Ужаленные наследием⁠⁠

Люди в России покупают дореволюционные дома и превращают их в частные музеи, мастерские и кинозалы. Кто они и что ими движет?

Осенью 2023 года москвички Мария и Юлия купили дом в деревне Пустынь в 60 километрах от Костромы. Добротное строение 1910 года, первый этаж из кирпича, второй деревянный, массивная железная дверь и ажурные наличники. К тому моменту девушки уже полтора года ездили по ближайшим к столице областям в поисках «того самого» — исторического дома, который они могли бы вместе восстановить.

— Это была физическая, прикладная потребность в восстановлении чего бы то ни было, — рассказывает Мария. — Нам хотелось перейти от слов к делу, на своем опыте понять, что это все значит.

Мария и Юлия называют себя «людьми, ужаленными наследием». Таких, как они, становится все больше.

В России сегодня — почти 150 тысяч выявленных объектов культурного наследия, в разы больше — старинных домов без статуса памятника. Избы с наличникам, купеческие теремки, особняки и дачи разрушаются каждый год от старости или рук владельцев, которые хотят жить современно и с комфортом. Мы поговорили с энтузиастами и энтузиастками, которые покупают исторические дома и восстанавливают их, сохраняя все, что можно, от дверных ручек до цвета стен.

Что реально приобрести дешевле миллиона, получится ли подружиться с местными и действительно ли сейчас появилась мода на наследие?

Дом Легкодумова

Девушки были подписаны друг на друга в Инстаграме, а живьем познакомились на строительных лесах: на волонтерской акции очищали от краски старинное здание. Встреча переросла в дружбу, а дружба — в совместный проект.

Маша давно мечтала однажды купить и восстановить старинную усадьбу, Юля — отремонтировать квартиру в доходном доме в Петербурге, и чтобы там непременно была лепнина, старый паркет и изразцовая печь. Обе мечтали сделать свои проекты публичными, с некой общественной функцией. Но усадьбы стоят дорого, инвесторов найти трудно, так что эту идею Маша отложила. А Юля поняла, что небольшие города куда интереснее Петербурга. К тому моменту стали появляться первые вдохновляющие примеры за пределами столиц: терем Асташово в костромском лесу, гостевой дом O’27 Silvuplé в Ростове Великом, усадьба Скорняково-Архангельское в Липецкой области.

Словом, Маша и Юля отправились искать свой небольшой исторический дом.

Критерии были такие: здание — дореволюционное, но без статуса памятника, чтобы не возиться с охранным законодательством. Находиться должно не дальше 500 километров от Москвы, стоить — до миллиона рублей. И хорошо бы, чтобы у дома была история.

Десятки отсмотренных теремков на Авито, полтора года поездок по объектам, две сорвавшихся в последний момент сделки — и вот они в костромской Пустыни.

— Дом купили на эмоциях. Настолько были поражены всем, что увидели, что некоторые вещи пропустили мимо глаз, — рассказывает Маша.

И было чему поразиться. Сама деревня — старообрядческая, даже церковь сохранилась. Рядом текут две реки. Внутри — старинные печи, оригинальные полы, окна и двери, мезонин с резным балкончиком. И на стене — фотография солдат царской армии. Среди них был и сын строителя дома, офицер со звонкой фамилией Легкодумов.

Проект в итоге так и назвали — Дом Легкодумова.

Позже оказалось, что девушкам сильно повезло в их первый приезд: они побывали в Пустыни в сухую погоду. Но стоит пройти дождю или растаять снегу по весне, и добраться туда практически невозможно, последние три километра дороги размывает, не всегда могут проехать даже внедорожники. Лучше добираться по реке на лодке, как это и делают местные.

Да и дом был полон секретов. После визита реставраторов выяснилось, что из-за отсутствия вентиляции в подклете завелась плесень и «домовый гриб», старый амбар придется перебирать. Дом стоил чуть меньше миллиона, но на его реставрацию уйдет миллионов пятнадцать. Учитывая все сложности, в том числе логистические, займет она несколько лет. Нижняя (цокольная или полуподвальная) часть жилого здания в традиционной русской архитектуре. Обычно служил для хранения припасов, утвари, хозяйственного инвентаря. Располагался непосредственно над землёй или частично заглублялся в землю, за счет этого защищал основные жилые помещения от холода и сырости.

