В ад и обратно (3)
Продолжаем знакомиться с книгой Яна Кершоу "В ад и обратно".
Ссылки на предыдущие части:
Война окончилась, оставив разруху в умах и на улицах. В начале главы Ян поставил правильный вопрос о том, каким образом случилось, что европейцы не сделали верных выводов из той мясорубки, через которую они прошли, и через небольшое зажгли новый мировой пожар? И почему большевизм победил только в России?
Фронтовики, вернувшиеся к семейному очагу, попали в другой, непривычный мир, в котором они пришлись не ко двору. В развитых странах Европы разрушения были ограничены Бельгией и северо-востоком Франции, и проблемы крылись в основном в полуразрушенных финансах, чего не скажешь о Польше и Сербии, где война оставила выжженную землю и разорённое хозяйство. Неудивительно, что населению пришлось иметь дело с безработицей и инфляцией. Особенно от инфляции пострадала Германия в процессе разворачивания политического кризиса 1923 года. Кершоу видит причины проблем немцев в несдержанной денежной эмиссии уже в военное время. Я же со своей стороны смею заметить, что те же проблемы были и у поляков, и у австрийцев, но те как-то лучше справились. У немцев не получилось главным образом благодаря действиям Франции, которая от души хотела оттоптаться за перенесённые исторические обиды. Я подробно писал об этом здесь. Гиперинфляция 1923 года, разрушив сбережения и государственные финансы, позволила в то же время распутать долговой клубок, что послужило основой для последовавшего экономического роста.
Помимо материальных, не стоит забывать о людских потерях. В одной только Германии насчитывалось свыше миллиона сирот. В то время, как во Франции останки павших воинов были перезахоронены по желанию близких, а также были установлена Могила Неизвестного Солдата, как и в других странах-победительницах, побеждённые были намного более сдержаны в поминании своих павших. В обоснование этого Ян приводит запоздалую установку национального монумента в Берлине. Думаю, это натяжка. А вот насчёт того, что совсем не было памятников в России - вот здесь он прав на все сто. Последовавшая мясорубка гражданской войны затмила те жертвы, да и война была непопулярна ни у народа, ни у новой власти. Хорошо, что хоть спустя сотню лет, но справедливость начинает торжествовать, и Россия начинает чтить память своих сынов.
Могилы близких оказались лучшим аргументом для того, чтобы сделать многих борцами за мир, и пацифизм как движение крепко встал на ноги и заявил о себе. К сожалению, голос пацифистов до сих пор не может достучаться до принимающих решения, и заключительное слово остаётся, как и раньше, за гробами отцов, мужей и сыновей.
Не все бывшие фронтовики смогли устроиться в мирной послевоенной реальности. Дымящиеся развалины былых и новых конфликтов дали им возможность получать доход от своего военного опыта путём участия во всякого рода незаконных или полузаконных формированиях. Эти формирования, действующие по большей части по поручению власти, делали чёрную работу по избавлению от внутренних врагов, как то вычищению большевистской, социалистической и сепаратистской заразы, применяя частенько при этом уже привычное насилие. Так делалось в борьбе за независимость Ирландии, в Турции, в Италии. Немцы, в условиях развала армии после окончания войны, тоже прибегли к этому средству, создав фрайкор из добровольцев, который давил коммунистов и противодействовал полякам в Силезии. Нелишне будет упомянуть, что видную роль в революционных движениях Европы играли евреи (искавших возможность добиться равноправия), поэтому часто ненависть большой части населения и в том числе этих военных формирований были направлены против их. Контрреволюционную реакцию (многократно превысившую по числу жертв "красный" и прочий революционный террор) часто сопровождали погромы, грабежи, мародёрство и экзекуции еврейского населения. Так было на Украине, в Польше и Венгрии. К сожалению, Ян не уделяет должного внимания важному вопросу о том, кто платил этим добровольцам, а также снабжал их оружием. Создаётся впечатление, что эти отморозки (таких хватает во все времена) действовали в первую очередь по собственной инициативе, что, конечно, не так. Да, они рушили и убивали, но не без приказа.
