Начало: Сказаниада

Продолжение: https://pikabu.ru/@p.ingvin

Штурм планировали, когда прибудут основные силы. Корабли с солдатами прибывали ежечасно. Плотники возились с метательными машинами и прочей механикой, Данила со своим острым умом мог бы поспособствовать, но солдатам отходить от расположения запрещалось. Кроме боевой выучки их выводили в поле, чтобы враг видел со стен, и устраивали показательную муштру. Основным умением было двигаться в ногу и плечом к плечу в составе «коробки», когда щиты по команде складывались, перекрывая друг друга, в подобие чешуйчатого доспеха, и отряд превращался в непробиваемую метательным оружием самоходную крепость. Стало ясно, что щиты у всех одинаковые не по дури начальства, а по предварительному замыслу. И ходить строем, как оказалось, было не прихотью командиров, а средством выживания — в «коробке» и похожих построениях шансов добраться до стены живым было больше, чем даже у скакавшего галопом всадника. Осознав это, солдаты перестали считать строевую подготовку глупостью, а для слаженности использовали воодушевляющие маршевые речевки.

Сейчас Данила с сотоварищами из таких же крестьян, беглых каторжников и прочих пытавшихся спрятаться от судьбы неудачников совершенствовал шаг на дороге от берега к запертым городским воротам. Промаршировав до черты, куда могла долететь стрела, строй разворачивался через левое плечо и не менее грозно печатал шаг обратно.

Мимо проезжал воевода, и в ритмичное командирское «Ать-два» вклинивалось распоряжение:

— Ать-два, ать-два. Речевку про воеводу-батяню запе-вай!

Сотни глоток грянули одновременно, сопровождая каждый чеканный шаг громовым выкриком:

— Ве-ди нас, бать! К по-бе-де, бать! Их — тьма, нас — рать! Е-дрить их мать! Враг — рвать! Друг — звать! Глядь — драть! Грош — трать! Квас — пить! Тать — бить! Их мать е-дрить!

От благостного для самомнения зрелища воевода вдруг резко обернулся на осажденный город. Строй мгновенно сломался, все тоже обратили взоры на стену. Поднятое над главной башней полотнище сообщило, что двоянцы хотят переговоров.

Над шатром командующего взвился знак согласия. Солдат убрали с виду и отправили в пустовавшие кварталы бедноты — жители оттуда бежали в город, а жечь лачуги воевода запретил под страхом смерти: «Они нам еще пригодятся».

Ворота города приоткрылись, одновременно у шатра командующего откинулся полог. Для переговоров с каждой стороны выехало по два человека.

Куприяна узнали по короне, его сопровождал широкоплечий воин в дорогом доспехе. Не иначе как Виктор, старший сын и наследник.

Из шатра вышел и отправился разговаривать с врагом сам Кощей. Раздался дружный многотысячный рев. Личное прибытие Кощея заранее настраивало на победу. Тот, кто в ладах с богами, проиграть не может. Одно его бессмертие чего стоит.

Даниле о бессмертии даже мечтать не стоило, на такое подношение и богачи не могли собрать нужное количество денег. Наверное, Кощею однажды повезло. Или он обманул богов. Или в его договоре с богами имелась какая-то пакость, о которой не говорят — вроде как с тем героем из легенды, что стал неуязвимым, когда его опустили в чан с колдовским раствором. Держали за пятку. Через эту пятку смерть до него и добралась. Потому что нет в мире справедливости. Как от судьбы не убегай, она все равно настигнет, хоть через пятку, хоть через любое другое, нередко еще более неприятное место.

На войну Кощей прибыл на трех одинаковых кораблях — чтобы никто не мог понять, на каком именно, и не подготовить покушение. Странно. Он же бессмертный. Вот и подтверждение, что с бессмертием все не так просто, как пытаются представить власти.

Вместе с Кощеем отправился на переговоры новый гридневый голова — Доремир, правая рука и личный телохранитель дракона.

Через полчаса стороны разъехались, вернувшийся Кощей поведал об итогах воеводе и командирам, а те пересказали солдатам. В целом выходило следующее: Куприян сожалеет о случившемся, он понимает, какую обиду нанес соседям, и готов искупить всеми возможными способами. К сожалению, Елена Прекрасная, причина раздора, в указанные способы не входила. «Каждый отец мечтает о счастье сына, — вроде бы ответил Куприян. — Борис обрел свое счастье, я не имею права ему мешать. Разумные люди и добрые соседи, которые не раз воевали плечом к плечу, должны понимать друг друга». Разумный добрый сосед Кощей в ответ сказал, что все понимает, и вновь потребовал Елену.

Куприян не отдавал не потому, что не хотел. На самом деле он очень хотел, война не нужна никому. Но двойский дракон не мог отдать то, чего у него нет: Елена в руках Бориса, а он грозился ее убить. И как ни убеждали его, что если Двоя падет, он все равно останется ни с чем, Борис слов не понимал — у влюбленных разум не работает. Из-за этого два государства не смогли уладить дело миром. Компенсацию за Елену Кощей не принял, посчитал оскорблением. В общем, не договорились.

Командование посовещалось, и солдат отправили за дровами. Фруктовые деревья велели не трогать и простой народ не обижать — обычные нормы войны между соседями. Только не учли, что солдаты в батраки не нанимались, они пришли рисковать жизнью за добычу. В садах добычей не пахло, и Данила вместе со всеми рубил все подряд, вплоть до кустиков. Засчитывалось количество ходок, и кто, согласно распоряжениям, уходил дальше, работал больше.

Другие подразделения сносили дома бедноты. Дальние разобрали, а те, что ближе к стене, не тронули — насчет них у начальства имелся какой-то план.

Чурила Пленкович так и держался поблизости от Данилы — то ли родственную душу увидел, то ли от безысходности. А еще бывает, что человеку надо выговориться, тогда сгодится любой, кто согласен слушать. А если еще кивать периодически и сочувственно губы при этом выпячивать — лучшим другом станешь.

Писаный красавец, явный щеголь и волокита, в армию Чурила Пленкович попал тоже не от хорошей жизни. В отношении «выговориться» Данила оказался прав — за работой Чурила в подробностях поведал о печальных событиях, что вынули его из кущ дворцовой жизни и отправили на возможную смерть.

Вначале ничего не предвещало беды. Наоборот, все шло так, что лучше не бывает. Судьба вознесла молодого оруженосца, как говорится, из грязи в князи. Однажды обходительного и красноречивого Чурилу заметил дракон и назначил позовщиком на пиры. Это как из солдат сразу попасть в воеводы, был никем — стал всем. Во всех домах, где раньше рожи кривили, теперь принимали как дорогого гостя, везде чуть не стелились и обязательно подарки совали, чтобы не забывал и в нужное время замолвил словечко. Не жизнь, а сказка. Но пришел он как-то по обязанностям службы к Бермяте Васильевичу — опытному охотнику и известному в прошлом ратнику. Бермята, как всегда, занимался любимым делом и оказался на охоте, Чурилу приняла его жена, прекрасная Катерина.

Требовалось пригласить хозяев на почестной пир и сразу отбыть по добру по здорову. Однако, как выразился Чурила рассказывая Даниле, он «позамешкался». Не вернулся во дворец даже к утру. Ничего вздорного, говорит, и в мыслях не было, только сыграл в шахматы с молодой красавицей в отсутствие супруга. Выиграл. Затем снова выиграл. Когда выиграл в третий раз, стало видно, что красавица вовсе не об игре думала, а о том, что время идет, а они тут, понимаешь, в шахматы играют. Бросила Катерина доску и объявила, что «у ней помешался разум в буйной голове, и помутились очи ясные от неземной красоты Чурилы» — вот так в лоб, без обиняков. В общем, встретились два одиночества, хотя одно на тот момент было замужем. Но не зря же одинокой женщиной зовут ту, у которой один только муж. Дети были у нянек и на тот момент уже спали, и от предложения пройти в опочивальню Чурила не отказался. Но сенная девка-чернавка, зараза, сдала полюбовничков с потрохами, и вот, вместо обильных пиров и сладких спален — плащ под спиной да сухари на ужин.

Данила похлопал товарища по плечу:

— Ты молодой, у тебя вся жизнь впереди. Главное — не пей, и все образуется.

О себе он, как обычно, рассказывать не стал. Для всех он был просто крестьянином, который не выдержал оскорбления двоянцами родного государства и в праведном порыве отправился умыть их кровью. И под это дело, естественно, немного заработать.

Когда мимо пропылила конница, показалось… Нет-нет, именно показалось. Поразил оруженосец похожего на Чурилу юного витязя. Будь у Данилы сын, он выглядел бы так же, как паренек в тегиляе на своенравной кобылке.

Ночевка под открытым небом была привычна, а чуть забрезжил рассвет, вокруг осажденного города вспыхнуло пламя. В основном горело со стороны моря — тот же ветер, что помог быстро переплыть море, теперь гнал дым и жар на стену. Несколько гридней, посвященных в план штурма, поджигали дрова и лачуги, и вскоре казавшуюся неприступной каменную твердыню окружила стена огня. Солнце так и не появилось, его затмило клубами дыма. В горле першило — дышать становилось невозможно даже с подветренной стороны.

Начали свою неспешную работу десятки собранных камнеметов. Освобожденные рычаги распрямлялись, пращи раскручивались, и корзины забрасывали тяжелые снаряды на невероятную высоту.

Вопреки ожиданиям камнеметы били не камнями, не в ворота и не в стены. В город улетали бочки с горючим маслом и фитилями. За стеной мгновенно вспыхивало, дальнейшее каждый представлял, словно видел собственными глазами: деревянные строения пламя охватывало целиком, в каменных занимались кровли, начинали тлеть перекрытия... Если снаряд залетал в окно, внутри выгорали комнаты, и огонь перекидывался на соседние здания и помещения.

А снаружи солдаты без передыха несли хворост и дрова, чтобы дымная завеса держалась как можно дольше.

Штурма не было. Ветер продолжал гнать дым на и без того полыхавший город. Камнеметы сменили боеприпасы — вместо бочек, уже выполнивших свою роль, через стены полетели едкие дымные снаряды и мешки с созданными драконовыми алхимиками порошками, что давали вонь, от которой хотелось закопаться под землю.

Небо стало черно-серым. От ярких сполохов день показался вечером. Треск огня заглушал команды командиров и голоса гибнувших в пламени или задыхавшихся защитников. Запахи еды, пота и лошадей сменились одним — невыносимой гарью.

Только бы ветер не переменился. Данила оглянулся на море и на других солдат, прятавшихся от огня. В глазах каждого читались страх и ужас, никому не хотелось оказаться в гуще событий, но приказ к атаке раздастся с минуты на минуту — на стене не осталось боеспособных защитников. Человек может биться голодным, раненым и почти убитым, но не дышать он не может.

Плечом к плечу с Данилой трясся за свою жизнь Чурила. Все эти дни Данила присматривался к приятелю. Когда тот сидел, на поясе выделялась полоса, что вовсе не напоминала жировые складки. У такого красавца их быть не могло. Возникла мысль: а не прихватил ли женский угодник на память о Бермяте что-нибудь ценное, когда спешно покидал его «одинокую» супругу? Или успел заскочить домой перед побегом — в дороге понадобится многое, и нужно быть полным кретином, чтобы уходить нищим, когда дом — полная чаша. Память услужливо выдала: «Обязательно подарки совали... Не жизнь, а сказка…»

Нужно как-нибудь вывести Чурилу на разговор о будущем: куда тот подастся после войны и, мол, не хотел бы поискать счастья вдвоем? С напарником, если тот при деньгах, можно, к примеру, трактир открыть. О лучшем Данила и мечтать не мог. Свой трактир! Деньги сами приходят в карманах посетителей, только считать успевай, а выпивка — дармовая!

До счастливого будущего Чурила мог не дожить, причем окочуриться мог прямо сейчас — его колотило так, что тряска перебивала дрожь земли от топота разворачивавшейся для атаки конницы.

Оглянувшись на конницу, Данила повернул голову дальше к берегу и на миг замер: в сторонке на глаза попался человек, который с войной ни капельки не вязался. Неуклюжий, в белой рубахе, заправленной в нелепые синие штаны, без оружия и с такими глазами, будто жабе на зад наступили. Он удобно устроился около ближайшего корабля в переносном кресле и собрался любоваться войной, словно это придворный турнир на приз дракона. Кожа странного человека отдавала болезненной желтизной, из лысины торчали несколько волосинок, коричневая щетина вокруг рта делала лицо похожим на злодея с детских каляк-маляк.

Данила кивнул на него Чуриле:

— Это кто?

— Гомер, Симпов сын, прозвищем Слепой. Летописец далекой империи, приехал освещать события по поручению своего дракона.

— Слепой? — Данила пригляделся внимательнее. Глаза не обманывали. — Так ведь зрячий.

— Ты как-нибудь послушай, что он пишет. Мог вообще не приезжать. С тем, что происходит на самом деле, ничего общего кроме имен и названий, да и те переврет. Наверняка Двоя, Куприян, Виктор и Борис у него будут, скажем, Троя, Приам, Гектор и Парис. А про нашу сторону и говорить нечего, не просто переврет, а навыдумывает с три короба и как на голубом глазу побожится, что сие есть высшая истина, а кто думает иначе — вор и мошенник и должен быть наказан финансово.

— На юродивого похож.

— Ну, это ты еще семейку евонную не видал.

Чурила закашлялся. Больше не проронили ни слова. Даже здесь дышать было нечем, страшно подумать, что творилось в городе. Страшно и в то же время сладко. Враг должен быть уничтожен, а дым замещал наступавших солдат. В том числе и его, Данилу.

— Вы, двое, быстро к «коню»! — раздался над ухом приказ.

Данила с товарищем бросились к собранной механиками штуковине, которую назвали «Двоянский конь». Обтянутая шкурами конструкция напоминала палатку, надетую на качели: два поставленных острыми концами треугольника служили опорами, их соединяли перекладины, а внутри на цепях висело бревно со стальным наконечником. В отличие от детских качелей раскачивалось оно не поперек, а вдоль конструкции. Опоры стояли на колесах — не как от телеги, а сплошных и массивных, чтобы выдержать большой вес. Снаружи шкуры пропитали какой-то гадостью. Говорят, долго не загорится. От каждого ближайшего отряда прислали по два человека, всего получилось десятка два или три — перед боем Даниле было не до счета. Каждому раздали по сложенной во много слоев тряпке, приказали смочить и дышать сквозь нее, постоянно доливая воду. И глаза лишний раз не открывать, чтобы не разъело. Рот тоже держать закрытым.

К этому времени защитников на стене не осталось. Целое стадо дергавшихся от окружавшего огня ослов потащили «коня» к воротам. Солдаты внутри помогали, а перед самыми воротами катили сами, животные подохли от жара и дыма. У ворот колеса разбили, чтобы «конь» больше не двигался.

Раскачанное бревно с грохотом ударило в старинные ворота.

Снаружи догорало, а в городе по-прежнему царил ад: пожары не утихали, их некому было тушить, для этого нужно было дышать. Умные люди давно попрятались в подвалы, а герои-одиночки с огнем не справятся. И камнеметы ни на миг не прекращали работу. Не придумай начальство штуку с дымом и «конем», к воротам подошли бы с огромными потерями, а кипящим маслом и зажигательными стрелами атакующих выкуривали бы сейчас защитники.