При разборе оставшихся в здании вещей его новые хозяйки нашли множество артефактов, готовых немало рассказать о прежних владельцах. В коробке со старыми фотографиями — коллаж со всадником на нарисованном коне. Юля выяснила, что офицеры русской армии любили делать такие на дембель, так что, вероятно, это дембельский портрет Якова Легкодумова. Среди старых бумаг обнаружилась справка о том, что Легкодумов жил в этом доме с 1889 года. Так выяснилось, что здание по крайней мере на 20 лет старше, чем указано в документах.

Когда строение восстановят, Юля и Маша хотят сделать там гостевую часть, куда можно будет приехать пожить, и музей.

— Хотим воздать дань тому, что здесь было, — говорит Маша о будущем музее. – У нас в деревне осели артефакты советского времени из мест, которых уже нет — школьные журналы 40-х годов, остатки детской библиотеки 50-х. Про историю владельцев тоже интересно: это были успешные, зажиточные крестьяне-старообрядцы.

Сколько таких сумасшедших?

В мае 2024-го Маша и Юля решили, что стоит собрать единомышленников — тех, кто также восстанавливает исторический дом или подумывает этим заняться. Они анонсировали в своих каналах встречу с представителями нескольких похожих проектов. Среди спикеров были Екатерина Соловьева, которая с мужем восстанавливает Дом Смодора в Галиче, супруги Бушмариновы с их гостиничным проектом O’27 Silvuplé, один из создателей агрегатора исторической недвижимости «Дом вдали» Марк Борблик.

— Буквально за день все места улетели, хотя регистрация была платная, — рассказывает Маша. — Люди обрывали почту: «Можно скорее, пожалуйста?». На встрече было битком, нечем было дышать, в хорошем смысле. Мы такого не ожидали, тем более что кейсы, кроме Silvuplé, были не очень известные. Все потом еще и не хотели расходиться…

Прямо в зале тогда провели опрос, кто уже купил или собирается купить исторический дом. По словам Маши, таких было всего процентов пять. Остальные пришли, потому что у них «есть какая-то мысль в этом направлении», предполагает она.

Чтобы «не расставаться и держаться вместе» организаторки собрали закрытую группу в телеграме. Сейчас в чате «Новая жизнь старых домов» более 600 человек. Каждый день — активные обсуждения.

«Коллеги, подскажите, как аккуратно расслоить обои?» — интересуется участница группы и выкладывает фотографию газет XIX века, найденных под стеновым покрытием. На одном из фрагментов — оборванное стихотворение «Черезъ тысячу летъ», будто привет от строителей дома нынешним владельцам. Тут же кто-то из подписчиков присылает полный вариант текста, и выясняется, что это — не большая литература, а рифмованная реклама табачных гильз Катыка, протитипа сигаретных фильтров. На следующий день хозяйка обоев сообщает, что нашла в гараже (бывшей каретной) крышку от коробки с этикеткой этих гильз — реклама сработала.

Ответственность за передачу ценностей места

Одна из самых бурных дискуссий в группе — об отношениях с местными жителями. Городские энтузиасты, которые приезжают восстанавливать старинные дома, не всегда легко находят с ними общий язык.

«С местными лучше договариваться по-доброму. ＜…＞По возможности дать заработать ＜…＞ Хвалить, благодарить и делать подарки детям и пенсионерам. Тогда будут чувствовать свою сопричастность, не станут вредить. Мы научены горьким опытом погрома дома и уничтожением раритетного автомобиля Мерседес 123. ＜…＞ После такого дорогого урока всех простили», — пишет Елена из села Тулюк в Челябинской области.

«Потомки крестьян в Костромской области — трудные люди, — рассказывает другая участница. — Если хотите нанять кого-то на ремонт, то это будет весьма сложно. Люди хотят денег, но к вам не пойдут. Из гордости. То есть, можно иметь много денег, но в этих местах на деньгах далеко не уедешь. Дружить с местными тоже не получится. Будут удары в спину».

