Письмо второе⁠⁠

Знаешь, Марк, а она любила меня! По-настоящему любила. В тот день я пришёл и целовал её. Мягкие ресницы, глаза, пряные и такие непослушные волосы, смуглые руки и тонкие пальцы. Когда она брила мою голову, то не смогла удержаться и заплакала. Всхлипывая, она повторяла: "Хороший мой! Что же теперь будет? Ведь галльские ветераны не пожалеют тебя. Они разобьют твой череп, словно кувшин с кислым и дешёвым вином. Не уезжай!" Что я мог ей ответить? Да и тот бесполезный, шершавый обрубок, который ещё не так давно можно было назвать языком, теперь не был способен выразить мои мысли. Должно быть, Марк, ты ещё помнишь, как этот некогда точный и быстрый инструмент оратора восхвалял достоинства республики, отстаивал многовековые гражданские ценности на форуме, как обличал лицемерных сторонников проскрипций и децимаций! И даже тогда всё оказалось тщетным. Что же теперь я мог сказать этой женщине?

Остаток ночи я провёл в размышлениях о беспощадных и запутанных временах, в которые нам выпало любить, о жестоких сердцем и тёмных разумом. Я припомнил место из той части платоновского диалога, в котором Аристофан поведал миф о древних людях. Те, по природе своей, являлись андрогинами, но внезапно, по умыслу богов были разделены на две равные половины и до теперешнего времени принуждены эти половины искать. Я улыбнулся. Мне стало хорошо: кажется, я обрёл свою, именно ту, недостающую часть... Утром я нашёл её мертвой. Перед восходом солнца она бросилась грудью на меч.