно-то как всё разыграли! «Сам виноват! Я сам виноват!». А сейчас мстить.

Огонь собрал все свои силы, всю свою энергию и бахнул так, что сотни окон враз лишились стекла (эксперты так и не подтянут под этот эффект ни один из физических законов). Ударная волна была такой силы, что вышвырнула Терентьева и кота с пожарной лестницы и добросила эту парочку аж до витрины «Старбакса» через дорогу.

Огонь встал во весь рост, снеся крышу дома и взревел. И сотни струй ударили в его умную надменную голову.

А пока пожар погибал в эпичном стиле Кинг-Конга, Терентьев с котом влетели внутрь сетевой кофейни, карикатурно проехались по барной стойке и остановились перед продавцом-кассиром Есауловой.

- Здравствуйте, что желаете? – Вопросила Есаулова, приветливо блеснув ягодкой пирсинга на языке.

- Большой «американо» без молока. – Открыв глаза, отчеканил Терентьев.

- Как Вас подписать?

- Терентьев.

(Противный скрип маркера по картону)

- И ещё стакан тёплых сливок. Большой.

- Тоже «Терентьев»?

- Нет. «Иуда».

- Фу.

(Богомерзкий скрип маркера по картону).

- Не фу. Иуда хорррроооооший. Ктё у няс тякой мохняяяятый?... Дай кисляк с глаза уберу… Да не вертись ты!

Кирилл Ситников

У меня развелись часы.
Нам их на свадьбу подарили. Они в виде двух сердец. Одно показывает время, а в другом цветы и два латунных лебедя клювами друг к дружке. Я даже не помню, кто их нам подарил. Скорее всего какая-то родственница с громким смехом, крупными бусами и длинными тостами на бумажке. Как её зовут, знает только другая такая же родственница, имя которой я тоже не помню. Знает только потому, что они ненавидят друг друга. А когда кого-то ненавидишь, имя обязательно помнишь, иначе как про него распускать слухи?!
Но не суть. В общем, часы висели у меня даже после развода как напоминание о том, что в жёны надо брать женщину маленького росту, тогда некоторые вещи, до которых она не дотянется, имеют шанс остаться невредимыми.
Половину с циферблатом звали Кварц, цветочно-лебединую половину я окрестил Кварчихой. Кварц был исправным работником – он никогда не опаздывал. Часы, работающие как часы – вот лучшая для Кварца характеристика. Кварчиха же поддерживала хозяйство, отчего тряпичная клумба всегда цвела, а лебеди были начищены до блеска. Нормальная семья, короче говоря. Ничего сверхъестественного.
И вот однажды сижу я на кухне, пишу волнующий меня с материальной точки зрения сценарий. Ну как «пишу» - три часа смотрю в белоснежно-пустой лист «Ворда», пока не появляются жёлтые круги. Тогда значит я устал и скорее всего голоден. Выуживаю из холодильника контейнер с пироженками и пытаюсь тихо его открыть. Но сейчас такие контейнеры пошли – их какие-то подонки делают – открываются с таким звуком, будто от Антарктиды кусок откалывается. Я на часы глядь, не ночь ли, не выстрелят ли в мою дверь соседи – а Кварц в одиночестве. Грустно так тикает. Я по стенам - Кварчихи нигде нету.
- Толик, - говорю, - а где жена?
- Ушла.
- Жаль.
- Се ля ви. – Кварц развёл стрелки-руки, на секунду показав без пятнадцати три.

Я, честно говоря, не очень-то и удивился. Собачились они уже давно.
- Ты совсем не уделяешь мне время! – Пилила мужа Кварчиха.
- Галя, я работаю 24 часа! Или мне встать и уволиться?! Хорошо, давай! И что дальше-то? Мы только получили эту стену для чего? Чтоб на помойке оказаться?
- Опять одно и то же, каждый раз! Почему другие могут работу с домом совмещать, а ты нет?
- Это кто например?!
- Розетки и выключатели!
- Ну извини, пожалуйста, что не родился электроприбором, который тупо к кабелю в стене подключен! У меня уже батарейки садятся, Галина! Я устаю же, наверное!
- А я не устаю?! Георгины полей, Лебедей Любви покорми… Ты когда последний раз говорил, что любишь меня? А?
- Тик-так. Тик-так.
- Не тиктакай, когда я с тобой разговариваю!
- Галь, мне срочно надо до двенадцати секундную стрелку довести!
- Яссссссно.

… - Да ладно те, Толян. – Подбадривающе сказал я, вгрызаясь в мумию почившей пироженки. – Одному тоже нормально. Никто мозги не любит.
- А согласен! – Хорохорился Кварц. И брутально так, басом затикал, типа одинокий волк.
Через несколько дней, под тиканье свободного Кварца я написал в «Ворде» «Сцена 1» и повеселел – дело сдвинулось с мёртвой точки. Я посмотрел на Толика – он показывал половину шестого. Неплохо, подумал я, особенно если это вечер, а не утро следующего дня. Опережаю график. Я выпил семь кружек кофе, посмотрел пару серий сериала в модном жанре «одно событие на сезон, зато какой очешуенный дизайн титров!!!» и снова глянул на Кварца.
Полшестого.
- Толик!
- А? – Стрелки завертелись в разные стороны – Кварц пытался проснуться и сделать вид, что работает.
- Толян, что происходит?
- Ничего… Я, я задумался чёт… Извиняюсь. Тик-так, короче, тик-так тик-так…
Я подошел к нему поближе и присмотрелся. Какой-то у него запущенный вид. Шестерни скрепят, стрелки тусклые. Я протёр его спиртом и разговорил. Оказалось, что Толик страдал. И еще очень волновался за Кварчиху, которая непонятно куда свалила. Я вызвался её найти и пошёл гулять по квартире. Нашёл я Кварчиху на стене спальни. Я вообще редко в спальню захожу – нечего там делать. В спальнях спят бюджетники с нормированным рабочим днём. А я человек творчески-пьющий, мне и паркет – перина.
В спальне разыгрывалась драма. Как оказалось, первое время Кварчиха шлялась по всем стенам, рыдая и жалея себя. В таком непотребном виде она достигла синих обоев спальни, где снюхалась с портретом Есенина. Он читал ей стихи, которые она не понимала, а когда не шла рифма, превращался в невыносимое существо и мог не появляться в рамке неделями. Кварчиху потянуло обратно к Кварцу, но на пути домой она увязла в густом ворсе персидского ковра, который обманом отобрал у неё наклейку со штрихкодом, превратил в наложницу и заразил молью, которая побила тряпичную клумбу. Вернувшийся в рамку поэт «измену» дамы-сердца не стерпел, злобно взъерошил непокорные кудряшки и стал громко закидывать старого перса обидными эпиграммами про Тегеран. Горячий южный ковёр таких хорошо рифмованных оскорблений не стерпел и носился за Есениным по всем стенам, жаждя мщения.
Мне стоило титанических усилий исправить ситуацию.
Чтобы как-то отвлечь Есенина от сердечных страданий и ехидных эпиграмм, я достал с антресолей старый общажный плакат с Си Си Кетч и повесил рядом с непокорным крестьянским сыном. Две творческих личности быстро сошлись друг с другом, Есенин лихо переписал под неё «Шаганэ» и за рамку больше не выходил.
Потом я разобрался с ковром. Я вытащил его на снег и хорошенько отходил выбивалкой, потому что он ни черта не понимал по-русски. Перс стал чище и мягче, а Кварчиху вернул. В качестве благодарности я повесил на него календарь с моделями «Плэйбой», предварительно истребовав клятву, что ковёр будет относиться ко всем двенадцати девицам подобающе и с уважением. Наш договор он соблюдает до сих пор, девицы довольны, а перс – и подавно. Конечно, у него есть свои фаворитки, поэтому дома у меня самые долгие месяцы – блондинистый апрель и фигуристый ноябрь.