Несмотря на трудности с интеграцией, почти все члены группы восстанавливают здания, надеясь в будущем придать им какую-то общественную значимость. По просьбе «РегАспекта» Маша, хозяйка Дома Легкодумова, закинула в чат вопрос: «Кто купил старый дом именно для семьи, чтобы создать там семейное гнездо?»

«Наш вариант 100%», — отвечает одна из подписчиц. Но как выясняется через строчку, «дом для семьи» — это этнодом-музей.

«Мы тоже купили деревенский домик в Тверской области, чтобы было гнездо для семьи и свой кусочек природы, — пишет другая. — Есть в планах расшириться со временем и создать центр притяжения».

«Я купила дом в Тверской области, чтобы сохранить хоть крупицу деревянного зодчества. ＜…＞В планах тоже расшириться. Полтора года езжу работать на выходные».

«Я купила дом 1879 года в вепсской деревне Матвеева Сельга. Он является выявленным ОКН. Надеюсь, будет дом и мастерская художественная, и реставрационная. Было в планах музей наших деревень сделать».

«Мы купили в Вологодской области старый деревенский домик для своей семьи, восстановили», — пишет Ирина Лапина, автор проекта «Лапоть Лыковый». Сейчас она устраивает там праздники, детские дискотеки и кинопросмотры под открытым небом для соседей, а еще регулярно принимает гостей из города.

Чувство на кончиках пальцев

Среди участниц опроса — Екатерина, хозяйка дома 1911 года в подмосковной Верее. Высокая кудрявая блондинка из столицы, всю жизнь была, по собственным словам, «офисным планктоном», хотя увлекалась коллекционированием предметов старины и изучала семейную историю.

Все изменила поездка в подмосковную Коломну во время второго декрета. Семья ходила по музеям — «Калачная», «Душистыя радости», Музей пастилы. Восхищалась аутентичной атмосферой, хорошим сценарием экскурсий и историческими костюмами экскурсоводов. Угощалась коломенским чаем с пастилой и калачами. «С этим послевкусием» затем приехала в Верею на дачу,

— И я сразу стала просматривать старый фонд, — вспоминает Екатерина. — Мужу говорю: «Василий, надо искать». Посмотрели несколько домов 1950-х годов. Все было не то, у меня не складывалась картинка, я подрасстроилась. А потом поехали смотреть этот [дом]. Погода была ужасная, шел проливной дождь. Поднялись на пять ступеней… Внутри — запах теплоты, такой вот именно дачный, сухой. Высокие потолки, голландская печь в изразцах, и в одной комнате — четыре окна по два с половиной метра. Меня просто срубило. Знаете, когда чувствуешь на кончиках пальцев, что это — твое.

Дом сохранил многие оригинальные элементы (например, наличники в стиле модерн), но состояние его оставляло желать лучшего. Фундамент разрушался, нижние бревна начали гнить. В кухне — дыра вместо пола и остатки от русской печки. В саду — выгребная яма и трава выше человека. «Но все это уже не могло меня остановить, — пишет Екатерина в своем блоге. — Я знала, что дом будет моим, что я его спасу, иначе его просто отдадут под снос. У мужа глаза расширялись от ужаса, а я стояла и представляла себе, как тут будет музей, мастер-классы для детей…»

Все оригинальное Екатерина хочет сохранить нетронутым или восстановить. Например, в печке-голландке — еще одной печке в доме, их там было три — нарушили технологию эксплуатации: в дымоход, видимо, вывели трубу от буржуйки. Екатерина думает, что это могли сделать расквартированные в Верее во время войны немцы. Найти реставраторов было нелегко. Первые четыре бригады печников отказались работать: говорили, что легче все снести и построить заново. Только пятая, старообрядческая, взялась за проект.

Екатерина часто спрашивает совета или делится опытом в чате сообщества Маши и Юли.

— Думала, таких сумасшедших, как я, человек пятнадцать. Но когда окунулась в сферу старинных домов, деревянного зодчества, узнала про сообщество, то поняла, что сумасшедших много, и вообще все это отлично.

