Пролетариат физического и пролетариат умственного труда. Часть 4
В третьей части своей исследовательской работы известный популяризатор марксистской теории Поль Лафарг рассказал читателям о возникновении пролетариата умственного труда, о его заметном численном росте в конце XIX века и нелегкой судьбе. Как и пролетарий физического труда, пролетарий труда умственного подпадает под влияние известных экономических законов капитализма, подвергается угнетению и эксплуатации и вынужден скитаться по миру в поисках лучшей доли и переезжать в те страны, вслед за машинами и оборудованием, где его более квалифицированный труд востребован и лучше оплачивается.
В четвертой части Поль Лафарг подводит итоги своего исследования и делает прогнозы на будущее. Некоторые прогнозы читателям с высоты XXI века покажутся наивными, но глядя на другие, они безусловно узнают окружающую их действительность. В этом нет ничего удивительного: Лафарг по примеру своих учителей Маркса и Энгельса отталкивается от тех общественных и экономических тенденций, которые уже проявили себя в XIX веке, приводит живые примеры, данные статистики. Но обо всем читатели смогут узнать сами, а наиболее нетерпеливым редакция предлагает воспользоваться ссылкой на источник в конце статьи, чтобы дочитать сочинение Лафарга до конца, не дожидаясь выхода последней пятой части.
= = =
III. Производитель в будущем обществе
1. Организация производства и национальное и международное единство человечества
Социалисты, выступавшие до 1848 г., ставили себе задачей наметить организацию труда, которая должна будет осуществиться, как только одержат победу в обществе великие принципы свободы, равенства и братства. В то время казалось возможным по своей воле регулировать экономическую жизнь человечества. Фурье, самый отважный из тогдашних социалистов, мечтал даже о том, что придет день, когда человек приспособит к своим потребностям движение небесных тел. Жестокая действительность дала нам новую организацию труда, отнюдь не похожую на ту, о которой мечтали старые социалисты.
В настоящее время труд организован в капиталистических обществах, и не на долю философов, филантропов и государственных деятелей выпала роль организаторов производства и распространителей жизненных благ. Экономические силы, более мощные, чем люди, и слепые, как природа, осуществили эту организацию, не считаясь с более или менее наивными взглядами социалистов и более или менее эгоистическими стремлениями филантропов, не принимая во внимание самые насущные физиологические потребности человеческой природы. Они растаптывали всех, без различия пола и возраста, кто стоял на их пути. Дикарь — жалкая игрушка сил природы, сущность которых ему неизвестна. Цивилизованный человек сумел покорить и заставить работать на себя многие из этих сил (например, упругость водяного пара, электричество и т. д.). Но он — игрушка экономических сил, им же самим созданных, подобно тому, как религиозный человек — раб вымышленных им богов.
Экономическая история класса наемных рабочих показывает нам, что пролетарские массы, занятые в крупной индустрии и создающие больше жизненных благ, чем они сами в состоянии потребить, влачат самое жалкое существование. Им пришлось отказаться от всех физических радостей, свойственных дикарю, и им закрыт доступ к духовным благам, которые должны были бы стать достоянием каждого цивилизованного человека. Но организация труда, созданная экономическим развитием, которое угнетает и принижает рабочий класс, оказалась более сложной и искусной, чем та, о которой мечтали социалисты-утописты первой половины этого столетия.
Капиталистическая форма производства приводится в движение двумя силами, действующими в противоположных направлениях: силой дифференцирующей, расщепляющей, и силой синтезирующей, объединяющей. Обе развиваются одновременно и не только не тормозят друг друга, но, наоборот, попеременно оказывают друг другу поддержку.