Хотя дыма стало меньше, чем в начале, дышать было трудно, если не сказать невозможно. Как только кто-то падал с перехваченным горлом, его подхватывали под руки и бежали из-под дымовой завесы, а с берега в «коня» постоянно отправляли свежих людей.

Данила упал одним из первых, хотя силы еще оставались. Задохнуться ради победы или ради добычи — это не про него, он предпочитал смерть в большом доме с множеством слуг. Оставленный на берегу, он упал в гальку и притворился если не убитым, то полностью небоеспособным.

Таран пробил окованное железом старое дерево, ворота треснули.

— Впере-е-ед! — зычно разнесся над головами голос воеводы.

— К победе, бать! Враг — рррва-а-ааать!!!.. — многотысячно грянуло в ответ, и войско поднялось в атаку.

Глава 5 Что сказали боги

Совсем не так Улька представляла войну. Вместо лавины неуязвимых витязей, сотнями сносивших головы бегущему супостату, глазам предстало заполненное кораблями, людьми и лошадьми пространство перед осажденным городом, где мирно дымились костры, из котлов пахло кашей и бараньей похлебкой, а воины занимались чем угодно, только не битвой.

Конницу расположили подальше от пехоты, состоявшей из разбойников, обнищавших дворян и ненавидевших работу в поле крестьян, что с удовольствием сменили соху на меч или копье. Такие могли и оружие втихаря умыкнуть, и если не доглядеть, коня на мясо пустить. Палаточный лагерь сотни, куда определили Бермяту, Котеню и Ульку, находился слева от превратившихся в болота утонувших кварталов. Сразу за ними от пристани к городским воротам проходила дорога, ее окружали опустевшие склады и мастерские, дальше виднелись слепленные из чего придется нищенские трущобы. Жившее снаружи население бежало в город и теперь наблюдало со стен, как, не подходя ближе расстояния выстрела, их имуществом распоряжалось чужое войско.

Весь берег как выброшенными рыбами был усеян вытащенными кораблями, более внушительные стояли на якорях — так, чтобы со стен хорошо видели собранную мощь. Такого количества военных Улька не могла представить, но еще более невозможными оказались высокие неприступные стены. Кроме как заморить неприятеля голодом, других возможностей победы не виделось. Могучие стены нельзя пробить, на них нельзя взобраться, а к воротам — самому слабому месту, как сказал Котеня — нельзя подойти, чтобы не быть застреленным или сожженным кипящим маслом, которого вдоволь заготовили защитники. Оставалось ждать, что решат военачальники. Еще оставалась возможность решить спор бескровно — если Куприян отдаст Елену Прекрасную и предложит достаточное возмещение.

Тройку новеньких разместили в отдельной палатке, это порадовало: по соседству многие спали под открытым небом или в шатрах, куда набивалось человек по двадцать. Возможно, Бермята кому-то что-то дал или просто умел договариваться — у известного в столице охотника здесь нашлись знакомые, с которыми он успел пообщаться перед размещением.

Плохо, что у Бермяты не было оруженосца и он его не искал. Называл две причины: «где его сейчас, во время войны, найдешь?» и «привык обходиться сам», что с переводе с бермятского значило «нечего тратить деньги на ерунду, которую за тебя оплатят другие». Действительно, оруженосец являлся больше способом показать соседям, что ты важная птица и денег у тебя куры не клюют. Доказывать важность и прочие глупости Бермята оставлял молодежи, а в отношении денег оказался не скуп и не расточителен — сказывался многолетний семейный опыт.

(продолжение завтра)

Начало: Сказаниада

Продолжение: https://pikabu.ru/@p.ingvin

Утром выехали пораньше. Перевязанная нога не поместилась в сапог, теперь он висел на седле сзади. Верхом на лошадь помог взобраться Котеня. Бермята фыркал, но не вмешивался. У каждого свои причуды. Но выражение лица говорило все, что бывалый витязь думает по поводу тупого неумехи, зачем-то выбравшего путь воина.

То ли вчерашняя баня настроение подняла, то ли сказалось, что утром чарку медовухи употребил, но в пути Бермята разговорился. Выяснилось, что он известный в столице охотник, главный поставщик дичи при дворе.

— Пасть лучше делать из принесенного морем плавуна, затем древесина должна отстояться и выветриться. Знаешь, чем пасть отличается от кулемы?

Котеня не просто не знал, он не хотел этого знать, но пребывавшего в отличном настроении охотника такие мелочи не волновали. После прозвучавшего вопроса молодому витязю и ехавшей сбоку Ульке пришлось выслушать не только про кулему и пасть, но также про капканы, черканы, проскоки, волчий схват, плашки, дуплянки, сжимы, распорки, кляпцы, живоловушки, рожни, петельные самоловы, опадные сети, сали, обметы, тропники, пута, тенета, башмаки и прочие ловушки для зверья. Про башмаки, кстати, оказалось интересно. Медвежьим башмаком называлась выдолбленная чурка с вбитыми внутрь гвоздями, все острия которых загнуты в одну сторону. Такой башмак клали перед медом и привязывали или приковывали к дереву. Медведь вставлял лапу, а вытащить не давали впившиеся гвозди. Так и сидел, бедный, на привязи, пока охотник за ним не придет.

«Живодер», — подумала Улька про Бермяту. Звери — они же как люди, с ними надо честно, и если не на равных, то хотя бы дать шанс.

А словоохотливый витязь уже рассказывал, как приготовить кислую кровь оленя, что чрезвычайно хороша против упадка сил, затем незаметно перешел к заготовке шкур: отмоке, мездровке, мытье, выделке, дублению, жированию…

Незаметно — потому что его никто особо не слушал.

— Без мездрильной колоды качественно шкуру не очистить…

Котеня с Улькой весело переглядывались. Пусть говорит, это лучше, чем когда ворчит или приглядывается с подозрением.

Места вокруг показались знакомыми. Сердце громко застучало: за поворотом открылся вид на бабушкин дом. Сарая на берегу не было, на его месте стояла лодка с мачтой. К ней шел…витязь, откачавший Ульку после пирожков.

— Егорий! — тоже узнал Котеня.

Он и Бермята развернули коней и помчались к морю.

Одетого в простую одежду витязя опоясывал меч, непослушные волосы стягивала налобная тесьма, непреклонный взор глядел с прищуром, будто примеривался к чему-то. Странно было видеть выскобленный подбородок, что в возрасте Егория у других не встречалось. Даже Котеня, как только пух станет жестче, перестанет его сбривать, ведь борода красит мужчину.

Егорий своим видом доказывал обратное: не борода красит мужчину, а наоборот. Даже с босым лицом, смешном на ком угодно кроме него, Егорий оставался легендарным героем. Хотелось ему подражать. Возможно, Котеня и не станет выставлять свой пух напоказ, когда рядом такой пример доблести без бороды.

Улька огляделась. Почему-то не видно бабушки. Спит? Хорошо, если так. А если отец уже расправился с ней и продал дом? Откуда здесь Егорий? Витязь мог обидеться на Ульку за кражу и потребовать возмещения. Или он здесь, потому что отомстил отцу за сотворенное с дочкой?

Бабушка так и не появилась, Котеня с Бермятой вернулись. Улька не нашла сил спросить о бабушке. Но едва отъехали, она спросила о человеке, с которым те разговаривали:

— Тот самый Егорий?

Ответил Бермята:

— Доблестный витязь Егорий Храбрый. Человек небывалой души. Думаю, нет в мире таких, кто о нем не слышал. Однажды я имел честь победить его в честном поединке. О нем говорят как о несравненном бойце, и, видимо, мне просто повезло. Но что было, то было.

— А у меня он оруженосцем до Ульки служил, — в очередной раз напомнил Котеня.

— Что он делает на берегу?

— Собирается к богам за помощью и советом. Вот ведь как бывает: человек всем помогает, а своя судьба не сложилась. Как говорится, сапожник без сапог. Но Егорий — человек и воин, каких мало. Его бы нам в компанию…

— Это его дом?

Бермята и Котеня удивленно глянули на старый домик с огородом и дружно замотали головами:

— Не-е-ет, вряд ли. Может, родственники у него тут. Хотя, такому человечищу все хорошие люди родственники. Каждый на голубом глазу назовется дядькой, сватом, братом или племянником седьмой воды на киселе, лишь бы прослыть знакомым героя.

Встреча со знаменитым витязем отвлекла от охотничьей темы, это радовало. Скакали до темноты, ночевали опять на постоялом дворе, на этот раз без проблем. На следующий день пахнущий смолой и свежим деревом корабль принял их на борт.

Может быть, это и есть счастье — когда огромный мир лежит у ног, и открыты все пути, и впереди — захватывающая невероятная жизнь?

Возможно. Но еще лучше, когда все это не само откуда-то свалится, а кто-то сильный и надежный положит к твоим ногам. Улька прислонилась плечом к глядевшему на волны Котене. В лицо летели брызги. Она закрыла глаза.

Ерунда все это, что она только про счастье надумала. Не что-то неопределенное в далекой дали, а волны, брызги и плечо друга рядом — вот это и есть счастье.

Глава 4 Двоянский конь

— Живой? — поинтересовался Данила у товарища по несчастью.

— Местами.

Прибившегося к нему молодца звали Чурила Пленкович. Вне службы смазливый парень блистал явно не воинскими талантами. Впрочем, прошлое каждого оставалось в прошлом, своими подвигами гражданской жизни Данила делиться тоже не собирался.

В корабль их напихали, как грибов в засолку — не продохнуть, один сидит на другом и раздавливается третьим. Пот лил ручьем, дно воняло многолетней гнилью. Все ругались на чем свет стоит, но под взглядом командира брань смолкала: тяготы и лишения службы полагалось сносить безропотно, к нарушителями принимали меры. Оказалось достаточным выбросить за борт одного дебошира, как все успокоились и не обращали внимания, даже когда кого-то с непривычки от постоянной качки выворачивало на соседа.

Пролив, который жители по обе стороны звали морем, миновали меньше чем за день, постоянный ветер помог. Вот и не верь, что боги в войнах не помогают. Кто так говорит — мало даров подносил. При желании ко всем можно правильный подход найти, хоть к людям, хоть к богам.

Высадка прошла без потерь, берег зачистили передовые отряды, теперь противник глядел на прибывающий флот с городских стен.

После Гевала, где Данила записался в солдаты, Двоя выглядела сверхъестественной. Казалось, человек не мог построить столь мощных стен и башен. Но это только казалось. История говорила: неприступных крепостей не бывает, бывают плохие командиры и тупые или трусливые солдаты.

Коня и прочее Данила продал, полученное серебро зашил в матерчатый пояс и носил под исподним. Пока немного, но это только начало. Став солдатом, он в тот же день получил снаряжение и паек на несколько дней. Оружием служил видавший виды меч, с такими зазубринами, что больше напоминал пилу. Паршиво. Впрочем, в некоторых случаях это даже лучше, противник такого не ожидает, и можно воспользоваться особыми приемами. Правда, если такие мечи почти у всех, выйдет смех, а не битва. При первой же возможности надо обзавестись достойным трофейным оружием.

Щит выдали круглый, ноги под ним оставались открыты. Может, с каким-нибудь всадником махнуться? Тому за спиной носить в самый раз. Надо присмотреться и предложить.

(продолжение следует)

Начало: Сказаниада

Продолжение: https://pikabu.ru/@p.ingvin

Да, она подглядывала, и что? Это он давал слово, а она ни в чем таком не клялась.

Ветви скрывали замечательно, и совесть была спокойна: никто не заметит. Улька ерзала и, если назвать вещи своими именами, пялилась, таращилась и поедала взглядом, причем все одновременно. А как же иначе? Витязь, казалось, состоял из одних мышц, а редкие исключения лишь добавляли прелести. И эти невообразимые кубики… Они сводили у ума. «Так не бывает!» — кричал рассудок, но глаза не обманывали. Забравшаяся под рубаху ладонь долго щупала живот и, на всякий случай, все, что рядом. Никаких кубиков не обнаружилось, хотя Улька искала со всем усердием. Видимо, если усиленно заниматься, мышцы вырастают даже там, где их быть не может. Любопытно, дополнительные мышцы именно на животе — это придумка и личная особенность Котени, или у других тоже бывает? И где эти кубики можно вырастить еще? Как воображение ни старалось, больше нигде они так заманчиво не смотрелись. Но расскажи кто-нибудь Ульке про кубики на животе до того, как их увидела, она бы рассмеялась в лицо. И не каждому они подойдут, если честно. Ей — вряд ли. Ну и ладно, у нее кое-что другое растет, что женщине нужнее. Лишь бы слишком быстро не увеличилось, а то все планы пойдут насмарку.

Кстати, по поводу сбежать ночью с конями — это мысль. Прийти к Соловью готовым конным воином в доспехе, с оружием и запасным конем — лучшее, что можно выдумать. Пусть Котеня старается для своей невесты, Улька тут ни при чем, ей своя слава нужна. Только надо научиться хорошо биться и скакать. Первое включает в себя драку со всеми видами оружия и без него, второе — все эти шаги, рыси и галопы, от которых на попе сплошные синяки.

Синяки! А он смотрел, когда она купалась!

Теперь горели не только щеки, но и уши, руки и все, что между. Боги, о чем она думает?! О красоте мягкого места перед человеком, которого ждет невеста?

Вон из головы вся эта ерунда. Улька при витязе — оруженосец и ничего более. Его дело — учить, ее — помогать в пути и учиться. Остальное волновать не должно.

Не должно. К сожалению, это не значит, что не волновало.

Путь в Гевал занял полдня. Город бурлил: в питейных заведениях отрывались перед грядущей битвой, из которой вернутся не все, и каждый, видимо, примеривал эту роль на себя. Вокруг сновали новобранцы разбойничьей наружности, купцы торговали медовухой и крепким квасом, жители либо прятались, либо спешили обогатиться на нежданном столпотворении. Пахло лошадьми, брагой и мочой. Улька отдала бы все, чтобы вновь оказаться в лесу или хотя бы в деревне, но ее не спрашивали. Для спутника городские запахи были привычны, а «развлечения» — нормальны. Когда кому-то проломили голову, Котеня лишь посторонился, чтобы не мешать.

Сборный пункт находился во дворе с несколькими зданиями из неохватных бревен. В ближнем, с окнами-бойницами и четырехскатной крышей, записывали добровольцев, в похожем на склад соседнем выдавали необходимое тем, кто шел на войну не за славой, а от проблем. На траве лежали десятки будущих пехотинцев, кто-то спал, кто-то с любопытством разглядывал доспехи и оружие — явно видел впервые. Коновязь пустовала, конными на запись прибыли только Котеня с Улькой и немолодой витязь Бермята Васильевич. Выяснилось, что конница уже отбыла. Впрочем, решение имелось.

— На Засечном Погосте спешно достраивается еще один корабль, отправление послезавтра в ночь. Успеете?

Обычным шагом до этого окруженного дремучим лесом приморского поселения ехать четверо суток, но если очень надо…

Им было надо. Рысью можно добраться за сутки, если без ночевок и долгих остановок. Но дали три дня и две ночи, и загонять коней не стоило.