Главные работы в здании уже завершены, но жить там семья пока не планирует: не хочет «вносить бытовую современность». Дом стал пространством для мероприятий. В декабре–январе там провели два спектакля, лекцию про гжельский фарфор и праздник для детей из старообрядческой общины, весной запланирована свадебная фотосессия.

— Это, конечно, социальный проект. Мы живем под лозунгом «не остаться без штанов», но нет задачи прямо заработать. Всё из семьи: у нас в семье было много людей, которые работали с детьми-инвалидами, с больными туберкулезом, отдавали деньги, имения… Видимо, генеалогическая память, — говорит Екатерина.

«Надоело рыдать над руинами»

— Сейчас интерес к наследию просто повальный, — комментирует Дмитрий Ойнас, президент делового клуба «Наследие и экономика», директор АНО «Коломенский посад», эксперт по менеджменту и монетизации наследия. Иммерсивные музеи в Коломне, которые вдохновили Екатерину на покупку дома — как раз его проекты.

Актуализацией наследия, в том числе через экономические модели, Дмитрий начал заниматься еще в позднем СССР: в 1989 году он помогал вывести из государственной собственности в частную усадьбу «Алексеевскую» в Ивановской области.

— Я тогда не осознавал, что это прецедент. Просто думал освоить подходы. Надоело рыдать над руинами, хотелось понять, как исправить ситуацию.

По словам Дмитрия, рынок исторической недвижимости начал складываться в России только в конце нулевых (после хаотичной приватизации 90-х на сделки с ОКН наложили мораторий, его  сняли только в 2008 году). Архитектурным наследием на тот момент интересовались в основном крупные корпорации и инвесторы с большими деньгами. Для них исторические усадьбы и городские дома были неосвоенным сегментом рынка, и основная схема заключалась в том, чтобы выводить такие здания в частное владение — а это трудоемкая бюрократическая процедура, затем — перепродавать по более высокой цене, с готовыми документами.

— У общества настороженное отношение к приватизации таких объектов, — объясняет Дмитрий, — Вот частник покупает какой-нибудь крупный объект наследия, и в обществе начинается бурление: сейчас все заберут, развалят, построят что-нибудь на его месте, заборы понаставят, никого не пустят. Для любого инвестора это вызов.

Такое отношение во многом объясняется советским прошлым: почти сто лет в стране не было частной собственности, люди разучились жить на протяжении нескольких поколений в стареющих зданиях и управлять ими (в условной Англии или Голландии род может столетиями поддерживать дом, сохраняя при этом и навыки ремонта — например, соломенных крыш).

Без частных и общественных инициатив сохранить и «заставить работать» колоссальный объем наследия, которым обладает Россия, просто невозможно, считает Ойнас. И дело здесь не столько в деньгах, сколько в формах и форматах управления объектами, в эффективности их использования — потому что наследие сохраняется только когда используется. Чтобы форматы работы с были многообразными, чтобы сложился рынок продуктов и услуг, нужно, во-первых, подключать самые разные группы профессионалов, а во-вторых — и это главное — важно, чтобы государство и общество могли доверять друг другу.

Один из проектов, с которыми Дмитрий работает за пределами Коломны — пряничное заведение купцов Смысловых в Ростове Великом. Раньше это был отель с интерьерами купеческого особняка, затем конкуренция среди гостиниц выросла, и было решено переосмыслить проект. Ойнас предложил создать на первом этаже небольшой музей и рассказывать там о традиции «ростовской пряницы» — огромного многофигурного пряника размером со стол, который женихи дарили своим невестам перед свадьбой. После запуска проекта число постояльцев снова выросло. По словам Дмитрия, 60% из них приезжают, чтобы поучаствовать в программах музея.

Туристы, которые стали чаще путешествовать по России и заезжать в малые города, крупные инвесторы и меценаты наследия, инициативный средний класс с его растущим интересом к историческим домам — Дмитрий считает, что все это часть общемирового тренда, который сейчас набирает обороты и в России: «Впечатления и эмоции — главный товар постиндустриальной экономики, а наследие — один из ключевых ее ресурсов. Просто мы медленно его осваиваем».