После ковровых разборок пришла очередь сердечных.
- Галин, ну хватит выделываться. – Наплевав на дипломатию, вещал я. – Ну посмотри на него. Толик, он… Он же всё понял. Ну не может без тебя.
- Он не изменится.
- Изменится! Уже изменился, да, Толян?
- Эт самое… конечно.
- Одни слова!
- А вот ни фига подобного! – Меня осенило. – Есть идея!

И я предложил Кварцу новый график работы. Он может не ходить, пока я дрыхну – мне в этот момент часы вообще не нужны. Ну и еще выходные, когда я счастлив – это первые пять дней после получения предоплаты, когда я не наблюдаю часов и вообще ничего вокруг себя, плюс еще три дня, когда я не могу смотреть вверх по причине постпредоплатной усталости и тяжести глазных яблок. Часы согласились попробовать, Кварц блестяще прошёл испытательный срок и теперь в доме моём наблюдается довольно странная, но идиллия: я выдумываю вторую сцену на кухне под мерное тиканье выспавшегося Кварца. Из спальни льются песни Си Си Кетч на стихи Есенина и игривый визг двенадцати месяцев, устроивших пенную вечеринку на мягком персидском ковре (правда, мне для этого надо нехило поработать щёткой, развазюкивая по ворсу мыло с водой, но почему бы не порадовать старика). А когда я ложусь спать, Кварц перестаёт идти и направляет к супруге все свои стрелки. Вместе они подшивают цветы и чистят латунные перья своим идиотским Лебедям Любви. А наутро он снова в строю, бодр и свеж. Сладко потягивается, показывая без десяти два, сверяется с красноглазыми часами на электроплите.
И быстро нагоняет упущенное время.
Кирилл Ситников

Гонщик Савицкий завороженно смотрел на бешено вертящийся мир. Будто кто-то запихал небо, трассу и трибуны в огромную стиралку и врубил режим «отжим» на восемьсот оборотов. Не верьте тем, кто утверждает, будто перед смертью в голове пробегает вся жизнь. Это не так. Многим и вспомнить-то особо нечего. Вместо быстрой прокрутки памятных моментов ты просто застываешь в удивлении. В удивлении, что всё. Что вот так.
Болид Савицкого влетел в ограждение и загорелся. Камеры мобильников голодными грифами набросились на труп машины, чтобы вырвать куски катастрофы, переварить их и впоследствии загадить соцсети. Красавцы-пожарные обдали Савицкого пеной, вырезали его из груды железа и передали «скорой», пока испанец Рохо выигрывал гран-при. В операционной зажглись лампы, и старый заслуженный хирург несколько секунд раздумывал, где начинается Савицкий, и где заканчивается. Рохо облил журналистов шампанским. Лоб хирурга в тысячный раз протёрли марлей…

…Медсестра Курдюкова сидела на краю койки и смотрела телевизор, в котором очередной ведущий плевал в спину уходящей вперёд цивилизации. Курдюкова уже собиралась отправить в рот очередную ложку карамельного пломбиру, но случиться этому помешало одно вышедшее из комы обстоятельство.
- Эй… - Хрипнул Савицкий.
- Ай! – Ответила подскочившая Курдюкова, срикошетила от потолка к двери и бросилась звонить в редакцию «Лайфа».

…Журналисты принесли диктофоны, жена – лилии, Рохо – свой кубок и ароматного фотографа из «Спорт Иллюстрейтед». Каждый день с часу до четырёх, во время для посещений, палата Савицкого была полна народу, который жалел, поддерживал, охал и врал, что всё будет замечательно. Под окнами фанаты пели «You’ll never walk alone», и Савицкому казалось, что так и будет – он никогда не останется один. Но шли месяцы, и дверь в палату с часу до четырёх открывалась всё реже, а хор за окном терял голоса. И вот настал день, когда дверь не открылась ни разу. У фанатов появились другие кумиры, у журналистов – свежеискалеченные звёзды. Представитель «Ролекса», глядя в сторону, с лицемерным прискорбием сообщил, что фирма разрывает с Савицким спонсорский контракт. «Ролекс» же для успешных людей. А превратившийся в клубень Савицкий – ну такой себе символ успеха. Никто не хочет быть проигравшим Савицким. Все хотят быть Рохо.

- Курдюкова, набери мою жену. – Попросил как-то Савицкий. Курдюкова поднесла к его уху золотой «Эппл». Долгие гудки.
- Гарик, дурак, ну хватит… - Игриво промурлыкала кому-то жена. – Алё, кто это?
- Я.
- Кто «я»?... Ой. Ээээ… Ты?! Прости, у меня не определился номер, я поменяла телефон, наверное, список контактов снесло и…
- Отбой. – Сказал Савицкий медсестре.
- Что, всё? Так быстро? – Удивилась Курдюкова.
- Да. Так быстро. – Ответил Савицкий, имея в виду совершенно другое.

И гонщик остался один. Он ничего не чувствовал ниже шеи. Голову будто просто пришили к дивану. Врачебный консилиум вынес суровое «никогда», жалостно блеснул очками и удалился дописывать кандидатские. Тело Савицкому больше не принадлежит. То, что когда-то бегало по утрам, играло пальцами на руле перед стартом, ломало мизинец ноги о кресло в номере-люкс Сингапурского «Шератона», теперь просто дышит и ходит под себя. И живёт только потому, что подключено к дорогущему аппарату обеспечения жизнедеятельности. Такова новая реальность. Ночью Савицкий волком завыл в плафон дежурного освещения. Спящая в коридоре Курдюкова даже не дёрнулась.
- Привет. – Сказал кто-то рядом с левым ухом Савицкого.
- Привет. – Савицкий повернул голову и упёрся лбом в холодные зелёные рожки. Улитка с интересом разглядывала его нос.
- Гектор. – Представилась улитка и чуть склонила рожки в интеллигентном приветствии.
- Савицкий.
- Я знаю, кто ты.
- Почему у тебя такое ну… не очень улиточное имя?
- А ты эксперт в улиточных именах, что ли? Назови хоть одно, мне вот просто интересно?
- Ну не знаю… Шарик?
- Звучит не очень. Гектор – другое дело. В честь великого испанского гонщика Рохо. Надеюсь, ты не обижаешься, Савицкий.
- Нет. Иди в жопу.

