Полет.⁠⁠

Солнце. Оно далеко, но в тоже время близко. Очень близко.

Мы вдвоём сидели на бордюре крыши родной десятиэтажки и болтали свешенными ногами. Надя смотрела на слепящее солнце, а я на ребят во дворе. Мы уединились тут и мечтали прямо под небом. Оно к нам было ближе, чем к кому-либо в городе, небо нежным светом и смеялось. Внизу тоже было всё спокойно. Мирно. Мальчишки не бегали с пластмассовыми автоматами, а строили в песочнице замки, а девчонки заплетали куклам искусственные волосы. На нашей малой родине строили мирную жизнь, а мы с подругой, словно боги наблюдали за старательными работягами. Таков наш мир: двор, разбитый на несколько ячеек и окруженный высокими стенами домов, напоминал планету, на которой сейчас царил мир.

Я посмотрел на Надю. Длинные русые волосы устало покачивались на ветру, мечтательные глаза, прикрывшись от солнечных стрел, изучали небо. Нос у неё прямой и маленький. Поймав мой взгляд, она улыбнулась.

– Ты о чём-то задумалась? – поинтересовался я, стараясь более не смущать девчонку своими изучающими и стыдливыми глазами. Улыбнувшись чуть шире, она слабо кивнула и снова отвернулась к солнцу.

– Ага, – блаженно выдохнула она. – О птицах.

Пернатых вокруг нас не было, мы были тут совершенно одни. Разве что снизу мельтешили ребята, но мы были на разных уровнях к небу и жизни. Они строили и смеялись, а мы наслаждались одиночеством и мечтали. Такой огромной была разница между нами. Мечты не были созиданием, а одиночество далеко от искреннего, чистого, словно родниковая вода смеха.

– О птицах? – переспросил я и понял, что она уже далеко от меня. Выходит, она теперь летает с птицами, а я сижу тут, покинутый всеми, даже подругой. Ах, Надя, я свято люблю тебя и не посмею выдернуть тебя из слащавых грёз.

Я приказал себе заткнуться и тоже взглянул на необъятное небо. Ветер, будто пастух гнал стадо облаков куда-то в сторону, а ниже блестели стройные оконные ряды домов. Их скрывала тень, словно показывая, что мы выше всего, что происходило внизу.

– Птицы там, а мы здесь, – сказала она. – Я знаю, что это грешно, но как же я тебе завидую.

– Из-за чего? – она снова оказалась на шаг впереди меня. А, может, и на два, если даже не на три.

– Ах, Сёма, ты уже летал, а я даже никогда самолёта не видела, – она виновато опустила голову ко двору. Глаза её закрылись, пытаясь найти убежище ото всех, даже от неба, о котором она только что мечтала с упоением. Мне стало не по себе, учитывая наше положение на краю крыши.

Да, я прилетал сюда каждое лето на каникулы и знаю, что такое полёт. Монотонный гул в салоне, уткнувшиеся в журналы и кроссворды пассажиры, а снаружи за узким иллюминатором облачное море, напоминавшее крем заварного пирожного. А главное – это чувство полёта и эйфория от победы над невесомостью.

– Разве же это грешно, мечтать о полёте?

– Завидовать, вот что грешно, – важно сказала она.

– Это я знаю, но ты же всё равно не завидуешь, – улыбнулся я.

Она посмотрела на меня с надеждой.

– А как же это тогда называть?

– Ты мечтаешь. И тебе никто не смеет этого запрещать.

Надя улыбнулась. Мой ответ оказался метким. Она хотела летать и сладостно мечтала об этом, а к своим мечтам она допускала немногих и я рад, что стал одним из избранных. Никто не может запретить ей хотеть, в конце концов, человек всегда чего-то хотел. Слово «Хочу!» – вот она, начальная фаза любого начинания, любого изобретения и нелепого случайного открытия.

– А ты о чём так задумался?

– О фонтанах, – пожал я плечами. По сравнению с полётами, не так уж и глобально и всё же тоже красиво. Я действительно думал об этих мраморных блюдцах и водяном журчащем салюте. Блестящие золотом природы, высокие струи стремились к небу и будто разбивались о невидимую преграду на мелкие золотистые осколки. Такими струи были днём, а вечером, на закате, они будто по волшебству становились бронзовыми.

