Отличники тоже плачут - 15
Эльза была действительно безобразной, соответствуя песне Крематория. Одуловатое лицо, бесцветные волосешки до плеч, некрасивые очки для зрения. И вся какая-то бесформенная, неуклюжая чтоли. Зато она была старше на пару лет, что немного вызывало уважение.
Ярким прикидом, да и дикими выходками она не отличалась – лишь пара нашивок, мужские ботинки и бэг говорили о ее принадлежности к числу неформалов. Но настоящее уродство таилось в ее мелкой, трусливой душонке, о чем я, конечно же, не догадывалась.
Нет, ничего плохого она мне не сделала, смелости бы не хватило с кем-то конфликтовать. Эльза банально была малодушным человеком. Не знаю, как мы сдружились. Просто она, никому не нужная и не интересная, как-то сама прицепилась ко мне – бесхозному отщепенцу, который даже на, казалось бы, самой безбашенной тусовке, где можно все, вызывал у многих брезгливость, поражая своими выходками. Я же честно старалась соответствовать званию «настоящего панка». Лишь единицы уважительно относились ко мне, несмотря на всю ту грязь, по достоинству оценив «широту» моих поступков. Я же об этом даже не догадывалась, а наоборот - наивно полагала, что чем омерзительнее – тем лучше, и неустанно эпатировала публику, стараясь привлечь внимание. Подростки доверчивы и все принимают за чистую монету.
Мотильда тем временем куда-то пропала. Как выяснилось позже, ботулизм ее уже совсем доканал, и бабушке удалось уложить ее в больницу.
Теперь мы с Эльзой время от времени таскались по впискам и подъездам, бухали и слонялись без дела.
Однажды Эльза позвала отведать домашнюю брагу, приготовленную ее родителями. Мы еще с несколькими ребятами забурились в подъезд многоэтажки, где и приступили к дегустации чудесного напитка.
Вскоре меня совсем накрыло, и я начала слизывать снег с перилл балконного подъезда. Язык мой, разумеется, прилип. Помню, как отрывала его от холодного железа и потом долго плевалась кровью, загадив всю площадку. Этой же кровью я выводила знак анархии на стенах. Эльза находила это очень смешным, и ее смех подбадривал – мне опять удалось произвести впечатление, привлечь к себе внимание.
Вскоре ребята разбрелись, и мы с Эльзой тоже двинулись на улицу. Было уже совсем темно, и транспорт не ходил, а я уже витала где-то в других измерениях, будучи абсолютно невменяемой.
И что бы вы думали? Эта сучка Эльза (а она была еще более-менее трезвой из-за своей крупной комплекции, меня же, маленькую и худенькую, совсем размотало) просто бросила меня в таком беспомощном состоянии на безлюдной холодной улице.
- Мне домой надо, родители наругают, я сегодня не отпрашивалась, - отмазалась она и быстро исчезла. Даже оторва Мотильда, да что там говорить – даже школьные гопы меня не бросали вот так! А эта…Еще «подруга» называется.
Я бы так и замерзла в сугробе или захлебнулась бы рвотой, но спас случай.
Ко мне подошел какой-то бомж, приподнял за руки и куда-то потащил, приговаривая:
- Ты че так палишься, щас же менты заберут, они тут часто шерстят. - Я не сопротивлялась, видя в нем настоящего спасителя от «злых мусоров».
Не знаю, куда бы затащил меня этот бродяга и на что он рассчитывал. К счастью, этого мне так и не довелось узнать. На мою удачу (но тогда я думала, что это проклятье и жуткое невезение) неподалеку проезжал мусорской УАЗик. Когда он остановился рядом с нами, бомж спешно скрылся в темноте дворов, а меня погрузили в машину, взяв под белы рученьки.
В отделении милиции меня закрыли в заблеванный обезьянник с парой-тройкой еще каких-то беспризорников, будто настоящую преступницу, чем я сильно гордилась.
- Тебя за что? - спросил один из них.
- Да не за что вообще! Менты - козлы! - орала я во весь голос, насыкаясь на неприятности.
Потом помню, как дежурный водил меня по каким-то кабинетам, показывая своим коллегам, словно музейный экспонат.
- Смотри, какой причесон, - и они весело гоготали.
А потом приехали родители.
Они долго разговаривали с дежурным, умоляя не отмечать нигде мое задержание. Тот, глядя на их отчаяние, согласился. В принципе-то, ничего криминального я не сделала.
- Ну что нам с ней делать, совсем от рук отбилась, - плакала мама.
-Ремнем ее драть надо, как сидорову козу, - наставлял дежурный.
- Да пробовали уже, не помогает, - разводил руками папа.
- Плохо били, значит, в следующий раз мы вот не успеем вовремя, и ее кто-нибудь утащит по-хлеще того бомжа, - не унимался милиционер.
Родители покорно кивали, испытывая огромную благодарность к стражам порядка.
Дома меня не стали сильно ругать, дали спокойно проспаться. Зато на следующий день ждал серьезный разговор.