Гектор жил под больничным фикусом и фанател от гонок. Его подсадил на них предыдущий житель палаты – сноубордист, который как-то вздумал проехаться впереди лавины. Лавине это не понравилось, и она отправила его в годовой отпуск с девятью переломами и сотрясением. Весь год сноубордист смотрел гонки в прямом эфире – а вместе с ним и улитка, возведшая Рохо в некоторое подобие бога. Каждую ночь Гектор выползал из кадки и час нёсся (он так это называл) к голове Савицкого, чтобы поболтать. Как любое существо, отсмотревшее хотя бы один заезд, Гектор возомнил себя гоночным экспертом и выводил Савицкого из себя.

- Как можно было не вписаться в этот поворот, чувак?! – Сетовал Гектор.
- Ой, заткнись, а?
- Нет, ну серьёзно? Ты о чём думал-то в тот момент, я не понимаю? Трасса мокрая, колёса менял хрен знает когда…
- Гектор. Пожалуйста. Или я придавлю тебя щекой! Давай поговорим о чём-нибудь другом!

Гектор мечтал когда-нибудь увидеть гран-при своими маленькими глазками. Мечты же Савицкого были более приземленными. В отсутствие улитки он, не отрываясь, часами смотрел на поддерживающий жизнь аппарат. А точнее на красную кнопку «Офф». Одно нажатие – и все его проблемы улетучатся. Вся его невыносимая жизнь (да какая это жизнь, не смешите!) закончится в какие-то секунды. Мощнозадая Курдюкова не успеет добежать да палаты…

- Слушай, Гектор. – Начал с места в карьер Савицкий однажды ночью. – Ты мне друг или портянка?
- Друг. – Кивнул рожками Гектор. – Это неоспоримый факт.
- Ты можешь взобраться на аппарат и нажать красную кнопку?
- Конечно нет. Друзья не убивают друзей. Нажми сам.
- Очень смешно.
- Я серьёзно. Тут же рукой дотянуться только и всё.
- Как я это сделаю по-твоему, приколист?!
- А ты поставь себе такую цель.
- Тебе мой диагноз напомнить?
- Ой, да пофигу! Тебе нужно лишь одно действие рукой. Давай ты хотя бы попробуешь? А я тебе помогу.
- Каким образом?

Вместо ответа Гектор медленно пополз по лбу Савицкого. Ощущения были такие омерзительные, что экс-гонщик отчаянно замотал головой, чтобы сбросить улитку. Но Гектор прилип к Савицкому и ни за что не хотел улетать на пол.
- Фу, мля! Слезь с меня быстро! Хотя бы медленно, но слезь!
- А ты смахни меня рукой.
- Какое же ты чмо, Гектор!!

…С тех пор Гектор каждую ночь стал терроризировать Савицкого. Гонщик отчаянно вертел головой полночи, но потом уставал. Гектор дожидался, пока тот заснёт и с какой-то необъяснимой ловкостью лихо взбирался на голову. Савицкий орал, умолял и проклинал Гектора до седьмого колена, но улитке было наплевать.
…И через две недели фаланга указательного пальца дернулась. Один раз и почти незаметно, но рожки Гектора зафиксировали этот сейсмологический факт. Ещё через неделю с простыни приподнялся весь палец. Через месяц Савицкий почувствовал всю руку от плеча и назначил День Освобождения От Всех Проблем. Гектор устроился на простыне и кивнул.
- Давай, дружище.
Савицкий поднял руку, ощутил тёплую сталь аппарата. Сполз ладонью по приборной панели, поставил трясущийся от усталости палец на красную кнопку. Сейчас всё закончится. Осталось всего-то надавить на эту маленькую пластмассовую штуковину. И цель достигнута. Спасибо, Гектор.
- Подожди. – Гектор нарушил пафосность момента.
- Ну чего?
- Пока ты не присоединился к Айртону Сенне, можешь оказать мне последнюю услугу, друг?
- Какую?
- Сползи рукой ко мне.
Савицкий нехотя опустил руку на простынь.
- Видишь рисунок на простыне?
Савицкий наклонил голову, вгляделся в синий круговой узор.
- Ну.
- Помнишь, я мечтал побывать на гран-при? Я хочу поучаствовать. Подари мне один круг наперегонки. Я против твоего пальца. Савицкий против Гектора. А?
Савицкий пожал плечом, которое чувствовал.
- Ладно.
Местом старта выбрали торчащую из «трассы» нитку. Палец и Гектор замерли в ожидании команды.
- На старт… Внимание… МАААААААРШ!
…Савицкий проиграл Гектору две фаланги. Гектор излучал счастье и кланялся рожками невидимой публике.
- Гектор-победитель! Гектор-пуля! – Вопила улитка. – Даже на простыне Гектор быстрее Савицкого!
В этот момент Савицкий отдал бы всё, чтобы устроить мировой улиточный геноцид.
- Я просто запнулся ногтем о складку! Давай еще раз! – Потребовал гонщик. И опять проиграл. И потом еще раз. И на следующий день. Только через неделю он пришел к финишу первым. Гектор затребовал фотофиниш – там и правда было на тоненького. Савицкий вновь положил палец на красную кнопку.
- Было весело. Прощай, Гектор.
- Подожди.
- Ну что еще?
- А ты не хочешь победить другого Гектора?
- Ага, ну конечно. Я в ладоши хлопнуть не могу.
- Пока не можешь. Одна рука у тебя уже есть. Что если попробовать оживить вторую? А потом и всё остальное?
- Даже если произойдёт чудо – ты понимаешь, сколько на это уйдёт времени?
- А ты куда-то спешишь?
Савицкий не заметил, как палец сам соскользнул с красной кнопки.

…Вторая рука включилась через два месяца, и Савицкий с Гектором переключились на спину. Они сдавались по очереди и посылали друг друга к чёртовой матери по три-четыре раза в минуту. От композиции из «Рокки», поставленной на вечный репит, из ушей текла кровь. Но через полгода Савицкий сел. Врачебный консилиум выпучил глаза и побежал переписывать кандидатские. Пришла очередь ног.
И тут Гектор исчез. Савицкий два часа его звал, но улитка не отзывалась. Гонщик сполз с койки и исползал всю палату на одних руках – Гектора нигде не было.
- Курдюкова!!! Курдюкооооваааааа!
Курдюкова материализовалась, дожёвывая луковое кольцо.
- Да?
- Ты улитки здесь не видела?
- Видела. Эта тварь на подушку забралась. Я её в окно выкинула.
- Что?! Бегом принеси её обратно!
- Вы, во-первых, на меня кричать не имеете никакого права. А во-вторых, я тута не позволю антисанитарию разводить, здесь публика приличная – могут и засудить.
- Два один ноль три.
- Чего?
- Два один ноль три. Это пароль моего мобильного банка. Принесёшь Гект… улитку – переведешь пятьдесят тыщ баксов на свой Сбер.
Прыти Курдюковой позавидовал бы Марвел в полном составе. Через полторы минуты матерящийся Гектор уже ползал по подушке, а Курдюкова купила студию в Балашихе и горящую путёвку на Маврикий.
- Гектор! Чё ты ей не сказал, что тебя нельзя выкидывать?!
- Я говорил! Она пробормотала что-то вроде «больше никакого викодина» и кааааак запульнёт!... Ладно, с какой ноги начнём?