– У нас есть фонтан. Около драматического театра, – подхватила она. – Ты же знаешь, он играет под музыку и светится в темноте.

– Да, мы и там были, – ответил я. – Тогда мы сидели в беседке всю ночь и любовались на огни. И влетело нам тогда от родителей. Я не хочу об этом вспоминать, так что давай мечтать о полётах.

Мечтать в одиночестве долго не пришлось. Через две минуты, грохоча лестницей, на крыше показался Коля, которого мы, как самого младшего, послали за водой. В руках он нёс наполненную доверху двухлитровую бутылку. Наклейка из-под минеральной воды была давно содрана, а цвет пробки отличался от цвета ободка.

– Не прошло и два года, – зло ответил я, свинчивая пробку. – Ты там через Китай что-ли поднимался?

По моим часам прошло около двадцати минут, пока он ходил за водой, хотя тут всего-то надо было спуститься на два этажа, набрать воды и вернуться назад. За такое справедливое порицание я удостоился сразу двух взглядов: одного обиженного и другого злого.

– Сёма, хоть бы «спасибо» сказал. – Надя обдала меня неприятным взглядом, после чего повернулась к обиженному Коле. – Спасибо, Коля.

Я решил больше не злиться на запоздавшего Колю. Небо, как и двор, должно было остаться сегодня тихим и мирным. Поблагодарив Колю, я приложился к горлу. Вода холодная, явно сразу из-под крана. Стремительной волной она разлилась по рту и устремилась ко второму мужскому сердцу – желудку.

Я оторвался от горла и, с шумом выдохнув, взглянул на бутылку. Она была наполнена чуть больше, чем на две трети. Вода, запертая в бутылке, колыхалась, ближе к горлу блестели маленькие капельки, напоминавшие хмурые дождевые капли на двойном стеклопакете. Я передал её Наде, а та, попив, отпустила ещё одну благодарность и отдала бутылку обратно Коле.

Надя снова взглянула на небо, а я – на неё. Она снова мечтала, о чём рассказывали прикрытые глаза, парящие вместе с серыми голубями, вдруг пролетевшими над нами. Я устроился рядом с ней, а Коля – около меня. Мы сидели молча, после чего Коля слез с бордюра.

– Ну ладно, пойдёмте обратно.

Я тоже отлез от края крыши, но Надя в прежней позе сидела на бордюре. Скрещенные ноги болтались внизу, а белыми оголёнными руками она держалась за край бордюра.

– Вы идите, я вас догоню, – сказала она, не оглядываясь на нас.

Коля с полупустой бутылкой пошёл к двери, но я остался на месте, будто вкопанный. Он подошёл к лестнице, остановился и вопросительно посмотрел в мою сторону. Мне не хотелось уходить сейчас, пока мечты Нади всё ещё рассекали небесный простор, пока горело слабое, но тёплое пламя.

– Знаешь, я тоже тебя догоню, Коля, – ответил я его глазам. – Встретимся во дворе.

Я вернулся на бордюр, а Коля, которому, видимо, не хотелось уходить одному, встал у нас за спинами. Мы просидели в тишине пару минут, после чего Коля не выдержал.

– Ну, и долго мы тут ещё сидеть будем? Что тут вообще делать?

Надя посмотрела назад, на её щеках застыл густой виноватый румянец. Она, наверное, извинилась бы, после чего пошла бы с нами ко всем во двор, если бы я не опередил её. Я рассказал Коле о наших мечтах о полёте. Я думал, что он не поймёт нас, забравшихся в такие глубокие материи жизни, но он выслушал меня тихо, со всем вниманием и старанием, свойственным первокласснику. Когда я закончил, он задумался, после чего заявил.

– Любая мечта может сбыться. Я даже знаю, что для этого нужно! Да, я недавно читал об этом, – его лицо заливалось огнём, будто у учёного, яро отстаивавшему свою теорию. – Мы можем попробовать, подождите меня здесь, я мигом!

И он убежал, а я бестолково уставился ему вслед, после чего вернулся к Наде, всё ещё сидящей на крыше.

– Интересно, и что он выкинет в этот раз? – спросил я у пустоты.

– Сейчас и узнаем, – ответила она и повернула ко мне своё беспечное личико. – Не думаю, что там что-то плохое.