Автор уделил довольно много места гражданской войне в России. Конфискация фабрик и земли не была принята, конечно, без боя со стороны бывших владельцев (хотя, замечу, что экспроприации начались не сразу, а как реакция на саботаж со стороны фабрикантов), и в последующей войне погибло более, чем вчетверо больше, чем в мировой, а ведь были ещё более многочисленные жертвы голода и болезней среди гражданского населения. Победу красных предопределили, по словам Яна, контроль над индустриальным ядром страны и большей частью населения, а также лучшая организация. Он пишет, что "безжалостный террор против любого, оказывающего сопротивление, означал, что оставалось мало альтернативы повиновению". Мне лично не верится, что Советская власть стояла только на терроре. Красная армия победила в том числе и потому, что опиралась на (безусловно, далеко не стопроцентную) лояльность большинства населения. Крестьянин, бедный и истощённый войной, вряд ли был за возвращение власти помещиков, маячащими за обозами Белой армии (кстати, белый террор был порой почище красного). Да, большевики были не сахар, но выбрали из двух зол меньшее (по крайней мере на тот момент). Национальным окраинам тот же Деникин с его "единой и неделимой" вряд ли что мог предложить, в то время, как 32 миллиона жителя по большей части сельской Украины были ярыми националистами (хоть это Кершоу писал, а не я, однако националистов тогда хватало, и союзниками белых они быть не могли). Политика военного коммунизма, бывшая оправданной в условиях войны, резко снизила лояльность крестьянства после её окончания, и, будучи протрезвлёнными итогами кронштадского восстания, большевики развернули НЭП, который, как известно, позволил накормить страну. Советская власть устояла, с сердцевиной в виде сталинской партийной организации, с контролируемой свыше "системой патронажа и коррупции". При этом автор подчёркивает центральную роль террора в большевистском революционном проекте, иллюстрируя свои слова цитатами из Ленина о "кровососах-кулаках", а также рассказывая о сотнях тысячах жертв ЧК.
Социалистическая революция оказалась, по словам Яна, не способной пойти на экспорт. Он обосновывает это (я не шучу!) широкими российскими просторами и как следствие сильным монаршим контролем и слабым гражданским обществом. Отсталая экономика и неофеодальные порядки на селе подкрепляли брутальность и пренебрежение человеческой жизнью, укоренённые в обществе. Нигде в Европе не было столь благоприятных условий для такой радикальной трансформации общества. После Гражданской войны Советская Россия стала "чужеродным телом" в Европе, и рассказы сбежавших из страны пострадавших и недовольных добавили страху власть имущим. Что ж, Ян прав, что хуже, чем в России, тогда не было нигде, но это не даёт права говорить, ни о том, что в подобном положении не могла оказаться ни одна другая страна, ни о том, что необязательно было идти большевистским российским путём без корректировки курса сообразно местным условиям. Многочисленные социалистические революции, произошедшие впоследствии в двадцатом веке в Европе, да и по всему миру (и далеко не всегда при поддержке СССР) подтверждают скоропалительность Яна на этот счёт. Однако, что-то в его словах всё же есть: большевистская угроза самим своим существованием парадоксальным образом уменьшила вероятность революции в других стран, заставив правящие классы идти на уступки трудящимся, снижая, таким образом, вероятность классового конфликта. Ползучая деградация среднего класса и рост неравенства во всём мире после ухода со сцены Советской власти наглядно это демонстрирует в наши дни. Кто знает, когда-нибудь после очередной кровавой мясорубки где-нибудь на развалинах старых благополучных стран снова неизбежно встанет вопрос, уже стоявший на повестке дня в 1917 году.
Послевоенное устройство Европы было в руках руководителей четырёх стран-победительниц - Британии, Франции, США и Италии, причём большую роль играл американский президент Вудро Вильсон. Он продвинул самоопределение наций как принцип европейской политики. Причём скомбинировано это было с демократической системой. Идея как таковая была хорошей, но реализация - затруднительной, особенно в условиях клубка проблем в Восточной Европе. Свеже-, а также давно созданные государства сразу проявили недюжинные претензии на куски территорий своих соседей, обоснованные и не очень. Сама территория была населена неоднородно, и новые границы неизбежно включали в себя значительные национальные меньшинства. В результате возник межвоенный лоскутный ковёр, где Италии отошёл немецкоговорящий Южный Тироль, но не отошло смешанное со славянами побережье Адриатики. Миллионы венгров очутились в Румынии, а немцев - в Чехословакии. И т.д. и т.п.