- Доченька, что же ты делаешь, - начала заплаканная мама. Я ее, конечно, ненавидела от всей души, но от ее слез стало как-то не по себе, - учебу забросила, а скоро же экзамены, и в художке тоже выпускной, ты что на итоговом просмотре показывать будешь, тебе же аттестат не выдадут!
На все эти аттестаты мне было глубоко плевать. Но, чтобы утешить маму, я пообещала все сдать.
- Да че ты панику наводишь, все я сдам, - уверяла я, даже не сомневаясь в своих способностях.
- Мы с папой вот что решили, - неуверенно продолжала мама, - Гулять ты теперь не будешь. Я тебя буду отводить в школу и домой, а папа после работы – в художку.
Такая унизительная перспектива меня просто взбесила. Я билась в истериках, от души проклинала родителей, но спорить было бесполезно. Как я не старалась переубедить маму, прибегая и к угрозам, и к мольбам – она была непреклонна.
Папа соорудил мощную щеколду на дверь со внутренней стороны – специально выточил ее на своем заводе, которая фиксировалась навесным замком. Конечно, ключ мне не выдали, превратив собственный дом в тюрьму.
Меня заставили помыться и зачесать ирокез, чтобы бритые виски не так бросались в глаза.
Уже на следующий день я обреченно брела в школу, сопровождаемая бдительной мамой. Мой внешний вид без всех этих железок, ирокеза и черной подводки для глаз казался мне просто омерзительным. А это унижение - ходить за ручку с родителями? Мама ждала меня в холле все уроки. Если с ней я еще предпринимала какие-то попытки вырваться (которые сразу пресекались, она мертвой хваткой цеплялась за меня, готовая биться насмерть. Ну не драться же с ней? Даже для меня было немыслимо поднять руку на маму), то с папой это было вообще бесполезно. Он сильнее все-таки.
Помню, как одним холодным вечером он вел меня в художку, путь пролегал через высокий мост над городской рекой. Я было хотела сигануть вниз, но он вовремя спохватился и успел одернуть. С тех пор он водил меня, держа за шиворот.
- Тамара Львовна, ну почему у меня родаки такие звери? – плакала я в классе художки, сидя на полу, прислонившись к стене, - ну почему они ничего не понимают? Ведь нельзя же так с человеком, я ведь не их собственность!
Мудрая преподавательница лишь гладила меня по голове –она никогда никого не осуждала.
- Ты потерпи немного, все наладится. Всегда все бывает только хорошо, все в этой жизни происходит только к лучшему, ты поверь, - утешала она.
Так я сидела в своем заточении, лишь изредка навещаемая Василисой, которая неизменно пыталась подбодрить меня и успокоить родителей.
Это унижение было невыносимо. И вот в один из дней я все же решилась на дерзкий побег – первый настоящий побег из дома.
Ярким прикидом, да и дикими выходками она не отличалась – лишь пара нашивок, мужские ботинки и бэг говорили о ее принадлежности к числу неформалов. Но настоящее уродство таилось в ее мелкой, трусливой душонке, о чем я, конечно же, не догадывалась.
Нет, ничего плохого она мне не сделала, смелости бы не хватило с кем-то конфликтовать. Эльза банально была малодушным человеком. Не знаю, как мы сдружились. Просто она, никому не нужная и не интересная, как-то сама прицепилась ко мне – бесхозному отщепенцу, который даже на, казалось бы, самой безбашенной тусовке, где можно все, вызывал у многих брезгливость, поражая своими выходками. Я же честно старалась соответствовать званию «настоящего панка». Лишь единицы уважительно относились ко мне, несмотря на всю ту грязь, по достоинству оценив «широту» моих поступков. Я же об этом даже не догадывалась, а наоборот - наивно полагала, что чем омерзительнее – тем лучше, и неустанно эпатировала публику, стараясь привлечь внимание. Подростки доверчивы и все принимают за чистую монету.
Мотильда тем временем куда-то пропала. Как выяснилось позже, ботулизм ее уже совсем доканал, и бабушке удалось уложить ее в больницу.
Теперь мы с Эльзой время от времени таскались по впискам и подъездам, бухали и слонялись без дела.
Однажды Эльза позвала отведать домашнюю брагу, приготовленную ее родителями. Мы еще с несколькими ребятами забурились в подъезд многоэтажки, где и приступили к дегустации чудесного напитка.
Вскоре меня совсем накрыло, и я начала слизывать снег с перилл балконного подъезда. Язык мой, разумеется, прилип. Помню, как отрывала его от холодного железа и потом долго плевалась кровью, загадив всю площадку. Этой же кровью я выводила знак анархии на стенах. Эльза находила это очень смешным, и ее смех подбадривал – мне опять удалось произвести впечатление, привлечь к себе внимание.
Вскоре ребята разбрелись, и мы с Эльзой тоже двинулись на улицу. Было уже совсем темно, и транспорт не ходил, а я уже витала где-то в других измерениях, будучи абсолютно невменяемой.
И что бы вы думали? Эта сучка Эльза (а она была еще более-менее трезвой из-за своей крупной комплекции, меня же, маленькую и худенькую, совсем размотало) просто бросила меня в таком беспомощном состоянии на безлюдной холодной улице.