Внешне новый спутник напоминал закаленного в боях воина, который однажды сильно ударился головой. Или его ударили. Или не однажды. Улька привыкла, что юные обычно дерзки и отважны, а старики спокойны, непробиваемы и постоянно учат жизни — в их понимании это спать в тепле и есть до отвала, а остальное, дескать, — суета и мракобесие. Бермята — для Ульки это был крепкий, но древний старик лет за сорок — не читал пустых нотаций и не укорял спутников за их молодость. В его возрасте приключений вроде бы не ищут, но к Бермяте это не относилось. Он не растратил энергии, его тянуло вперед, как цепного пса к ногам прохожих. Но чувствовалась в этой тяге какая-то горечь. Что-то мучило пожилого витязя. О своем прошлом он не распространялся, а в разговорах его очень задевали темы о семье. Их перестали касаться.

Из города выезжали шагом, чтобы не сбить пьяных солдат, шатавшихся вокруг в ожидании кораблей. Бермята внимательно вглядывался в их лица.

— Кого-то ищешь? — поинтересовался Котеня.

— Знакомого. Если увидишь похожего на себя молодого красавца, скажи. У меня к нему срочное дело.

Когда не разговаривали, Бермята погружался в себя, взор наливался свинцом и тонул в чувствах, о которых оставалось только догадываться. Наверное, хорошо, что эти чувства оставались внутри. Плохо, что если (пусть упасут от этого боги!) сдерживаемые боль и ярость когда-нибудь вырвутся наружу…

Улька следовала позади витязей, в ее обязанности входило помогать Котене надевать доспехи, подавать оружие и готовить пищу на привалах. На остановках он занимался с ней боем на мечах.

Бермята долго смотрел на это, с его точки зрения, издевательство над здравым смыслом и однажды не выдержал:

— Не обессудь, но из всех оруженосцев мира ты выбрал самого тупого. Улька, а ну, давай, и я кое-чему поучу.

Схватка на мечах с Бермятой больше походила на избиение младенца. Удары сыпались со всех сторон, их мощь поражала и не позволяла перевести дух. От бессилия хотелось плакать. Бермята не взял щита, он действовал одной рукой, вторая просто отдыхала. Обиднее всего, что достигавшие цели смертельные касания в последний момент заменялись снисходительными шлепками — меч разворачивался плашмя и бил то по щеке, то по руке, то по спине и ее продолжению. В пылу чудовищной схватки, в течение которой Бермята периодически разглядывал ногти левой руки, словно сомневаясь — уже пора срезать или все не так страшно и можно погодить?— Улька мельком заметила сидевшего как на иголках Котеню. Он дрожал, стиснутые губы обескровились и превратились с узкую синюю полосу. Побелевшая кисть сжимала рукоять меча. Казалось, молодой витязь готов броситься на защиту… дамы? Только бы сдержался!

В какой-то момент Бермята вложил меч в ножны, левой рукой поднял щит и стал наступать с одним щитом. Именно наступать! Теснить, принимать удары, отбрасывать их… Удар кромкой в запястье превратил руку в болтавшийся придаток плеча. К чести Ульки, меча она не выронила. Двигая плечом, снова попыталась атаковать. Но Бермята извернулся, щит зацепил руку с мечом и взял ее на излом. Улька вскрикнула от боли, меч полетел в траву. Котеня вскочил, но его остановила свободная рука Бермяты: мол, только сунься, тебе тоже достанется. Легким толчком щита Бермята завалил Ульку на землю, острый край щита уперся в горло.

— Учить надо так, чтобы запомнилось, а не в бирюльки играть, словно с барышней. — Бермята закинул щит за плечо и вернулся к коню. — Поехали, время поджимает.

Вот это урок. Только что Улька хотела провалиться сквозь землю от стыда и страха, а теперь благодарно взглянула на пожилого витязя. Котеня жалел ее и не дрался в полную силу, а по-настоящему чему-то научиться, как оказалось, можно только с серьезным противником.

Небо постепенно темнело, назревал вопрос о ночлеге. Котеня косился на Ульку и молчал, выражение лица выдавало умственную работу — усиленную и совершенно напрасную, потому что толку не было. Посторонний очень осложнил жизнь. А ведь это только начало, на войне придется жить среди десятков… сотен… тысяч мужчин.

Вопрос, как расположиться на ночь, решила одна фраза Бермяты:

— Я тут одно местечко знаю…

К ночи они добрались до постоялого двора «У Царевны-Лягушки». Крепкий плетень с настежь отворенными воротами окружал конюшню, несколько сараев разного назначения и длинное, сколоченное из больших бревен здание гостиницы, в одной стороне которой располагались комнаты, в другой — харчевня. Где-то сзади вился дымок, в нос ударило растекшимися по жилам приятными воспоминаниями: там топилась банька. В целом постоялый двор напоминал хоромы, если убрать качество с красотой и добавить несшееся из половины окон сквернословие.

Свободными оставались только две комнаты. Бермята бросил монету на стол и отправился заселяться в первую из них, а Котеня спросил хозяйку заведения:

— Может быть, найдется еще одна комната? Я заплачу.

Стоило взглянуть на хозяйку, чтобы понять, откуда взялось название гостиницы. Толстые губы, выпученные глаза, неохватные телеса в грязном переднике… Истинная Царевна-Лягушка. Впрочем, непонятно, почему «царевна». Щеки свисали, подбородки дрались за честь называться первым, пупырчатая кожа отдавала зеленью и выглядела склизкой и противной, как и висевшая на губах плотоядная улыбочка. Услышав про отселение оруженосца, хозяйка расплылась в удовольствии и хитро подмигнула потерявшимся среди жировых складок заплывшим глазом:

— Желаете провести ночь весело? Устроим. А парнишку отправим к дворне на сеновал.

— Вы не слышали? Я спросил об отдельной комнате, а не про развлечения или сеновал. Мой слуга из известной семьи, ему не положено спать с холопами.

Узнав, что развлекаться за отдельную плату гость не собирается, радушие хозяйки испарилось.

— Все занято.

Котеня нашел отведенную им комнату и открыл дверь, приглашая Ульку войти. Ей подумалось, что лучше бы слуге открывать дверь перед господином, а не наоборот. Она сдвинула брови, витязь опомнился и вошел первым.

Все, что Улька знала о постоялых дворах — что в них останавливаются (вроде бы переночевать) усталые путники, а на самом деле пьют, развратничают, играют в азартные игры и по пьяни дерутся насмерть. Так говорила бабушка. Дедушка часто уезжал по работе (или «по работе», как язвительно выделяла интонацией бабушка), и по возвращении его всегда ждал скандал.

Улька впервые увидела гнездо разврата собственными глазами. Большая кровать, лавка для одежды, две маленьких лавки для сиденья, дубовый стол и еще одна длинная лавка у противоположной стены — спальное место слуги. В углу стояли глиняный кувшин с водой и тазик. Из-под кровати выпирал ночной горшок.

Котеня перехватил ее взгляд, ногой запихнул горшок поглубже и отвел глаза.

— Отхожее место есть во дворе, около конюшни. — Он зажег свечу на столе и указал на кровать. — Будешь спать здесь, а я — на лавке.

— Ни за что. На лавке место слуги.

— Ты заигралась. Мы одни, и в такие моменты ты для меня дама.

— Я всегда слуга! Если об этом забыть, нас обоих ждут неприятности!

Котеня тоже повысил голос:

— Тогда господин приказывает: ложись на кровать!

Они сцепились взглядами. Каждый считал себя правым. Котеня вдруг покраснел.

— Я хотел сказать… — Теперь на его щеках можно было варить обед, а ушами клеймить скот. — Прости, с языка сорвалось, настоящий мужчина должен думать, что говорит … Как мне заслужить твое прощение?!

— Ложись на кровать, — тоном победителя объявила Улька.

Ужин прошел быстро, разговаривать не хотелось, глаза слипались. Котеня задул свечу. Через проем окна, запираемый только в холода, заглядывала луна, ее рассеянный свет позволял видеть, но не давал ничего разглядеть. Лучшего не придумать.

— Подними руки! — приказала Улька.

Котеня повиновался раньше, чем осмыслил сказанное. Это хорошо, он тоже чувствует себя неловко и старается во всем слушаться. Оказывается, иногда очень выгодно быть дамой. И приятно.

Она помогла витязю расстегнуть застежки доспехов и снять сапоги — вела себя как добросовестный слуга. Надо привыкать. Стоит на миг забыться, и вместо господина со слугой в одном помещении тут же обнаруживаются молодые люди разного пола, причем у одного из них нежные щеки с усами над мягкими губами и умопомрачительные кубики…

Сзади со скрипом просела кровать. Не оборачиваясь, Улька прошла к дальней лавке и приступила к разоблачению. Котеня клялся не подглядывать, и — можно не сомневаться — сейчас он отвернулся к стенке и накрылся по уши, чтобы старание и честность были видны невооруженным глазом. На всякий случай, Улька резко обернулась и проверила. Так и есть: делает вид, что спит.

На душе почему-то стало грустно, и дальше Улька раздевалась без прежнего колющего нервы задора.

Никогда в жизни на ней не было столько разнообразных вещей. Прежде всего она положила на лавку шлем, сужавшийся в острый шип, который, при случае, тоже мог поработать ударным оружием. Снятая через голову ременная портупея имела пластинчатую стальную защиту и кроме перевязи с мечом и пояса с кинжалом несла на себе кожаную сумочку с кремнем, иглой, точилом и прочими необходимыми в пути мелочами. Место для меча, к которому уже привыкла и ощущала как часть себя, Улька определила в голове лавки — по примеру, как расположил свое оружие «спавший» сосед. Следом отправились крепившиеся ремнями наручи, закрывавшие руки от кисти до локтя, затем состоявшие из трех вертикальных пластин поножи, что защищали ноги там, где в бою не прикрывали щит и полы доспеха. После этого Улька расстегнула и сбросила тегиляй, стянула сапоги и едва юркнула под служившее одеялом покрывало, как дверь с грохотом распахнулась, и без стука и прочих куртуазных любезностей в комнату ввалился Бермята — без доспехов, босой, в одном исподнем. Улька едва не взвизгнула. Не сразу узнала.

— У них банька натоплена. — Борода Бермяты встопорщилась от предвкушения, глаза блаженно закатились. — Я заплатил, а с тебя банщик. — Он потрепал Котеню по плечу, затем мельком глянул на Ульку. — Хлипкий, но на двоих силенок хватит. Веники уже там.

— Я не… — начал Котеня.

Проще коня заставить пахать задним ходом.

— Возражения не принимаются, уже уплочено.

Бермята вытащил упиравшегося Котеню из постели и почти насильно уволок с собой. Дверь захлопнулась.

Улька тупо моргнула. Сглотнула. Куснула губу.

Ничего не изменилось. Новых мыслей не пришло, а прежняя требовала подчиняться господину, который не придумал причины отказать товарищу. И к чему это приведет?

«С тебя банщик. Веники уже там». Дома Ульку парила и отхаживала веником мама Лада. Папу тоже, но они муж и жена, им положено. Если же в парилку к витязям войдет Улька…

Время побега, о котором думалось, как о чем-то далеком и почти несбыточном, настало. Взгляд заметался по комнате. Нужно забрать все деньги. И большую часть оружия — чтобы продать и жить на это в поисках Соловья. Жалко, что обучение прервалось в самом разгаре. Знаменитый разбойник не поверит, что она что-то может, придется доказывать это делом.

Коней нужно забрать всех. Котеня, конечно, хороший человек, но пока не обворуют, все хорошие. А если в погоню ринется Бермята? Лучше не представлять.

А если ничего не брать? Уехать в том, что ей купил Котеня — это может сработать. Но лошадь, оружие и доспехи стоят дорого, он захочет вернуть. Нужно уходить пешком, в мальчишеской одежде, и начинать с того, о чем думала вчера ночью — устроиться вот в таком же постоялом дворе…

Снаружи что-то гулко громыхнуло, скорее всего — уронили таз. Мгновенно раздалась брань Царевны-Лягушки:

— А ну поди сюда! Сымай портки, паршивец! Десять плетей!

— Я не виноват, он мне подножку поста… ай! Не бейте, не виноват я!

— Держите негодника! Двадцать плетей!

Ругать и возня. Свист хворостины. Вскрик.

Улька выглянула в окно. Двое подручных хозяйки опрокинули дворового мальчишку животом на бочку, стянутые штаны топорщились на лодыжках, задранная рубаха открывала спину. На белую кожу с оттяжкой опускалась хворостина, на месте удара в тот же миг вспухала малиновая полоса. Мальчишка выл и дергался, но держали его крепко. Удар следовал за ударом. Вопли боли и плач взахлеб вызывали у оказавшихся рядом только улыбки: ронять таз на гостя нельзя, даже если другой гость поставил подножку. И обвинять гостя в том, что у него веселый нрав, тоже нельзя.

Кажется, идея с подработкой на постоялом дворе не слишком хороша. Нужно уходить… куда? Теперь на это не было даже отдаленного ответа. И простит ли ее, сбежавшую, Котеня? Он ушел с Бермятой, значит, решать, что делать, — ей.

Если уйдет в ночь — хоть пешком, хоть на коне — ее заметят. Как быстро поднимется шум и ее нагонят? И что сделают, когда поймают?

И что-то в душе не давало уйти. Что-то новое.

Добрые глаза витязя. Они больше не посмотрят на нее. Или не будут добрыми.

Улька вдруг поняла, что не может оставить Котеню. Он в нее поверил. Взял с собой. Учил. Уйти — значит, предать.

Нужно прийти в баню и сделать что-то такое, чтобы ее сразу выгнали. Что именно? Если бы знать…

Она быстро перебинтовала грудь. Оглядела себя. Сойдет. Главное — действовать быстро и решительно.

Путь по гостинице прошел как в тумане. Очнулась она, лишь услышав за дверью бани громоподобный голос:

— Мальчики, вы ничего больше не хотите?

Не узнать было нельзя, говорила Царевна-Лягушка.

— Благодарствуем, все замечательно.

Это ответил Котеня. Заговорил Бермята:

— Банщика там нашего поторопите.

— Послать за ним?

Взволнованный голос Котени:

— Не надо, он сам придет.

— Да когда же? — недовольный возглас Бермяты.

Котеня, неуверенно:

— Скоро. Давай, я…

— Еще чего. Каждый должен заниматься своим делом.

В предбаннике Улька лоб в лоб столкнулась с выходившей хозяйкой заведения. Та не удостоила ее взгляда. И «лоб в лоб» при несравнимом весе отбросило Ульку обратно наружу, будто боднул бык.

Вторая попытка войти прошла удачно, Улька затворила за собой дверь, взгляд пробежался по темному помещению. Веники, ковшики, бадья. Две стопки одежды на лавке. За дверью парилки тек неспешный разговор:

— Это меня телохранитель Кощея научил. У каждого есть особые умения. Я ему про зверей кое-что важное объяснил, в благодарность он мне правильную работу щитом показал. И знаешь, что сказал по секрету? Кощей меры принял, чтобы война с соседями в нашу пользу окончилась, хотя боги не любят войн. Да, Кощей умеет найти подход. Знаешь, как он обманул богов? Он просто заказал ветер!..

Улька не слушала. Мозг работал с бешеной скоростью. Надо на что-то решаться. Входить нельзя. Не входить тоже нельзя. Котеня так ничего и не придумал, бросил дело на самотек. Наверное, решил, что она сбежит.