…Позади было два года изнурительных тренировок, отчаяния, боли, «пошёл на хрен, Гектор!» и всяческих терапий. Савицкий поёжился от сквозняка, гуляющего по гоночному боксу. Застегнул облепленный мелкими спонсорами комбинезон, посмотрел на своё отражение в перламутровом шлеме. Пора.
- Удачи, Савицкий. – Гектор потянулся к нему рожками, ожидая, что гонщик снимет его со шлема.
- Нет уж. Ты просто так не отделаешься, Гектор. Ты поедешь со мной.
- Ты с дуба, что ль, рухнул? – Лицемерный испуг, а глазёнки-то выдают счастье непомерное.
- Будешь внутри шлема, за стеклом. В углу на щеке сидеть. И подсказывать.
- Что подсказывать?! Может, тебе в больничку вернуться? У тебя с головой что-то не то!
- Ты меня годами изводил своим экспертным мнением. Вот и перейдём от теории к практике.
- Звони в скорую, тебе плохо!
- Нет. Мне просто охрененно. Идём.

…На пути к болиду им повстречался винирозубый Рохо. Испанец по контракту ткнул в камеры «Ролексами» и кареглазо уставился на улитку, нарисованную на машине Савицкого.
- Это самый глупый гоночный символ, который я оставлял позади себя! – Сказал он по-испански.
Из кулака Савицкого вырос средний палец, понятный на всех языках. Рохо хотел сказать что-то обидное, с эмоциями и многочисленными твёрдыми «эр». Но поймал взгляд Савицкого и промолчал. Это был не просто какой-то там взгляд. Такой взгляд обычно видят дайверы, когда ломается противоакулья клетка. Испанцу стало очень неуютно. Его готовятся сожрать. И выплюнуть застрявшие в зубах «Ролексы». Эта мысль не покидала его до самого старта.
А потом стартовые фонари загорелись зелёным.
Понеслась.

… - МЫ ВСЕ УМРЁМ!!! УМРЁЁЁЁЁЁМ!!!! АААААА!!!!
- Заткнись, Гектор! Ты не помогаешь!...

… - По внешнему… Обходи его по внешнему!
- Гектор, рано!
- Это сраный финн, какое рано!
- Сползи влево, я ни черта не вижу!

… - Поворот! ТОТ САМЫЙ! Осторожно!... Сбрасывай, сбрасывай!
- Сбрасываю…
- Мы щас юзом пойдём!
- Не пойдём, Гектор, не истери!!

… - Мля, кто улитки – я или они?! Меняют колёса, как на саратовском СТО!
- Нагоним…
- Шотландская задница уже уехала! Полсекунды, чувак! Мы срём полсекунды!
- Нагоним, я сказал!...

- Гектор!! Не поднимай стекло!
- Меня тошнит!
- Тошни… в свой домик на спине!!
- О, точно!
- Геееектор…

… - Это последний круг?
- Я уже не помню!
- Вот! Вот! Рохо! Делай его, чего ты ждёшь?!
- Сука, не успеем…
- Успеем! Ещё чуть-чуть! Ещё… чуть-чуть…

… Вязкой сингапурской ночью Савицкий сидел в номере отеля, обхватив голову руками. Прокручивал гонку секунда за секундой, круг за кругом. Как это произошло, он до сих пор не понимал. Так не бывает. «Никогда», как говаривал врачебный консилиум.
За стеной сладко стонала «Мисс Венесуэла», утешающая проигравшего Рохо.
- Отдай меня чайкам… - Слабо донеслось из золотого гранпришного кубка. – Я хочу умереть быстро и безболезненно…
Капля шампанского, которое Савицкий разбрызгивал с подиума, попала в голову Гектора и вырубила его на четыре часа. Улиточное похмелье – одно из самых страшных вещей на Земле. Потому что медленно проходящее. Савицкий выудил из банки с солеными огурцами смородиновый лист и положил на дно кубка перед страждущим Гектором.
- На, поешь.
- Убери!... Убери от меня еду!... Оооо, как же мне плохо…
Савицкий очень осторожно достал Гектора из кубка и положил на подушку.
- Поспи, дружище.
- Только не уходи, ладно?
- Я никуда не уйду.
- Прости, что порчу тебе праздник… С венесуэлочкой сейчас должен быть ты..
- Буду. Когда выиграю Будапешт.
- Новая цель?
- Новая цель.
- Я про Будапешт.
- И я про Будапешт.
- Но ты понимаешь, что там круги сложнее? Так лихачить не получится и…
- Гектор! Не начинай!
Кирилл Ситников

- Мамочка, мамочка! Прости! Мне, правда, пора! – Корицына отчаянно прыгала на одной ноге, пытаясь заточить вторую в тесный карцер замшевого сапога. – Такси уже ждёт.
- Что это за работа такая, где человека даже в день рожденья дёргают?
- Мам. Не начинай. Меня премии лишат!
- Раз в сто лет заезжаешь, и то сбегаешь как от чумной! Беги-беги. Премия ж важнее родной матери-то.
- Я позвоню.
- Стой!
- Что?
- Пирог возьми! Сейчас я его в пакетик заверну. Где-то у меня был из «Дикси» чистый…
- Мам, не надо.
- Я зря у плиты корячилась, что ли? …и винегрета баночку.
- Ма-ам!
- На. Бери, сказала!
- Спасибо.
- С Днём рождения. Ты.. ты позвонишь?
- Мам, не плачь. Люблю! И лекарства пей! Пока!

… Навигатор клялся мамой таксиста, что до конца маршрута осталось 27 минут. А значит Корицина успеет домой. Нет, не на работу, как она соврала матери (а врала она частенько, как всякая любящая дочь). Никакой шеф её не ждал.
Корицыну ждала ракушка.