Ремесленное производство, предшествовавшее капиталистическому, уже носило в себе это противоречие. Если ремесленник в своем лице объединял физические и умственные функции своей отрасли труда, то, с другой стороны, распространение производства и средств производства на всю территорию того или другого края являлось одной из самых существенных особенностей этого экономического строя; рассеяние это определило политическую организацию средневековья. Каждая область, каждый город, каждый населенный пункт и даже каждая дворянская усадьба и каждый крепостной двор производили предметы питания, платье и все, в чем нуждались жители. Вывозился и продавался только излишек, если таковой имелся. Собранный урожай тут же на месте смалывался, выпекался и съедался; лен и шерсть превращались в пряжу и ткань в тех же местах, в которых производились, и там же из сукна выкраивалась, шилась и носилась одежда.
Хотя Нормандия богата тучными пастбищами и в высшей степени плодородной пахотной землей, ее северное положение и ее климат мало благоприятствуют созреванию винограда. И в самом деле, в настоящее время она не производит ни одной бочки вина. Но в средние века и вплоть до XVI века жители этого края, чтобы иметь возможность пить вино, которое они страстно любили, должны были сами заниматься виноделием, хотя производимый ими продукт, отличаясь обилием кислоты, был беден алкоголем и эфирными маслами. Лишь когда установилось сухопутное сообщение с областью Тура и морское — с областью Бордо, нормандцы забросили свои виноградники и заменили свои кислые вина пламенным продуктом более южных областей.
Провинции и города средневековой Франции, — да и всей Европы, — за исключением нескольких приморских городов, не ввозили ни одного предмета своего потребления. Они экономически были независимы, и эта независимость давала им возможность оставаться изолированными и превращаться в отдельные маленькие государства, которые находились в беспрерывной борьбе друг с другом. Каждый город и каждая провинция были самодовлеющей единицей, образовывали экономическое целое, которое могло сохранять политическую независимость.
Экономическая и политическая теория, соответствовавшая этому состоянию дробления производства, стремилась укрепить эту экономическую независимость. Агрономы, представлявшие тогдашнюю науку политической экономии, рекомендовали землевладельцам производить все, что им нужно, на своей земле, чтобы не быть вынужденными покупать что-либо на стороне. Феодальные сеньоры имели у себя в усадьбах мастерские, работавшие под надзором старост, где производились все нужные им промышленные продукты, включая оружие. Когда в XVI столетии во Франции появилась заимствованная из Италии шелковая промышленность, политика королей, оказывавших ей покровительство, стремилась не к тому, чтобы концентрировать производство шелковых тканей в определенных местностях, а, наоборот, к тому, чтобы распространить ее по всем провинциям; мало того, — она даже пыталась ввести культуру шелковичных червей в таких местностях, в которых даже тутовое дерево могло с трудом произрастать.
Капиталистическая форма производства разрушила это единообразие. Отрасли производства, которые были объединены в эпоху ремесла, она разлагает на отдельные, изолированные друг от друга трудовые процессы, которые протекают в особых производственных центрах. Имение, город, провинция отныне не должны сами производить все, что необходимо для потребления их обитателей. Они ограничиваются двумя-тремя отраслями производства. Все остальные товары они получают из других городов и провинций. Производство шелковых материй, которое хотели распространить по всей Франции, сосредоточилось к концу последнего столетия почти исключительно в Лионе и его ближайших окрестностях. Переработка шерсти, льна, хлопка сконцентрировалась в определенных округах; в других округах сосредоточивается переработка железа, свекловицы и т. д.
Прежние экономические единицы местного и областного значения распались, и их место заняли другие единицы с совершенно иным характером. Прежние экономические единицы составлялись из разнообразнейших элементов; они образовались благодаря объединению всех необходимых для жизни промышленных отраслей данного города или данного округа. Современные экономические единицы состоят лишь из отдельных отраслей: в одном месте хлопок, в другом — железо, в третьем — сахар и т. д. Капиталистическая страна, подобная Франции, распадается не на провинции, создавшиеся благодаря географическим факторам и историческим традициям, а на простые экономические единицы — на винодельческие, сахарные, угольные и т. д. округа. Все эти экономические единицы не могут обойтись друг без друга; ни один из промышленных центров не мог бы, подобно средневековому городу, просуществовать месяц или даже неделю, если бы его отрезали от остальных центров.