Улька открывала рот, чтобы возвестить о себе, и снова закрывала. Рука тянулась в закрытой двери и падала.

Чтобы не оказаться в парилке с двумя мужчинами, нужна причина. Сломать себе ногу? Сейчас это спасет, а что делать потом? Кто будет с ней нянчиться? С Котени станется, но их тайна тут же пойдет прахом.

Сломать руку? Проще ошпарить. Коснуться печки или раскаленных камней.

Бермята скажет, что веник можно держать в другой руке. Ошпарить обе? А как потом жить? Даже не одеться без чужой помощи!

Можно облиться кипятком. Нельзя. Вдруг Бермята решить спасать чужого оруженосца и решит натереть чем-нибудь от ожогов?

Тема внутри успела смениться:

— Хозяйка? Сколько лет ее знаю, всегда такая. Недавно замуж вышла. Сбежал молодожен на третий день. Вообще, бабы, когда им надо, такого наплетут… — Голос Бермяты на миг погрустнел, но быстро вернулся к прежнему тону: — В нашей вотчине один бывший вояка тоже заколдованным прикинулся. В боях руку и ухо потерял, в драке нос сломали, и от случайного камня глаз вытек. И это только видимые разукрасы. И ничего, пристал к самой статной красавице, уверил, что после свадьбы преобразится в расчудесного принца красоты невиданной… И что думаешь? Двадцать лет живут душа в душу, уже внуков растят.

Под лавкой из половой доски торчала шляпка гвоздя. Улька собралась с духом и громко возвестила:

— Я пришел!

— Наконец-то, — буркнул Бермята.

Котеня промолчал. Улька боялась представить выражение его лица.

— Вам пару поддать?

— Заходи уже, веники заждались! Котеня, нерасторопного слугу обычно наказывают. Чего молчишь? На твоем месте я бы…

Улька резко выдохнула и со всей силы ударила пяткой по гвоздю.

— Ой!

Из стремительно открывшейся двери ударило жаром, оттуда, весь в кубиках и прочем великолепии, выскочил Котеня с круглыми от страха глазами:

— Улька! Что с тобой?!

Из-за него выглянул всклокоченный Бермята. Увиденное заставило пожилого витязя скривиться:

— Не оруженосец, а тридцать три несчастья.

— Случайно. — Улька сидела на лавке с поднятым к груди коленом, с обхвативших ступню ладоней капала кровь. — Гвоздь.

Пол под ней был красным. И руки почти по локоть. Она постаралась, чтобы зрелище впечатлило.

— Попарились называется, — процедил Бермята и скрылся в парилке. Но и оттуда еще некоторое время неслось бубнящее ворчание: — Я встречал неумелых и неудачливых, но чтобы все соединилось в одном человеке…

Котеня схватил ковшик, промыл рану холодной водой и замотал своей рубахой.

— Тебя отнести? — прошептал он.

— Справлюсь. Уйди.

Котеня сам понимал, что это нужно сделать как можно скорее. Бермята и так косится, а если что-то заметит? И оставаться вот так вдвоем — опасно. Улька чувствовала, как горят уши. Прикосновения молодого витязя вызывали дрожь. И эта его невероятная забота…

Котеня виновато пожал широкими плечами и удалился в парилку. Забыв о боли, Улька с удовольствием проводила взглядом его накачанную спину и забавно курчавые бедра. На душе стало легко и спокойно. Как же здорово, что она не сбежала.

Когда он вернулся в комнату, Улька уже спала к стенке лицом.

(продолжение следует)

Начало здесь: Сказаниада

Продолжение здесь: https://pikabu.ru/@p.ingvin

— Простите, уважаемая красавица, я не хотел нарушить ваш покой. Мне показалось, что нужна помощь — вы лежали под деревом, свернувшись в клубок, и рядом не было сопровождающих. Позвольте представиться. — Последовал чинный поклон, как благородной дворянке, хотя Улька была обычной крестьянской девчонкой. — Котеня Блудович, витязь в поисках славы, ревнитель справедливости и защитник слабых. В числе своих еще не слишком многочисленных подвигов могу упомянуть победу над маркизом Карабасом и схватку с самим Соловьем-разбойником, которому я проиграл, но, смею заметить, что лучшему мечу мира проиграть не стыдно. А одно время у меня в оруженосцах ходил сам Егорий Храбрый. Понятно, что после него трудно найти достойного спутника, поэтому временно странствую в одиночку. Могу я узнать, как зовут прекрасную даму?

— Улька. — Улька спохватилась и исправилась: — Ульяна.

— Прекрасная Ульяна, соблаговолите поведать о постигших вас несчастьях, что оставили одной в лесу без имущества и спутников. Расскажите, и виновные будут наказаны. Мой меч и моя жизнь к вашим услугам.

Котеня был славным, глаза — нежными, голос… Журчащий освежающим ручьем голос убаюкивал, как материнские руки. Хотелось утонуть в нем и забыться.

Она рассказала все. Про маму и бабушку, про отца и пирожки. И про то, что ей уже помогли, но требовали вернуться домой, а на это она никогда не пойдет. Доносить на отца тоже не собирается. Как же маме потом с ним жить? Маму больше всего жалко. Улька потому и сбежала, что не хотела рушить ее хрупкое счастье.

Здесь Улька слукавила. Ночью причиной был страх, что отец расправится с ней — тогда никто не узнал бы о случившемся. Но это было ночью, в темноте и после перенесенной жути. Сейчас, в присутствии витязя с очаровательным пушком на безбородом лице, истиной казалось другое — только что сочиненное и выданное за единственно верную правду. Да, прежняя правда отныне выглядела неверной.

Сначала глаза витязя разгорелись, но по мере того, как выяснилось, что драться за справедливость придется с пьющим крестьянином, задор улетучился, и в конце Котеня с облегчением произнес:

— То есть, прекрасная дама возражает против применения насилия к ее родителю?

— Не издевайтесь, благородный витязь, какая же я дама и, тем более, прекрасная?

Со смущенной улыбкой Улька встала и показала руками на скромное крестьянское платье и грязные ноги.

— Что вы! — Котеня пылко замотал головой из стороны в сторону. — В своей жизни я не видел никого прекраснее! Вы так просты, скромны и обаятельны… а что может быть прекраснее?

— Не обращайтесь ко мне на вы, я недостойна.

— Истинный витязь не может говорить с женщиной на ты, если она не слуга.

— Может, — настояла Улька. — Все обращаются, и вы обращайтесь, а то я чувствую себя ослицей, которую назвали конем. Но ослица-то знает, кто она на самом деле.

— Глупости. Но если вам так лучше, я согласен. Тогда и вы…

— Ты.

— …тогда и ты называй меня на ты, просто Котеня. Без всяких витязей.

Улька почувствовала, как запылали щеки.

— Хорошо, Котеня. — Она опустила голову, чтобы витязь не видел улыбки на пол-лица, которую она не могла подавить.

— Спасибо, Ульяна. Давай вернемся к твоей беде. Чем я могу помочь?

— Мне ничего не надо. Не хочу ломать твои планы.

— Снова глупости. Я направлялся в Гевал — слышал от проезжих крестьян, что туда созывают витязей. Возможно, будет война. Непонятно, с кем: никто из соседей поводов не давал, а зариться на чужое и что-то захватывать Кощею вроде бы не с руки, у него другие интересы. Если только какой-нибудь витязь по молодости и наивности что-то учудил в международном масштабе… На моем веку такое тоже бывало. Но все утряслось без войны.

Улька хмыкнула на фразе «на моем веку». Век витязя ненамного превышал ее собственный.

— Пока глашатаи не протрубят срочный общий сбор, я могу ехать, куда хочу, и делать все, что в моих силах, чтобы помочь ближнему, — пылко продолжал Котеня. — Если не хочешь домой, могу сопроводить, куда скажешь. Хоть на край света, только скажи куда.

Улька задумалась.

— Ты упомянул, что временно остался без оруженосца. — Когда ее взор поднялся на Котеню, твердости в нем хватило бы прошибить крепостную стену. — Возьми меня на эту работу. Только объясни, что надо делать, и, обещаю, я буду отличным оруженосцем.

Котеню как чугунным ухватом по макушке огрели.

— Ты же девушка. — Он выразительно развел руками. — Девушки не могут быть оруженосцами.

— Почему?

Внешне вопрос выглядел до предела простым, но оказался настолько зубодробительным, что собеседник долго приходил в себя.

— Так не делается, — вымолвил, наконец, Котеня.

— Почему?

— О нас пойдут слухи. Меня перестанут считать достойным воином, а тебя проклянут родственники и никто не возьмет замуж.

Улька подняла тему не просто так, она знала, что сказать и, главное, что сделать дальше.

— А если так?

Ее ноги раздвинулись, а плечи немного ссутулились, чтобы скрыть остренькие груди. Заведенная за спину рука ухватила снизу между ног передний край платья и потянула назад. Ткань крепко облегла бедра, и получилось, будто это обтягивающие короткие штанишки.

Следующее далось труднее всего. Огромным усилием воли Улька все же содрала с головы красную шапочку.

Как ни старалась, Улька не сдержала улыбки, хотя результат давно продуманных стараний предугадывался. У Котени отвалилась челюсть: девочка перед ним исчезла, теперь витязь видел мосластого юношу с торчавшими во все стороны короткими вихрами.

Идея перевоплотиться пришла вечером, когда над Улькой хлопотал Егорий. Любопытно, а не тот ли это Егорий Храбрый, знакомством с которым все так гордятся? Вот будет потеха, если она встречалась с известным героем. Теперь неважно. Улька полночи думала над своим положением и поняла: единственный выход — уйти в разбойники к знаменитому Соловью. Там она научится драться и однажды отомстит отцу за все.

Женщина-разбойник — явление не редкое. В основном это подруги разбойников, но в преданиях остались и разбойницы, которые возглавляли шайки. Улька захотела стать такой же. Наводить страх на Кощеевых прихвостней. Грабить богатых и раздавать их добро бедным. Жить в свое удовольствие. И, главное, отомстить отцу.

Как попасть к разбойникам? Шататься одной по лесу — не дело, это добром не кончится. Улька придумала: нужно притвориться мальчиком-сиротой и пристроиться на любую работу на постоялый двор. Говорят, там часто бывают разбойники. И тогда однажды…

Плохо, что этими мечтами Улька напоминала отца. Тоже планов выше крыши, а как воплотить? Невыполнимым было все от начала до конца. Чтобы притвориться мальчиком, нужно одеться, как мальчик. Для этого нужно украсть одежду. Вопрос: у кого и как? Чужую девочку заметят сразу, едва она подойдет к любому жилью. Допустим, ей повезет, и украдет. Что дальше? Погоня, поимка…

Встреча с благородным Котеней оказалась судьбоносной. Против Ульки в качестве юноши-оруженосца у витязя возражений не нашлось. Он лишь спросил:

— А потом?

Все правильно, потом он добьется славы, женится, и оруженосец будет не нужен. Во всяком случае, именно такой оруженосец.

— К тому времени я научусь драться и смогу сама решать свои проблемы. Ты же будешь со мной заниматься?

Она посмотрела на него так, что отказ даже не подразумевался.

Подходящую одежду Котеня добыл в ближайшей деревне, купил у крестьянина, указав на одного из сыновей похожей комплекции. Улька дожидалась в лесу, и когда переоделась, оба раскрыли рты от восхищения: вместо крестьянской девочки рядом с конным витязем стоял худощавый нескладный паренек, неумело принимавший грозные позы. Ну, это дело наживное.

Растущую грудь пришлось утянуть широкой лентой — хоть небольшая, а в глаза бросалась. Еще была мысль подложить что-то в штаны. Это не понадобилось, широкие складки удачно скрывали разницу. Вряд ли кто-то станет приглядываться, если не давать повода. А повода нельзя давать ни в коем случае. И если что-то подвешенное некстати вывалится, будет только хуже.

Котеня хотел посадить ее на коня. Улька покрутила пальцем у виска:

— Витязь будет идти, а оруженосец ехать?

— Витязь не может ехать, когда прекрасная дама идет пешком.

Улька зарделась.

— Прошу помнить, что нет тут никаких дам. Тут только витязь и его оруженосец.

— «Но ослица-то знает, кто она на самом деле», — улыбнулся Котеня.

Какая же замечательная у него улыбка. Открытая, добрая, восхищенная... Восхитительная. Ульке повезло несказанно. Окажись на месте этого витязя любой другой…

Котеня запрыгнул на коня и развернул к ней левым боком.

— Запрыгивай. — Он мотнул головой назад, на место позади себя, и протянул руку.

А вот это хорошая идея. Улька впервые взобралась на коня ногами в разные стороны — до сих пор отец возил ее перед собой, ногами вбок, как девочку. Захлестнули новые ощущения. Котеня передал ей щит, чтобы повесила за спину, кинжал на поясе она сдвинула вбок, чтобы не мешал… А жизнь-то, оказывается, прекрасна!

— Буду называть тебя Ульяном, — объявил Котеня.

«Хоть чучелом огородным», — подумала Улька, а вслух произнесла:

— Ульян — тоже Улька, слугу можно звать и так, а мне привычнее.

Витязь засомневался:

— Как-то высокомерно звучит по отношению к даме, о которой я точно знаю, что она дама, а слугой только притворяется. Улька. Словно собачья кличка.

— Кто бы говорил. Котеня, да к тому же Блудович — тоже не верх изысканности, я же молчу по этому поводу? И к имени Улька я привыкла, меня так мама с па… с отцом называли. А к тебе на людях буду обращаться на вы, как полагается оруженосцу.

— Это не обязательно, между витязем и оруженосцем может быть дружба. Мы с Егорием…

— Я не Егорий, и мне еще учиться и учиться быть правильным оруженосцем. И чем быстрее научишь, тем лучше будет нам обоим. Только не забывай ни в учении, ни в быту, что я мальчик и слуга, а не дама. Прикажи что-нибудь.

— Ну… — Котеня впал в ступор.

Пришлось спасать:

— Скажи: «Улька, подай воды, паршивец, а то выпорю!»

— Я никогда не подниму руку на да…

— И не требуется! Просто скажи!

— Улька… — Витязь стушевался и умолк.

— Хорошее начало, дальше, — подбодрила она.

— Паршивец… подай воды.

— Как скажете, господин. — У его губ возник умыкнутый у Егория бурдюк.

Надо бы вернуть при случае, вместе с кинжалом. И за продукты извиниться. Она же не воровка, в конце концов, просто обстоятельства так сложились.

Улька обнимала витязя за холодную сталь доспеха, мерно переступал копытами конь, в листве и на душе заливались трелями сладкоголосые соловьи. А ведь несколько часов назад не хотелось жить. Чудеса.