…Это была очень красивая, крупная раковина, отделанная розовым перламутром изнутри. Сначала она долго жила на большой красной звезде на самом дне Балтийского моря. Потом течение сорвало её со звезды и понесло, понесло всё дальше от дома, выплюнуло в районе янтарной Юрмалы и отдало в руки безработного Зейдникса. Безработный Зейдникс восхитился сим подарком, покрыл ракушку дешёвым лаком и продал её слегка подвыпившей туристке Корицыной по какой-то безумной цене. С тех пор ракушка поселилась в корицынском серванте по соседству с гжелиным слонёнком и «счастливой» китайской лягушкой (Корицына всё забывала её выбросить после перелома бедра). Два года ракушка вела себя как подобает любой прилично ракушке – молчала и собирала пыль. Но месяцев восемь назад она заговорила.
- Шшшшш… шшшшш… «Причал», ответьте! ШШШШШ… «Причал»… Ответьте, «Причал»!
Вначале Корицына подумала, что это вещает реклама, перебив «Удивительную миссис Мэйзел» на самом интересном месте.
- Что-то новенькое от «Азино три топора». – Вслух подумала Корицына.
Но голос, пробивающийся сквозь помехи, шёл явно не из ноутбука.
- Шшшшш… Кто-нибудь, ответьте… Шшшшш….
Корицына ухом вперёд исследовала комнату и подошла к серванту. Взяла ракушку, тут же почувствовала вибрацию от звука.
- «Причал», это «Касатка»…шшшш… ответьте…
- Алё? – Прошептала Корицына, чувствуя себя идиоткой.

…Так началось знакомство Корицыной с экипажем подлодки Щ-313 «Касатка», затонувшей холодной октябрьской ночью 1942-го года.
Они преследовали вражеский эсминец и в кураже погони не заметили второй. Немцы ухнули глубинными бомбами, и одна из них повредила корпус, отчего «Касатка», вооруженная последней торпедой, клюнула носом и опустилась на дно в 22:30. Вторая бомба застряла между радиоантеннами.

И взорвалась в 1:30.

Каждый вечер, ровно в половину одиннадцатого, ракушка запрашивала «Причал» голосом командира Ляхова. Корицына отвечала, первые полчаса доказывала ему, что она из будущего, а затем общалась с со всем экипажем – Ляхов включал громкую связь. Корицына вещала морякам о будущем, о победе над немцами, мобильниках и компьютерах, ценах на сахар и космической программе – обо всём на свете, кроме того, что произойдёт в 1:30. Потом она слышала грохот. Плакала всю ночь и ложилась на пару часов спать, чтобы следующим вечером, ровно в 22:30, снова ответить на запрос «Касатки». И опять терпеливо объяснять, что происходит, рассказывать о победе, мобильниках, моде…

Позже Корицына погуглила и узнала, что лодку нашли какие-то дайверы-любители только в 96-м. На ней было тридцать семь человек. В папке «Избранное» она хранила 37 чёрно-белых фотографий. 37 разных мужчин, старых и молодых, улыбающихся и хмурых, смотрели со снимков в будущую жизнь, которая одинаково для всех оборвётся в 1:30 27 октября 1942-го года на глубине 88 метров.
Старлей Ляхов, молодой командир. Умное лицо, не по возрасту даже. Нижнюю челюсть специально выставляет вперед, чтобы выглядеть героически – наверное, комплексует из-за неправильного прикуса.
Боцман Пинчук – родом из Ровно, пошляк страшный. При этом взгляд мудрый – прям мужик салтыково-щедринский.
Политрук Ребензя. Каждый раз запрещает личному составу общаться «с этой шлюхой Абвера» Корицыной. За что его постоянно закрывают в трюме, а он оттуда грозит всех расстрелять по закону военного времени. А всем каждый раз наплевать.

Она так жалела их всех! И не могла, не решалась сказать им, что произойдёт в 1:30. Она врала, что всё будет хорошо. Им ответят, их спасут, они все, все 37 человек вернутся домой, победив немцев, и проживут долгую счастливую советскую жизнь. За восемь месяцев она полюбила каждого из них. Теперь это была и её команда, её мужчины. Каждый вечер ровно в 22:30 она была у ракушки, чтобы сделать их всех счастливыми. И каждую ночь всех их теряла.

Единственным подводником, которого Корицына потеряла один раз, был её отец. Рослый, бородатый каперанг на атомной подлодке, которого, боялось даже командование. От одного взгляда из-под пушистой брови хотелось схватить швабру и что-нибудь отдраивать до потери пульса. Он доставал своими нравоучениями всех и всегда, но учил всему, что умел сам. Всё контролировал, даже личную жизнь. Одного хахаля дочери выставил из дому за вопрос «На чём Вы плаваете?». Трёх других сначала знакомил со своим наградным пистолетом и пятью обоймами, намекая на то, что всё содержимое обойм окажется в голове второй дочерней половинки, «если хоть один, сука, волос…!». Корицына ненавидела его. И всё ему прощала, когда он возвращался, сгребал их с матерью в охапку и бросал короткое «Соскучился». И становилось уютно, будто вокруг тебя вырастает стена, и тебе нестрашно, даже хорошо и тепло.
Но однажды он не вернулся. А по телевизору просто сказали «Она утонула». Отдали лишь орден и компенсацию. Мама всё потратила на памятник. В воду бросили венок. Стены вокруг больше не было.
Корицына не могла его спасти. Но экипаж «Касатки» - честно пыталась. Она писала в СМИ, военным историкам и Администрацию, даже «случайно» познакомилась и заманила к себе морского инженера. Но никто ей не верил, а морской инженер даже искал по всей квартире скрытые камеры, думая, что Корицына – блогер-хайполов. Тем временем «касатики» погибли уже 246 раз. И сегодня будет 247-й…
(Кстати, называть их «касатиками» было рискованно. За это, например, был коллективно избит экипаж Щ-312 «Нерпа», причём в полном составе)

…Корицына напомаженным снарядом влетела в квартиру. На часах 22:26. Успела. Налила вина, чтобы отпраздновать ДР с отражением. Выпила.
- шшшшшш…. «Пристань», ответьте!
- Алё! Да! Алё!
- «Пристань», это…
- Я не «Пристань», ребят. Всем приветик. Сейчас я всё объясню…