Спустя десять минут явился и сам Коля. В руках у него были какие-то травы и листок, небрежно выдернутый из тетради. Он был в хорошем расположении духа в предвкушении эксперимента, или приключения.

– Вот, теперь всё будет, – он не обратил на нас внимания и, остановившись неподалёку, принялся раскладываться прямо на крыше. Из карманов он достал пачку зубочисток и несколько камней. Мы с Надей отошли от края крыши и пошли к нему.

Коля выкладывал камни и рассыпанные зубочистки в круг, а внутрь его клал травы. Краем глаза я посмотрел на листок, который он придавил коленом. Там была изображена та же схема, напоминавшая собой солнце. Рисунок явно был сделан на скорую руку.

– Что ты делаешь? – спросил я, понимая, что дело идёт к какому-то ритуалу.

– Я строю площадку. Здесь появится волшебник.

Я удивлённо выпучил глаза и, видимо, Надя тоже оказалась в тупиковом положении.

– Ага, волшебник, – я закатил глаза. – Прилетит в голубом вертолёте, а ещё бесплатно покажет кино.

В отличие от меня, Надя отнеслась к этому серьёзнее.

– Это же не… – запнулась она. – Это же не чёрная магия? Скажите, что это не так.

Она была не на шутку обеспокоена, но, судя по непонятливому лицу Коли, можно было судить, что это не так. По крайней мере, он явно не понимал, что делает, однако я не считал, что всё это может быть опасным.

– Всё нормально, – заверил я её. – Мы же не пиктограмму выкладываем, да?

Я посмотрел на Колю, и он закивал.

Когда он закончил выкладывать это самое солнце, принялся что-то бубнеть под нос. Я склонился над ним, но не мог разобрать ни слова. Надя только обеспокоенно наблюдала за действом. В какой-то момент казалось, что стало жарче, а слабый ветер успокоился. В конце концов, я сдался и выпрямился в полный рост.

– Ладно, посмеялись и хватит. Сворачивай свою конторку.

Он меня не послушал, продолжая бубнить, так что я, причитая себе под нос, пошёл к краю крыши. Солнце припекало, и поверхность крыши напоминала разогретую сковороду. Облака вверху выстроились в несколько рядов.

– Похоже, не сработало, – донёсся сзади упавший Колин голос.

– Кто бы сомневался, – раздражённо фыркнул я. – Пошли уже обратно.

Мы с Надей направились к выходу, Коля – за нами. Он шёл, понурив голову. Разложенные камни и зубочистки одиноко лежали на крыше, усилившийся ветер разбрасывал траву. Надя пыталась его утешить, предлагая вернуться во двор и покататься на качелях. Я не понимал, зачем она возиться с ним, как с младшим братом, да и вообще она была ко всем добра и заботлива, что будто рисовало вокруг неё ещё одно загадочное кольцо. Я собрался вмешаться, но так и пропустил явление этого самого волшебника.

– Зачем вы меня призвали? – послышался внятный голос старика во всём чёрном. Он стоял за нами рядом с выложенным из камней и зубочисток солнцем. Лицо его было усеяно морщинами, выцветшие глаза смотрели на нас с лёгким раздражением.

Я остолбенел, но попытался ничем не выдать ни страха, ни удивления. Получалось с трудом, и я совершенно бессильный перед мистикой смотрел на старика. Вдруг я почувствовал дрожь. Это дрожала Надя, прижавшись ко мне тёплой мягкой кожей.

– Господи, господи… – бормотала она в слепом полубреду. Её лоб намок, а тело задрожало сильнее. Она была близка к обмороку.

А я стоял и ничем не мог ей помочь. Меня будто заморозили, а язык был настолько тяжёл и неповоротлив, будто его связали в узел.

Пока мы стояли и жались друг к другу, Коля вышел к старику и что прошептал на ухо. Похоже, он совсем его не боялся, его шаги были уверенными, без дрожания или хоть малой толики мандража. Старик выслушал его, после чего улыбнулся.

– Так вы на самолёте полететь хотите? – обратился он ко всем и повернулся к Коле, – И как ты хочешь лететь, мальчик?

– Я хочу пролететь быстро, – пылко заявил Коля. – Чтобы вжииииииии… – Прямой рукой он будто стрелой рассёк воздух перед собой. – Как ракета!

Старик снова улыбнулся.

– Хорошо. Пусть будет по-твоему.

