Краткое содержание прошлых серий
Верлибр и Уолт Уитмен - нужна ли нам рифма?
Битники и божественные верлибры под наркотой

Сегодня читаем верлибры Аллена Гинзберга (коммент для минусов под постом). В прошлом моем посте американские битники кажутся травоядными кроликами, которые слегка, по чуть-чуть протестовали. Это не так и вот почему. Америка 50-х – это патриархальный и консервативный рай. Только длинные юбки, только целомудрие, только жесткие сексуальные табу только правильная музыка и никаких коммунистов, и сквернословия. Искусству в такой обстановке свойственно спорить и ставить под сомнение – вспомните хотя-бы советскую рок-волну 70-х и особенно 80-х годов.

В той обстановке за бунт отчасти отвечали битники – интеллектуалы, освоившие не один десяток книг, и отмороженные по тем временам хулиганы. Наркотики, жесткая критика текущих социальных норм, протесты против войн, намеренные нарушения сексуальных табу – это лишь краткий и поверхностный список. Аллен Гинзберг, один из символов хиппи 60-х был среди американских битников одним из центров этого безобразия (но одним только безобразием его поэзия не ограничивалась). Его поэма «Вопль» с ее критикой капитализма, экспрессивностью, анатомическими деталями стала, цитируя источники - «поворотным пунктом в истории современной литературы, днём рождения новой американской поэзии со свободной экспрессией, сексуальным либерализмом и иными ценностями, которые десятилетие спустя станут краеугольным камнем контркультуры США». Да, вот это все – «Я видел лучшие умы моего поколения, разрушенные безумием, умирающие от голода истерически обнажённые». Так тогда было нельзя, но стало можно.

Стоит заметить, что Гинзберг, как другие битники, был близок к русской литературе.

«Во многом мы имитировали старую традицию русского авангарда - Есенина, Маяковского. Мы слушали их записи. В 1965 году Евтушенко подарил мне диск с записями Маяковского, который я до сих пор храню. Русская классика конца 19 века тоже оказала большое влияние на писателей бит-поколения. В 13 лет я прочитал всего Достоевского, Керуак и Берроуз позднее сделали то же самое. Кроме этого, я читал переводы Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Блока», - говорил он в одном из интервью.

Думаю, что многие из тех, кто будет читать про жизнь Гинзберга, будут рвать и метать – потому что и жизнь, и стихи этого поэта до сих пор (а особенно в российском контексте) многим возмутительны непозволительны. Правда, в своем время это не мешало ему общаться со многими советскими поэтами – Евгений Евтушенко, как говорят источники, называл Гинзберга своим другом. Сам Аллен был в СССР и общался с Вознесенским и другими.

«Бродский был в лагере, и я по этому поводу устроил большую вонь в Ленинградском Союзе Писателей...» - слова самого Гинзберга.

И здесь уместно сказать пару слов про табу в искусстве. Одной из спорных точек для Пикабу всегда было, что «можно» или «нельзя» искусству. Искусству свойственно всегда задавать вопросы – и в том числе и неудобные, особенно в сложные и противоречивые времена, когда тем самые нормы морали и этики оказываются под вопросом – сейчас, например, в глухом подполье в Иране живут десятки музыкальных рок-групп, которые отнюдь не лояльны режиму. 

Искусству порой свойственно воплощать эти вопросы в тех формах, которые неудобны обществу и государству – вспомним литературные советские тридцатые, вспомним, как тяжело заходила тогдашней консервативной части английского общества новая рок-музыка 60-70-х. Протест – это рациональный способ посмотреть на проблему под другим углом – это делал и Гинзберг, и другие битники. В результате дав дорогу другим бунтарями – во многих странах. Тот же Джим Моррисон во многом рос на Аллене Гинзберге, Джеке Керуаке (ну а дал творческую дорогу ему другой битник – Майкл Макклур). На этом пока все. В следующей серии – алкоголик Чарльз Буковски и его верлибры. А теперь стихи.

Ссылки
Про Аллена Гинзберга - тыц, тыц
Стихи Аллена Гинзберга (да переводов российских мало, увы) - тыц, тыц
Фильм про битников с тем самым Дэниелом Рэдклиффом

Аллен Гинзберг, «Супермаркет в Калифорнии»

Этим вечером, слоняясь по переулкам с больной головой
и застенчиво глядя на луну, как я думал о тебе, Уолт
Уитмен!
Голодный, усталый я шел покупать себе образы и забрел под
неоновый свод супермаркета и вспомнил перечисленья
предметов в твоих стихах.
Что за персики! Что за полутона! Покупатели вечером
целыми семьями! Проходы набиты мужьями! Жены у гор
авокадо, дети среди помидоров! — и ты, Гарсия Лорка, что
ты делал среди арбузов?

Я видел, как ты, Уолт Уитмен, бездетный старый
ниспровергатель, трогал мясо на холодильнике и глазел
на мальчишек из бакалейного.
Я слышал, как ты задавал вопросы: Кто убил поросят?
Сколько стоят бананы? Ты ли это, мой ангел?

Я ходил за тобой по блестящим аллеям консервных банок,
и за мною ходил магазинный сыщик.
Мы бродили с гобой, одинокие, мысленно пробуя артишоки,
наслаждаясь всеми морожеными деликатесами, и всегда
избегали кассиршу.

Куда мы идем, Уолт Уитмен? Двери закроются через час.
Куда сегодня ведет твоя борода?
(Я беру твою книгу и мечтаю о нашей одиссее по
супермаркету, и чувствую-все это вздор.)
Так что, мы будем бродить всю ночь по пустынным улицам?
Деревья бросают тени на тени, в домах гаснет свет,
мы одни.
Что же, пойдем домой мимо спящих синих автомобилей,
мечтая об утраченной Америке любви?
О , дорогой отец, старый седобородый одинокий учитель
мужества, какая была у тебя Америка, когда Харон
перевез тебя на дымящийся берег и ты стоял и смотрел, как
теряется лодка в черных струях Леты?

Картина - Отто Мюллер, "Цыганская люшадь у чёрной воды"