…В этот раз был поставлен рекорд – уже в 23:04 команда поверила Корицыной, а карающий словом политрук Ребензя закрыт в трюме.
- …А ещё у меня день рождения! – Ляпнула Корицына, откупорив вторую бутылку игристого.
-УУУУУУУУ!!!
- Так с этого и надо было начинать, барышня! – Весело крикнул старый радист Смольский.
- Боцман! – Скомандовал Ляхов. – Спирт на капитанский мостик!
- Та с удовольствием «Есть», таищ капитан!
- Пьянство во время ведения боевых действий категорически осуждается товарищем Сталиным… - Слабо донеслось из трюма.
- ЗАТКНИСЬ!!
Гогот. Корицыной стало уютно. И она расслабилась.
- Товарищи! – Взвизгнула именинница. – Ну выпустите вы мужчину! Пусть и он перед смер…
Костицына чуть не откусила себе руку. Но вроде вовремя спохватилась.
- Перед чем? – Спросил Ляхов.
Не вовремя.
На том конце ракушки замолчали.
- Перед смертью, да?
Корицына уменьшилась в размерах до кончика иглы.
- Подставляй кружки, хлопцы, я сразу канистру, шоб два раза не…
- Помолчи, боцман. Товарищ Корицина?
- Я… я тут, товарищи. Я хотела сказать – перед смееееероооааа…
- Девушка. – Было слышно, как капитан сглотнул. – Вы… Вы могли бы не отвечать на мой запрос. Испугаться там или… проигнорировать как-то. Но вы ответили. Вы смелая, правда, смелая. Мы тоже, да, товарищи?
- Да, так точно, так точно, так точно, да… - Раздалось сдавленное многоголосье.
- Так ответьте нам честно, товарищ Корицына: что нас ждёт? Товарищ Корицына?
Корицына залпом выдула половину бутылки, чтобы слова легче проскальзывали наружу.
- У… у вас там бомба.. В этих вот штучках сверху…
- Антеннах, да, мы слышали стук. Она взорвется? Когда?
- Через… через 40 минут. Простите… Ребят… Ребят…
На том конце молчали. Тушь бросилась вниз по щекам.
- Товарищ Корицына? – Первый раз она услышала сталь в боцманском голосе. – Разрешите серьёзный вопрос?
- Д-да. Конечно.
- А скажите – чи большая у Вас грудь?
Ракушку чуть не разорвало от хохота.
- Ля! А шо, мне интересно!... Ой, товарищ капитан, это рукоприкладство!
- АХХХХАХАХАХАХАХАХАХАХА!!!
- Большая! – Почти честно ответствовала Корицына.
- Ооооооооо!
- И с родинкой.
- ОООООООООО!
- Закройте юнге уши, он ще дэтына!
- АХХХХААХАХАХАХАХАХА!
- Боцман, хули ты ржёшь, наливай давай!

…1:02.
- …А вот шо мы без музыки?! Мадам Корицына, а ответьте-ка всему личному составу: шо вы там в своём будущем поёте?
- Я лучше поставлю.
Корицына открыла плейлист и врубила «Витаминку» Тимы Белорусских. Экипаж молча прослушал весь трек до конца и продолжал молчать еще минуту.
- Мужички? – Вкрадчиво поинтересовалась Корицына.
- Знаете шо, хлопцы. Я под это вот дерьмище помирать категорически отказываюсь.
- АХХХХАХАХАХАХАХАХАХА!
- Земцов! Тащи тальянку!
- Товарищи, взываю к вашей ответственности! Игра на музыкальных инструментах строго запрещена, вражеские сонары не дремлют и…
- ЗАТКНИСЬ!!

…1:12.
- …Зачем мы уходим от милой земли, зачем мы плывём под волной? Затем, чтоб враги никогда не смогли отнять у нас берег родной… - Песня, зафактуренная помехами, мягким, тёплым приливом наполняла спальню, обволакивала, закрывала собою Корицыну, гладила её по волосам, по щекам и трясущимся от слёз плечам. Они завтра опять будут на связи, думала она. И послезавтра, и потом, и каждый вечер. Они никогда не умрут. Её мужчины. Её любимые мужчины.
- Товарищ Корицына?
- А?
- А почему вы не поёте?
- Я не могу найти текст в гугле.
- Я ни хрена не понял, товарищи.

…1:22.
- Товарищ Корицына?
- Да-да?
- Это командир Ляхов. Скажите, что вам подарить на день рождения?
Корицына задумалась. Игристое добавило ей здоровой женской наглости.
- Скажите, Ляхов, у вас же осталась одна торпеда?
- Та да, мадам, её в данный момент политрук у трюме полируе!
- АХХАХАХАХАХАХАХАХА!
- Боцман, отставить!... Так точно, товарищ Корицына. Одна осталась, а что?
- Хочу салют!
- Ого! Что думаете, товарищи?
«Шмшмшмшмшмшмшмшм!»
- Будет вам салют, товарищ Корицына. – Непонятно как, но Корицына очетливо услышала улыбку Ляхова, который переключил тон на командный. – Торпедный отсек, товсь! Торпеду в боевое положение! О готовности доложить, в норматив уложиться!
- Есть!
-Есть!
- Задачу понял, выполняю!

По переборкам «бум-бум-бум».

- Товарищ командир!
- У аппарата!
- Торпеда в боевом положении, готова к пуску!
- Всем приготовиться!... От всего личного состава в честь боевой подруги товарища Корицыной… Огонь.

1:26.
- Ляхов? Ребята? – Корицына до снежных костяшек сжала ракушку. Ответа не было. Даже помехи пропали. Полная тишина. Странно, подумало игристое в корицынском мозгу. Еще же 4 минуты.
А нет, не полная тишина. Стук… Стук-стук… Что-то стучало за дверью.
- Оля, иди за стол, сколько можно там сидеть? – Материнский голос в секунду выгнал из Корицыной всё игристое через холодный пот.
Стук… Стук…
Корицына приоткрыла дверь и выглянула на кухню: мать расставляла тарелки для торта.
- Даже в свой день рождения торчишь за компьютером своим!
- Мам?! Когда ты пришла?!
- Ты там в спальне прибухивала, что ль?!
Стук… Стук-стук… Стучала не мама. Звук шел из прихожей.
- Мам, кто там стучит?
- В смысле – кто?
- МАМА, КТО ТАМ?!
- Значит так, дочь. – Отец вошёл на кухню и бросил молоток на табурет. – Вешалку я тебе повесил. Но давай-ка ты уже найдёшь мужика нормального, я подчеркиваю, НОРМАЛЬНОГО, который будет тебе по дому…
- ….!!!!!!!!!!!!!!!!
- Так, ты это… Отставить падать в обморок!!! Мать, стакан воды ей в лицо! Я вызову медицинскую помощь! … Никому не паниковать!