- Мне домой надо, родители наругают, я сегодня не отпрашивалась, - отмазалась она и быстро исчезла. Даже оторва Мотильда, да что там говорить – даже школьные гопы меня не бросали вот так! А эта…Еще «подруга» называется.
Я бы так и замерзла в сугробе или захлебнулась бы рвотой, но спас случай.
Ко мне подошел какой-то бомж, приподнял за руки и куда-то потащил, приговаривая:
- Ты че так палишься, щас же менты заберут, они тут часто шерстят. - Я не сопротивлялась, видя в нем настоящего спасителя от «злых мусоров».
Не знаю, куда бы затащил меня этот бродяга и на что он рассчитывал. К счастью, этого мне так и не довелось узнать. На мою удачу (но тогда я думала, что это проклятье и жуткое невезение) неподалеку проезжал мусорской УАЗик. Когда он остановился рядом с нами, бомж спешно скрылся в темноте дворов, а меня погрузили в машину, взяв под белы рученьки.
В отделении милиции меня закрыли в заблеванный обезьянник с парой-тройкой еще каких-то беспризорников, будто настоящую преступницу, чем я сильно гордилась.
- Тебя за что? - спросил один из них.
- Да не за что вообще! Менты - козлы! - орала я во весь голос, насыкаясь на неприятности.
Потом помню, как дежурный водил меня по каким-то кабинетам, показывая своим коллегам, словно музейный экспонат.
- Смотри, какой причесон, - и они весело гоготали.
А потом приехали родители.
Они долго разговаривали с дежурным, умоляя не отмечать нигде мое задержание. Тот, глядя на их отчаяние, согласился. В принципе-то, ничего криминального я не сделала.
- Ну что нам с ней делать, совсем от рук отбилась, - плакала мама.
-Ремнем ее драть надо, как сидорову козу, - наставлял дежурный.
- Да пробовали уже, не помогает, - разводил руками папа.
- Плохо били, значит, в следующий раз мы вот не успеем вовремя, и ее кто-нибудь утащит по-хлеще того бомжа, - не унимался милиционер.
Родители покорно кивали, испытывая огромную благодарность к стражам порядка.
Дома меня не стали сильно ругать, дали спокойно проспаться. Зато на следующий день ждал серьезный разговор.
- Доченька, что же ты делаешь, - начала заплаканная мама. Я ее, конечно, ненавидела от всей души, но от ее слез стало как-то не по себе, - учебу забросила, а скоро же экзамены, и в художке тоже выпускной, ты что на итоговом просмотре показывать будешь, тебе же аттестат не выдадут!
На все эти аттестаты мне было глубоко плевать. Но, чтобы утешить маму, я пообещала все сдать.
- Да че ты панику наводишь, все я сдам, - уверяла я, даже не сомневаясь в своих способностях.
- Мы с папой вот что решили, - неуверенно продолжала мама, - Гулять ты теперь не будешь. Я тебя буду отводить в школу и домой, а папа после работы – в художку.
Такая унизительная перспектива меня просто взбесила. Я билась в истериках, от души проклинала родителей, но спорить было бесполезно. Как я не старалась переубедить маму, прибегая и к угрозам, и к мольбам – она была непреклонна.
Папа соорудил мощную щеколду на дверь со внутренней стороны – специально выточил ее на своем заводе, которая фиксировалась навесным замком. Конечно, ключ мне не выдали, превратив собственный дом в тюрьму.
Меня заставили помыться и зачесать ирокез, чтобы бритые виски не так бросались в глаза.
Уже на следующий день я обреченно брела в школу, сопровождаемая бдительной мамой. Мой внешний вид без всех этих железок, ирокеза и черной подводки для глаз казался мне просто омерзительным. А это унижение - ходить за ручку с родителями? Мама ждала меня в холле все уроки. Если с ней я еще предпринимала какие-то попытки вырваться (которые сразу пресекались, она мертвой хваткой цеплялась за меня, готовая биться насмерть. Ну не драться же с ней? Даже для меня было немыслимо поднять руку на маму), то с папой это было вообще бесполезно. Он сильнее все-таки.
Помню, как одним холодным вечером он вел меня в художку, путь пролегал через высокий мост над городской рекой. Я было хотела сигануть вниз, но он вовремя спохватился и успел одернуть. С тех пор он водил меня, держа за шиворот.
- Тамара Львовна, ну почему у меня родаки такие звери? – плакала я в классе художки, сидя на полу, прислонившись к стене, - ну почему они ничего не понимают? Ведь нельзя же так с человеком, я ведь не их собственность!
Мудрая преподавательница лишь гладила меня по голове –она никогда никого не осуждала.
- Ты потерпи немного, все наладится. Всегда все бывает только хорошо, все в этой жизни происходит только к лучшему, ты поверь, - утешала она.
Так я сидела в своем заточении, лишь изредка навещаемая Василисой, которая неизменно пыталась подбодрить меня и успокоить родителей.
Это унижение было невыносимо. И вот в один из дней я все же решилась на дерзкий побег – первый настоящий побег из дома.