Я не успел моргнуть, как Коля уже завис в воздухе. Он сидел в белом самолёте, напоминавшем ракету. Он смеялся и, кажется, совсем не боялся полёта. Его лицо я увидел лишь на одно мгновение, после чего самолёт-ракета унёс его прочь от нас. В небе виднелась только яркая точка, похожая на полярную звезду, только она была алого цвета. Она погасла через несколько секунд, унося за собой дребезжащий в ушах гул. Старик проводил его взглядом и повернулся к нам.

– А вы как хотите лететь?

Надя всё ещё смотрела на пустое небо широкими замершими глазами, так что отвечать пришлось мне.

– Что-нибудь помедленее и попроще в управлении.

Даже несмотря на столь смелый выбор Коли, я боялся быстрых полётов. Ещё я не умел управлять самолётом, но я знал, раз уж смог Коля, то смогу и я.

Я шагнул навстречу старику, и меня схватила за руку Надя. Она смотрела мне в глаза с неслышной мольбой, будто моля о пощаде. К сожалению, мой энтузиазм не передался Наде.

– Я боюсь, – прошептала она.

– Я тоже, – признался я. – Но стоит попробовать. Смелее.

Мне удалось убедить её подойти ближе, но шла она неуверенно, едва ли не спотыкаясь о неровности крыши. Если она с таким же настроем сядет в самолёт, случится что-нибудь ужасное.

– Может, вам стоит полететь вместе? – предложил старик. – Или лучше не лететь вовсе.

Я посмотрел на Надю и взял её за руки. Они оказались такими маленькими и тёплыми, а ещё они дрожали.

– Слушай, Надь, всё в порядке. Вместе мы справимся, ладно? Если уж Коля полетел, то мы тем более.

Она что-то пыталась найти в моих глазах и, видимо, найдя, кивнула и позволила подвести себя ближе к старику.

– Вот и хорошо. Я рад, что вы летите, – сказал он и провёл пальцем по брови.

Мы оказались в самолёте. Я на месте пилота, а Надя позади меня. Это был биплан прошлого столетия, выкрашенный в светло-зелёный цвет. Двигатель, вынесенный в носу за корпус, рычал и дрожал. Передо мной появилась небольшая приборная доска со всеми известными мне параметрами. Это здорово успокоило, давая понять, что самолёт наверняка был учебным.

Я схватился за штурвал, и нас понесло над городом. Скорость на спидометре была невысокой, однако мне казалось, что на самом деле она выше в три раза. Позади послышался Надин вскрик, самолёт набирал скорость, а я, стараясь удержать его, взглянул в зеркало заднего вида, в котором увидел пугливое лицо Нади в лётных очках и шлеме.

– Держись, Надя, мы летим. – попытался приободрить я её и поднял самолёт ближе к небу. Под нами остались тёмные крыши домов и дворы с детьми, выбегающими в их середины, стараясь разглядеть голубое брюхо пролетающего над ними кукурузника.

Мы миновали одну стену дома за другой, дворы с их обитателями терялись позади нас. Нам теперь хватало лишь пары секунд, что бы миновать то, что люди строили несколько лет; дома, которые долго время растили вверх, не могли достать нас, лётчиков, набравших высоту всего за несколько секунд, а ведь в нашем распоряжении был старый медлительный самолёт. Я решил сбавить скорость и сбросить высоту, за что удостоился тяжёлого взгляда со стороны Нади.

– Доверься мне, – прокричал я. – Ниже мы не спустимся.

Похоже, это помогло.

Когда все дворы остались позади, мы оказались над широким шоссе с двумя полосами на обе стороны. Снизу плелись машины, похожие на ровную цепь муравьёв. Сверху они выглядели ничтожно мелкими и медленными. Я аккуратно начал спускаться ниже, стараясь не зацепить линии электропередач. Над шоссе нависла огромная тень, быстро ползущая по шоссе, пробиваясь сквозь потоки машин. Теперь именно наша машина стала хозяином этих просторов. Она рычала, дрожа всем корпусом, будто мышцами.

Увидев впереди мост, я потянул на себя штурвал, и машина из стали и ткани устремилась вверх. Теперь мы были не над городом. Под нами простирались усеянные пшеницей и рожью поля, между которыми тянулись тонкие едва различимые с высоты дорожки. После показалась высокая стена сосен, со стороны которых толпами вылетали птицы.