Если, например, Руан снабжает всю Францию бумажными материями, то свою рожь он получает из Боса, свой скот из Северного департамента, свой уголь из Луары, свое растительное масло из Марселя и т. д. Капиталистическая страна является гигантской мастерской: отдельные отрасли общественного производства сосредоточены в особых центрах, которые разделены большими расстояниями, но тесно связаны друг с другом взаимной зависимостью. Политическая автономия городов и областей, процветавшая в средние века, становится невозможной; взаимная экономическая зависимость делается основой политического единства страны.
Но капиталистическая форма производства, разрушившая местные и областные единицы ремесленного производства, которые она застала, идет к тому, чтобы разрушить национальное единство, ею же созданное, и заменить его единством гораздо более широким — международным.
Англия, первая страна, которая вооружила свою промышленность машинами, возымела дерзкое намерение поставить все остальные народы за соху, а себе монополизировать мировую промышленность. Ланкашир должен был превращать в ткань и пряжу весь хлопок Индии и Соединенных Штатов. Эта преждевременная попытка международной промышленной монополизации потерпела фиаско.
Америка производит ныне больше хлопчатобумажных фабрикатов, чем нужно для ее потребностей, а Индия, хлопчатобумажная промышленность которой разорена английской конкуренцией, начинает прясть и ткать машинами. Шестнадцать лет тому назад индийские фабрики (Thomas Ellison, The Cotton Trade of Great Britain) ежегодно потребляли 87 000 тюков хлопка, число веретен равнялось 338 000. В 1885 г. насчитывали 7 700 000 веретен, и перерабатывалось 585 000 тюков хлопка.
Индия — колыбель хлопчатобумажной промышленности. Коленкор впервые явился из Каликута, а муслин пришел в Европу через Мосул. Рано или поздно индийские хлопчатобумажные материи, изготовленные вблизи от местностей, где растет сырой продукт, снова наводнят европейские рынки и в свою очередь разорят фабрики Манчестера и других хлопчатобумажных центров нашего материка. Не Манчестер, не Руан и т. д. будут тогда снабжать мир бумажными материями, а Индия и Соединенные Штаты. Один промышленный янки, который предвидит судьбу ланкаширских фабрикантов, сочувственно рекомендует им переправить свои машины в Луизиану, чтобы там перерабатывать хлопок, на перевозку которого не придётся тратиться.
На ваших глазах происходит международное переселение индустрии: фабрики идут к тем местностям, которые производят их сырье.
Но Соединенные Штаты и Индия поставили Европу в зависимость от себя прежде, чем сделались промышленными центрами. Гражданская война в Соединенных Штатах Америки прервала с 1861 по 1865 годы хлопчатобумажное производство рабовладельческих штатов и благодаря этому выбросила на мостовую прядильщиков Франции и Англии; она способствовала процветанию культуры хлопка — «золотого растения» — в Египте, разорила этим феллахов и отдала египетские финансы в руки Ротшильдов и других космополитических банкиров.
Даже продукция хлеба обнаруживает тенденцию сосредоточиваться в определенных местностях земного шара. В XVIII веке Англия производила достаточно ржи для своего потребления; оставался даже излишек для вывоза. Ныне она ввозит половину своего зерна из Америки, Австралии и Индии. Европейские страны теперь уже находятся в экономической зависимости друг от друга и от полуцивилизованных стран. Из этой все растущей международной связанности экономических интересов родится единство человеческого рода, которое встанет над национальными единицами нашего времени.