Глава 3 Трое витязей не считая оруженосца

Единственным торжищем по дороге к Гевалу был Срединный Погост, но он лежал чуть в стороне. Котеня свернул туда, и уже к вечеру Улька стала обладателем всего, что необходимо приличному оруженосцу. Ноги впервые ощутили на себе настоящие сапоги — сафьяновые, мягкие, настолько высокие, что закрывали колени. Из оружия к поясному кинжалу добавился меч на перевязи — взяли самый легкий, просто чтобы он был. Иначе никак, оруженосец без меча — что хомут без лошади. Кстати, лошадь тоже купили — молодую и ершистую кобылку, под стать самой Ульке. Короткие вихры прикрыл остроконечный шлем, а с кольчугой и тяжелыми латами Котеня решил не возиться — Ульке от них толку немного, только лишнюю тяжесть таскать. Из всех вариантов ей больше всего понравился юшман — длинный жилет с рядами наложенных одна на другую пластин. Спереди у него был разрез от шеи до подола, надевался он как халат и застегивался на груди крюками к петлям. Внешне — очень красиво, ни капельки мужланства обычной кольчуги. Улька примерила и опустила голову — юшман тоже оказался тяжеловат. Тогда Котеня выбрал нечто вроде стеганого платья с короткими рукавами и высоким стоячим воротом. Назывался этот доспех тегиляем, вниз спускался ниже коленей, а сукно с набивкой, как оказалось, отлично заменяло сталь: оно защищало от рубящих ударов, а стрелы застревали в набивке. При необходимости на тегиляй, как и на другие виды доспехов, сверху надевалось зерцало — две большие пластины спереди и сзади, и две поменьше по бокам. Но это оправдает себя лишь под обстрелом и в рукопашной против многочисленного врага, а в обычной жизни вряд ли пригодится. Улька была счастлива.

На торжище Котеня услышал глашатая — объявили войну с Двоей. Сомнений не возникло. Ехать! Больше нигде, как в ратной битве, не обретешь настоящей славы.

— Ты уверен? — Улька нерешительно куснула ноготь, тут же заметила за собой эту дурную привычку, за которую отец лупил по губам, и спрятала ладони за спину.

— А ты? — раздалось встречно.

Для Котени битва — смысл жизни. Возражать бессмысленно.

— Само собой. Что для оруженосца может быть лучше, чем помогать господину совершать подвиги и потом сиять вместе с ним в лучах заслуженной славы?

До леса они прошли с конями на поводу, и на первой же скрытой от посторонних глаз поляне Котеня преподал несколько уроков выездки.

Наука давалась сложно, один раз Улька даже выпала из седла.

— Жива?! — Котеня склонился над ней, как при знакомстве, в глазах стоял ужас, будто отняли правую руку.

Нужно с этим что-то делать, иначе перевоплощение пойдет прахом в первой же передряге.

— Не дождешься. — Улька поднялась, откинув предложенную руку, потерла ушибленное и вновь запрыгнула на коня. — Не обращайся со мной как с маленькой или как с дамой. Я слуга! Чего изволит господин? Прикажи хоть что-нибудь, а то чувствую себя девчонкой, которую нарядили воином и, словно куклу, посадили на коня.

Длинные ресницы Котени удивленно хлопнули:

— А ты тогда кто?

— Твой оруженосец Улька, готовый отдать жизнь за своего господина! Теперь учи меня драться, а то как мне защищать твою спину?

Бой на мечах, как выяснилось, тоже не был ее сильным местом.

Одна сторона неба уже почернела, другая еще сопротивлялась, давая всем, кто опаздывал, возможность расположиться на ночлег засветло. Котеня хотел искать постоялый двор, Улька пресекла лишнюю трату денег:

— Пока найдем, пора вставать будет. Небо чистое, дождя не намечается, впереди — речка. Остановимся где-нибудь на берегу.

На привале они рассказали друг другу о себе. Улька в подробностях поведала всю нехитрую историю своей жизни, Котеня поделился славными делами и несколько нехотя выдал их подоплеку. Оказалось, что у него есть невеста, и все подвиги совершались ради нее. Счастливая. Улька даже надеяться не смела, что однажды кто-то посвятит подвиг ей.

Спали по разные стороны от высокой березы. В отличие от прошлой ночи Улька не замерзла, стеганый тегиляй защищал не только от ударов и стрел. С таким доспехом одеяла не нужно. К тому же, он своей пышностью скрывал выпуклую грудь, и ее больше не требовалось перетягивать.

Привыкшая в деревне вставать с первыми лучами солнца, Улька поднялась, едва занялась заря. Береза мягко шумела, стрекотали кузнечики, и все это терялось на фоне гомона проснувшихся птиц. Котеня же спал как убитый. Даже проверить пришлось. Нет, все хорошо: крепкая грудь вздымалась, веки подрагивали, светлые усы смешно шевелились. Все-таки жалко, что у витязя есть невеста. Повернись дело по-другому — планы Ульки могли поменяться. А сейчас все остается по-прежнему, только сдвигается на неопределенный срок.

Отойдя подальше за деревья, она умылась в реке. Освежающая прохлада взбодрила, и захотелось искупаться полностью. Улька вспомнила про коней. Дома за Дормидонтом ухаживала именно она — кормила, чистила, водила на речку. Все это входило в обязанности оруженосца. Улька вернулась, по очереди искупала коней, затем помылась сама. Когда, вновь облачившаяся в доспех, она вернулась к месту ночлега, Котеня уже раскладывал завтрак. Она сдвинула брови.

— Это обязанность слуги, то есть моя!

— Только при чужих. Когда мы одни, я буду ухаживать за дамой со всем почтением, которого она достойна.

— А если сейчас кто-то из леса смотрит — об этом не подумал?

— Тебе тоже следовало об этом подумать, когда купаться ходила.

Улька ощутила, как запылали щеки. Он видел!

Что-то из охвативших ее гнева и смущения отразилось на лице, потому что Котеня потупил взор:

— Просыпаюсь — тебя и коней нет. Что было делать?

Улька вытолкнула:

— Обещаю отныне вести себя благоразумно и думать наперед. А ты обещай не подглядывать.

Исподлобья она увидела, как спутник приложил руку к груди:

— Слово витязя.

После завтрака на ту же излучину за деревьями пошел купаться Котеня. Молодой витязь был сложен божественно. Широкие плечи напоминали перекрестие меча. На животе обнаружились невероятные кубики из мышц. Икры и бедра легонько кудрявились. Мышцы спины размерами напоминали крылья. Ульке не с чем было сравнивать, кроме пьяного отца, которого в бессознательном состоянии раздевала мать, и бегавшими по улице соседскими ребятишками. Но то, что она сейчас увидела, ей понравилось.

(продолжение завтра)

Начало здесь:  Сказаниада

Продолжение:  https://pikabu.ru/@p.ingvin

— А ты?

Голос был глухим, а первую «а» будто выдрали с корнем, прежде чем бросить в воздух.

Вопрос появился неспроста, ширины покрывала на второго человека при таком раскладе хватало с трудом.

— Мне нормально.

Первые же минуты на сыром полу и пронизывающем морском ветерке показали, что «нормально» — вранье. Сбоку поддувало, и ни одна из примененных поз проблемы не решила. Долгая возня Георгия не осталась без внимания. Лада вдруг подалась назад и прижалась к нему вплотную. Не успели мысли о том, что это значит, вскружить голову, как донеслось тихое:

— У меня есть муж. Если в какой-то миг покажется, что я делаю что-то неправильно, значит, пересилило нечто более насущное. За тебя я без раздумий шагну в огонь, потому что ты помогаешь отыскать Ульку. В ней моя жизнь. Если ты окажешься недостойным человеком, я наложу на себя руки. Но сейчас тебе холодно, а стоит тебе заболеть — спасти и защитить меня будет некому. Вот видишь, все очень корыстно и некрасиво. Но это так. Одеял у нас нет, костра разжечь не можем, и согреть единственного защитника может только мое тепло. Можешь меня обнять, но как сестру, хорошо?

Георгий кивнул.

Оба затихли. Впервые после сказки в избушке он проводил ночь с женщиной. Лодка покачивалась, в борт били мелкие волны, сверху сияли звезды. Странно, но обратно в счастливую избушку не хотелось. Георгий попытался представить Елену на месте Лады и не смог. Елена никогда не поступила бы как Лада и не сказала таких слов. Елена была другой. Водоворотом. Карнизом скалы над пропастью. Салютом, стрелявшим во все стороны. Дом, когда в нем находилась Елена, превращался в шапито, все сверкало и куда-то двигалось, вешалка мнила себя театром, а фарс дрался с комедией за право именоваться драмой. А Лада…

Лада сама была домом. Уютным и надежным.

— Почему слухи о твоей невесте говорят, что она поцелована богами?

Соседка тоже не спала. Георгий поморщился. Говорить в эту минуту о Елене было неприятно.

— У нее татуировка в виде цветка.

— Что такое татуировка?

— Рисунок на теле, он остается на всю жизнь.

— Она сама его сделала? Значит, боги ни при чем?

— По-моему, если в объяснении чего-то люди ссылаются на божественное вмешательство, то они что-то скрывают или им это выгодно. Скажу одну вещь, в которой абсолютно уверен и знание которой еще ни разу не подводило: что бы ни случилось — боги ни при чем.

Больше не прозвучало ни слова.

На заре нужно двигаться на юго-восток. Если снова проплывут мимо острова — постепенно достигнут Двои, о которой столько разговоров. И там, за крепостными стенами — Елена.

Все зависит от направления ветра. К утру оно может измениться. Тогда планы станут другими.

Вспомнилось, что викинги возили с собой клетки с птицами, которых периодически выпускали. Если поблизости имелась суша, птицы улетали в том направлении. Если земли не было, они возвращались.

К великому сожалению Георгия, знания интересных фактов не заменяли ни птиц, ни умений.

Разбудили крики. Неподалеку дрейфовала глубоко сидевшая в воде лодка примерно такого же размера. Нет, она медленно двигалась, но вряд ли это можно назвать плаваньем: у находившихся внутри людей не было ни весел, ни паруса, они гребли руками. Шестеро мужчин, пять женщин и четверо детей разного возраста. В рваной одежде, изможденные, они стремились в сторону алевшего горизонта, а со стороны ночи, вспенивая волны, на них надвигался черный, под красным квадратным парусом, драккар.

Драккар — это сокращение от «драконий корабль», если переводить с норвежского. А если не придираться, то и не только с норвежского. Корабли такого типа Георгий много раз видел в кино. Собственно, это русская ладья, только длинная, обвешанная щитами и с большим парусом, а загнутый вверх нос всегда изображал раскрывшего пасть дракона.

Впервые после попадания в этот мир ухо услышало иностранную речь. Неслись похожие на набор звуков команды, весла мерно взбивали воду, и, казалось, еще минута, и огромная махина раздавит переполненную людьми скорлупку. Распоряжался на корабле огромный, похожий на медведя, человек в длинной кольчуге.

Крики ужаса из сильно перегруженной лодки неслись на родном языке и были понятны. Люди готовились к смерти. Они перестали грести, в этом уже не было смысла. Сейчас они прощали друг другу былое и прощались навсегда.

По инерции лодка проследовала мимо, и вскочивший Георгий оказался практически между ней и надвигавшейся громадиной — лицом к лицу с глядевшим с борта здоровяком. Тот что-то сказал.

— Не понимаю. Кто вы? — Георгий обнаружил, что сжимает в руке меч. Даже не заметил, как схватил.

Лада подала шлем и щит. Сразу стало комфортнее.

Весла драккара дружно загребли в обратную сторону и выступили мощным тормозом. Парус упал, корабль резко замедлил ход.

Человек на борту кликнул кого-то, рядом появился второй. Переводчик.

— Кто ты, воин?

— Егорий, витязь с чертовых болот. А вы?

Обе руки переводчика указали на предводителя, голова с почтением склонилась:

— Сигурд, победитель троллей, с дружиной. Уйди, храбрый витязь, и тебе не причинят вреда. Мы не враги и не хотим крови.

Он сказал «мы», то есть, был не пленником, а одним из викингов. В том, что это именно викинги, можно не сомневаться: драккар с висевшими по бортам круглыми раскрашенными щитами, особенная речь, оружие, внешность, тролли, имя Сигурд… Тут же вспомнился некий Сигурд Свинья, отец конунга Харальда Сурового. Именем того Сигурда в норвежской столице даже улица названа, хотя почему он свинья осталось покрыто мраком. Главное, чтобы нынешний тезка свиньей не оказался.

И зачем Георгий перед сном о викингах думал? Птички, понимаешь. Накаркал. А теперь, судя по всему, и дочирикался.

— Что вы сделаете с ними? — Георгий указал мечом на лодку с людьми.

— Это невольники, они сбежали, их нужно вернуть и наказать. Любой честный человек обязан помочь закону и справедливости.

— Закон и справедливость — не всегда одно и то же. Позвольте, я поговорю с беглецами. — Он повернулся в другую сторону. — Вы сбежали?

Ответил самый старый, с мятой седой бородой:

— Мы рискнули и проиграли. От судьбы не уйдешь, но лучше погибнуть, чем жить в неволе. Мы не вернемся. Если они подойдут, мы прыгнем за борт, пучина морская лучше плена. Здесь уже родная земля, мы счастливы умереть на родине.

Драккар медленно нагонял лодку, проплывая мимо Георгия. При желании его лодку могли разбить, просто уронив весла.

Чтобы обратиться к викингам, пришлось задрать голову:

— Это тот случай, когда справедливость и закон не совпадают. Предлагаю сделку. Я выкуплю этих невольников. — Не опуская щита, Георгий отсчитал из подкладки примерно четверть всех денег, всыпал в мешочек, крепко стянул на нем тесьму и перебросил на палубу драккара.

Сигурд взвесил мешочек в ладони и небрежно отправил обратно. Переводчик объяснил:

— Здесь за половину невольников. Если денег больше нет, остальных заберем. В качестве доброй воли разрешаем тебе или им самим определить, кто вернется с нами.

Сволочи. Еще и перессорить хотят. Георгий снова полез в подкладку и удвоил вес мешка. На выкуп ушла вся его доля. Остаток трогать нельзя, это деньги Лады для дочки.

На этот раз Сигурд кивнул и тихо произнес что-то. Переводчик объявил:

— Невольники твои, забирай. Но без лодки. Лодка стоит еще столько же.

— Корыто без весел и мачты не может столько стоить! За такую сумму можно купить корабль!

— Купи. Но сначала найди в море другого продавца. Впрочем, это не наше дело; цена лодки названа, соглашаться или нет — решать тебе.

Можно забрать всех к себе… и потонуть от первой же волны.

Бывшие невольники замерли. Мужчины опустили лица. У женщин потекли слезы. А дети…

Полные надежды детские глаза глядели на Георгия в ожидании чуда.

Лада потянула его за рукав:

— Отдай.

— Это плата богам за Ульку.

— Я не смогу купить счастье своего ребенка жизнями других.

Георгий вытряс из подкладки все, что было. Мешочек перелетел через борт и звякнул о деревянную палубу. Сигурд сказал еще несколько слов.

— Остался нерешенным последний вопрос, — сообщил переводчик. — Во сколько вы оцените собственные жизни?

На борту драккара натянули луки. Этот Сигурд в любом случае свинья, даже если не Свинья. На язык просились слова и похуже. Георгий стоял, прикрываясь щитом, сзади поднялась и прижалась к его спине Лада.

— Витязь с супругой не могут стоить меньше дюжины рабов, не так ли? — добавил переводчик.

Ладу приняли за супругу. Георгий не стал разубеждать. Не те время и место.

Повисло молчание, тяжелое, как атмосферный столб, если его массу представить из бетона. Между лодкой и кораблем плескалась серая вода, Георгий глядел в глаза Сигурда, тот с кривой усмешкой смотрел на него.

