За Москву походим и в холопьях!
Гул да шум на поляне, где шиши пировали, сильнее стал. Разом несколько факелов вспыхнули, а после видно стало – идут шиши от костра туда, где Сенька с Николкой лежали.
- Ты слышь, молчи, - прошептал Сенька. – А станут пытать – на своём стой: не при деле ты.
Не успел Николка ответить. Толпой вышли шиши, факелами окружили лежащих. Атаман их в ногах у мальчишек присел. А лицо – странное, и в руке – большой лист.
- Грамоте знаешь? – спросил Спирька, нагайкой Сенькиной ноги коснувшись.
Нежданным был вопрос. Глазами Сенька хлопнул, да и ответил честно:
- Знаю…
- На, чти нам, - Спирька лист ближе протянул, рыкнул: - Огня-то наклоните! Да руки ему ослобоните, дурни!
- Биться будет, - сказал кто-то.
- А чего ему биться, - сказал атаман.
Срезали с рук Сенькиных путы. Спирька сам факел ближе посунул, сказал чуть не с робостью:
- Чти, что ли…
Важно прокашлялся Сенька. Лист обеими руками взял.
- Православные христиане, вспомните истинную православную христианскую веру, покажите подвиг свой, молите служилых людей, чтоб быть всем православным христианам в соединении и стать сообща против предателей христианских. Пусть служилые люди без всякого мешканья спешат к Москве…
- Слышь, к Москве-е! – протянул кто-то, и заволновались шиши. А у Сеньки голос сам собой осекся. Кашлянул он, уже всамделе, чтобы комок прогнать. И продолжал:
- … в сход к боярам, воеводам и ко всем православным христианам. Писано в монастыре Святой Троицы и Святого Сергия митрополичьим решением в лето 7119 от сотворения мира… - положил Сенька с бережением лист на колени, улыбнулся шишам и крест на себя положил: - Дождались…
- Верно ли чтишь? – Спирька на лист посмотрел. Кто-то из шишей крикнул:
- Да верно, я ж тебе говорил – слово-т «Москва» я знаю, как чертится!
- Цыть! – гаркнул Спирька. И буркнул Сеньке: - Чего зубы скалишь?
- Да ведь ополчение то! – горячо отозвался Сенька. – Новое! Сколь ждал-то! Как к вам грамотка-то попала?
- А из деревеньки принесли, человек проезжал, да кинул… Небось, побежал, кабы отпустили? – усмехнулся в бороду атаман. Сенька кивнул:
- Побежал бы. Да ведь зарежете… Николку пустите, не холоп он мне – попутчик…
- Погоди… - Спирька пальцами бородку потерзал. – Ратный строй знаешь?
- Знаю, - пожал Сенька плечами. – А к чему?
- А без дела биться не будешь, коли тебя атаманом покличем?
- В воровских атаманах не ходил да и не стану хаживать, - ответил Сенька тихо. – Хоть огнём жги, хоть кожу дери. Беда на русской земле, а вы людишек зорите да бьёте. Псы вы.
- Ишь… - выдохнул атаман, рукой махнув, чтоб смолкли шиши, загудевшие было. – А вот прикажу голым задом в угли посадить – так не то запоёшь…
- А сажай, - и виду не подал Сенька, что мороз по коже пошёл при тех словах.
- Ладно, горячий… - вроде как смутился Спирька. – Не на воровство зову. Коли правда в той грамотке, так хватит нам в лесу сидеть. Порешили мы… - вновь гул прервал рукой, - …с робятами идти на Москву. Станем за русскую землю. И мы не без понятия. А только не знаем мы ни строю, ни бою. А воевать – не лесовать… Ляхи здоровы рубаться, в чистом-то поле настругают нас по первому ж разу… А ты человек воинский, даром что малой. Будешь над нами атаманом?
- Атаманом не буду, разбойничьего чина не приму, - твёрдо ответил Сенька. Вскочил Спирька на ноги, грохнул шапкой оземь, на своих оборотился:
- Каков?! – и к Сеньке: - Ну а кем быть изволишь?
- Кто есть, тем и буду, - ответил Сенька. – А вы – холопами моими боевыми.
- А… - Спирька рот открыл, да так и остался. Потом захохотал: - Да будь по сему! За Москву походим и в холопьях!