= = =
Капиталистическая форма производства не могла перейти от местного и областного раздробления к образованию национально-политических единиц без того, чтобы не создать промышленные организмы, которые могли возникнуть только из местной централизации производства и дифференциации производственных процессов. Фабричное производство привело к скоплению рабочих и орудий производства в мастерских. Оно же ввело в них разделение труда, сделавшее рабочего с его инструментом лишь частью целого и заставившее его ограничить себя узкой специальностью. Орудия ремесленного производства были просты и малочисленны, орудия фабричного производства — сложны и разнообразны. По мере того, как рабочему приходилось все более и более специализироваться в каком-нибудь отдельном приеме, его орудие также делалось все более и более односторонним и пригодным лишь для одной какой-нибудь цели. На некоторых заводах, например, имелось множество молотов разной формы и разных размеров, из которых каждый имел какую-нибудь одну определенную функцию.
Крупная индустрия нанесла смертельный удар ручному труду. Она вырвала из рук рабочих инструменты и прикрепила их к остову из стали и железа, который является как бы скелетом машины, тогда как инструменты — ее органы. Машина — не что иное, как механический синтез, объединение различных инструментов.
Но капиталистическая форма производства привела еще к одному объединению.
Первоначально сырье, как, например, шерсть, лен, дерево, и т. д., перерабатывалось внутри той же семьи, которая его производила. Это экономическое единство домашней индустрии подверглось разложению. Уже на первых ступенях развития мы видим, как некоторые производства отходят к определенным лицам, которые занимаются ими в качестве профессиональных специалистов; таковы кузнецы, ткачи, портные, сапожники и т. д. Семья отныне перестает быть замкнутым экономическим целым, и, чтобы найти такое целое, мы уже должны обратиться к общине. По мере того, как развивались сношения и совершенствовалась промышленность, — отдельные и индивидуализированные производства становились все многочисленнее и превращались в специальности, которыми овладевали организованные в определенные цехи ремесленники.
На основе индивидуализации производств в недрах города выросла капиталистическая форма производства. Она начала с создания мастерских, — ткацких, красильных, экипажных и т. д ., — внутри которых разделение труда и машина произвели свою революцию. Но мастерские эти, которые в конце концов превратились в огромные фабрики, ограничивались, подобно мастерским ремесленников, какой- нибудь специальной промышленной деятельностью или производством какого-нибудь особого товара: в прядильнях только пряли, в ткацких мастерских только ткали. Но с известного момента эти специальные фабрики начинают выходить из своего изолированного состояния и объединяться, так что из целого ряда их образуется одна фабрика. Так, например, красильные и ситценабивные мастерские соединяются с прядильными и ткацкими. Таким образом сырье проходит все стадии обработки вплоть до готового фабриката внутри одного и того же капиталистического предприятия. Объединение происходит не только между дополняющими друг друга производствами, но и между такими, которые друг другу совершенно чужды.
Такая промышленная централизация не должна соединять разные фабрики непременно в одном пункте; часто они находятся в разных местностях, отделенных друг от друга большими расстояниями. Общее управление — вот что объединяет их.
Национальные банки, вроде Английского или Французского, являются образцами таких сложных промышленных организмов, которые протягивают свои щупальцы во все углы страны. Национальный банк имеет собственные бумажные фабрики для производства вексельных бланков, свои гравировальни, свои печатни, свои фотографические заведения для обнаружения подделок и т. д.; он основывает множество отделений в промышленных и торговых центрах, устанавливает связь с городскими и сельскими банками, а также с заграничными национальными банками. Центральный банк становится сердцем финансовой системы страны, и система эта так тонко организована, что биение ее пульса — падение и поднятие учетного процента — ощущается в каждом городишке, в каждой деревне и оказывает влияние на иностранные денежные рынки.
Газета, вроде «Times», является примером другого выдающегося вида таких промышленных организмов. У «Times» целый легион корреспондентов во всех концах земли; особые телеграфные провода соединяют его с европейскими столицами; он сам производит свою бумагу, отливает свой шрифт, держит в своих мастерских массу рабочих для наблюдения за машинами и для исправления их; он набирает, стереотипирует, печатает ежедневно шестнадцать страниц огромного формата; у него транспортные средства для распределения своих экземпляров между продавцами газет; у него все, кроме гальфовых полей в Африке, чтобы самому производить сырье для бумаги; быть может, в конце концов он приобретет и их.
