Самоволка
Продолжаю публиковать "Возвращения", Рязанов В. В. Хочу чтоб мемуары моего дедушки увидело как можно больше людей, если есть что сказать - пишите, автору будет очень приятно)
При всём моём уважении к художественному сериалу "Кадетство", должен отметить, что наша действительность и, в частности, дисциплина была суровей и строже.
Сериал в общих чертах передаёт атмосферу, дух и элементы устройства нашего специфического социума, но многие из моих коллег-ветеранов держатся более критической точки зрения, т.к. три года коллективной жизни в возрасте 14-17 лет и наши семь лет (с 10-11 лет) - это абсолютно разные подходы к жизни, разные оценки ценностей этих возрастных групп.
То есть, моё мнение - вопрос персональный.
Самовольные отлучки суворовцев в город (самоволки) освещены в сериале как рядовое нарушение дисциплины; у нас же самоволка - очень серьёзный проступок, который мог повлечь за собой даже отчисление из училища. А быть отчисленным, т.е. выгнанным, было позорно для каждого, а для круглых сирот даже катастрофическим, ведь им на гражданке пойти было некуда. Короче, дорожили училищем.
Но возраст (нам было по 14 лет) есть возраст и, если есть дисциплина, то должны быть и её нарушители: любители приключений, противники монотонности и скуки. Исходя из этих отправных условий (дисциплина и жажда развеять скуку) кадетами были освоены локальные самоволки. Это когда ты не там, где ты должен быть, но и не в городе, где можно нарваться на военный патруль. За такое нарушение наказание было не самым строгим.
Как-то раз на четвертом году обучения в подобную самоволку пошли три товарища. Территория училища лицевой стороной смотрела на улицу; тыльная же сторона переходила в заброшенные сады, которые тянулись по холмам чуть ли не до самого Днепра. Вот в этих садах мы и придумывали себе приключения.
В этот раз вернулись мы не на самоподготовку к шести вечера, а где-то в одиннадцатом часу. Расчёт был на то, что наш взводный, закончив суточное дежурство в 17.00, уйдёт домой, как это было всегда, и наше отсутствие пройдёт незамеченным. Раньше так уже бывало.
По водосточной трубе мы залезли на 3-й этаж в окно спальни (казармы на 100 человек). Темно. В роте уже объявили отбой, все в кроватях. В этот самый момент открывается дверь в коридор и в полосе света мы видим нашего майора, который, оказывается, не ушёл домой, а, заметив наше отсутствие, остался на службе в ожидании нашего возвращения. Тут необходимо заметить, что наш офицер-воспитатель вполне оправдывал название своей должности - был настоящим воспитателем, заботливым и добрым к нам.
С полминуты он стоял, привыкая к полумраку спальни. За эти секунды мы ползком под кроватями пролезли к своим местам и одетыми, в ботинках нырнули под одеяла.
А он, оказывается, десять минут назад заходил и видел, что нас троих всё ещё нет. И, вдруг, мы на местах, в постельках!
А первым по его маршруту был я.
- Встать!
Я молча встаю. Полностью одет. И обут. Нервы фронтовика-воспитателя срываются и он шлёпает меня. Не сильно, но от души.
Рота ревёт. Дежурный офицер забегает, хватает нашего взводного за плечи и уводит его из спальни.
А у нас началось общее обсуждение как самого инцидента, так и вероятных последствий. Совещание авторитетно определяет действия взводного как эмоциональные, полностью оправдывает его и постановляет, что при расследовании происшествия я должен признать себя, и только себя, виновным.
Короче. Взводный, зная, что коллега-дежурный не будет его прикрывать, сам пошёл к начальнику училища. Результат: ему - офицерский суд чести, разжалование из майоров в капитаны. Мне - двойка по поведению за год. Это формально. А реально - при передаче этой истории из уст в уста она обрастала надуманными подробностями и, в конце концов, стала звучать как триллер о несовершеннолетнем преступнике, погубившем карьеру офицера.
В 2007 году на встрече кадетского братства я рассказал эту историю в подробностях; мой товарищ по самоволке, который, слава богу, приехал на эту встречу, подтвердил все её детали. Меня через 53 года полностью реабилитировали и даже зауважали. Так-то.