Купивший чужие жизни за свою должен отдать все, что осталось. Как опытный торговец, Сигурд понял, что денег больше нет. Скорее всего, многоходовку с повышением цены разыграли, чтобы выманить у Георгия последнее. Сейчас предводитель решал, стоит ли овчинка дальнейшей выделки — нужно ли рисковать жизнями своих людей за парочку новых рабов?

Седобородый с лодки обратился к викингам:

— Толмач, напомни Сигурду, что Олин пик рядом, а вал Галы далеко. Вы в чужих водах, здесь властвуют наши боги. Вы можете захватить нас силой, но наши молитвы услышат.

Рука мужчины указала куда-то в сторону, и там, на краю видимости, Георгий вдруг различил уходившую в облака темную гору. Олин пик!

Толмач быстро перевел. Сигурд размышлял недолго, громкая команда заставила луки опуститься.

— Наши и ваши боги заключили мир, и мы не хотим стать причиной нового раздора. Обещайте помолиться за попутный ветер для нас, и в подарок мы оставим два весла.

— Обещаю, — сказал Георгий.

Ему обещание ничего не стоило, в молитвы и богов, которые меняют человеческие жизни, он не верил.

— Почему они пошли на попятную? — шепотом спросил он Ладу.

Она удивилась:

— Если в твоем доме чужие дети станут обижать твоих — ты разве не вмешаешься и не накажешь?

Георгий не сразу понял, что она говорит про богов.

Как замечательно придумано. Поделили территории, где свои платят, чтобы чужие не распоясались… Так работают мафии, религии и государства. А если система работает — зачем придумывать новую? Местные боги неплохо устроились.

С драккара в воду бросили два маленьких весла. Сигурд прощально махнул рукой — довольно уважительно, признавая самоотверженность и отвагу противника. Когда корабль удалился, Георгий обратился к людям в лодке:

— Подплывайте, у нас есть вода и еда.

Лица просветлели. Лодки начали медленно сближаться.

— Нам нужно на Олин пик. — Георгий указал вдаль, на едва видневшийся на горизонте остров. — Можем взять на борт половину из вас, а лодку привязать. Под парусом и на четырех веслах мы быстро достигнем острова богов, а оттуда вы вольны плыть, куда хотите.

Счастье, написанное на измученных лицах, сказало больше любых слов.

— Славный витязь и его прекрасная спутница, — обратился седобородый к Георгию и Ладе, — у нас нечем отблагодарить, но назовите себя, и мы будем молиться за вас. Мы услышали имя Егорий. Не тот ли это защитник страждущих и неимущих, прозванием Храбрый?

Неужели слухи о «подвигах» известны даже за морем?

— Не верьте сплетням, верьте делам. И живите так, чтобы ваши имена звучали благороднее, чем у Егория Храброго. Поступайте так, и будем считать, что мы квиты.

Лада все же втиснула:

— Но если что — это и вправду Егорий Храбрый. — Она грустно улыбнулась ему: — Прости. Народ должен знать своих героев.

— Мы совершаем что-то не для благодарности, а потому что не можем по-другому. Если это не так, то ни человек, ни его поступки не стоят благодарности.

— Ты прав. Но я тоже права.

Два борта стукнулись, едва не проломив многодневную работу Георгия, из перегруженной лодки первыми выпрыгнули дети. Один мужчина и старший из мальчиков поплыли за веслами.

Георгий и Лада поглядели друг на друга.

Скоро они будут на острове богов.

Без денег.

Глава 2 Как Ульяна стала Ульяном

Улька проснулась оттого, что над ней кто-то склонился. Вокруг уже буйствовало утро. Почти всю ночь она бежала по лесу, шарахаясь от каждой тени, и спать хотелось просто дико. Глаза не желали открываться.

Витязь, что откачал после отцовских пирожков, собирался отправить ее домой. Улька не могла туда вернуться. Маму жалко, но все как-нибудь образуется. Мама поймет. Пройдет время, Улька станет, к примеру, известной разбойницей или, может быть, придворной дамой. Почему нет? Вдруг ее выберет сам дракон? Бабушка рассказывала, что в древности правители женились на простолюдинках, если те чем-то поразили.

Луну в небе давно сменило солнце, и когда его кто-то загородил, очень новое для Ульки чувство опасности вытолкнуло из сна. В лицо незнакомцу уставился кинжал:

— Отойди!

Склонившегося над ней человека защищал полный доспех, крылатого дракона на шлеме и щите не было. Обычный витязь. Рядом всхрапнул и ударил копытом конь.

А Улька не отрываясь глядела в лицо витязя: он был молод и красив, гладкие щеки напоминали попку младенца, глаза тоже глядели по-детски — наивно и очень по-доброму.

(продолжение следует)

Начало здесь: https://pikabu.ru/@p.ingvin

Георгий закатил глаза. Требуется срочно делать что-то реальное, а тут — к богам!

Верить в богов — глупость. Но что делать, если здесь в них верят все? Хочешь не хочешь, возникали сомнения: а вдруг местные боги вправду существуют? Конечно, не такие, как рисуют себе жители. Кощей же каким-то образом бессмертный? Значит, чудеса являются частью этого мира. Допустим, боги, если они все же существуют, что-то могут. Других действенных способов вернуть Елену у Георгия нет и не предвидится. Почему же не использовать этот — абсолютно дикий, нелогичный и в прежней жизни невообразимый?

До сих пор Георгий знал о местных богах лишь несколько фактов: в них верят, им отправляют подношения, их упоминают во всех благодарностях, пожеланиях и проклятиях. Но он ни разу не видел храма или капища с идолами. Или как они тут называются?

Т  еперь выяснилось, что к богам можно сходить и что-то попросить напрямую.

— Увы, богам требуется плата золотом или серебром, — промолвила Яга Мирамиславовна. —  Сначала придется что-то продать.

— Я продам свой дом!

Чувствовалось, что ради дочки Лада отдаст все, вплоть до последней одежды. Макиавелли сказал, что цель оправдывает средства, и его прокляли за эту удобную для самооправдания человеконенавистническую формулировку. Но сказать, что Лада неправа, у Георгия язык бы не повернулся. Однако, противоречие. Причем, в одной отдельно взятой голове. Наверное, потому что дочка для Лады не цель, а смысл жизни. И вообще, когда дело касается детей, обычные законы не работают. Положите на одну сторону весов своего ребенка, а на другую закон — у скольких людей перевесит второе? А у кого все же перевесит закон — можно ли считать их людьми?

Почему же так бесят первые, что всеми правдами и неправдами (особенно бесит последнее) спасают выросших моральными уродами сыночков и дочек от неприятностей (в роли неприятностей в большинстве случаев выступают именно закон и его синоним-антоним справедливость)?

Говорят, что в драке двух детей мать всегда примет сторону своего ребенка, а отец защитит невиновного. Лада была истинной матерью, кроме дочки для нее в мире ничего не существовало. Собственно, там больше ничего и не осталось.

А Георгий, наверное, был бы хорошим отцом. Он всегда за справедливость. Без справедливости нет воспитания, а без воспитания вырастают не дети, а те самые моральные уроды, которые всех бесят. Наверное, на весах с ребенком и законом где-то потерялась гирька с совестью.

Что-то мысль не в ту сторону завела, разговор шел совсем о другом.

— Кому нужна ветхая хибара на отшибе во Вторых Погорелках? — Старуха вновь задумчиво потерла щеку ладонью в пигментных пятнах. Блеклые глаза наполнились решимостью: — Говорят, мое хозяйство стоит на пересечении дорог, поэтому земля под ним стоит дорого. Лада, я перееду к тебе, а на эту землю можно найти покупателя.

Георгий перебил:

— Позвольте мне сказать. Деньги — не проблема. — Он позвенел подкладкой стеганки под кольчугой. — На несколько ваших домов хватит.

— Ты возьмешь меня с собой? — Лада сложила ладони, в голосе переплелись тоска и надежда. — Стряпухой, прачкой, служанкой, кем угодно. Я все умею. Чего не умею, тому научусь. Мир огромен, мне одной дочку не найти, а без нее — не жить.

— Поэтому я сказала — идти вам нужно вдвоем, — объявила старуха. — Этот мир мужской, женщине без сопровождающего к богам не добраться.

Без спутника, который знает реалии, Георгию тоже не дойти, здесь интерес взаимовыгоден.

— Само собой, — сказал он. — Тем более, что Улька мне теперь не чужая. Когда думал, что сирота — удочерить хотел.

Лада со слезами бросилась ему в ноги. Пришлось поднимать и успокаивать.

Старуха заявила тоном, будто ее долго уговаривали и она, наконец, смилостивилась:

— Забирайте дедово корыто. Правда, оно маленько разбито, кое-что починить надобно. Лада, витязь-то твой только железякой махать умеет или как? С плотницким инструментом сладит?

О Георгии говорили в третьем лице, Ладу это смущало, а боевую старушенцию — нисколько.  Лада не ответила — ответа попросту не знала. Но посмотрела так…

— Показывайте, — сказал Георгий.

***

Расспрашивать о богах у Яги он не решился. Въедливая старушка заподозрит что-нибудь, посыплются неудобные вопросы… Со временем все само выяснится. К богам так к богам, главное, чтобы они жили не на краю света, а еще лучше — по дороге в Двою или в столицу.

Дедово корыто оказалось парусной лодкой. Георгий не придумал, как ремонтировать ее в тесноте стоявшего на берегу сарая, и просто сломал его. Часть подходящих досок он оставил рядом с пробитым бортом, остальное перетащил к амбару — на дрова и для ремонта дома, забора и прочего. Яга Мирамиславовна оценила поступок по достоинству. Ее отношение из сварливо-насмешливого в одночасье стало дружеским и душевным.

Все необходимое для ремонта нашлось в подполе. Смола за долгие годы высохла и к жидкому виду вернулась лишь в разогретом виде. Или она такой должна быть? Георгий впервые чинил настоящую лодку, до сих пор собирал исключительно настольные модели.

Термин «лодка» парусному суденышку не соответствовал, размеры, высота борта и наличие небольшого киля относили ее, скорее, к разряду морских яхт. Старушка, услышав слово, кивнула:

— Дед примерно так и говорил: «Моя тыхта».

Парус полинял до желтизны, прежний цвет даже не угадывался. Часть веревок подгнила, Георгий проверил каждый сантиметр, гнилое вырезал, оставшееся усилил.

Хорошо, что разбитым оказался борт, а не дно. С самолично отремонтированным дном Георгий в море не вышел бы.

Лада помогала словом и делом. Она брала на себя все, что успевала перехватить у Георгия, поскольку чувствовала себя трижды виноватой: отвлекла известного витязя от главной цели жизни — поиска суженой, заставила бросить дела по защите бесправного народа от несправедливости и принудила (как она считала, и переубедить было невозможно) вместо этого решать ее личные проблемы. Георгий со своей стороны не допускал, чтобы она надрывалась, и настаивал, чтобы хоть иногда отдыхала.

Индусы верят в многорукую богиню. Лада оказалась именно такой — успевавшей везде, заботливой, неуемной в делах и простой в обращении. С ней Георгий чувствовал себя как дома: уютно и бесконечно спокойно. Настало время покушать — вот тебе горячее и всякие разносолы, попить — Лада бежит с чаркой кваса или компота. Она поливала из кувшина, когда он умывался, стояла наготове, когда требовалось (или всего лишь могло потребоваться) что-то подать или придержать. Даже стыдно было за такое обращение. Попахивало хлестаковщиной — будто приняли за другого и однажды вскроется неприятная правда.

То, что невеста Георгия — та самая Елена Прекрасная, из-за которой начиналась война, вдохновляло Ладу и каким-то образом прибавляло сил. Напарник — великий герой, а за его суженую сцепились два дракона! И он, отважный безумец, рыцарь без страха и упрека, идет драться с обоими!

И вновь привет от Хлестакова. Ох, как же все в жизни переплетено и непонятно…

Доски прибивались гвоздями внахлест, конопатились мхом и смолились. Специалистом в области прикладного рукоделия Георгий, конечно, не был, и когда Яга Мирамиславовна прогуливалась рядом, поглядывая на ведущиеся работы (Георгий употребил бы слово «инспектировала»), он старался не показывать неосведомленность. С нуля ему лодку никогда не построить, но когда готовые девяносто девять процентов служат образцом, остаток можно починить, глядя на готовое.

Удивило качество парусины. Выцветший материал сохранил все былые свойства, часть которых просто восхитила. Паруса, как выяснилось, делались из длинных овечьих волос, и благодаря природному жиру ткань оставалась сухой даже в непогоду.

За работой Лада, наконец, подробно рассказала о богах. Они живут на горе Олин пик, что торчит посреди моря, подпирая небо, к богам идут от отчаянья или когда не могут найти решение. Необходимо подношение в виде серебра или золота. Боги выслушают просьбу и, если просителя и его вклад сочтут достойными, дадут требуемое. В крайнем случае укажут путь к исполнению желания. Еще не было, чтобы кто-то ушел без ответа. Боги всевидящи и всемогущи, иногда они спускаются к людям и путешествуют среди них. Но мир людей скучен для богов, поэтому они предпочитают не вмешиваться.

— А двойские боги? — спросил Георгий.

Лада непонимающе хлопнула ресницами:

— У нас с Двоей общие боги. В дальних государствах — там да, другие. Например, у варягов, что живут за большим морем. С помощью своих богов они чуть не захватили Двою. Мой дед вместе с двоянцами воевал против варягов.

— На стороне Двои? — удивился Георгий.

— В те времена у нас с ними была одна сторона.

Работы по ремонту затянулись. Ночевать Георгию стелили на лавке, а Лада с мамой располагались на кровати. Утром он вставал первым и сразу отправлялся к яхте. Затем Лада приносила завтрак и помогала до обеда.

С моря тянуло свежестью, от сверкавшей зыби рябило в глазах. Не успел он дойти до лодки, как услышал вдали конский топот.

По большой дороге скакали трое всадников. Они заметили Георгия, двое тут же свернули к нему, третий, раненый, о чем говорила замотанная в белую ткань ступня, остался на дороге.

Георгий не расставался с мечом, хотя кольчугу, шлем и щит временно считал излишествами. Интерес к нему вооруженных витязей хорошего не предвещал. Если это драконовы гридни, то у них должно быть конкретное задание. К примеру, найти сбежавшего разбойника или поймать нарушителя границы. Или они проверяют всех? Мог ли Георгий что-то нарушить и не знать об этом? Вполне. Или его могли принять за другого.

Он уже доставал меч из ножен, когда одна из фигур, моложавая и безбородая, обрела знакомые очертания. Вслед за первым всадником узнался и второй.

— Приветствуем доблестного Егория Храброго! — Бермята Васильевич и Котеня Блудович салютовали ему мечами.

Георгий ответил тем же.

— Какими судьбами?

После быстрой скачки всадники пустили коней шагом вокруг него, чтобы те успокоились. Бермята глядел добродушно и чуть снисходительно, но Георгий сам дал на это право, разрешив пользоваться плодами несуществующей победы. Котеня радовался встрече от души.

— Не успели, — ответил Котеня, — конница из Гевала уже отплыла, сейчас грузится пехота. От Двои камня на камне не останется — Кощей такую мощь собрал, кораблей на всех не хватает. Наш достраивается на Засечном Погосте. Не хочешь с нами?