В один прекрасный день хлопчатобумажные фабриканты Америки и Индии начнут окружать свои фабрики — с одной стороны, плантациями хлопка, а с другой — портняжными заведениями для использования своих тканей. Шотландские суконные фабриканты уже имеют в Лондоне свои магазины, в которых продается платье, сшитое из произведенного ими материала. Таким путем капиталистическая форма производства мало-по-малу приходит к восстановлению экономического единства домашней индустрии. Одна и та же крестьянская семья в прежнее время производила сырье и перерабатывала его в готовый продукт; одно и то же капиталистическое фабричное управление берет на себя производство сырья, переработку его в фабрикат и продажу его клиентам. Капиталистическая форма производства начала с того, что с помощью разделения труда разрушила единство труда, носителем которого был ремесленник; в своем дальнейшем развитии она восстанавливает это единство, но это последнее воплощается уже не в рабочем из плоти и крови, а в рабочем из стали и железа, т.е. в машине. Достигнув этого, она стремится создать грандиозные промышленные организмы, объединяющие самые различные, самые далекие друг от друга производства. Отдельные части, так сказать органы этого промышленного чудовища, могут быть отделены друг от друга громадными расстояниями, политическими границами, естественными преградами (реками, горами, океанами). Эти международные предприятия-великаны потребляют как свет, теплоту, электричество и другие силы природы, так и мускулы и мозг людей.
Такова экономическая форма, в которую вливается человеческий материал XIX столетия.
2. Организация рабочих
Промышленные организмы, порожденные капиталистический формой производства, могут функционировать, — вследствие того, что состоят из многочисленных и разнородных производств, — лишь, в том случае, если в них входят самые различные категории рабочих.
Железная дорога — один из совершеннейших типов таких организмов — должна обслуживаться разнообразнейшим штатом, чтобы быть в состоянии выполнять свое назначение — перевозить пассажиров и грузы. Ей нужны ломовые извозчики для подвоза товаров, конторщики, бухгалтеры, телеграфисты, машинисты, ночные сторожа, станционные служащие, носильщики, инженеры, чертежники, кузнецы и т. д. Между этими разнообразными категориями рабочих такая тесная связь, что если одна из них откажется работать, все предприятие принуждено будет остановиться. Каждый современный промышленный организм является богато расчлененным техническим целым, в котором условия работы значительно отличаются от прежних и которое в силу этого делает необходимой иную организацию рабочих, нежели та, которая существовала раньше.
Каждый из старых цехов объединял рабочих лишь одной какой-нибудь специальности — портных, экипажных мастеров, кузнецов и т. д. В некоторых странах они были уничтожены буржуазией, так как тормозили ее развитие; в других они сами по себе пришли в упадок, так как капиталистическая форма производства сделала их абсолютно ненужными. Современный наемный труд не требует тех знаний, которыми некогда должен был обладать ремесленник; с другой стороны, современные промышленные организмы значительно сложее, чем старые мастерские, занятые одним каким-нибудь производством.
Распилочные пункты, встречающиеся еще иногда и теперь в больших лесах, нуждались когда-то лишь в дровосеках, рубивших деревья, и пильщиках, разрезавших стволы на доски и кругляки. Современный лесопильный завод нуждается не только в лицах, умеющих обращаться с древесным материалом, но и в истопниках, машинистах, конторщиках и т. д., и — что удивительнее всего — среди работающих на нем пильщиков малочисленнее всего ручные пильщики, которых иногда и вовсе не бывает.
Старые цехи были результатом производства, связанного с мастерской ремесленника. Раз изменилась форма производства, то отсюда следует, что должна соответственно измениться организация рабочих. Наши христианские социалисты обнаруживают непонимание современной формы производства, когда говорят о восстановлении цехов — разумеется, под надзором священника или фабриканта. Чтобы прийти к этим результатам, нужно было бы прежде всего уничтожить механическую крупную индустрию и вернуться к мелкому ремеслу.