Лес оказался небольшим, и мы уверенно вылетели к деревне. Люди выбегали из домов, задирали головы и махали нам шапками. Где-то мелькали даже белые платки, а некоторым ребятам снизу удавалось перекричать наш мотор. Сзади закричала Надя, но уже не от страха, а от восторга. В зеркале я увидел, как она приподнялась на сидении и яростно замахала жителям деревни. Она совсем забыла про свой страх, из-под её шлема выбивались светлые волосы, которые тут же подхватывались неистовым ветром.

Когда показались дома на краю деревни, я повернул самолёт влево, собираясь заложить вокруг деревни ещё один круг. Оранжевое солнце ударило сквозь стекло настолько резко, что я едва ли не потерял управление, но успел вывернуть, и самолёт устремился в город.

Мы вновь летели над чёрными крышами многоэтажек и детскими площадками, и везде наш самолёт приветствовали восторженными криками, которые будто благословили нас, казалось, самолёт держится на твёрдых словах, летящих нам в спину вместе с ветром.

Самолёт летел к городской серой площади. Солнце уже клонилось к горизонту, по моим расчётам мы летали уже несколько часов. Я взглянул через зеркало на Надю. Она уже была не со мной: она спала, привалившись к борту самолёта и положив голову на руки.

– Надя, ты в порядке? – прокричал я, обеспокоенный. – Тебя не укачало?

Вместо ответа Надя помотала головой, глядя на меня сонными глазами, после чего снова уткнулась в руки.

Под нами мельтешили разноцветные люди, и журчал фонтан Дружбы Народов – последний на сегодня пункт. Сверху он выглядел не так маняще, как снизу. На земле, глядя на него, кажется, что внутри его спрятан остров, едва не уходящий под воду. В середине острова было что-то похожее на золотое дерево, из которого маленькими струйками уходила к небу вода. Вокруг него стояли девушки, похожие на богинь из древнегреческой мифологии и облачённые во всё золотое. Они окружали остров, будто защищая эту землю Обетованную от искателей сокровищ и случайно попавшего сюда мореплавателя.

Теперь и я, наверное, стал таким мореплавателем, подумал я. Человеком, который первый пресёк все запреты и увидел волшебный остров.

Я заложил крюк. Маленький компас, встроенный в приборную доску, верно показывал мне направление. Я летел домой.

Снова оказавшись на крыше, мы с Надей медленно направились к о чём-то спорившим волшебнику и Коле. Коля старался что-то донести до старика, а тот, не меняя своей позы, насмешливо смотрел на мальчишку.

– Так не честно, – твердил Коля. – Почему я летал всего пять минут, а они, – он указал пальцем на нас. – Летали целых семь часов?

Мы остановились в нерешительности, а старик взглянул на нас и улыбнулся.

– Потому что их топливные баки позволяли столько летать, а твой самолёт-ракета должен был лететь всего три минуты, – он пожал плечами так, будто был в чём-то виноват. – А две минуты ты летел по инерции.

Коля выглядел так, будто проглотил кактус.

– А вот они, – продолжал он, глядя на нас. – Решили лететь медленно, они видели под собой жизнь, тогда как ты просто промчался под ней. Они чувствовали полёт и свободу, а ты – нет. Они предпочли летать долго, но медленно, а ты наоборот.

– Так не честно. – Сказал сдавшийся Коля и быстро ушёл прочь.

Я проводил его взглядом и даже не заметил, как волшебник пропал с крыши. Ко мне только прижималась мягкая Надя. Я обнял её.

– Это было хорошее приключение, – прошептала она. – Самое лучшее.

Я вдыхал запах её волос, от них пахло спокойствием и нежностью. Наши тела покрывала густая тень, но тающее солнце всё ещё доставало до наших лиц. На детской площадке внизу воцарилась тишина. Площадка получила несколько часов передышки до нового дня летних каникул.

– Медленно и долго, – сказал я. – А главное, счастливо. Такой должен быть настоящий полёт.

– Нет. – Возразила Надя и беспечно взглянула мне в глаза. – Такой должна быть жизнь.

Мы смотрели вдвоём на догорающее за домами солнце, дарящее нам остатки дня. Оно прощалось, но надеялось ещё раз увидеть отважных лётчиков в своих широких по-летнему тёплых объятиях.