…По экрану телевизора поползли финальные титры фильма, которого и в дневное-то время лучше не показывать людям. Корицына нехотя приподняла голову с отцовского плеча, глянула в окно – светает. Из спальни доносился материнский храп.
- Ну что, отбой! – Приказал зевнувший отец.
- Погоди, пап. А расскажи, как ты спасся? Ну, тогда, в двухтысячном?
- Я ж тыщу раз рассказывал.
- Ну пожаааалуйста.
- Ладно. Заклинило у нас, так скать, ходовую. Плюхнулись на дно. Ну, думаю, попали в оказию. Понимаю ж, что кранты – это ж Тихий, глубина. Старпом крест целует, кто-то плачет. Но! Я ж в академии книжки читал, а не шуры-муры разводил, как ты в институтах.
- Ну паааап!
- Отставить перебивать! Так вот. Вспомнил я книжку умную адмирала Ляхова.
- Ад-ми-ра-ла?!
- Да, НачБалтФлота в 60-х. Он там случай один интересный описывал. В октябре 42-го торчал он вот как я на глубине. Лопасти заклинило, в антенне бомба глубинная. И что он делает? Палит со всей дури последней торпедой. Казалось бы, зачем? Дебилизм! Ан нет! Отдачей бомбу скидывает с лодки! Лодка отрывается от грунта, лопасти запускаются! Тихонечко всплыли и тихой сапой домой уползли раны зализывать. Герой! 37 человек спас! Я думаю, шанс один на миллион! Ну а что терять-то? Я и бахнул. И вот я дома. Как и остальные сто шесть человек экипажа. Мне, конечно, по шапке нехило влетело. Зато… А ты чего разревелась? А? Дочь?
Кирилл Ситников

Как обычно, плотно позавтракав надеждами на лучшее, я вышел из дому в холодный март. Настроив походку так, чтобы не заляпать сзади штаны, я зашлёпал вдоль несущегося по асфальту ручья в сторону электрички. Я не сразу заметил, как мокрый бездомный пёс вылез из-под насиженной бабками лавки и засеменил рядом.

- Мне нечего тебе дать. – Произнёс я вслух.

- Я в принципе не голоден.

Я остановился. Определённо это сказал пёс. Я мысленно записался на МРТ.

- Это же ты сейчас говоришь, да?

- Прикинь.

Я нацепил на себя отстранённый вид. Я всегда так делаю, когда мне страшно.

- Да я понял, что ты. Просто сначала перепутал с… вон той рябиной.

- Чувак, рябины не разговаривают. Они же деревья, в курсе?

- В курсе. А ты, вероятно, какой-то волшебный пёс?

- Да. Я заколдованный принц Брунея. На рейсе «Эйтихада» я выбрал халяльную курицу, и она оказалась проклятой.

- Серьёзно?!

- Конечно нет, да что с тобой, мужик?! И давай уже пойдём – ради нашей беседы расписание электричек не поменяют.

Мы двинулись дальше, косясь друг на друга. Он – насмешливо, я – с некоторой опаской.

- Но погоди-ка. Если ты обычный бездомный пёс без всякого там налёта волшебства, то по логике получается, что все собаки разговаривают?

- Бинго, приятель.

- Тогда почему вы молчите?

- Мы слушаем. Если начнём отвечать, люди больше никогда не доверятся нам полностью. И мы перестанем быть лучшими друзьями.

- Звучит довольно здраво.

- Да мы вообще, знаешь, не дураки. Ну может быть кроме болонок. Ну и еще шпицев. Но это так, моё субъективное мнение.

По пути нам встретилась хмурая дама, отчитывающая по телефону некую Людмилу за отвратительный шрифт в презентации. Рядом с дамой дефилировала бездомная мохнатая сука важного виду.

- Здарова, Свет! – Поприветствовал пёс важную суку. Та высокомерно кивнула, но улыбка краешком пасти выдала, что высокомерие напускное.

- Клянчит еду? – Спросил я пса.

- Нет. Иногда мы пристраиваемся к прохожим, чтобы немного пофантазировать.

- О чём?

- Представляем, что мы чьи-то. Что мы кому-то нужны. И нас скоро приведут домой, помоют лапы, пока мы кусаем тёплую струю воды. А потом мы кладём голову им на колени и смотрим глаза в глаза. И виляем хвостом, разгоняя одиночество.

- Странные фантазии.

- У вас такие же.

- Прав.

Интересно, подумал я. Этот пёс выбрал меня для своей уютной фантазии. Хоть для кого-то я был избранным, и меня даже одолела некоторая гордость. Но пёс быстро спустил меня на планету.

- Неееееет, бро, ты для меня – наркодилер.

- Чего?!

- Я нюхаю твои мысли, и меня штырит до вечера. Могу полсвалки потом сожрать и лужу выпить.

- У мысли есть запах?

- Ещё какой. Ты не представляешь, какое амбре иногда люди источают, хоть нос отрубай. А у тебя прям радуга.

- Да обычные у меня мысли.

- Чувак. Ты вышел из дома и представлял, что асфальт – это лава, ручеёк – горная река, а ты типа на вертолёте летишь искать пропавшую экспедицию!

- Ничего я такого не думаю! – огрызнулся я и предательски покраснел.

- Ты ещё тихо так делаешь «Т-р-р-р-р-р!», чтобы у тебя картинка в глазах мелко тряслась – типа ты в вертолётной кабине. Братан, это чистый кокс! Не разбодяженый говном вроде мысли, где печать фирмы или вариантов решения сирийского вопроса!

Мы дошли до перекрестка, и пёс остановился.

- Всё, дальше не моя территория. Пока, брат. – Пёс шумно втянул воздух и чуть дёрнул головой. – Ещщщё разз… На поссссошок… Уххх!

Мой наркоклиент махнул на прощание грязным хвостом и скрылся отходить за гаражами. А я пошёл дальше, насупившись от тяжких дум. Даже собака считает меня идиотом. Какая прелесть. Надо срочно взрослеть. Глядишь, тогда и чьи-нибудь женские колени появятся, на которые я положу свою нечёсаную башку.

Но это было не самым обидным. Пропавшую экспедицию я так и не нашёл.

- «Палитра», это «Красный-5»! Возвращаюсь на базу, как приняли?

Т-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р…

Кирилл Ситников

- Мама, пошли. Ма! Ты выходишь или нет?! Тупое животное…

Мама выбежала из квартиры и понеслась вниз по лестнице, по пути лизнув пролитое кем-то пиво. Антихрист Мисько захлопнул дверь, похлопал себя по карманам – не забыл ли ключи (даже антихристы закрывают двери именно в таком порядке) и последовал за маман, которая нетерпеливо царапала сталь подъездной двери.

День выдался омерзительно солнечным и до тошноты прекрасным. Антихрист Мисько иезуитски улыбался прохожим. Радуйтесь-радуйтесь, сраные ублюдки – скоро всё это закончится. Трёхшестёрочная родинка на затылке чешется всё сильнее – а значит исполнение Предназначения всё ближе. Вчера звонил Голод, передавал привет от Смерти и Болезни: им уже не терпится выйти в люди.

- Фу! Фу! Выплюнь стекло, мерзкая скотина! – Мисько никогда не называл шакалиху мамой на людях. Как любой уважающий себя антихрист, Мисько ненавидел, когда над ним смеются. Зло вообще без самоиронии, потому что очень пафосное. А кто ж не пырснет со смеху, видя, как твоя мамаша лижет свой зад?!

В парке все скамейки были заняты старичьём, яжмамашками и алкашнёй. Мисько мысленно пожелал им всем покрыться гнойными язвами (а скоро так и будет, муа-хххахахаха!) и сел на старое бревно, изъеденное окурками. Мамочка сунула нос в муравейник, получила оттуда люлей и, взвизгнув, понеслась за бабочкой.

- Привет.

Антихрист не заметил, как рядом с ним прибревнилась Девочка.

