Познер о Сахарове и инакомыслии
Вижу реакцию народа на действия инакомыслящих людей и понимаю, что все так и есть. Сейчас, например, все в России соболезнуют смерти Олеся, хотя никогда о нем не слышали.
Вообще, в сталинское время того же Сахарова расстреляли бы, даже не моргнув глазом. Но в постсталинское это уже было невозможно, и поэтому взяли его и сослали в город Горький, ныне Нижний Новгород. Ну и как отреагировали на это советские люди? С большим восторгом. Правда, они не слышали никогда Сахарова, не читали ничего о Сахарове. Но какое это имеет значение? Зачем слышать и зачем читать? Раз партия сказала, что он враг, значит - он враг. А насчет того, чтобы самому думать – а это зачем? Ничего хорошего от собственных мыслей не бывает. Было так. Ну, конечно, были другие люди, диссиденты. Люди невероятной смелости и отваги. Ну, их было крайне мало. Кто их слышал, и кто их слушал? Потом все изменилось, Горбачев вернул Сахарова в Москву. Он стал, можно сказать, эталоном порядочности, эталоном гражданского отношения. Правда, все равно его захлопывали, когда он выступал в Верховном Совете СССР, но хоть он мог говорить. А это было значительное дело.
Вообще, в сталинское время того же Сахарова расстреляли бы, даже не моргнув глазом. Но в постсталинское это уже было невозможно, и поэтому взяли его и сослали в город Горький, ныне Нижний Новгород. Ну и как отреагировали на это советские люди? С большим восторгом. Правда, они не слышали никогда Сахарова, не читали ничего о Сахарове. Но какое это имеет значение? Зачем слышать и зачем читать? Раз партия сказала, что он враг, значит - он враг. А насчет того, чтобы самому думать – а это зачем? Ничего хорошего от собственных мыслей не бывает. Было так. Ну, конечно, были другие люди, диссиденты. Люди невероятной смелости и отваги. Ну, их было крайне мало. Кто их слышал, и кто их слушал? Потом все изменилось, Горбачев вернул Сахарова в Москву. Он стал, можно сказать, эталоном порядочности, эталоном гражданского отношения. Правда, все равно его захлопывали, когда он выступал в Верховном Совете СССР, но хоть он мог говорить. А это было значительное дело.