Георгий махнул головой назад, на лодку:

— Плыву к богам. Мне сказали, что они подскажут.

— Хорошо заплати, и не только подскажут, но и покажут, а то и на блюдечке поднесут, — хмыкнул Бермята.

Котеня что-то вспомнил и указал на дорогу, где неуверенно гарцевал раненый всадник — очень молодой, под стать самому витязю, и совершенно неумелый. Лошадь под ним стремилась встать на дыбы и сбросить седока, юноша едва удерживал ее.

— У меня, между прочим, новый оруженосец. Конечно, не чета Егорию Храброму, но старается.

Бермята не мог не похвастался перед спутником победой над известным героем, и Котеня не преминул продемонстрировать, что тоже не лыком шит.

— Ну, мы поехали, время поджимает. — Бермята развернул коня к дороге. — Встретишься с богами — при случае замолви словечко и за нас, тебе они должны благоволить.

Больше никто с дороги не сворачивал. Ремонт шел своим ходом и быстро двигался к завершению.

Настал день отплытия. Георгий прокопал траншею и разрушил связывавшую ее с морем перемычку. В очередной прилив лодка мягко приподнялась и, направляемая с двух сторон, вышла на открытую воду. Яга Мирамиславовна слезно попрощалась с дочерью, затем обняла и поцеловала нагнувшегося к ней Георгия в лоб.

— Береги ее.

— Как самого себя, — заверил он.

Вскоре махавшая платком фигурка скрылась из глаз.

Обращаться с парусом учились на ходу. Теорию Георгий примерно узнал еще на берегу, а опыт пришлось обретать в полевых условиях. Точнее, в самых что ни на есть морских. Лада, по своему обыкновению, всеми силами помогала.

Оделись в путь по-простому: рубаха со штанами и сарафан. Доспехи лежали в привязанном к лавке мешке — в море они только мешают, в них сразу пойдешь ко дну. Но меч, щит и шлем на всякий случай оставались под рукой. В лодке в достаточном количестве имелась вода в крепко закрепленных бочках, а Яга Мирамиславовна снабдила большим запасом еды. Как со знанием дела рассказала старушка, на юге в одном дне пути (если при попутном ветре) лежит Двоя, а остров богов находится примерно посередине, но чуть западнее. В хорошую погоду за несколько часов доплыть можно.

С погодой повезло. Умеренный ветер дул почти в нужную сторону, шли небольшими зигзагами, ориентировались по солнцу — по-другому не умели. Лада заняла место у мачты,  Георгий сидел на корме у руля.

— Расскажи о ней, — попросила Лада.

Уточнять не потребовалось.

— Она необыкновенная.

— Все остальные — обыкновенные?

Георгий улыбнулся:

— Ты тоже необыкновенная, но по-другому. Ты как уютный берег, куда в поисках покоя стремится усталый капитан. Елена… — он помолчал, подбирая слова, — она как водоворот. Никто не знает, что ждет впереди, но когда закрутило, сил выбраться уже нет.

— Сил или желания?

Он не ответил.

На горизонте иногда виднелись темные точки, но они двигались и быстро исчезали. Значит, корабли, а не земля. Хотя Олиному пику пора бы уже показаться.

— Наверное, она красива и молода?

Георгий не удивился вопросу. Лада пыталась понять, что в женщине заставляет мужчину все бросить и отправиться за ней на край света. Вполне объяснимое любопытство. Лада тоже все бросила, но любовь, толкнувшая ее на это безрассудство — материнская, в ней нет безумия всепоглощающей страсти и надлома, нет щемящей тоски, что заставляет прыгать в пропасть неизвестности и мечтать о несбыточном счастье совместного несчастья. Ладу сосватали в детстве и выдали за человека, которого прежде в глаза не видела. Другой жизни она не знала. Георгий еще раз оглядел спутницу и поразился, насколько определение «красива и молода» подходило самой женщине, имевшей почти взрослую дочь и трудную судьбу. Бедность и пьянство мужа не сломали ее, а разрушивший миллионы отношений быт стал отдушиной, тихой бухтой и волноломом, защищавшим от бушевавших снаружи бурь. Из кирпичиков заботы о ближнем Лада строила пусть не дворец, но большой и светлый дом семейного уюта. Это можно было прочесть во взгляде, понять из разговоров и увидеть в исходившем изнутри невероятном сиянии — оно, такое, бывает лишь у людей, которые ищут счастья не снаружи.

— Вы ровесницы.

Ответ удивил. У Лады поднялись брови, она отвернулась, направив взор в бескрайнее море. Георгий продолжил:

— У Елены красота внезапного столба, о который бьешься головой и теряешь сознание. У тебя — очарование природы, как она есть. Елена — шторм, ты — теплый тихий рассвет. Ты тоже очень красива, но другой красотой.

«Тоже». Женщине, даже малознакомой, такое не говорят, это обида на всю жизнь. Георгий загладил невольную вину признанием:

— Ты красива по-настоящему.

У каждого вылетевшего слова есть множество мотивов, разбросанных по всей шкале от благородства до корысти, и никто не знает, какой из них истинный — в каждый момент времени правдой оказывается другой. Точным было одно: в сказанном категорически отсутствовало лицемерие, Георгий говорил от души, то, что чувствовал. Ему от Лады ничего не было нужно. Она это ощутила и благодарно улыбнулась:

— Не преувеличивай. Вот раньше, когда я была в возрасте Ульки…

— Скоро твоя дочь тоже станет красавицей.

Здесь затесавшееся «тоже» оказалось к месту: Лада прикрыла губы и зардевшиеся щеки темной косой, словно хотела откусить от нее кусочек.

— А твой муж…

— Не надо о нем.

Георгий послушался, но вскоре вернулся к нежеланной теме.

— Мне нужно знать, что ты чувствуешь к нему. Если мы с ним пересечемся, я могу не сдержаться. После того, что он натворил…

— Я тоже могу не сдержаться. Лучше не пересекаться.

— Но если…

— Не причиняй ему вреда. Пусть живет, как хочет.

— И ты вернешься к нему?!

— Нет.

Все стало на свои места. Оставалась одна неучтенная возможность.

— Что мне делать, если он захочет вернуть тебя силой?

Лада подумала.

— Это его право.

— Он покушался на твою маму и чуть не убил дочку, Ульке из-за этого пришлось бежать!

— Улька и мама живы, а я — мужняя жена. Закон на его стороне. Мне еще придется нести ответственность, что ушла из дома с чужим мужчиной. В тонкости никто вдаваться не будет. Прошу тебя, если мы с Данилой встретимся — не вмешивайся.

Георгию очень хотелось сказать, что «Улька и мама живы» правдиво лишь частично, поскольку известно наполовину. Язык не повернулся. Вымолвить такое вслух — загасить огонек, что давал спутнице силы жить.

А с Данилой при встрече он поговорит. По-мужски. В сторонке. Когда рядом не будет женщин и закона.

Небо на западе окрасилось сполохами утонувшего солнца, и Лада заволновалась:

— Мы плыли медленно, но остров богов должен был появиться до заката.

— Отнесло течением.

Признаться, что выдерживать направление на юго-запад по солнцу не его конек, особенно когда светило движется в стороне и по дуге, Георгий не решился.

Лада сама поняла. Она все понимала раньше, чем он говорил.

— Наверное, нужно развернуться, — сказала она. — Олин пик видно издалека, значит, нас снесло очень сильно.

— Нужно взять назад влево или назад вправо?

— Не знаю.

— Возьму правее. Как думаешь?

— Давай попробуем.

Ветерок дул слабый, но все же дул, и направление Георгий выбрал, чтобы не идти совсем против ветра.

Выписываемые по волнам зигзаги стали обширнее. Горизонт по-прежнему был чист. Когда вслед за солнцем утонули остатки света, Георгий спросил:

— Умеешь ориентироваться по звездам?

— Нет.

— Одна из звезд должна указывать на север, но я не знаю, какая именно.

Звезды рассыпались по черноте небес, как шляпки кованых гвоздей по отремонтированному борту лодки. Луна вновь сделала мир видимым, но счастья это не прибавило. Направление потерялось окончательно. Георгий убрал парус, лодка легла в дрейф.

Путешествие затянулось, и выяснилась неприятная деталь. Вода с едой имелись с запасом, а для наоборот в открытой всем ветрам лодке условия оказались неподходящими.

— Отвернись, я спущусь поплавать.

Удивленный взор Лады быстро сменился понимающим:

— Хорошо. Потом я.

— Не обязательно. Я буду купаться долго и смотреть в море. Только поглядывай, чтобы никто не потревожил с другой стороны. Не люблю сюрпризов.

Они решили проблему как взрослые люди, без единого слова: один любовался ночным небом, второй разделся и спустился за борт. Вода сначала уколола холодом, затем взгорячила кровь и по возвращении вспомнилась добрым словом: ночная прохлада мгновенно превратила кожу в недобритого ежа. У ног ждало заботливо приготовленное покрывало — до банных полотенец прогресс еще не дошел. Собственно, кроме этого единственного покрывала на борту других вещей не было — ни полотенец, ни одеял. Никто не думал, что они могут понадобиться. Георгий укутался и разрешил обернуться.

— Замерз?

Раздавшийся вопрос был глуп с точки зрения логики, но он был не информативным, а участливым. От голоса веяло теплом. И ответа не требовалось.

— Мы заблудились, — констатировала спутница уже очевидное Георгию. — До утра ничего не сделать, а мы оба устали.

Мужчине оставили только распорядиться:

— Давай спать.

Как же просто было с Ладой. Она все понимала, и в ее сознании условности с появлением необходимости блекли и размывались. Безграничное доверие к спутнику сквозило в каждом поступке. Не говоря ни слова, Лада разместилась на полу лицом к борту, голова устроилась щекой на сложенных ладонях, колени чуть поджались. За спиной осталось достаточно места, чтобы Георгий вытянулся в любом положении.

Он оделся и лег позади нее. После обтирания покрывало стало влажным, и оно было одно, и укрыться больше нечем. Можно снять парус. А если он срочно понадобится? Нет, готовым нужно быть ко всему. Лада умница, она поймет. Георгий придвинулся к ней боком и набросил покрывало, плотно закутав в него соседку вместе с торчавшими коленками и ступнями.

Лада вздрогнула, но не отстранилась.

(продолжение следует)

Глава 6 От обмана до бабы Яги

Начало здесь: https://pikabu.ru/@p.ingvin

Уже смеркалось, а ей по-прежнему было плохо. Эти долгие часы Георгий выполнял роль сиделки — нянчился, успокаивал, поил водичкой и протирал лоб. Сюда бы врача…

Видимо, отрава подействовала сильнее, чем казалось. Нужно повторять промывания и давать больше воды. Пусть лопнет, но пьет, другого лечения в такой ситуации нет.

Вернулась мысль о клизме. Бурдюк маловат, полноценной процедуры не получится. И встает другой вопрос, более серьезный, чем объем имевшейся емкости. Вопрос очень деликатный: как подступиться с таким предложением? Поймет ли малявка, что все для ее же блага?

Решил не рисковать. Оставил на крайний случай.

Ночевать пришлось здесь же, в лесу. Улька с завистью глядела на сыр, лепешку и сухофрукты, которыми подкрепился перед сном Георгий, но ей он не предложил ни крошки. При отравлении нужно пить, а не есть. Спать легли под той же березой. Хотелось накрыть девочку чем-нибудь, Георгий готов был отдать свою рубаху, но условия не позволяли. Он даже доспехов на ночь не снял. Лес — не постоялый двор, чтобы расслабляться, и лучше немного подмерзнуть, чем быть зарезанным в тепле и уюте.

Разбудили птицы. На востоке разгоралась заря, зябкая свежесть овевала лицо… а место рядом пустовало.

Обманула, негодница. И ведь какая актриса — Георгий готов был последним пожертвовать, чтобы ей чуточку полегчало. Кроме талантливой малолетки отсутствовали кинжал и котомка с продуктами, включая бурдюк с водой. Знать бы заранее, как получится, — поставил бы клизму, невзирая на протесты и сопротивление. После такого, может, и мыслей дурных у паршивки поубавилось бы.

Хорошо, что догадался деньги припрятать. Продукты — дело наживное. С водой тоже проблемы нет, места богаты ручьями, а в любой деревеньке хватает колодцев. Только кинжал жалко, хороший был — нетяжелый и с удобной рукоятью.

Можно постараться догнать. Следопыт из Георгия никудышный, но вариантов, куда девчонке идти, всего два: к матери или к бабушке. Первое она вчера категорически исключила, значит, искать следует у бабушки. Только сначала придется искать бабушку.

Георгий начал подниматься и вдруг застыл от внезапного озарения: Улька взяла кинжал неспроста.

Решила отомстить. А притворялась, потому что не хотела, чтобы ей помешали. Теперь нужно соображать быстрее. Если она…

Не соображать, а бежать надо, причем быстро. Спасать ее от самой себя, пока не натворила глупостей.

Адрес он запомнил: Вторые Погорелки, крайний дом. Тропа в конце концов вывела прямо на место. Размером домишко был чуть больше славной избушки на болотах, от пыльной дороги его отгораживал покосившийся плетень. Во дворе пусто, скота нет, как и собак, кошек и прочей живности. В окошке темно. Георгий решил, что сейчас излишняя вежливость навредит. Скрипнула без спросу отворенная калитка, он прошел к сеням, рука легла на меч:

— Хозяева, открывайте! Эй! Есть кто живой?

Шевельнулась занавеска, донесся испуганный голос:

— Что случилось? С Улькой беда? — голос был женский. — А где Данила?

— Их разве нет?

Следующие полчаса Георгий играл с хозяйкой в вопросы и ответы, где каждое следующее слово нервировало и еще больше запутывало ситуацию. Георгия пригласили внутрь. Хозяйку — статную молодую женщину чуть за тридцать, со спускавшейся из-под кокошника темной косой и живыми, полными боли глазами — звали Ладой. Однажды доводилось читать, что косы в старину носили только девушки, а замужние женщины делали другие прически. В реальности оказалось не так. Или надо сказать не «в реальности», а «в сказке»?

В реальности сказки. От заканчивавшихся хеппи-эндами добрых волшебных сказок здесь были только имена, остальное — настоящая бескомпромиссная реальность.

Немало времени понадобилось, чтобы разобраться в том, что произошло с дочкой Лады. Итог не радовал. Домой Улька не приходила, а отважный герой, что кинулся с ножом на защиту девочки, оказался создателем злополучных пирожков. Георгий понял это по рассказу о его отъезде и быстром возвращении, а вытребованное описание внешности пролило свет на остальное. Теперь муж Лады сбежал, видимо, посчитав, что вместо тещи отравил дочь, и дело замять не удастся. Только бы они с Улькой не встретились у бабушки.

Слово за слово, и Лада превратилась в ледяную статую. Закутанная в шаль поверх сарафана, она сидела, глядя в стену, и от остановившегося взгляда хотелось выть.

— Чем я могу помочь? — спросил Георгий.

Он рассказал о себе в начале разговора, и женщина в общих чертах представляла его возможности. Да и наслышана была. Воин без дома и денег, а теперь и без коня. Зато где угодно можно постучаться в любой дом, назваться, и примут как родного. Со временем выяснилось, что это важнее денег, но тому, кто не ощутил на себе, не понять.