- Что тебе надо.

- Хороший сегодня день, не правда ли? – ответила вопросом на вопрос Девочка.

- Да. Наслаждайся, твоё тельце не засунули в маленький мимимишный гробик.

- Я скоро умру? – Девочка в страхе округлила глазёнки отвратительной зелёности.

Мисько резво развернулся к Девочке, оседлав бревно. Он обожал разговаривать с детьми. Они были до невозможности тупы и забывчивы, а Мисько иногда страсть как хотелось выговориться.

- О, да. Сначала над всеми вами хорошо поработают четыре кавалериста. А потом припрётся небесное воинство со спецэффектами и добьёт оставшихся.

- Меня не тронет небесное воинство. – Безапелляционно пискнула Девочка.

- Ну конечно. Тут такое мочилово будет, мама не горюй. Всем плевать на твою жизнь, а бомбоубежищ точно не хватит, я уже посчитал.

- Почему ты улыбаешься? Тебя же тоже убьют.

- Да и пофиг. Может, я этого хочу. Знаешь, как шестёрки на затылке зудят? Я уже до крови расчесал. МАТЬ, ТВОЮ МАТЬ! ЖЕНЩИНА, УБЕРИТЕ РОТВЕЙЛЕРА! МАМА, КО МНЕ!

(Мисько не очень нравилось, когда на его родительницу взбирались блохастые псы)

- Кличка твоей собаки – «мама»? – изумилась Девочка. – Ей больше подошла бы «Жучка» или «Гроза».

- Она реально моя мать. Все мамы антихристов – суки.

- Мама, мама, ко мне! – Позвала Девочка. Шакалиха подбежала к ней и положила голову на колени. – Какая у тебя хорошая мама.

- Ты прикалываешься?

- Совсем нет. – Девочка погладила шакалиху по голове, и та счастливо тявкнула. – У неё очень добрые глаза.

- Потому что она тупая, как пробка.

- Зато она не пьёт по утрам. – Ответила девочка, о чём-то вспомнив.

- Этого еще не хватало. Она и по трезвяни-то долбанутая. У нас дома ни одного целого предмета уже нет.

- У нас тоже…

- Твоя не нюхает чужие задницы.

- Не нюхает. Но чужих задниц у неё много перебывало. Особенно после того, как папа улетел в космос.

- Никуда он не улетел. Он ушёл к лучшей подруге твоей маман, к тёте Ире.

- Я знаю.

- Да?

- Да. Если маме так легче, пусть так и думает.

- Ты что, любишь свою мать?

- Конечно.

- Она же алкоголичка и шлюха.

- У меня нет другой. К тому же никто так не гладит меня по щеке, когда мне плохо. А она погладит – и мне хорошо. Когда она не спит на полу, она спит в кровати. Я забираюсь к ней под одеяло, обнимаю её руку и мы вместе лежим.

- И в чём прикол?

- Я не очень понимаю, как это работает, но… Просто становится уютно. Попробуй как-нибудь со своей. Пока вы не умерли.

- Ну уж нет. Обниматься с существом, от которого несёт мёртвыми голубями – так себе идиллия.

- Что такое идиллия?

- Прости, я забыл, что ты тупой ребёнок. Скажу проще – коту понятно, что идея – бред.

- Коту понятно. – Кивнула Девочка. – А тебе?

- Знаешь, я хотел над тобой поиздеваться и морально тебя унизить. Но ты настолько глупая, что даже троллинга не понимаешь. Прощай.

- До свидания.

- Ага, щассс. Мать, за мной. Мать!!!

Вечером антихрист Мисько забрался на диван и включил фильм про массовые расстрелы, чтобы поднять настроение. Мама сходила в фикус и счастливо елозила спиной по выцветшему ковру.

- Тяв! Тяв!

- Заткнись, мам!

Шакалиха, как обычно, неправильно поняла команду и прыгнула на диван. Мисько уже занёс пятку, чтоб пнуть её в бок, но почему-то остановился. Мама почувствовала слабину и лизнула его руку. Мисько руку не отдернул, и она, подобравшись ближе, смачно лизнула его от подбородка до самой макушки, оставив на лице букет из запахов куриных потрохов, паука и ротвейлеровой задницы.

- Маааааам!

Мама в ответ прижалась боком к Мисько и утробно всхрапнула. Антихрист почесал её за ухом.

- Нет, стой, не надо! Мля… Хватит… Не дружи с ротвейлером!!!

Он провёл ладонью по её животу.

- Мам, ты спишь? Мам? Ты что, плачешь? Ну ты даёшь… Тоже мне Зло. Грёбаная Девочка, почему мне так, сука, охренительно?!

Бляха, а вот когда начнётся весь этот апокалиптичный замес… Будет же не до неё? Его убьют, а она что? Она ж к дикой природе не приучена вообще. Охотиться не умеет – от неё вчера лишайный воробей ушёл как от стоячей. Её саму сожрут какие-нибудь придурошные певцы, которые выживут в своих элитных бункерах. «Мою мать съел Прохор Шаляпин» - охренеть перспектива, врагу не пожелаешь. Может, пойти убить Шаляпина? Но всех не переколотишь же… к сожалению…

Запиликал мобильник – звонит Болезнь. Явно хочет покреативить вместе какую-нибудь прикольную пандемию. Конечно, ей скучно с нудной Смертью, фанаткой математики. Ай. Не до тебя.

Мисько осторожно встал с дивана, чтоб не разбудить бегущую куда-то во сне мать, и заходил кругами по комнате.

Предназначение. Какое-то оно всё-таки не клёвое. От предназначения в идеале хочется получать кайф в конце концов. Вот обнимать обоссавшую фикус самку шакала оказалось кайфово. Так может это и есть истинное предназначение? Настоящая его обязанность, от исполнения которого так уютно и хорошо?

Будто почуяв неладное, родинка на затылке зачесалась так неистово, что захотелось открутить себе голову и выкинуть в окно. О! А если кинуть Предназначение? Мисько вообще-то зло, а злу свойственно кого-нибудь кинуть.

При помощи двух зеркал в ванной Мисько узрел свой нестриженный затылок. Раздвинул волосы, обнажив чёрное число. Взял шариковую ручку и неумело исправил последнюю «шесть» на «восемь». «668» - вообще же не Антихрист, обычный человек. Просто мудак, не библейский. Ну и норм. Потом татуху сделаю, чтоб шампунем случайно не смыло.

Обманутое Предназначение перестало чесаться. В ванную, цокая когтями по кафелю, зашла заспанная маман, сладко зевнула, подметя пол розовым языком.

- Есть хочешь, мам?

- Тяв.

- Понял. («Охренеть, я понял!») А гулять?

- Тяв! Тяв!

- Хорошо, пойдём. Мам. Мам. Ну хватит! Хва… Харэ!... Нельзя облизывать своему ротвейлеру что-нибудь другое?!

Кирилл Ситников