Ну и, конечно, от души оттоптались на немцах, которых спасла от полного унижения только угроза большевизма. На немцев и их союзников возложили ответственность за развязывание войны. Им не только урезали территорию, но и ограничили армию сотней тысяч, отняли шахты Саарланда, все колонии и торговый флот, запретили строить самолёты и подводные лодки. Ну и, конечно, сто тысяч тонн золота репарации наложили. Для справки: золотой запас США составляет на данный момент где-то в районе восьми тысяч. Но, тем не менее, Германия на определённое время осталась "бесполезным, но раненым гигантом".
Политическим устройством подавляющего большинства европейских стран (минус СССР) после войны стала парламентская демократия, принесённая в значительной мере на штыках союзников-победителей. Установлению демократии способствовало, по мнению Яна, и участие масс в военных действиях, после чего фронтовики сами стали выдвигать политические требования. Я вижу мало логики в этом умозаключении, особенно в свете того, что подобного не случилось во Франции или Британии. Думаю, пример большевиков вдохновил европейских солдат. Так или иначе, демократизация, включающая эмансипацию женщин, значительно расширила электоральную базу, создав потенциал и для её манипуляции. В парламентах Восточной Европы борьба шла между социал-демократами, коммунистами, аграриями, либерал-демократами и националистами. Всюду грызня и расколы - и между коммунистами и эсдеками, и между националистами разных мастей, и между старыми и новыми элитами. Вообще, Ян не особо скрывает своё предпочтение такому политическому устройству, как демократия, оправдывая те случаи, когда она даёт сбои "неправильным" поведением элит и социальных групп. Автор утверждает, что свежесозданные демократии были таковыми прежде всего вследствие краха в войне старого отжившего порядка, а не слабости элит, вынужденных играть по новым правилам.
Но была одна страна, помимо СССР, политическое развитие в которой выбилось из этого тренда - Италия. В этой стране власть досталась в руки талантливого популиста Бенито Муссолини, который смог заручиться поддержкой олигархата, поставив взамен услуги банд отморозков, в изобилии появившихся на фоне послевоенных трудностей, черпая человеческий материал в среде вернувшихся с фронта и не нашедших себе занятия в послевоенном кризисе фронтовиков. Эти банды лучшим образом проявили себя в подавлении сильного социалистического движения и в мобилизации среднего класса (Кершоу уже тогда выделяет средний клас в обществе). Причиной того, что в других странах такого не случилось, автор видит в том, что либеральное общество в Италии на тот момент уже долго находилось в кризисе, плюс война, плюс большевистская угроза. Мне лично это видится несколько искусственным. Война и большевики были у всех стран. А то, что итальянцы уже к тому моменту наелись своей демократии - конкретнее надо говорить. Демократии наелся олигархат, который не мог больше эффективно манипулировать ей в условиях всеобъемлющего кризиса. Поэтому они нашли новый инструмент контроля через Бенни, который на их деньги сразу учетверил численность своих банд. Именно смычка с крупным капиталом была ноу-хау итальянских фашистов, передача которого в другие страны просто потребовала времени.
Опыт Муссолини, о котором быстро узнал тот самый немецкий солдат, мечтавший очистить страну от "иностранщины" в мировую войну, не помог ему при захвате власти в охваченной хаосом 1923 года Баварии. После Баварии он уже планировал марш на Берлин по примеру Бенни. Его, однако, подвела армия, вставшая на сторону законного центрального правительства. Она учла опыт поддержки правого мятежа Каппа, опиравшегося на силы фрайкора. Тогда глубоко недовольные новой властью военные отказались встать на защиту демократии, и только всеобщая забастовка всей страны, организованная всеми - и левыми, и правыми - заставила путчистов отступиться. Немцы уважают закон и порядок. Во время последующих мятежей армия помогала восстановить контроль правительства, расправляясь с путчистами и демонстрантами. Так случилось и в Мюнхене, и Гитлер получил небольшой, но всё же срок. Без поддержки армейцев нацистам ничего не светило. Демократия (как инструмент власти - моё примечание) устояла. Пока.
После окончания послевоенного турбулентного периода Европа, несмотря на все социальные пертурбации, в глобальном плане всё там же, где была три десятка лет назад - антагонистической компанией держав с империалистическими амбициями. Гремучая смесь национализма и империализма открыла дверь к новой войне. Ян написал верно, но поверхностно, умолчав про силы, лежащие в основе империализма. Социальные волнения были утихомирены, власть капитала, воспользовавшаяся американским экспортом демократии, удержалась. Господству аристократической элиты был положен конец, но основные противоречия эпохи оставались в силе.