Лада молчала. Георгий сообразил, что надо делать.

— Объясняйте, где живет ваша мама, я схожу и все улажу.

Глаза женщины потемнели. Георгий мысленно выругался: она ведь только что рассказала: «Я все улажу» было прощальными словами Данилы.

— Не знаю, как начать… — Лада опустила взор. — Выслушайте, а потом судите, хорошо?

— Со мной можно на ты, — разрешил Георгий, чтобы ей было комфортнее. — Я хоть и витязь, но не дворянин.

— Благодарю. Со мной тем более не церемоньтесь… ся, — Она тоскливо улыбнулась одними уголками губ. — Я даже не знаю, чего это вы мне выкать начали.

— Ты, — поправил Георгий.

— Выкать начал, — послушно исправилась Лада. — Но было приятно. Ко мне никто так не обращался. Благодарю еще раз. Понимаешь, Егорий… Я знаю, что дело женщины — ждать. Но чего? Трупа? Рассказа, где и как погибла дочь? А если ей нужна помощь? Раньше я боялась Данилу только нетрезвого, а сейчас понимаю, что он в любом состоянии способен на все. И если Улька с ним пересечется…

— Я сделаю все, что в моих силах. Даже больше. Обещаю.

— Верю, но не в этом дело. Отныне дома мне нечего делать, только изводить себя предчувствиями и на стенку бросаться. У меня просьба. Возьми меня с собой.

Рот уже открывался в согласии, когда Георгий подавил первый позыв и стиснул зубы. Обычное для двадцать первого века дело здесь выглядело кощунством. Витязь не имел права путешествовать с чужой женой. Ее мог сопровождать только родственник, или с ними должны быть еще женщины, одна из которых зависима от мужчины, а остальные при этом как бы составляют ей компанию.

Но оставлять ее дома тоже нельзя, иначе от безысходности руки на себя наложит.

— Что люди скажут?

— Неужели витязь, которого зовут Храбрым, боится молвы?

— Я не о себе.

Ответа пришлось ждать долго. С тяжестью на душе раздалось:

— Мне все равно.

— Тогда жду на улице.

Она собралась быстро. Только обувь сменила с тапочек на лапти и вместо кокошника повязала платок.

Тому, что витязь без коня, Лада не удивилась. Сначала подумалось, что сюда уже долетели слухи о последнем «подвиге Егория Храброго», но все оказалось проще: мысли Лады были далеко.

***

Дорога «к бабушке» шла по той же тропе, где Георгий нашел Ульку, а после развилки свернула в сторону. Яркое солнце и щебет птиц не давали настроению упасть ниже нуля. Чтобы спутница не впала в хандру, Георгий развлекал ее более подробным рассказом о себе. Не полным, конечно, а усеченной версией, опробованной на Соловье и многократно оправдавшей себя после, но с дополнительными нюансами о чувствах. С Ладой было легко, просто и хотелось делиться личным.

— Ты так сильно ее любишь? — На него поднялся щемящий душу взгляд — глубокий, пронзительный, знакомый со счастьем и страданием не понаслышке.

— Если любовь несильная, это не любовь.

Лада помолчала.

— Как жить? — вдруг огорошила она.

Имелась в виду ее конкретная ситуация, но вопрос был обширным до бескрайности. Вряд ли спутница оценит философские изыски. Георгий ответил просто:

— Бодро и мужественно.

С ответом он угадал. Лада печально (и все же!) улыбнулась, ее шаг стал увереннее, плечи расправились, избавив осанку от скорбной сутулости.

Сзади донесся конский топот, и вскоре над головами раздалось:

— Кто ты, воин, и куда путь держишь?

Спрашивал потрепанный витязь средних лет, человек явно бывалый, битый жизнью, но битый, как видно, недостаточно. В глазах горела жажда приключений, рука готовилась выхватить меч. Георгий тоже положил руку на рукоять — хоть и пеший, но готов, дескать, встретить неприятности во всеоружии.

— Егорий. В данный момент людям помогаю. Это моя спутница. С кем имею честь разговаривать?

Имя оказало воздействие, угроза в глазах встречного, принявшего Георгия за разбойника или дезертира, сменилась уважением:

— Приветствую доблестного витязя Егория Храброго, долгих тебе лет и вечной удачи. Я — Бермята Васильевич, спешу стяжать воинскую славу, поэтому еду к кораблям, что отплывают штурмовать стены вероломной Двои.

— Зачем?

— То есть? — Бермята сморщил лоб, но к пониманию это не приблизило.

Георгий вздохнул и начал издалека:

— Женат?

— Да. — Бермята чуть помрачнел.

— Дети есть?

— Да.

— Ну и?

Бермята все еще не понимал. Лада, спрятавшаяся за спиной Георгия, с любопытством глядела то на одного спорщика, то на другого. Судя по недоумению на лице, то, на что намекали Бермяте, до нее тоже не доходило.

— Зачем тебе эта война? — прямо спросил Георгий.

— Я же говорю — стяжать славу, совершить подвиги, о которых сложат легенды…

— И вернуться безруким или безногим инвалидом и до конца жизни портить кровь семье. Так? По-моему, тебя просто быт заел, новых ощущений захотелось. Но лучше так, чем чужих жен соблазнять или последние деньги вместе с домом в карты проигрывать. Каждый развлекается по-своему.

— Что-то я тебя не пойму. Не одобряешь ратной славы? Сравниваешь ее с низкими удовольствиями?!

— Я зрю в корень. Придет враг на нашу землю — надо жизни класть и гнать его в шею, чтобы неповадно было. А сейчас ради чего?

— Нашему дракону нанесли оскорбление, украли женщину, которую он выбрал.

— А до этого ее украли у другого. В любом случае, убивать ни в чем не повинных жителей Двои я не собираюсь. И сам не хочу быть ими убитым. Если дракон предложит способ вернуть женщину без массовых жертв, я первым побегу помогать, а пока — увы.

— Тогда не откажи сразиться со мною для удовольствия — померяться силой и оценить, насколько я готов к смертной битве.

— А еще для того, чтобы рассказывать о великих победах, которые одержал в пути?

— Само собой, — пожал плечами Бермята.

— А если проиграешь?

— Судьба.

— То есть, о таком ты просто не будешь рассказывать. Знаешь, разрешаю говорить, что мы сразились и ты победил. Тебе нужна слава, мне — покой. Теперь расходимся, и все будут счастливы.

— Благодарствую, достославный Егорий! Только не забывай, что Бермята Васильевич победил тебя в честном поединке!

— Уверяю, не забуду. И всем буду рассказывать. Будь здоров.

Осчастливленный Бермята ускакал.

Ладу разговор и, особенно, концовка несказанно удивили.

— Ты подарил ему победу над собой? Он же на каждом перекрестке растреплет, что сражался с Егорием Храбрым и победил.

— Пусть. Победа, если она только на словах, ничего не значит и ничего не стоит. Побеждать нужно делами.

Весь дальнейший путь спутница косилась на него со странным любопытством. Даже внутренняя боль ослабла, страдание в глазах сменилось задумчивостью.

Лесную тропу хорошо утоптали многочисленные ноги и копыта, ширина позволяла без проблем проехать всаднику, и большую часть пути получалось идти рядом, не мешая друг другу. Погруженная в себя Лада долго молчала, но, наконец, не выдержала:

— Как ты стал таким мудрым?

— Это не мудрость, это здравомыслие. Чистый прагматизм. Слова — ветер, даже намерения ничего не значат, жизнь человека состоит только из его дел. Если человек чего-то хочет, он добивается, а то, что ему не нужно, отвергает. Чаще всего для этого требуются сила воли и умение идти на компромисс, то есть поступиться малым ради большого. Все просто.

— Было бы просто — все жили бы счастливо.

— Потому что не хотят воплощать желаемое. Люди притворяются, что идут к мечте, а на самом деле это топтание на месте, потому что путь нарисован в голове и там же остался. Я бы сказал, что неимение желаемого означает отсутствие у человека целеустремленности. Давно известно: победитель говорит «сделаю», неудачник — «постараюсь», то есть первый ищет возможности, второй — причины для оправданий.

— Чтобы все время побеждать, нужно быть очень сильным. Большинство людей не такие.

— Силу дает не победа, а борьба. Если не сдаешься — это сила.

На Ладу разговор подействовал лучше любых антидепрессантов.

Через час сквозь деревья проглянуло море. Слепящая рябь раскинулась от края до края, вдали медленно двигались несколько парусов. Тропа вышла на широкую дорогу, откуда можно было разглядеть расположившееся на берегу небольшое подворье. Лада направилась туда.

За хлипким забором стоял потрепанный временем домишко, рядом — амбар и курятник, за ними — огород, малинник и несколько кустов ежевики. На берегу продувался всеми ветрами грубо сколоченный сарай.

От моря несло свежестью и йодом, дышалось легко, и — это поразило больше всего — исчезли всегдашние комары. Они с первых дней сопровождали каждый шаг, стали неотъемлемой частью жизни. Здесь их не было. Возникла мысль: у моря Елене понравится. Когда Георгий вернет ее, нужно поселиться на берегу, и все наладится.

— Как зовут твою маму? — спросил он. — Хочется сразу обратиться честь по чести.

— Яга Мирамиславовна.

Вот это номер. Яга, значит? Плечи непроизвольно передернулись. Но Соловей-разбойник оказался обычным человеком, дракон — тоже, хоть и Кощеем. Почему же бабе Яге надо быть страшной зловредной старухой, поедательницей добрых молодцев? Пора привыкнуть, что слухи — не факты, и даже факты — это не знания, а информация, которую не так поняли, переврали или запустили намеренно, как миф про Егория Храброго.

Открыв калитку, Георгий и Лада прошли к крыльцу. Лада постучала.

— Мама, Улька у тебя?

— С чего ей быть у меня? — донесся старческий голос. Внутри скрипнула сдвинутая щеколда, и дверь распахнулась. Закутанная в шаль старушка-божий одуванчик выглядела вполне добродушно, хоть и глядела с подозрением. — Уж месяц, как носу не казала. А кто это с тобой, доченька?

После первых слов Лада побледнела, но нашла силы представить спутника:

— Знакомься: доблестный витязь Егорий Храбрый.

— Доброго вам здравия и многих лет, Яга Мирамиславовна.

Георгия старушка проигнорировала, ответила дочке:

— А в чем храбрость-то с чужими женами по лесу шастать?

— Мам, не начинай. Данила тебе пирожков испек — таких, что не откачали бы. Улька их в дороге без спросу поела, так едва на тот свет не отправилась, Егорий ее нашел и насилу откачал, а Данила на него бросался с ножом, убить хотел. Улька, когда все поняла, украла кинжал и сбежала. Перед этим Егорий предлагал отвести ее домой, она отказалась, и я думала, что Улька придет к тебе. — Голос дрогнул, в глазах заблестело. — Куда же она теперь подастся?

— Да все нынче в Гевал идут, там сбор ратного люду, и работа всем найдется — и женщинам, и детям. Прохожие лишь о том и твердят. Война, милая. Егорий тоже туда?

— Он суженую ищет, ее, как говорят, дракону отдали.

— Тогда пусть забудет.

Лада тактично добавила:

— Он не может забыть. А ее, говорят, у дракона уже отбили и в Двою увезли, похититель — тамошний принц. Война как раз из-за нее началась.

Яга Мирамиславовна еще раз оглядела Георгия, теперь с интересом, и горько резюмировала:

— Тем более. А где зятек?

— Сбежал.

Старушка покачала головой и распахнула дверь шире:

— Ну, входите, что ли, чаем напою, вы же, небось, голодные.

«Чаем» в ее понятии оказалось блюдо с вареной картошкой, пареная тыква, маринованная репа, несколько разогретых на пару лепешек и, собственно, чай — травяной, душистый, очень крепкий. За чаем разговорились. Георгий еще раз поведал о себе, а затем не удержался.

— Про вас, Яга Мирамиславовна, столько сплетен ходит, что не могу не спросить. Разъясните, где правда, а где досужий вымысел. Я слышал, что у вас избушка на курьих ножках, что она вертеться умеет, а вы в ступе летаете и заезжих удальцов едите. Не смейтесь, я в это не верю и только передаю, что другие говорят. Или вы не единственная Яга?

— Успокойся, милок, единственная. — Баба Яга улыбнулась гнилыми зубами. — В лучшие времена, когда муж еще жив был, дворец у нас был, на побережье. Я распорядилась построить крытую галерею, чтобы уходила в воду, и прямо в море стояла беседка на мраморных колоннах. Ее поставили на круглое основание, и несколько быков медленно разворачивали ее вслед за солнцем. — Глаза Яги Мирамиславовны наполнились слезами счастливых воспоминаний. — Как же мы хорошо жили... Еще, говоришь, сплетничают, что я в ступе летала? А вот это наглое вранье. Правда, помню, как однажды не совсем трезвая из бочки с теплой водой во время купания вывалилась и под горку кувырком полетела. Это было, да, но не больше. А чтобы людей есть — вздор и гнусный поклеп. Хотя повод языком чесать у людей был, не спорю. Повар-арапчонок торты мне в виде человеческих фигур делал: то мальчишку в коротких штанишках с охотничьим рогом у рта, то девушку с веслом, то здоровенного мужика в парике и странной шляпе. Имя у поваренка смешное было — Карабас-Барабас. Как-то заметили, что у нас челядь исчезать стала. Думали, что недовольные в бега подались — уж больно лютая я в те времена бывала. Потом в чулане косточки нашли. Сначала на меня, как хозяйку, подумали, вот слухи и пошли. А это Карабаска оказался. Сбежал, поганец-душегуб, не уследили. Последний раз я про него слышала, что он у соседнего дракона чем-то отличился, тот ему в награду замок на границе дал и титул маркиза.

— Маркиза Карабаса недавно на дубу вздернули. — Георгий вспомнил, как сильно пекся о личной славе Котеня, и добавил: — Или некий витязь с ним расправился. Но людоеда больше нет. Скажите: как вы тут живете одна?

— А что? Небольшое хозяйство, огород, и прохожие, бывает, останавливаются. Я их кормлю и размещаю, они платят.

Надо же: бабуля-предприниматель. Место проходное, на большой дороге, у моря и на перекрестке с тропой из леса. Если дело расширить, «номера» вполне превратятся в постоялый двор, а то и в гостинично-развлекательный комплекс.

Лада вернула всех на грешную землю:

— Мама, что же делать-то теперь?

Старушка потерла сморщенные щеки костлявой ладонью.

— Нужно идти к богам.

Эпиграф

Что дурак — не обессудь!

У меня иная суть!

Мне б куды-нибудь в атаку.

Аль на штурм куды-нибудь!..

Леонид Филатов «Про Федота-стрельца»

Часть третья

Вопросы и ответы

Глава 1 Разбитое корыто, оруженосец и боги

— В храм? — уточнил Георгий.

Мало ли, вдруг его захотят отправить к богам напрямую. Тогда он против, у него дел и на земле хватает.

Мать и дочь уставились на него, как на дитя неразумное.

— Зачем в какой-то храм? К богам! — Яга Мирамиславовна указала рукой куда-то на юго-запад. — Причем, идти нужно вам обоим. Боги подскажут, где искать Ульку и твою суженую и как их вернуть.

(продолжение следует)