Капиталистическая форма производства организует рабочих в группы, которые образуют различные, но друг друга дополняющие категории; эти категории так взаимно переплетены, что прекращение работы одной из них принуждает сложить руки всех остальных, подобно тому, как в человеческом теле ни один орган — будь то печень, легкие, почки — не может перестать функционировать без того, чтобы всем остальным органам не угрожала опасность приостановки их деятельности. Различные группы, или отряды, рабочих являются, так сказать, разными органами гигантского тела человеческого труда, живыми частями бездушного остова рабочего чудовища, состоящего из стали, камня и другого материала.
При кустарном производстве и на заре капиталистического хозяйства владелец рабочих инструментов играл определенную роль в производстве: он руководил предприятием, процветание которого зависело от его способностей, от его энергии, от его прилежания; он получал свои доходы за известное участие в общей работе. Выражение «хозяйский глаз» еще имело реальный смысл. Крупная промышленность ослепила этот глаз. В технической организации производителей она не оставила никакого места капиталистическому собственнику; в ней все производители — наемные рабочие. Капиталистический собственник, игравший когда-то полезную роль в производстве, становится ни к чему не нужным и даже вредным лицом, как замечает г. де-Молинари.*
*В предприятии, имеющем форму акционерного общества, на долю его руководителя, по справедливости, приходится лишь незначительная часть капитала. Строго говоря, он не должен был бы иметь в нем никакой доли, и — вопреки господствующему мнению — это положение было бы наиболее благоприятным для успешного ведения дел общества, ибо директор, не имеющий акций, не имеет права контролировать самого себя. Достаточно, чтобы он обладал необходимыми для его поста способностями, знаниями и моральными свойствами, которые легче и дешевле найти отъединенными от капитала, чем сопряженными с ним». (Ж. де-Молинари, L`evolution econovique du XIX siecle, 1880, p. 38.)
Если у рабочего механическая крупная индустрия отняла его мастерство и сделала его слугою машины, то капиталисту она отвела роль пятого колеса в телеге. Что роль эта именно такова, доказывает основание акционерных обществ, акции и облигации которых, являющиеся титулами владения, без всяких последствий для производства переходят из рук в руки и часто несколько раз в день меняют на бирже своих держателей. Крупные финансисты поставили перед собой задачу воочию демонстрировать капиталисту его полную ненужность, концентрируя с помощью биржевых игроков и других маневров финансового искусства его акции и облигации в своих забронированных от грабежа кассах и направляя туда же доходы гигантских промышленных организмов.
В ту эпоху, когда феодальные бароны сидели в своих замках среди подчиненных им вассалов и жителей округи, творя над ними суд в мирное время и всегда готовые надеть панцирь, чтобы во главе своей дружины защищать их от всякого врага, — в ту эпоху феодальное дворянство было в высшей степени полезным классом, который невозможно было бы ниспровергнуть. Но с тех пор, как в деревнях воцарилась сравнительная безопасность, а города превратились в укрепленные центры, умеющие сами себя защитить, дворянский класс перестал быть полезным; он покинул свои замки и стал собираться при дворах светских и духовных государей, где в конце концов, отчудившись от народа, стал его паразитом. С этого момента гибель феодального дворянства стала неминуемой. Если не во всех государствах оно было насильственно сметено, как во Франции революцией 1789 года, то все же повсюду оно утратило свои феодальные привилегии и превратилось в часть буржуазии, от которой его отличают только внешние мелочи. В качестве особого господствующего класса дворянство не существует в капиталистических странах.
Точно так же конец общественной роли капиталистического класса, раз уже он сделался ненужным, является лишь вопросом времени. Машина готовит капиталистам ту же участь, какая, благодаря ей же, постигла ремесленников.
Продолжение следует...
Поль Лафарг